Палатка Беатрис – самое удобное место, в котором я бывала за прошедшие семь лет. С тех пор как мы с дедом перешли на водный образ жизни, про комфорт пришлось забыть.
На траве расстелен восточный ковер, посередине стоит журнальный столик, а на койке в углу лежат сразу несколько стеганых одеял. В дальней части расставлены корзины и ведра, в которых чего только нет: мотки бечевки, яблоки, пустые пластиковые бутылки.
Когда мы вошли внутрь, Беатрис сразу засуетилась, забегала: ни дать ни взять хлопотливый жук. Беатрис худая, но жилистая, и очень проворная. На ней длинная серая туника, широкие штаны и сандалии.
– Потом обсудим. Дело прежде всего, – объявила Беатрис и сунула мне в руки жестяную кружку с водой.
– Ну, Майра, что привезла? – спросила Беатрис и заглянула в наши корзины. – Только рыбу? И все?
– У меня тут не один лосось, – ответила я. – Есть еще несколько палтусов. Хорошие, большие. Представь, какое здоровенное филе из этого красавца получится.
Я указала на самого крупного палтуса. Нарочно положила его на самый верх корзины.
– Значит, ни дерева, ни металла, ни шкур…
– Где ж я тебе шкуры возьму?
– Ты говорила, у тебя лодка в длину пятнадцать футов. Запросто можешь держать козу или даже двух. Куда как хорошо – сначала молоко, потом шерсть.
– В плавании со скотиной намучаешься. Козы в море долго не протянут, даже потомство дать не успеют. Нет, дело того не стоит, – возразила я.
Но особо оправдываться не стала. Пусть Беатрис поворчит в свое удовольствие. Ей это нужно. Так у нее проявляются материнские чувства: сначала поругать, потом утешить.
Беатрис наклонилась и стала перебирать рыбу.
– Зато кожу на палубе дубить проще простого. Целый день на открытом солнце.
Наконец мы ударили по рукам. Я отдала весь наш улов в обмен на второй помидорный куст, несколько метров хлопка, новый нож и два мешочка проросшей пшеницы. На такую выгодную сделку я даже не рассчитывала. А все потому, что Беатрис испытывает к нам с Перл слабость. Они с моим дедом дружили много лет, а с тех пор как он умер, Беатрис с каждым годом все щедрее и щедрее. Я ей очень благодарна, и все же неловко пользоваться ее добротой. Но ничего не попишешь: во многих портах у меня репутация хорошей, честной рыбачки, и все же наших уловов хватает, только чтобы кое-как сводить концы с концами.
Беатрис кивнула в сторону журнального столика. Мы с Перл уселись на земле, а хозяйка вышла из палатки. Развела огонь и принялась стряпать ужин. Мы поели лосося, которого я принесла, а еще вареную картошку, капусту и яблоки. Наевшись до отвала, Перл свернулась калачиком в углу палатки и уснула. Теперь можно и поговорить – только тихонько, чтобы ее не разбудить. Между тем вокруг сгущались сумерки.
Беатрис налила мне чашку чая: что-то травяное, с мятным привкусом. На поверхности плавали листья. Похоже, Беатрис собиралась с духом, прежде чем начать разговор.
– Ну так где она? – наконец спросила Беатрис.
– В какой-то Долине. Слыхала, что это за место?
– С тамошними жителями торговала один раз, – кивнула Беатрис. – Поселение совсем маленькое: несколько сотен человек. Но если уж кто туда доберется, обратно не возвращается. Это же медвежий угол. Да и моря́ вокруг бурные. Попробуй переплыви.
Беатрис многозначительно поглядела на меня.
– В какую сторону плыть?
– А ты уверена, что она там? Сведения-то хоть надежные? – засомневалась Беатрис.
– Один пират из Потерянных монахов сказал. Не похоже, чтобы врал. Да и вообще, он о ней сам заговорил – еще до того как я… – Я смущенно умолкла.
