Володя и Наташка стояли, тесно прижавшись к матери. Этой ночью они услышали войну, а сейчас увидели. Наташка захныкала и вдруг заревела. Ее никто не успокаивал, на нее никто не кричал, не цыкал, не требовал замолчать. Она рыдала громко – и вдруг замолчала…
В это мгновение Галина Фёдоровна, как бы очнувшись от сна, рванулась вперед, увлекая за собой детей, и сказала:
– Пошли!
Было страшнее, чем ночью во время бомбежки. Страх этот не покидал Володю всю обратную дорогу, и ему все время виделась темная громада дымящихся камней, что-то тяжко-серое, почти черное, сумрачное среди ясного солнечного дня.
Обратно шли молча и торопливо. Наташка, не успевая за большими шагами взрослых, переходила в бег. Она сначала похныкивала, потом же, снова почувствовав, что сейчас не до нее, замолчала.
А вот и маленький дом Ратиковых. Утром еще по двум сторонам подъезда были две маленькие витрины – молочной и булочной. Теперь же на тротуаре высилась куча мусора и битого стекла, а вместо магазинных окон – пирамида мешков с песком, прикрытых снаружи листами фанеры.
От этого дом сразу как бы ослеп.
– Володя, ты не заметил, разве эти окна ночью разбило? – спросила Галина Фёдоровна.
– Не помню, мама.
– Разбили! – сказала Ната. – Я помню.
Войдя в подъезд, Володя прежде всего открыл почтовый ящик, пошарил в нем рукой и сказал:
– Ничего, мама. Письма с фронта медленно идут. Вот и Мишка ничего не знает о своем папе.
Миша, школьный товарищ Володи, в один с ним день проводил отца на фронт.
– Ты плохо искал.
Галина Фёдоровна опустилась на колени перед ящиком – для ее роста он висел слишком низко, – отодвинула дверку-дощечку и заглянула внутрь.
– А это что?! – Она держала в одной руке бумажку, а другой вытирала глаза. – Прочти, Вова, это не письмо, а какая-то повестка-извещение. Прочти же: у меня все расплывается перед глазами.
В подъезде было сумеречно: единственное окно из подъезда на улицу тоже, как витрины магазинов, за это утро, видимо, забили фанерой и тут же закрыли стеклянный фонарь на крыше, который в солнечные дни золотистыми шарфами освещал лестницу. Володя прищурился и стал читать бумажку, напечатанную на машинке, с вписанными кое-где словами от руки:
– «Гр. Ратиковой Г. Ф. Настоящим доводим до вашего сведения…» Натка, опять ты ревешь! Тише! Я и так ничего разобрать не могу. Мама, ты не волнуйся – это же не письмо оттуда, а что-то здешнее, московское…
– Читай, читай, Володечка!
– Читаю: «…вашего сведения, что ваше дежурство по противовоздушной обороне на крыше в ночь с пятницы на субботу с восьми вечера до восьми утра. Вам надлежит зайти в домоуправление за инструкцией по тушению зажигательных бомб». Все… Натка, да перестань же реветь!
– Бомба, – сказала Натка и замолчала.
Они вошли во двор и чуть только переступили порог в прихожую, как за одной из двух дверей услышали громкий голос:
– Получили? Поздравляю!
Затем приоткрылась дверь, и в ней показалась голова женщины. Все в ней было ладно и как-то аккуратно, как на картинке. Волнистая прическа цвета спелой пшеницы, глаза как васильки, брови и ресницы четко очерченные, а щеки и лоб красные, точно она только что из парилки в бане. В приоткрытой двери виднелся еще ее цветастый, пестрый воротник какого-то платья или закрытого халатика, и в розовых ушах поблескивали маленькие сережки.
Галина Фёдоровна ничего не ответила соседке, но та вышла в прихожую и резко сказала, как бы выкрикнув:
– А я торчать пугалом на крыше не собираюсь.
Последние слова она бросила в закрытую дверь Ратиковых.
– Володя, молчи! – сердитым шепотом произнесла Галина Фёдоровна. – Слышишь, не смей связываться! Натка, раздеваться! Вовка, ты куда?! Слышал, что я сказала?! Ты еще не дорос со взрослыми ссориться. Сейчас же отойди от двери!
– Она не взрослая, а…
– Молчи! – оборвала его мама.
Уже не первый день Галина Фёдоровна всеми силами сдерживала Володю, который готов был сцепиться с соседкой Ольгой Олеговной. Это началось с первых же минут, когда воскресным полднем по радио объявили о войне. Тогда вся семья была в сборе, и сюда же, в комнату Ратиковых, к радиоприемнику прибежала Ольга Олеговна. Когда прозвучало жестокое слово «война», Галина Фёдоровна одной рукой взяла мужа за локоть, прижалась плечом к его плечу, а другой обняла детей: