Все события в романе выдуманы. Любые аналогии неправомерны.
– Семнадцатый!
Загорелый до черноты мальчишка лет десяти добавил еще один камешек в горку камней, возвышавшуюся на траве у церковной ограды.
– Это не «мерс»! – запротестовал второй мальчик, провожая взглядом запыленную, потрепанную автомашину, промчавшуюся по шоссе в сторону Луги.
– «Мерс-200», семьдесят восьмого года! – авторитетно изрек загорелый и хотел добавить в свою горку еще один камешек, но, заметив, что приятель следит за ним, запустил камень в стайку воробьев, расклевывающих кусок булки на асфальте.
– Жулишь, Сенечка! – вынес свой приговор приятель. Он был блондин и, наверное, поэтому совсем не загорел. А может быть, болел – на бледных впалых щеках алел нездоровый румянец, и большие голубые глаза неестественно блестели. Перед ним лежали всего три камешка. Он ставил на «вольво» и проигрывал с крупным счетом.
Мальчики собирались на Оредеж ловить рыбу, но по дороге, заглядевшись на проносящиеся по шоссе автомобили, заспорили: каких иномарок больше? «вольво» или «мерседесов»?
Отложив в сторону велосипеды и удочки, приятели набрали с обочины по горсти мелких камешков, засекли время – оба носили дешевенькие пластмассовые часы на батарейках – и, удобно устроившись на траве у церкви Рождества, стали следить за проносившимися по шоссе машинами. Выигрывал тот, в чьей горке наберется больше камешков. Проигравший покупал мороженое или жевательную резинку.
– Надо было на «японцев» ставить, – с сожалением сказал бледнолицый. Надежды на выигрыш у него не было никакой.
– На «японцев»? На всех сразу?
Бледнолицый кивнул.
– Так не бывает! Нельзя же валить «хонду», «мицубиси» и «мазду» в одну кучу. Ты, Гоша, хитренький.
– «Хонда»-джип стала выпускать, – ушел от спорной темы Гоша. – Расход топлива – восемь литров. Сам читал.
– Где ты читал? – недоверчиво спросил загорелый. И, не дождавшись ответа, торжествующе завопил: – Восемнадцатый!
Возле магазина напротив остановился приземистый спортивный «мерседес» белого цвета.
Не обращая внимания на радостный вопль приятеля, Гоша как ни в чем не бывало продолжал рассказывать про «хонду»:
– Только скорость у нее слабовата – сто шестьдесят. У «Рено-Меган» – двести. А хетчбек…
– Гоша, смотри, какой «фордик»!
– Это не «форд», а «тойота», – буркнул бледнолицый специалист, провожая взглядом запыленный автомобиль, свернувший с шоссе на Церковную улицу. Машина так запылилась, что трудно было определить цвет – то ли зеленая, то ли серо-голубая.
– Тебе бы только спорить! – Семен уже протянул руку, чтобы отвесить приятелю щелбан, но в это время увидел в машине знакомое лицо.
– Гоша! Гляди, кто в «тойоте»?!
– Кто?
– Васюта Бабкин!
– Заливаешь!
– Гляди, чудик! Васюта!
Машина, осторожно объехав никогда не просыхающую лужу, скрылась за домами.
Васюта, Василий Семенович Бабкин, бывший главный бухгалтер совхоза «Приречье», мрачноватый мужчина лет пятидесяти, был известен не только в Рождествене, но и во всем районе как один из первых деревенских бизнесменов, основатель небольшого лесопильного завода, торговец обрезной доской, вагонкой и прочими стройматериалами. Уже три года на окраине села красовался его большой дом, не дом – вилла, которой он даже дал имя «Вилла Алена». Почему «Алена», никто в селе не знал. Жену его звали Татьяна, любовницу – про нее односельчане тоже знали – Галина. А детей у Бабкиных не было. Каждый год Васюта пристраивал к своей вилле какое-нибудь сооружение – большущий гараж, цех по переработке древесины, бильярдную. Местные прозвали его хозяйство Бабкиным подворьем.
– Похоже на Васюту, – подтвердил Семен. И тут же упрямо добавил: – Только этого не может быть!
– У тебя в глазах струя? – явно подражая кому-то из взрослых, возмутился приятель.
– Давай сгоняем до подворья, проверим.