Во взгляде Беатрис мелькнуло понимание.
– Что, в первый раз?
– Пришлось, – кивнула я. – Он нас с Перл в плен взял.
– Не зря я тебя драться учила, – произнесла Беатрис, но в голосе ее вместо удовлетворения прозвучала грусть.
Дед научил меня ходить под парусом и ловить рыбу, а Беатрис – постоять за себя. Когда дед умер, мы с ней тренировались под секвойями вокруг ее палатки. Я становилась в нескольких шагах от нее и повторяла каждое ее движение: взмах рукой, выпад ногой. Отец научил Беатрис обращаться с ножом еще в эпоху первых миграций. Во время наших уроков борьбы Беатрис меня не жалела: то подножку поставит, то так руку за спину заломит, что та едва из сустава не выскочит.
Над чаем поднимался пар. Я крепко обхватила чашку, согревая руки. Мое тело застыло неподвижно, и со стороны я казалась спокойной, но в душе все рушилось, будто я рассыпа́лась на куски.
– Помоги, – попросила я. – У тебя есть карты?
Мне точно известно, что карты у Беатрис есть, да еще какие. Могла бы выменять за них участок земли и леса. Вот почему Беатрис каждую ночь ложится спать с дробовиком. Я про Долину ни разу не слышала. Впрочем, мест, о которых я не слышала, полно.
Когда Беатрис ничего не сказала, я произнесла:
– Ты думаешь, мне не надо туда плыть?
– Ты хоть навигацию знаешь? – спросила она.
В навигации я ничего не смыслю, потому и плаваю только вдоль побережья Тихого океана: от одного порта до другого. Эти воды мне прекрасно знакомы: я тут ходила еще с дедом.
– Беатрис, Роу в опасности, – стала объяснять я. – Раз в Долине Потерянные монахи, значит теперь это их колония. Знаешь, сколько лет сейчас Роу? Почти тринадцать. Ее со дня на день посадят на корабль-ферму.
– Джейкоб ее в обиду не даст. Может, даже заплатит дополнительный налог, чтобы ее оставили в покое.
– Пират сказал, с ней не было отца, – возразила я.
Беатрис поглядела на Перл. Та спала на боку, свернувшись калачиком. Ее лицо было удивительно спокойным, умиротворенным. Одна змея высунула голову из кармана штанов Перл и скользнула по ноге дочки.
– А о Перл ты подумала? Что с ней станет? – спросила Беатрис. – Вдруг и Роу не спасешь, и ее потеряешь?
Я встала и вышла из палатки. С наступлением ночи похолодало. Я закрыла лицо руками. Хотелось выть во всю глотку, но я закусила губы и зажмурилась так сильно, что глаза заболели.
Беатрис вышла следом и положила руку мне на плечо.
– Я должна хотя бы попытаться, – произнесла я.
Летучие мыши хлопали крыльями у нас над головами. Перед лунным диском то и дело проносились подрагивавшие черные силуэты.
– Беатрис, Роу там совсем одна. Другого шанса спасти ее не будет. Как только Роу переведут на корабль-ферму, больше мне ее не отыскать.
Я умолчала о том, что не желаю уподобляться своему отцу. Не брошу дочь, когда больше всего ей нужна. Не оставлю ее сидеть одну на крыльце.
– Я все понимаю, – проговорила Беатрис. – Пойдем обратно в палатку.
