Проснулась Вероника Антоновна с головной болью. В горле пересохло. Хотелось пить. Она с трудом открыла глаза и только тут вспомнила, что она в чужом доме.
«Угораздило… Будто никогда вина не видала».
Встала с дивана. Пригладила растрепанные волосы. Стараясь не шуметь, вышла в коридор. Но уйти незамеченной ей не удалось: из столовой вышел Николай Севастьянович:
– Никак уходить собрались, Вероника Антоновна?
Щеки Калинович порозовели от стыда.
– Извините, Николай Севастьянович, нехорошо у меня получилось. Пригласили на праздник, а я…
– Пустяки! С каждым может случиться. Зря вы уходите. Сейчас бы пообедали. А вечером опять все соберутся.
– Спасибо, Николай Севастьянович, за гостеприимство. Но я пойду домой. Отдохнуть надо.
– Зря. Право, зря, – помогая ей одеться, говорил Николай Севастьянович.
К своему дому Вероника Антоновна подходила тяжелой походкой больного человека. На душе было противно. Обижалась на Дробота: «Напоил», сердилась на себя: «Забыла меру… И Зинка, дуреха, кажется, влюбилась в него».
Вот и дверь квартиры. Вероника Антоновна достала из сумочки ключи. Длинный, с резной бородкой – от внутреннего замка. Теперь надо и маленький, плоский ключик от шведского замка повернуть два раза. Но ключ повернулся всего на пол-оборота, и дверь открылась! Вероника похолодела: «Обокрали!»
Она распахнула дверь, пробежала через кухню, с лихорадочной быстротой отворила дверь в спальню, бросилась к шкафу и рывком открыла его.
Несколько летних платьев, плащ, костюм и, главное, только к прошлой зиме купленная шубка «под котик», заботливо зашитая в старую простыню, – все висело на месте.
«Деньги!» – Вероника Антоновна метнулась к тумбочке. Там, в верхнем ящике, у нее было четыреста двадцать рублей. Десятирублевые купюры так и лежали на своем месте.
Вероника Антоновна стала успокаиваться. Видимо, она просто по рассеянности не заперла на шведский замок.
Она подняла сумку, уроненную в спешке. Оттуда на пол выпала фотография Юзыка. Вероника Антоновна задержала взгляд на лице брата. И невольно вспомнила, каким образом попала к ней эта карточка. Ее привез товарищ Юзыка из Польши вместе с письмом. Кароль оставил у Вероники Антоновны свой паспорт и чемодан, пообещал скоро прийти за ними. Но до сих пор чемодан так и лежит под ее кроватью.
Вероника Антоновна даже наклонилась и заглянула под кровать. И тут ей чуть не стало дурно: чемодана не было!
От ужаса она села прямо на тонкий ковер, как была – в пальто и в шляпе, прижимая к груди сумочку, не в силах осознать случившееся.
Чужой чемодан! Ничего из ее вещей и… чужой чемодан! Кто поверит, что вор украл именно чужой чемодан? Что она скажет Каролю?
Наконец она встала, заперла квартиру, разделась и стала еще раз, уже медленно осматривать спальню – длинную, с одним окном комнату.
Теперь она увидела, что с тумбочки исчез ее старый семейный альбом. Кому он мог понадобиться? Хорошо еще, что, желая похвастать красивым братом – польским офицером, она взяла с собой фотографию Юзыка. Но остальные фотографии… И… чужой чемодан!
Надо что-то делать… Пойти в милицию! Должны же найти!
Она схватила пальто, впопыхах не попадала в рукава.
Скорее!.. Скорее!..
В кабинете полковника государственной безопасности сидела посетительница. На ней было пальто безукоризненного покроя. Шляпа последнего фасона. В одной руке она держала коричневую сумочку мятой кожи, в другой – такие же перчатки. Худенькое, продолговатое лицо было чисто и неестественно бело, – по всей вероятности, женщина употребляла специальный косметический крем.
Однако Аркадий Илларионович Иванилов заметил не только это.
Прежде чем сесть, женщина привычным движением откинула полу пальто. Волнуясь, сняла с платья какую-то ниточку, скрутив ее в пальцах. Видно, модное пальто, изящная сумочка и все прочее досталось посетительнице нелегко и поэтому тщательно оберегается.
Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, она рассказывала о брате, о Кароле, о проклятом чемодане. Полковник спокойно слушал, стараясь попутными вопросами навести ее на главную мысль.
– Давно вы расстались с братом?
– С тех пор, как он ушел в армию. Юзык служил в польском войске, а после службы остался в Кракове. Там он женился. Вдруг ко мне пришел Кароль и передал письмо от Юзыка и эту фотографию.
– Письмо у вас?
Нервным движением женщина достала из сумочки крошечный платочек, от которого по кабинету разлился едва уловимый тонкий аромат духов.
– Оно лежало в альбоме. Альбом украли. Но главное – чемодан…
– Вы не скажете, как оно выглядело?
Женщина задумалась, припоминая:
– Выглядело?.. Обыкновенно. Напечатано на машинке. Юзык писал, что он работает в редакции газеты. Научился печатать и решил передо мной похвастать. Я ведь по специальности машинистка, а заведующей отделом кадров работаю совсем недавно, всего второй год.
– Почему Кароль остановился у вас?
– В гостиницах не было мест. Он сказал, что он торговый агент, поэтому часто бывает в Польше. С Юзыком познакомился в Кракове.
– Когда он пришел к вам?
– В конце сентября. Он жил недели две. Потом ушел. А за чемоданом обещал прийти через несколько дней.
– Кароль не говорил, куда он собирается ехать?
– Я не спросила. Ах, если бы я могла знать… – женщина поднесла платок к глазам.
– Скажите, Вероника Антоновна, когда ваш брат демобилизовался из армии?
– В сорок седьмом году.
– Прошло пять лет. А на карточке Иосиф Антонович в военной форме. Вам это не кажется странным?
– Я сама уже об этом думала. Хотела спросить у Кароля, почему Юзык не прислал новую. Мне хотелось посмотреть на него с женой. Но Кароль все не приходит. А сегодня…
– Вы поступили неосмотрительно, пуская к себе незнакомого человека.
– Но он же привез письмо от Юзыка!.. А в гостинице не было мест… И потом – он дал мне паспорт. Вот, – она достала из сумки документ и протянула полковнику.
Иванилов просмотрел паспорт и положил его рядом с собой.
– Нельзя было доверять письму, напечатанному на машинке. Вы поступили неосторожно.
Вероника Антоновна смутилась:
– Если бы пропали мои вещи. А то ведь чужой чемодан… И я сейчас же пошла в милицию. Оттуда меня направили к вам.
Полковник поднялся, нажал кнопку звонка.
– Очень правильно в милиции сделали. Понимаете? Очень правильно, – повторил он значительно.
– Понимаю, – тихо сказала Калинович.
В дверях бесшумно вырос дежурный.
– Проводить посетительницу в комнату ожидающих. – Пожимая ей руку, Иванилов сказал: – Надеюсь, Вероника Антоновна, вас не надо предупреждать, чтобы вы ни с кем из посторонних не разговаривали о случившемся.
Калинович наклонила голову:
– Этот случай заставит меня быть осмотрительной.
– Вот и отлично.
Полковник проводил ее до дверей.
В первый же день по приезде майора Наливайко из Киева, где он участвовал в соревнованиях по боксу, его вместе с капитаном Долотовым вызвал к себе полковник Иванилов.
Майор – высокий, статный украинец, родом из Днепропетровска – был праправнуком славных запорожцев. В отличие от боевых предков он начисто брил усы и оставлял на голове кудрявую шапку волос. Когда Наливайко смеялся, карие глаза его хитровато прикрывались густыми темными ресницами. Всегда подтянутый, он обладал богатырским здоровьем и отличался казацкой хваткой в работе. Те операции, в которых надо было проявить ловкость, находчивость, силу, – всегда поручали ему.
Полковник с удовольствием оглядел его богатырскую фигуру.
– Вы, кажется, окончательно переходите в тяжелый вес? Ну как соревнования в Киеве?
– Полуфинал выиграл, финал проиграл.
– Кому?
– Да все ему же, Авраменко. Классный боксер. Отлично работает и на короткой, и на длинной дистанции. Но я его все равно побью.
