Болезни, как говорила мне старушка, вызывались у людей разными причинами. Некоторые из них, такие как лихорадки, отравления или даже переломы конечностей, обусловливались естественными факторами, и их можно было вылечить лекарствами или снадобьями на основе трав. Но бывали и такие болезни, которые, будучи насылаемы разного рода демоническими созданиями, не способны были излечиваться простыми травами или мазями. Эти болезни не просто заставляли страдать тело человеческое, но и терзали душу его. Только слова молитвы божьей облегчали муки таких страждущих, и только лишь божья воля способна была их исцелить. Всего однажды мне довелось видеть подобную болезнь, но память об увиденном осталась надолго в моем сознании.
Мне тогда исполнилось двенадцать лет, и я, придя, как обычно, навестить бабушку Марселлу, к своему немалому удивлению обнаружила в ее доме двух посторонних людей. Как я уже говорила, эта добрая старушка жила очень уединенно, так как большинство людей из нашей деревни, считая ее ведьмой, сторонилось этих мест. По сей же причине наличие в ее доме даже одного постороннего человека казалось мне невероятным, подозрительным и отчего-то даже пугающим.
В тот же день гостей у нее было двое. Мужчина и женщина, оба деревенской наружности и уже немолоды. Когда я вошла в маленький, но ставший мне привычным двор, то увидела, как старушка в компании незнакомой женщины пропалывала грядки с морковью. Мужчина же, находясь неподалеку от них, но чуть ближе к домику, колол дрова. Увидев их, я остановилась в удивлении и нерешительности, не зная, как поступить. Я не испугалась незнакомцев, но отчего-то у меня возникло неприятное ощущение того, что я своим присутствием могу помешать бабушке Марселле и ее гостям. Так, незамеченная, я простояла несколько минут, но вскоре, возможно, почувствовав мое присутствие, а возможно, просто немного устав, бабушка Марселла оторвалась от прополки и, повернувшись, увидела меня. Она, как всегда, по-детски задорно улыбнулась и приветственно помахала мне перепачканной в сухой земле рукой.
– Здравствуй, золотушечка моя, – сказала она и добавила, когда я, настороженно оглядываясь, подошла ближе: – Знакомься, это Каспар и Фенна. Они из той деревни, что виднеется за нашей рекой.
Оказалось, что ее гости прибыли сюда днем ранее. Молва о врачеваниях бабушки Марселлы шла на много селений вокруг, и эти двое, едва услышав про старушку, поспешили к ней, в надежде на то, что ее знаний хватит для того, чтобы исцелить их от недуга, коим они страдали уже много лет. Они обращались к немалому числу лекарей, но ни один сельский врач и ни один приходской священник не смогли помочь им исцелиться от странной, невиданной ранее болезни.
В день, когда я встретила их, они показались мне абсолютно здоровыми и милыми людьми. Каспар и Фенна, как принято у крестьян, почти не сидели на месте, а хлопотали по дому, во всем помогая бабушке Марселле. Каспар даже починил многие вещи, которые уже давно пришли в негодность и которые сама старушка, ввиду своего преклонного возраста, уже не могла поправить. Целый день мы провели вместе, но я сколь ни старалась, не могла разглядеть ни в одном из супругов признаков хоть какого-нибудь недуга. Сами же они в разговорах со мной, то ли стыдясь, то ли беспокоясь за меня, старались избегать темы своей болезни. Позже я узнала о том, что признаки их недуга проявлялись только тогда, когда начинало темнеть. Их словно начинали одолевать невидимые глазом демоны, и они превращались в одержимых безумцев.
Когда старушка, видя мое неудержимое любопытство и желая оградить своих гостей от ненужных расспросов с моей стороны, отвела меня в сторону и вкратце рассказала про недуг, коим страдали супруги, я загорелась страстным желанием увидеть своими глазами этих демонов и понять, каково это быть околдованным. Бабушка Марселла, конечно же, была против этого. Она говорила, что я еще слишком мала, чтобы видеть околдованных, что это опасно, и что я своим присутствием скорее помешаю исцелению, чем окажу помощь. Но я стояла на своем и, наконец, убедила старушку оставить меня на ночь тем, что просто-напросто отказалась куда-либо уходить из ее дома, и поэтому, если бы старушка не разрешила мне остаться внутри дома, я просидела бы всю ночь у ее порога.