Я обратилась к Беатрис не только потому, что она уж точно не откажет мне в помощи. Я знала: Беатрис единственная, кто меня поймет. Ей известна вся моя история, с самого начала. Ни одна живая душа, кроме нее, не знает, как я, девятнадцатилетняя девчонка, познакомилась с Джейкобом. Тогда я даже не подозревала, что грядет Шестилетний потоп. Джейкоб мигрировал из Коннектикута. В день, когда мы впервые встретились, я сушила на террасе яблочные дольки. Лето выдалось жарким – каждый день больше тридцати градусов. Поэтому мы сушили фрукты прямо на террасе, а остальной урожай консервировали. Я нарезала двадцать яблок на тонкие дольки, выложила по одной на доску, а потом зашла в дом проверить, не закипело ли варенье. По утрам я работала на ферме к востоку от нас, а во второй половине дня возвращалась домой и помогала маме по хозяйству. К этому времени медсестрой она работала только изредка: ходила к больным на дом и ухаживала за пациентами в импровизированных лазаретах, обменивая свою заботу и умения на продукты.
Когда я снова вышла на террасу, ряд яблочных долек исчез. Мужчина, перегнувшийся через ограду, застыл как вкопанный. В одной руке долька, вторая придерживает открытую сумку на плече.
Вор развернулся и бросился бежать. Я за ним. По спине градом катился пот. Легкие горели. Но я все-таки нагнала его. Бросилась на него и повалила на землю. Мы оба растянулись в траве посреди соседской лужайки. Я вырвала у грабителя сумку. Тот почти не сопротивлялся, только выставил вперед локти, защищая лицо.
– Сразу понял, что от тебя не убежишь, но ты оказалась еще шустрее, чем я думал, – отдуваясь, выговорил мужчина.
– Проваливай отсюда! – буркнула я и встала.
– Может, хоть сумку отдашь?
– Перебьешься, – ответила я.
Развернулась на каблуках и зашагала прочь.
Когда обернулась, Джейкоб вздохнул и отвел взгляд. Вид у него был унылый, но не слишком подавленный. Видно, привык к неудачам и не особо из-за них убивался. Вечером сама себе удивлялась: как мне только смелости хватило погнаться за незнакомым мужчиной? Обычно я чужаков избегаю и очень боюсь, что кто-нибудь из них на меня нападет. Но я каким-то образом почувствовала, что этот беженец мне вреда не причинит.
Джейкоб переночевал в заброшенном соседском сарае. На следующее утро заметил меня и помахал мне рукой. Я полола грядки, а он не сводил с меня глаз. Мне нравилось, что он на меня смотрит. От его взгляда медленно закипала кровь.
Через несколько дней Джейкоб принес бобра: поймал в ловушку на ближайшей речке. Он положил бобра к моим ногам.
– Ну, теперь мы квиты? – спросил он.
Я молча кивнула. С тех пор, когда я работала, Джейкоб всегда сидел рядом и что-нибудь рассказывал. Мне нравился плавный ритм его историй, нравились неожиданные финалы: одновременно и счастливые, и оставляющие ощущение легкой досады.
Вместе нас свела катастрофа. Даже не знаю, полюбили бы мы друг друга без этого идеально сбалансированного сочетания безделья и страха: страха, который граничил с приятным оживлением и быстро приобрел эротический подтекст. И вот его губы уже впились в мою шею, моя кожа покрылась капельками пота. Земля под нами была густо пропитана влагой, в горячем воздухе висела дымка, дождь лил каждые несколько часов, но солнце быстро его высушивало. Мое сердце и без того билось быстрее, чем следовало бы, а единственный верный способ успокоить нервы состоял в том, чтобы разжечь страсть еще сильнее.
Свадебная фотография у нас всего одна: мама позаимствовала камеру моментальной печати у бывшего пациента. Мы стояли на крыльце в лучах солнца. Мой живот уже округлился: я ждала Роу. Мы так сильно щурились, что глаз на снимке не разглядеть. Так мне и запомнились эти дни: жара и свет. Зной никогда не спадал, а вот солнечный свет во время очередного шторма гаснул так быстро, что казалось, будто стоишь в комнате, где постоянно то включают, то выключают свет.
