Глава 4 «Солнце померкло, срываются звезды…»

К полудню войско конунга подошло к Стикластадиру и увидело врага. По зеленой долине двигались черные точки. Их было великое множество. Отряды бондов, подобно тоненьким ручейкам, сливались в грозное бушующее море.

– Их сотня сотен, конунг! – прикинул на глаз дружинник Торд, несший позлащенный стяг конунга.

– Боишься, Торд? – спросил конунг. – Уж не бросишь ли ты в бою мой стяг?

– Будьте спокойны, конунг. Ваш стяг останется реять над всеми, когда я паду мертвым на землю.

Харальд как завороженный смотрел на приближающихся бондов. Никому и никогда в Норвегии не удавалось поставить под боевые знамена столько людей. Воистину вся языческая страна бросила вызов Христовой вере! Харальд почувствовал, как в его сердце жажда битвы борется со страхом, нашептывавшим, что им не выстоять против такой несметной рати. Но вскоре страх сошел с него, словно жар с железа. У Харальда было очень маленькое сердце. Говорят, когда разрубают грудь храбреца, то всегда находят небольшое сердце, в котором мало крови. Наоборот, у труса большое сердце обливается кровью, что считается признаком страха. Недаром говорят, что сердце бьется в груди, ведь при этом и кровь в сердце, и само сердце приходят в движение.

Олав Толстый выстроил своих воинов и произнес перед ними следующую речь:

– У нас большое и хорошее войско! Жаль, что мы не успели соединиться с отрядом Дага. Но он еще подойдет. И хотя у язычников войска больше нашего, помните, что против вас бьется простой люд, необученный ратному делу. Будем сразу же решительно наступать, тогда исход битвы может решиться в нашу пользу. Если их первые ряды дрогнут, то при отступлении они сомнут тех, кто будет позади них. И чем больше там будет бондов, тем сильнее будет их смятение.

Харальд восторженно пожирал брата глазами. Олав был облачен в кольчугу, на его голове блистал позолоченный шлем, в одной руке он держал белый щит с крестом из золота, в другой – копье. Знаменосец Торд держал наготове секиру конунга по имени Хель, и действительно, эта секира отправила в мир иной великое множество язычников, отвергших любовь Господа нашего Иисуса Христа. На поясе конунга висел острый меч Хнейтир с рукоятью, обвитой золотом, – предмет нескрываемой зависти Харальда. Его собственный меч, унаследованный от отца, был слишком длинным и тяжелым, и даже желоб вдоль клинка лишь немного облегчал вес. Вдобавок Сигурд Свинья дал мечу незатейливое имя Жернорез, которое казалось Харальду совсем непоэтичным.

Воины спешились и отогнали подальше лошадей, верховых и вьючных. Норманны всегда сражаются пешими, не доверяя свои жизни пугливым животным. Олав Толстый приказал воинам отдохнуть перед битвой. Он прилег на траву, снял шлем, положил голову на колени Финна, сына Арни, и сомкнул очи. Между тем отряды бондов приближались. Финн внимательно наблюдал за ними и, когда враг подошел к холму, осторожно тронул плечо спящего. Олав сладко потянулся:

– Наконец я заснул. Жаль, что ты не дал досмотреть чудесный сон. Я поднимался на небо по длинной лестнице. И чем выше я поднимался, тем больше открывалось моему взору. Я увидел весь Трондхейм, потом всю Норвегию и все Северные Страны, потом Восточный Путь и Гардарику и самые отдаленные края земли, о которых мне довелось только слышать. Мне осталось поставить ногу на самую верхнюю ступеньку, как вдруг ты разбудил меня, и я не увидел, что там, на небе.

– Не нравится мне ваш сон, конунг! Он предвещает недоброе. Бонды уже близко!

Конунг поднялся, за ним встали все воины. С холма можно было видеть краешек синего фьорда и петляющую по долине речку. Между тем враг окружал пригорок. Язычники медлили с нападением, потому что не все их отряды еще подошли. Конунг тоже выжидал, не оставляя надежды на подход Дага с подмогой.

Язычниками предводительствовали знатные люди, держатели ленов – обширных владений, с которых они собирали подати. В других странах держателей ленов называют баронами и графами, а в Дании и Норвегии – лендрманнами. Конунг увидел стяг лендрманна Кальва, сына Арни, и крикнул ему:

– А ты почему здесь, Кальв? Не подобает тебе бросать в нас копье, ведь с нами четверо твоих братьев!

Рослый лендрманн отвечал:

– Многое теперь не так, как должно бы быть! Ты уехал в Гардарику, покинул своих подданных. Но мы могли бы еще помириться, если бы это зависело от меня.

Олав вполголоса спросил Финна:

– Можно ли доверять твоему брату?

– Похоже на Кальва: если он говорит хорошие слова, значит, задумал злое дело. Не верьте ни единому слову!

– Скоро мимунди – три часа пополудни. Они все непременно соберутся к мимунди, а Дага не видно. Уж не изменил ли родич? – вслух раздумывал Олав.

Отряды язычников подтягивались к холму. Последней подошла дружина лендрманна Торира Собаки, который зорко следил, чтобы ни один бонд не отстал и не уклонился от битвы. Торира можно было узнать по длинной рубахе из оленьих шкур. Две предыдущих зимы он ездил далеко на север торговать с финнами и остался в большом барыше. В Финмарке он велел сшить себе дюжину оленьих рубах, заколдованных от железа, ибо никто не был так изощрен в волшебстве, как финские колдуны. Видя, что все бонды на своих местах, Торир Собака высоко поднял копье и крикнул страшным голосом:

– Вперед! Вперед, войско бондов!

Конунг ответил еще более грозным боевым кличем:

– Вперед, люди Креста! Вперед, люди конунга!

Харальд впервые слышал боевой клич брата, от которого кровь стыла в жилах. Повинуясь громоподобному призыву, Харальд вместе с другими воинами бросился вниз по склону навстречу язычникам. Прямо на него бежал низкорослый бонд, вооруженный топором на длинном древке. Харальд на голову возвышался над противником, но плотный бонд был вдвое тяжелее юноши. Когда они столкнулись, Харальду показалось, что он с разбега налетел на несокрушимую скалу. Он отлетел в сторону, как пушинка, а щит выпал из его рук. Ошеломленный ударом, Харальд лежал навзничь перед язычником, который занес над ним свой боевой топор. Вдруг язычник согнулся пополам и рухнул на землю. За его спиной стоял скальд Тормод без шлема, в одной рубахе. Левой рукой он всадил короткую секиру в спину бонда и напутствовал его словами:

– П..п..прости, но сегодня тебе не судьба стоять над телом юного любителя меда поэзии!

Выдернув секиру, скальд побежал дальше. Харальд с трудом поднялся. Отцовский меч был привязан к его правой руке, щит же он не догадался привязать, и тот укатился вниз по склону. Искать щит было некогда, потому что на Харальда набегал другой бонд, такой же плотный, как и первый, но при этом более рослый. Харальд схватил рукоять меча двумя руками и обрушил на язычника град ударов. Так учил Храни Путешественник, вернувшийся с братом из викингского похода. Храни был немолод годами, но мать не хотела другого наставника для своих детей. Целыми днями они со старшими братьями махали игрушечными деревянными мечами, пока Храни лениво дремал на солнышке. Иногда викинг сбрасывал дрему и показывал детям тот или иной хитрый прием. Он хвалил Харальда, говорил, что тот напоминает ему юного Олава, который тоже стремился первенствовать во всех детских играх. Но Храни предупреждал, что ничья рука не сможет наносить удары мечом бесконечно долго.

И действительно, Харальд ощущал, как с каждым ударом меч становился все тяжелее и тяжелее. Его удары замедлились, язычник уже легко отбивал их щитом и приготовлялся нанести ответный удар топором, как вдруг заметил, что бьется один на один, в то время как его товарищей потеснили вниз по склону. Бонд в тревоге оглянулся, и в этот момент Харальд вспомнил уроки Храни Путешественника. Вместо того чтобы нанести очередной размашистый удар, он сделал глубокий выпад и поразил мечом язычника, не успевшего закрыть горло щитом. Юноша почувствовал, как на другом конце стального клинка забилась в смертной муке человеческая плоть. Язычник медленно заваливался вперед, как дикий вепрь, насаженный на вертел.

При виде темной струи, хлынувшей по желобу Жернореза, Харальд испытал восторг, в тысячу раз более сильный, чем радость, которая охватывала его на охоте, когда метко пущенная стрела повергала наземь оленя. «Первый убитый мною воин! Взрослый и могучий воин, не какой-нибудь недомерок, а матерый вепрь! Славная добыча! Первый, но не последний!» Упершись ногой в осевшего на колени язычника, он с трудом вызволил меч. Мертвое тело отпустило клинок с жалобным хлюпаньем. Харальд бросился вперед, размахивая окровавленным оружием.

Как и рассчитывал конунг, бонды не выдержали первого натиска и отступили к подножию холма. Минуту спустя они повернули спины и бросились бежать. Их встретили дружинники лендрманнов, заранее вставшие позади на случай, если вооруженные топорами земледельцы дрогнут. Бонды оказались между копьями дружинников, гнавших их обратно, и мечами воинов конунга, поражавших их в спины. Они метались, как овцы, когда в загон врываются волки. В это время Торд, знаменосец конунга, стоявший со стягом на самой вершине холма, торжествующе крикнул:

– Даг! Даг появился!

Харальд увидел цепь людей, спускавшихся с соседнего холма. Три сотни свежих воинов обрушились на войско бондов. Замешательство язычников переросло в ужас. Они бросали топоры и щиты и бежали беспорядочной толпой, смяв дружины лендрманнов. Торир Собака метался между отступавшими, выкрикивая, что у Дага совсем мало людей, но его никто не слушал, а с вершины холма доносился леденящий кровь клич Олава Толстого:

– Вперед, люди Креста! Вперед, люди конунга!

Харальд поравнялся с Тормодом, придержавшим юношу левой рукой:

– Н..н..не спеши, мой юный скальд! Негоже брату конунга самому рубить трусливых бондов! Предоставь это простым воинам. Сражение выиграно, хотя поначалу я опасался, что наше дело пропало. Повезло конунгу! А ведь потом скальды в песнях станут всех уверять, что так и было задумано, чтобы Даг со своими людьми появился в разгар сечи. Конечно, так скажут. Да я и сам первый скажу!

Скальд поднял глаза к небу и вдохновенно запел, на ходу слагая вису:

Войско Олав Толстый,

Вел конунг к победе,

Герой броненосный.

Вот грядут с востока,

Свеи, что по свежей

Крови шли с державным,

Слог мой ясен… э-э-э… Что это?

Скальд замолк. Харальд поднял голову и тоже замер в изумлении. С раннего утра на синем небе не было ни облачка и ярко сияло солнце. Сейчас же голубое небо потемнело, на солнце пала тень. Необыкновенно быстро смеркалось. Багровое небо стало темно-багровым, потом черным. Потянуло ночным холодом. Сражавшиеся замерли, опустив мечи и топоры. Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь слабыми звуками, которые доносились из лежавшего неподалеку Стикластадира. Это было испуганное ржание лошадей и мычание коров. Им вторил волчий вой, раздавшийся где-то в горах и относимый ветром на огромное расстояние. В черном небе заблистали яркие звезды.

Тормод, воздевший руки к звездному небу, обреченно воскликнул:

– Рагнарёк! Гибель богов!

В детстве Харальд слышал прорицание вельвы о конце мира и гибели богов. Вельва – старуха, предсказывавшая будущее, – ходила от усадьбы к усадьбе. Ее везде встречали как желанную гостью, ибо каждый хозяин хотел услышать из уст прорицательницы, следует ли ожидать засухи или бояться заморозков. Харальд был совсем ребенком, но его поразил вид старухи, и он хорошо запомнил ее одеяние. На вельве был синий плащ, завязанный спереди ремешками и отороченный самоцветными камушками до самого подола. На шее – стеклянные бусы, а на голове – черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом. В руке она держала посох с набалдашником, оправленным желтой медью и усаженным самоцветами. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель, в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы. Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были перчатки из кошачьего меха, белые и мохнатые изнутри. Аста почтительно приветствовала вельву и велела угостить ее на славу. Для нее приготовили кашу на козьем молозиве и блюдо из сердец животных всех доступных видов. Когда старуха насытилась, Аста попросила ее окинуть взглядом стада, домочадцев и дом.

Но узнать о видах на урожай не удалось. Вельва встала на пень, поправила шапку, подбитую кошачьим мехом, которую носила и зимой и летом, и начала прорицать о конце мира: «Родичи близкие в распрях погибнут! Треснут щиты, и наступит век бурь и волков. Фенрир Волк разорвет волшебные путы и поглотит дневное светило».

Харальд глядел на небо, пытаясь понять, куда же исчезло солнце, но увидел только звезду, промелькнувшую вниз по темному небосклону. И об этом тоже вещала вельва, сверкая зелеными глазами из-под шапки кошачьего меха: «Солнце померкло, срываются с неба светлые звезды». Вой, доносящийся с гор, как будто возвещал наступление века бурь. Харальд вспомнил слова вельвы, что задрожит земля и море хлынет на сушу, ибо Мировой Змей поднимется из бездонной пучины. По пенному гребню волны, сметающей все на своем пути, пронесется корабль Нагльфар, сделанный из ногтей мертвецов. Волк, поглотивший солнце, изрыгнет пламя из глаз и ноздрей. Мировой Змей столь же ужасен, его губительным ядом напитаны воздух и вода. В грохоте расколется небо, и с него спустится блистающее светом воинство великанов во главе с Суртом. Славный у него меч, ярче свет от того меча, чем от солнца. Великан Сурт метнет огонь на землю и сожжет весь мир. Земля, объятая пламенем, погрузится в кипящее море. Погибнут боги и род людской. А потом через сотню сотен лет поднимется из моря земля, зеленая и прекрасная. Поля, незасеянные, покроются всходами. Из пещер выйдет горстка людей, уцелевших в пламени Сурта, и жизнь начнется сначала.

Харальд замер в ожидании землетрясения, но склон под его ногами не шелохнулся. Вдруг на темном небе возник тонкий краешек солнца. Он рос, как растет луна, только очень быстро превращаясь из тоненького серпа в полумесяц, а потом и в круглый диск. Небо просветлело, стали видны замершие в неподвижности воины. Солнце вновь засияло, как будто волк Фенрир подавился светилом и изрыгнул его прочь. Еще мгновение, и воцарился ясный день. Замолк далекий волчий вой, стихло испуганное коровье мычание, и на поле боя послышалось пение птиц, громким хором встречающих утро после темной ночи.

Минуту назад люди в испуге ожидали Рагнарёка – гибели мира. Но страх быстро прошел. Кто-то поднял опущенный топор, нерешительно взмахнул им. Противник отбил топор и нанес ответный удар. Постепенно стычки возобновились то в одном, то в другом месте, и вскоре сражение закипело с прежней силой. Когда солнце вышло из мглы, люди Дага потеряли преимущество, полученное благодаря неожиданности нападения. Бонды увидели, что нападавших очень мало, и теперь теснили их назад. На склоне холма язычники, чье беспорядочное бегство было прервано солнечным затмением, быстро оправились. Один за другим на землю падали дружинники конунга. Каждый из павших успевал прихватить на тот свет нескольких врагов, но место убитых бондов тотчас занимали другие, тогда как ряды воинов конунга быстро редели. Особенно большой урон причиняли стрелы и камни, которые метали язычники, расположившиеся с луками и пращами на безопасном расстоянии. Под дождем стрел и камней дружинники конунга пятились вверх по склону холма.

Отступавшие дружинники увлекли Харальда за стену из щитов, которыми отборные воины прикрывали конунга. Харальд слышал, как окольничий Бьёрн крикнул брату:

– Спасаемся бегством, конунг! Они оставили путь к отступлению.