– Но смотри, – сказала старушка, поддавшись в конце концов моим уговорам, – сама в стороне держись, а если забоишься, то крестом себя осеняй. Да еще молитвы, которые только вспомнишь, все читай. Какая-то из них, может, и сгодится.
Сложно передать словами, в каком воодушевлении я провела остаток дня. Едва договорившись со старушкой, я побежала в деревню и попросила знакомых мальчишек передать маме весть о том, что мне предстоит остаться на ночь у бабушки Марселлы. Я знала, что маму это расстроит, но упускать, возможно, единственный в жизни шанс увидеть одержимых демонами людей мне не хотелось. Что-то внутри меня твердило о том, что я обязана увидеть то, что должно произойти сегодня. Тогда я и представить себе не могла, что когда-нибудь для кого-то мне придется совершить то же, что сделала бабушка Марселла для этих супругов.
Когда на улице начало темнеть, мы все зашли в дом. Старушка развела огонь в очаге и поставила подогреваться воду. Фенна суетилась рядом, нарезая сыр и вяленое мясо, которыми мы должны были поужинать. Я заметила, что и она, и ее супруг почти ничего не ели, и к тому же, по мере того, как на улице стало темнеть, они становились все более и более молчаливыми. Словно стыдясь того, что вскоре должно было случиться, они прятали глаза от меня, от старушки и даже друг от друга. Бабушка Марселла тоже в основном молчала, как будто о чем-то задумавшись, перебирала маленькие четки. Напряжение в домике росло, и я все больше ощущала волнение.
Когда ужин был завершен, старушка принялась стелить мне постель на старом сундуке с плоской массивной крышкой. Этот сундук стоял у дальней стены и был частично отгорожен от основной части помещения очагом. В этом углу было душно, но тепло и довольно темно, и поэтому я с радостью разместилась там, укрывшись выданным мне стеганным одеялом. Гости же старушки, накрывшись шерстяными пледами, легли спать на двух стоявших у противоположной от меня стены скамьях.
Я ждала, затаив дыхание. В отличие от всех остальных, старушка не спешила укладываться спать, а осталась сидеть на табурете возле стола, перебирая четки. Не знаю, сколько времени прошло, когда она, наконец, тихонько поднялась, взяла с очага горячую воду и залила ею травы, которые сложила перед этим в глиняный кувшин. Я не смогла разглядеть, что именно это были за травы, но решила выспросить ее об этом, когда все закончится. Гости ее уже давно спали, когда старушка завершила настаивать и процеживать жидкость. Я тоже чувствовала, что глаза начинают слипаться, а голова туманиться, призывая все тело ко сну. Усилием воли я заставляла себя держать глаза открытыми, так как мне очень не хотелось уснуть к тому моменту, когда в домике старушки начнет происходить что-то совершенно невероятное, но крайне для меня интересное. Тем временем старушка извлекла из малого сундучка два чистых полотенца и положила их рядом с настоем.
Первой закричала женщина. Кажется, разморенная теплом очага, я уже успела задремать к этому времени и поэтому сильно испугалась, когда услышала крики. Забившись под одеялом в угол своей лежанки и страшась выглянуть из-за очага, я вслушивалась в крики и стоны, перемешивающиеся с какими-то почти звериными завываниями и визгами. Иногда голос женщины срывался, а потом она вдруг снова начинала кричать, но голос ее переставал быть похожим на женский и даже на человеческий. Он был низкий, грудной и какой-то тяжелый, отчего казалось, что он звучал не из человеческого тела, а откуда-то из потустороннего мира. Словно завеса между нашим миром и тем прервалась, и вот теперь крики мучеников адских владений вдруг вылились в наш мир. Мне было страшно их слышать. Я боялась пошевелиться и чувствовала, что все мое тело стало трястись, словно от озноба, хотя в домике было совершенно не холодно. Каспар принялся кричать спустя пару минут после Фенны, и его крики показались мне еще страшнее, так как в голосе женщины я чувствовала боль и страх, а в его голосе я ощущала агрессию.
Когда я набралась смелости, чтобы выглянуть из-за очага, то увидела, что обоих супругов сильно трясло. При этом они то вскидывали руки или ноги высоко вверх, то вдруг садились или даже поднимались со скамей, но потом внезапно падали, словно бы замертво. Ко всему прочему они как будто изменились внешне. Их кожа посерела и стала казаться совершенно неживой. Было и еще что-то, чего я совсем не способна была объяснить: они, словно коконом, казались окружены некой прозрачной, искрящейся, серебристо-туманной оболочкой. Эта их оболочка постоянно меняла форму и будто бы пульсировала.
Воздух в домике звенел и стал таким тяжелым и густым, что мне казалось, будто я ощущаю его своей кожей. Все это было жутко страшно, но при этом невероятно интересно для меня. Я осторожно, стараясь не шуметь, поднялась со своего места и перебралась ближе к краю очага, чтобы видеть все получше.
Бабушка Марселла между тем сновала от одного одержимого к другому. Возле каждого из них она поставила глиняные кружки до половины заполненные крупой, в которую были вставлены церковные свечи. Поверх крупы в кружках лежали сухие травы, наполнявшие комнату пряным, смешанным с запахом теплого воска ароматом. Приготовленным ранее травяным настоем старушка смочила полотенца и обтирала ими лица и шеи одержимых. Иногда она брала из кружек веточки сухих трав и поджигала их у свечи, а затем давала вдохнуть дым одержимым. Все время старушка то тише, то громче, то монотонно, то нараспев произносила слова:
– Я заклинаю тебя больного, но возрожденного чрез святой источник крещения именем Бога Живого, именем Бога Правого, Святого, искупившего тебя своею драгоценною кровью. Да удалится от тебя всякое зло и всякий нечистый дух, заклинаемый тем, который придет судить живых и мертвых. Бог Милосердия, допускающий по милости щедрот своих претерпеть порчу тем, кого ты любишь, кого в любви принимаешь и кого для исправления наказуешь, тебя призываю я, чтобы ты своим слугам страдающим, оказал свою милость, чтобы ты то, что ради земной слабости гибнет, что осквернено дьявольским наваждением, воссоединил в единство тела и духа. Смилуйся, Господи, над нашими воздыханиями, смилуйся над слезами этих больных, полных веры в твое милосердие. Допусти их к таинству примирения с тобой. Проклятый Дьявол, признай свой приговор, воздай честь Богу Правому и Живому и отойди от этих рабов божьих со своими кознями[2].
Мне казалось, что она говорила так, но я не всегда могла разобрать слова, хоть и четко слышала в них обращение к Богу. От звуков ее голоса одержимые сначала только сильнее заметались, и я испугалась, как бы они не напали на старушку, но постепенно их муки прекращались, туманная оболочка таяла, а сами они успокаивались. Вскоре крики совсем прекратились. Старушка осторожно помогла им лечь на скамью и укрыла пледами. Супруги мгновенно заснули, а старушка же, устало отступив от них, стала прибирать свечи и рассыпавшиеся травы.
Я тихонько вышла из-за очага, но старушка, погруженная в свои мысли, не замечала меня.
– А они больше не станут кричать? – шепотом спросила я.
Старушка вздрогнула от моего голоса и обернулась. Лицо ее было испуганно, но, увидев меня, она сразу же успокоилась.
– Как ты меня напугала, золотушечка, – сказала старушка, устало улыбнувшись. – Я ведь и забыла совсем, что ты тут. Хочешь молочка?
Я кивнула. Старушка убрала в сторону свечи и травы, а затем достала две кружки и налила в них молоко. Она села на табурет, стоявший возле стола, и позвала меня сесть рядом. Мы говорили шепотом, не желая разбудить только что заснувших людей.
– Так они проспят до утра? – снова спросила я.
– Да, – кивнула старушка. – Утром и помнить не будут, что было тут.
– А вчера ночью так же было?
Я недоверчиво взглянула на скамьи, но люди, мирно спавшие на них, даже не шевелились.
– И вчера, – ответила бабушка Марселла. – И позавчера. И каждую ночь так у них.
– А завтра тоже так будет? – я встревожилась.
– Наверное, – грустно сказала старушка.
– А они исцелятся? – после того, что я видела, мне казалось совершенно немыслимым, что от такого возможно как-нибудь вылечиться.
– Да, – довольно уверенно сказала бабушка Марселла. – Но сколько на это уйдет времени, никто не знает. Возможно, это произойдет завтра, а может быть, и только через год. Только Господу Богу решать, сколько им еще так мучиться.
Я промолчала. У меня было много вопросов, которые я хотела бы задать бабушке Марселле, но сейчас отчего-то они все спутались, и я никак не могла отделить их друг от друга.
– А почему они были в тумане? – спросила я, когда один из вопросов, блуждающих в моем сознании, вдруг сам отпочковался от прочих.
– Что значит «в тумане»? – удивилась старушка.
– Ну, они окружены были туманом таким, – пояснила я, прекрасно понимая, что как раз ясности мое пояснение не придает. – Полупрозрачным таким.
Словно не веря моим словам, старушка внимательно и как-то подозрительно посмотрела на меня, а потом спросила:
– А сейчас ты видишь этот туман?
Я взглянула на спящих людей, но ничего не увидела.
– Нет, сейчас тумана нет, – сказала я убежденно.
Старушка несколько минут молчала, о чем-то задумавшись, а потом повернулась, взяла мои руки в свои и, глядя мне прямо в глаза, очень серьезно спросила:
– Ты когда-нибудь еще видела подобный туман?
Я испугалась того, каким серьезным тоном был задан этот вопрос, и поначалу растерялась, но потом, собравшись и хорошо подумав, ответила:
– Точно такого же нет. Этот был серебристый и искрился. Но я видела другой, тот был белее и плотнее, но тоже очень странный.
– Когда ты его видела?
Я ощущала, как дрожат руки старушки, и понимала, что она взволнована. Ее волнение передалось и мне, она почувствовала это и добавила уже мягче:
– В этом нет ничего плохого, рыбонька, и ты можешь не бояться мне рассказывать.
– Я не боюсь, – смущенно пролепетала я. – Это было в тот день, когда мы познакомились. Тогда я упала с развалин и увидела туман, который принял фигуру мужчины.
– Призрак лесника, – прошептала старушка, но потом, будто спохватившись, добавила: – Но это не страшно. Он ведь не хотел от тебя ничего плохого?
– Нет. Он только указал на лес, а потом растворился.
– Да, – грустно сказала бабушка Марселла. – Он любил лес и умер там. Его тело вместе с корзинкой, полной подберезовиков, нашли на опушке прямо за его домом. До последнего дня он лес свой не оставлял и после, видимо, не оставил.
Последние ее слова были произнесены с какой-то глубинной грустью, из которой я заключила, что старый лесник был когда-то дружен с бабушкой Марселлой.
– А ты тоже видишь призраков? – спросила я после недолгого молчания.
– Нет, – ответила старушка. – Но я слышала от знающих людей, что такое бывает.
– Это плохо? – встревоженно спросила я.
– Не плохо и не хорошо, – она пожала плечами. – Но тебе не нужно бояться этого. Бог дал тебе способность видеть больше, чем другие люди, и тебе следует ценить этот дар. Бог наш умен и награждает людей только тем, что им необходимо будет, дабы выполнить назначенное.
– Не могу представить, что мне может быть назначено, – проговорила я, вновь замыслив уговорить бабушку Марселлу погадать мне на будущее.
– Что Бог решил, то он тебе сам откроет, когда время придет, – сказала старушка, словно прочитав мои мысли. – А теперь пойди поспи, а то уже совсем ночь поздняя.
Я обреченно вздохнула и поплелась к отведенной мне лежанке. Проходя мимо спящих супругов, я немного задержалась возле них. Никаких следов загадочного тумана я больше не видела, но это не мешало мне тревожиться о них. Мне было очень грустно осознавать свою беспомощность в этом деле, и я очень жалела и Фенну, и Каспара, к которым за проведенный вместе день успела привязаться. Наверное, если бы в моих силах было сделать что-то, что могло бы облегчить их участь, я бы это сделала, не задумываясь. Но я была тогда всего лишь двенадцатилетней девочкой, и мои познания во врачевании были невелики, впрочем, как и возможности. Все, что я могла для них сделать, это помогать им все то время, что они жили вместе с бабушкой Марселлой. Их недуг ушел спустя два месяца после нашей встречи, и я не совру, если скажу, что была рада их исцелению не меньше, чем бабушка Марселла и сами супруги.