В практически полной темноте я шел по мокрой дороге. Периодически был слышен шум проезжающих машин, так нагло расплескивающих воду. Дождь все не переставал лить, как и в тот день, много лет назад. Каждый раз, когда идет такой дождь, улицы, тонут в воде, а я в воспоминаниях. Воспоминаниях о тех днях, когда я бы и не подумал о том, что могу жить, так как живу сейчас. У меня нет возможности придаваться воспоминаниям сейчас, у меня еще полно дел.
Медленно перебирая своими ногами, замурованными в промокшие и испачканные кроссовки, больше похожие на грязевые саркофаги, одинокий мужчина все не мог поднять голову. При первом взгляде можно было бы предположить, и только предположить, насколько сильно он устал, к тому же его взгляд был устремлён так низко, словно за нос у него была привязана гиря. Весь его внешний вид давал лишь негативное представление. Опущенные голова и плечи, медленные ноги и болтающиеся руки четко сливались в единую картину. Это был тощий мужчина лет тридцати, с легкой небритостью и мешками под глазами. Двигался отработанными движениями как тот, кто повторяет что-то уже много лет, возможно как солдат, хотя, скорее всего он просто идет по этой дороге уже далеко не первый раз. Идущий имел отягощенное тело, усталый вид и безэмоциональное лицо. Все в нем буквально кричало – он пропал! Но всего пара деталей выдавала в нем хищную натуру. Сжатые в кулак со скрипом крепкие руки и острый взгляд. Пускай его взор не устремлялся на физический объект, но он точно видел что-то и буквально прожигал блеском своих глазниц. И вот абсолютно один, словно раненный волк он шел по окраине ночного города, погрузившегося в дождливую тьму. Изредка его освещали конусы света фонарей. Большую часть пути его было не видно вовсе. Все ближе были дома. Дома, в окнах которых почти не горел свет. Старые и низкие, будто сгорбившись, стояли хрущёвки, у их подножия же простирались подъездные входы, засвеченные старыми желтыми лампами. Грязный свет, идущий сквозь потертый и облепленный каплями, плафон открыл вид на человека в теплом спортивном костюме. Он в одно движение скинул сумку с плеч и достал ключ, как только тот коснулся магнитного замка домофона, раздался мелодичный писк, и дверь открылась рывком. За дверью его фигура скрылась из вида окончательно. Под редкий стук обуви по бетону, подъезд проводил его до квартиры. Сразу после щелчка в замочной скважине раздался расслабленный и в то же время такой тяжелый вздох. На этом моменте закончилась жизнь общеобозреваемая, и началось сокрытое от чужих глаз таинство таинство.
Я наконец дома. Что может быть лучше места, в котором можно отдохнуть вдали от людей и шума. Даже эта потрепанная и квартирка, которой явно не хватает источников света, несмотря на все свои недочеты, дарит непоколебимый внутренний покой. Сегодня я достаточно развеялся. Прогулка по тихому ночному городу почти вернула желание цвести и пахнуть. Ах да, еще и эти замечательные деревья и кустарнички, они прямо таки погружают город в румянц. Листопады и ливни, грязный забетонированный город создают пасторальный пейзаж, очищенный от людей. Запустелые улицы готовы принять любой мусор и не важно, занесет его ветром или он сам придет из подъезда, чтобы провести невыгодный окружающей среде газообмен, жадно выкрав драгоценный кислород и влажную свежесть. Впрочем, лучше убрать в сторону эту чушь и привести себя в порядок. Сняв с себя мокрый спортивный костюм, я принялся за убитые кроссовки, которые напоминали колеса сибирского лесовоза после дальней ходки. Все-таки та пробежка за городом была некстати. Близлежащий лес давно подтоплен, а влага из него уходит медленно, еще и с такой погодой рассчитывать точно не на что. И вот я над раковиной оттираю обувь в горячей воде, уже давно отточив рутину до автоматизма, я могу свободно витать в облаках во время работы. Так я снова вспомнил тот лес, в котором бегал сегодня, там полно аллей и скамеек со столами, даже оборудованная площадка для