Олав Толстый спокойно произнес:

– Позволяю тебе бежать, Бьёрн окольничий. И пусть спасаются все, кто пожелает. Но я останусь здесь, чтобы победить или умереть.

– Я с вами до конца, конунг, – ответил окольничий.

– Тогда вперед, люди Креста!

С этим кличем Олав и его приближенные вышли из-за стены щитов. Когда бонды увидели перед собой конунга, их сердца преисполнились ужасом, а руки с оружием опустились. Пятнадцать лет язычники трепетали при одном лишь упоминании об Олаве Толстом, и сейчас выше их сил было глядеть на суровое лицо повелителя. Но за те же пятнадцать лет набралось множество смелых людей, обиженных конунгом и мечтавших отомстить за свои обиды. Их собрали вокруг себя лендрманны Кальв и Торир Собака. К ним присоединился Торстейн Корабельный Мастер, поклявшийся перед битвой, что будет первым, кто нанесет удар Олаву конунгу. Он хотел отомстить конунгу за то, что тот отобрал у него корабль, лучший из всех торговых кораблей. Расталкивая оробевших бондов, Кальв, Торир и Торстейн с двумя десятками дружинников пробились к Олаву Толстому.

Вокруг Олава Толстого закипела яростная схватка. Первыми пали исландские скальды, сопровождавшие конунга. На Гицура Золотые Ресницы напали сразу двое. Он отшвырнул их как котят, но третий нападавший зарубил его топором. Торир Собака набросился на конунга с копьем наперевес. Олав взмахом меча ранил лендрманна в кисть руки. Следующий удар должен был разрубить его пополам, но острый Хнейтир не смог пробить оленью рубаху. Конунг нанес еще один удар, и клинок со звоном отскочил от неуязвимого одеяния.

– Прибей пса деревом, раз его не берет железо! – крикнул конунг Бьёрну окольничему.

Имя Бьёрн не случайно означало «медведь». Пожилой окольничий был могучим, как лесной зверь. Он повернул топор и обухом ударил Торира Собаку. Удар был так силен, что Торир рухнул на колени. Однако в падении он вонзил копье в грудь окольничему. Поднимаясь с колен, лендрманн пошутил:

– Вот так мы бьем рогатиной медведей!

Торстейн Корабельный Мастер, орудуя секирой, как плотницким топором, подобрался к конунгу. Финн, сын Арни, был начеку и поразил его мечом. Торстейн упал, обливаясь кровью, однако успел ударить конунга секирой по голени. Олав пошатнулся, выронил меч и оперся о большой камень. Финн, получивший несколько ран, повалился рядом с бившимся в предсмертных корчах окольничим Бьёрном. Раненый конунг остался один, и некому было прийти к нему на выручку. Олав стоял у скалы, не делая попытки поднять с земли свой Хнейтир. Его губы шептали молитву, а глаза спокойно смотрели на лендрманна Кальва, замахнувшегося на него мечом, и Торира, нацелившего на него копье. Кальв рубанул его мечом по шее, а Торир Собака вонзил копье в низ живота, где кончалась кольчуга. Конунг медленно сполз по скале, оставляя кровавый след на поросшей зеленым мхом поверхности.

Увидев, что их господин повержен, воины конунга обратились в бегство. Харальд бежал вместе со всеми. Добежав до конца склона, он повернулся и увидел на вершине холма дружинника Торда, сына Фоли. Знаменосец конунга остался в одиночестве. Он воткнул древко знамени в расщелину между камней и поднял секиру Хель, готовясь встретить язычников, взбиравшихся на вершину холма. В этот момент спасавшихся бегством осыпали градом камней, пущенных из пращей. Один из острых камней ударил Харальда в плечо. Острая боль пронзила его тело. Он повалился на землю. Последнее, что увидел Харальд, теряя сознание, это позлащенное знамя на вершине холма. Знаменосец Торд выполнил свое обещание. Он лежал на камнях, рядом с его телом валялась страшная секира Хель, а над размозженной головой знаменосца нестерпимо сиял стяг Олава конунга…

Загрузка...