Беатрис повела меня обратно в палатку. Приблизилась к письменному столу, втиснутому между койкой и полкой с кастрюлями. Порылась в бумагах, достала свернутую карту и разложила на столе. Я понимала: ожидать от карты абсолютной точности не приходится. Достоверные карты еще не успели составить. Но некоторые моряки попытались обозначить крупнейшие участки суши, оставшиеся на поверхности.
Беатрис показала на остров в середине верхней части карты.
– Раньше на этом месте была Гренландия. Долина находится вот здесь, в юго-восточной части.
Беатрис указала на небольшую низину, с обеих сторон окруженную скалами и водой. На большом пустом пространстве, обозначающем море, кто-то крупными буквами написал: «Айсберги». Теперь не удивляюсь, что за столько лет поисков так и не нашла Роу. Даже думать не хотелось, что она может быть так далеко.
– Странно, что Потерянные монахи устроили колонию именно здесь. Как только добрались? Во время плавания опасностей хоть отбавляй – и скалы, и стихия, и разбойники. Торговцы из Долины говорили, что там намного безопаснее, чем в других местах: еще бы, такое укромное место. Но попасть туда ох как нелегко. А это Разбойничий пролив. – Беатрис указала на бывшее море Лабрадор.
Я слышала о Разбойничьем проливе. Это опасные моря, где все время бушуют шторма. Пираты частенько там шныряют: грабят поврежденные штормами корабли или нападают на заблудившиеся суда. В портах частенько рассказывают такие истории, но я пропускала их мимо ушей: думала, уж в тех краях мне точно делать нечего.
– В Разбойничьем проливе сейчас стоят несколько кораблей «Черной лилии», – продолжила Беатрис. – Ходят слухи, они собираются отправить еще парочку судов на север.
«Черная лилия» – самая большая пиратская команда. Их флотилия состоит из не меньше чем двенадцати кораблей – а может быть, и гораздо больше. Они используют старые танкеры: поставят паруса и плавают. А на мелких суденышках гребут рабы. Пиратов «Черной лилии» легко отличить по татуировке: кролик на шее. Порты так и гудят от сплетен: на какую общину пираты напали в этот раз, какими налогами обложили свои колонии. Из-за этих поборов население вынуждено тяжко трудиться. Пираты загоняют людей до полусмерти.
– И это не говоря о том, что тебе еще придется иметь дело с Потерянными монахами, – прибавила Беатрис.
– Раз Долина уже колонизирована, основные силы Потерянных монахов наверняка оттуда ушли. Оставили всего нескольких человек для охраны. Заберу Роу, и сбежим. Уплывем прежде, чем они вернутся.
Беатрис вскинула брови:
– Думаешь, справишься одна?
Я потерла висок:
– Я не собираюсь с ними драться. Тайком прошмыгну туда и обратно, и все.
– А добираться как будешь? – спросила Беатрис.
Я уперлась локтем в стол. Лицо грел пар, поднимавшийся над чашкой.
– Я заплачу тебе за карту, – сказала я.
За день так измучилась, что все тело ныло. Поскорее бы растянуться на земле!
Беатрис только вздохнула и пододвинула карту ко мне.
– На твоей лодчонке туда не доплывешь. Да у тебя и нет ничего. К такой дороге надо как следует подготовиться, сделать запасы. А вдруг Роу там не окажется? – выдвигала довод за доводом Беатрис.
– У меня в Харджо есть кое-какой кредит. Куплю дерева и построю новую лодку. И навигацию постараюсь освоить. А инструменты выменяю.
– Новая лодка тебя разорит. В долги влезешь. Тебе ведь еще команду набирать.
– Сами управимся, – ответила я.
– Эх, Майра… – Беатрис еще раз тяжело вздохнула.
Перл заворочалась во сне. Мы с Беатрис поглядели сначала на нее, потом друг на друга. Взгляд Беатрис был полон нежности и грусти. Она потянулась ко мне и взяла меня за руку. Вены на ее кисти были ярко-голубые, цвета моря.