– Ну и упорства у тебя, Сергей Петрович, – усмехнулся капитан. – На целый взвод хватило бы. Авраменко моложе тебя, сильнее. Техника у него непревзойденная. А ты не отступаешь.
– И я уверен, что майор все-таки выиграет у него, – поддержал Наливайку Аркадий Илларионович.
– Обязательно. Через три недели мы едем в Москву на всесоюзные соревнования. Буду присматриваться к его тактике. Умная, маневренная. Но я должен ее понять – и пойму.
Полковник улыбнулся, и, перехватив эту улыбку, засмеялся и сам Наливайко:
– Понимаю. Кажется, не придется мне ехать на соревнования. Ну, что у вас тут произошло?
– Капитан ввел вас уже в курс дела?
– Немного.
– Он вам доскажет остальное. А сейчас я вам покажу нечто новое. После доклада лейтенанта Сокола нам необходимо было узнать о всех квартирах в тупике Песчаном, где в первой половине октября проживали проезжие. В одиннадцати домах таких квартир оказалось четыре: одна в доме № 3, одна в доме № 6 и две в доме № 10. Мы предполагали, что одна из этих квартир могла служить явкой. Так вот. Теперь я вам могу сказать совершенно точно: явка была в квартире Вероники Антоновны Калинович.
Полковник раскрыл паспорт, принесенный Калинович, и передал его капитану:
– Посмотрите, Иван Иванович, на фотографию. Не правда ли, удивительное сходство?
Долотов взглянул на карточку и сразу же вскинул глаза на полковника:
– Замбровский?
– Совершенно верно. Замбровский. Я полагаю, что загадку с неизвестным парашютистом можно считать разгаданной. Будем разгадывать остальные. К сожалению, мы до сих пор не можем допросить его. А ждать выздоровления не имеем права. Необходимо продолжать начатые поиски. Нити к шпионской организации идут через Калинович, хотя сама она и непричастна к этому делу. Как вы думаете, Иван Иванович?
– Замбровский, конечно, не случайно остановился именно у нее. Кто-то дал ему ее адрес, помог достать фотографию брата, подсказал характер ее взаимоотношений с братом. Поэтому необходимо присмотреться к людям, с которыми Калинович общается.
– Насколько я понял, – включился в разговор Наливайко, – выкрали только чемодан, а паспорт и фото остались у Калинович. Это улики. За ними должны еще прийти. Поэтому, кажется, есть смысл продолжать наблюдение за квартирой Калинович.
– И не только за квартирой, – поддержал Иванилов предложение Наливайко. – Ведь Калинович – свидетель. А свидетель им не нужен. Поэтому мы сейчас должны взять под охрану ее жизнь. Это я поручаю вам, майор. Сокол и Звягин будут вам помогать. Капитану придется заняться изучением круга знакомых Калинович. Вы не возражаете?
– Нет, – ответил капитан.
– Тогда приступайте к делу. Я, со своей стороны, постараюсь узнать о судьбе Иосифа Калиновича и свяжусь с Рымниковским управлением, на территории которого, по всей вероятности, размещается одна из групп шпионской организации. Иначе незачем было Замбровскому ехать в Рымники.
Когда офицеры встали, собираясь уходить, полковник обратился к Долотову:
– Иван Иванович, я попросил Калинович не уходить. Она сейчас в зале для посетителей. Пройдите к ней.
Калинович оказалась толковой женщиной. Она с полуслова поняла, что от нее требуется, и начала рассказывать о себе. Вначале это был сухой перечень дат и имен, который можно найти в любой автобиографии: «Родилась… Занятия родителей… Вышла замуж… Работаю…» Покончив с биографией и рассказав еще раз всю историю кражи, она остановилась, ожидая вопросов капитана. Она думала, что, так же как полковник, он будет интересоваться подробностями преступления. Но капитан стал расспрашивать о детстве, о жизни во время войны, о работе, о праздниках. Неожиданно для себя самой Вероника Калинович заговорила так, как давно ни с кем не разговаривала. Очень уж добрые глаза смотрели на нее, очень уж много было в них участия.