пикников. Я бы даже сказал, что это место настоящий парк, но оно слишком дикое для парка, тогда возможно заказник, впрочем, я в этом все равно не разбираюсь. Когда-то я был там не один, и моё времяпрепровождение там порядком отличалось. Мы мирно наблюдали цветения и листопады пили чай с лимоном и имбирем, а в особо холодные дни мы пили глинтвейн и сидели, укутавшись в махровый плед. В те редкие выходные, что мы могли провести вместе, выйти на природу в этот парк было лучшим решением. Там мы всегда могли синнергировать и даже без слов мы наслаждались присутствием друг друга. Мысли мои прервали перемены в руках. Обувь уже чистая, я поставил ее на полотеночник и положил внутрь приятно пахнущие шарики, вроде бы это называется дезодорантом для обуви. После я разделся, помылся, почистил зубы и погасил свет. Моюсь я довольно быстро, больше с целью согреться, потому и температуру воды выставляю неприлично высокую. Потому то как только я распахиваю дверцу душевой, комнату заваливает паром, и так почти на ощупь я обтираюсь и надеваю чистую одежду. Дальше я держал курс на кухню. Маленькая комната с милым гарнитуром, подсветка над рабочей зоной создавала особый уют. Такие простые, но невероятно важные мысли тушатся как сигарета о мокрый асфальт. Со временем ты просто перестаешь думать о том, как хорошо жить и начинаешь загонять себя в угол, построенный из собственных безосновательных мыслей и доводов. Я бы хотел, чтобы все люди хранили теплые чувства о том месте, что они зовут или называли домом. Пока мысли текли рекой, текла также и вода из графина в горшки с кактусами. Я вырастил их, начиная с идеи или даже необходимости, вопреки всему теперь это хобби и кажется, что кактусы захватят мою лачугу буквально через год или два. Не могу не признать силу этих растений в улучшении атмосферы. Неприхотливые и маленькие, они не кричат своим видом как другие комнатные растения. Кактусы поистине невероятны. Я им симпатизирую. Однако быть кактусом для меня стало бы непреодолимой трудностью. Они не способны переносить высокую влажность, а в наших краях, если ты не любишь мокрую свежесть, ты сгниешь в апатии. Около минуты я, слегка покачиваясь от усталости, смотрел на коробку с чаем, но передумал и, погасив свет, вышел с кухни, раздеваясь прямо на ходу. Так я небрежно домашний халат, что ношу после душа и растворился в кровати. Веки как свинцом налились и почти с хлопком опустились, отгородив меня от реальности. Сам того не понял как тут же провалился в сон.
Как же я боюсь спать, сама мысль о том, что после того как я закрою глаза не будет темно, наводит паническую тревожность. Сон всегда отправляет меня туда, где лучше ничего не чувствовать, чтобы после пробуждения осталось желание волочить свое хлипкое бытие. Он напоминает мне то, что очень больно вспоминать. Он заставляет меня чувствовать то, что я хочу, но больше не могу. Это очень тяжело. Каждый раз мне приходится воскресать по утрам, чтобы избавиться от осадка сна. Так пройдя сквозь сотни болезненных снов, я учусь закрывать глаза от сновидений, зажимать нос и закрывать уши, прямо во сне, но этого мало. Каждый раз я чувствую ту незабываемую нежность и заботу. Приглушенный свет, мягкая кровать и теплый пушистый плед, но самое главное это она. Невероятно мягкая кожа на ее теплом теле, от нее исходит приятный сладковатый женский аромат с нотами цитрусовых, она очень любила те духи, четко помню запах апельсина и корицы. Я чувствую прикосновения наших тел. Мы полулежим в обнимку и я, как в попытке зарыться, прильнул щекой к ее груди. Так тепло… И вот, когда она начинает гладить меня по голове, в такие моменты я чувствую себя самым счастливым на земле. Мы тихо болтаем о том и об этом. И так пролетают часы. Казалось, я бы и на вечность согласился, если проведу ее так. Но мы непременно проваливаемся в сон в этой нежности и приятном мареве. Однако у медали всегда две стороны. Стоит сну начаться там, как он кончается здесь. Я снова один.