– Мать у меня была хорошая. Но она умерла, когда я была еще ребенком. Отец взял мачеху. Я ушла из дому. Работаю с одиннадцати лет. В тридцать девятом году вышла замуж. Мужу было сорок четыре года, мне – двадцать четыре. Правда, он оказался очень добрым человеком. Но через год началась война, он попал на фронт. И не вернулся. На этом и окончилось короткое бабье счастье. И опять одна и одна. Есть брат. Но с ним мы живем все время врозь.
– А друзья?
– Друзья? – неуверенно переспросила Калинович. – Настоящие?.. – Она вспомнила Дробота, праздничный вечер, Зиночку. Еще вчера она бы сказала: «Да, есть», но сейчас что-то мешало ответить так. – Не знаю… Кажется, не было.
Капитан почувствовал, что он затронул интимную сторону ее жизни.
– А были люди, которые хорошо знали ваше прошлое и настоящее, ваши взаимоотношения с братом?
– Я из своей жизни не делала тайны. Все знали обо мне всё.
– И даже то, что вы считаете свою жизнь неудачной?
Калинович медленно подняла на него глаза.
– Я не люблю плакаться.
Да, видно, большего ему сегодня не узнать. Вероника Антоновна замкнулась и на все остальные вопросы отвечала односложно: «Да», «Нет».
Из этого разговора Иван Иванович понял главное: Калинович всю жизнь старалась «держаться». Он проникся уважением к этой женщине, которая всем в жизни обязана только себе. Да, такую не пожалеешь. Молодец.
На прощание он сказал ей:
– Нам, вероятно, с вами еще придется встречаться. Благодарю вас за искренность.
Дома она снова почувствовала себя одинокой. Ей все осточертело, и было только одно настойчивое желание – лечь в постель и больше никогда не вставать. Забыть проклятый свет, на котором человека ждут одни муки, забыть человека, который сначала вел себя по-рыцарски, а теперь держится как последний прохвост и обманщик. Да и зачем ему ее любить? В тридцать шесть лет все еще искать идеальную любовь! Глупо надеяться найти в жизни то, что бывает только в книгах. В памяти всплыли не раз слышанные строки:
Сердцу хочется ласковой песни
И хорошей, большой любви.
Наверно, всю жизнь сердце будет тянуться к хорошей и большой любви. А ведь есть, есть на свете счастливые люди. И не далеко за примером ходить: Софья Заячкевская, подруга детства и девических лет. Они вместе пасли коров. Вместе ушли в большой город искать счастья. Служили: Вероника у ксендза, Софья у адвоката. В редкие встречи мечтали о замужестве, копили злоты на высокую, как копна, большую перину, подушку и одеяло. В тридцать девятом году эта мечта осуществилась. Вероника, на зависть Софье, которая была старше подруги года на два, первая вырвалась из чёртового колеса – вышла замуж. Господи! Если бы знала, что несчастья только начинаются, ни за что не пошла бы за этого старика… Но спасибо и ему. Заставил молодую жену подучиться грамоте, купил старую машинку, и Вероника по восемнадцать часов просиживала за ней – выстукивала по клавишам до одури, до тошноты. Став опытной машинисткой, она и сейчас подрабатывала себе на платья, на шубку, на модные туфли.
Подруга оказалась счастливее Вероники. Ее муж – веселый молодой лейтенант – увез жену на Дальний Восток и помог ей окончить техникум.
Первое время разлуки подруги переписывались аккуратно. Потом переписка оборвалась. Месяцев восемь назад Вероника неожиданно получила от Софьи письмо. Обрадовалась, написала ответ… но не отправила. Почему? И сама не знает. Так просто. Забыла отнести на почту…
«Разве ответить сейчас? Может быть, на душе полегчает».
Вероника Антоновна подсела к столу, сняла чехол с запылившейся машинки.
Нервные, беспокойные мысли ложатся на бумагу неровными, рваными строчками – машинка работает с перебоями. Наконец письмо окончено. Калинович заклеила конверт и сразу же успокоилась, как будто вместе с листком бумаги она запечатала причину беспокойства.
Теперь она без отчаяния вспоминала о событиях последних дней, невольной участницей которых стала. Больше ее не поймают на фальшивке. Шалишь! Пусть только явится этот Кароль, она с ним поговорит как следует!