Семен взглянул на часы, сказал недовольным ворчливым голосом:
– Ага! Пока гоняем, ларек закроется. А ты мне мороженое должен.
– Еще час не прошел, – не очень уверенно возразил Гоша. И тут же сдался: – Уговор дороже денег! Ладно. – Поднявшись с земли, он пнул ногой свои три камушка. – Тебе какое покупать?
– Апельсиновое. А потом съездим к Васюте.
Но парень вытащил из кармашка джинсовой курточки пятитысячную купюру, сунул приятелю в руки и схватился за велосипед.
– Сдачу не зажиль! Я мигом!
Он вскочил на велик и помчался вслед за скрывшейся из вида «тойотой».
По Церковной улице еще стлалась пыль от проехавшей машины. Но когда мальчик подъехал к Бабкину подворью, «тойота» уже въезжала в услужливо распахнувшиеся ворота. Семен увидел только затылок водителя. «Да Васюта это, Васюта! – успокоил он себя. – Его иномарка!»
А для верности, чтобы потом доказать неправоту приятеля, запомнил номер автомобиля.
Дежурная по этажу в третий раз набрала номер телефона. Опять длинные гудки. Постоялец из 543-й комнаты упорно не откликался. А ведь просил разбудить в пять утра: «Непременно, фрау! Непременно!»
– Господи! Помер он, что ли? – Дежурной очень не хотелось вставать с уютного дивана, на котором ей удалось подремать несколько ночных часов, и тащиться в конец коридора – будить проклятого немца.
Около полуночи Конрад Потт, или, как он сам себя шутливо именовал, Кондратий, вместе с приятелем поднялся на этаж из ресторана крепко подшофе и попросил обязательно разбудить его в пять часов.
У Елены Петровны уже тогда мелькнула мысль о том, что спозаранку поднять загулявшего Кондратия будет нелегко. Она попыталась возложить эту обязанность на приятеля Потта, тоже немца, занимавшего номер «люкс» напротив лифта, рядом с ее форпостом, но тот замотал головой:
– Найн, найн!
– Он, сукин сын, раньше десяти не поднимается. Вы же знаете, фрейлейн, – усмехнулся Кондратий и шлепнул приятеля, выглядевшего куда трезвее, чем он сам, по узкому плечу.
Тягучие гудки все неслись и неслись из трубки, и дежурная подумала о том, что Кондратий, наверное, проснулся еще раньше и преспокойно уехал по своим делам. А ключи от номера увез с собой. Но не постучаться в дверь номера Елена Петровна не могла – если произойдет недоразумение, ее тут же уволят. А найти нынче в Питере приличную работу – задача почти неразрешимая.
Дежурная быстро сменила халат на форменное платье, провела гребенкой по пышным, черным как смоль волосам и легкими, почти неслышными шагами пустилась в путь по длинному слабо освещенному коридору.
Окно номера, в котором жил Потт, выходило в крошечный внутренний дворик-колодец. Когда Елена Петровна подошла к тому месту, где коридор сворачивал налево, это окно оказалось как раз напротив огромного коридорного окна. В 543-м номере горел свет, а сам Кондратий сидел в кресле у стола.
«Вот гад! – подумала дежурная. – Трубку поленился поднять! Ну, я его поприветствую с добрым утром!» Но, когда Елена Петровна подошла к двери номера, решимости у нее поубавилось: во время звонка Кондратий ведь мог принимать душ? Или занимался еще более серьезным делом. Поэтому, легонько постучав в дверь, она очень спокойно позвала:
– Герр Потт! Вы проснулись? – Постоялец не отвечал.
И это было странно. Елена Петровна только что видела его через окно спокойненько сидящим в кресле.
– Герр Потт! – окликнула она еще раз. Подергала ручку. Дверь не открывалась.
Дежурная вернулась к тому месту, откуда было видно окно номера. За незадернутыми шторами по-прежнему горела настольная лампа, а в кресле спокойно восседал Кондратий. Но сейчас она обратила внимание на то, что немец даже не изменил позы. Сидел неподвижно, как истукан.
«Может быть, сердечный приступ? – встревожилась дежурная. – Так керосинить каждый день – никакое сердце не выдержит!»
Она быстро вернулась к своему посту напротив лифта и позвонила сотруднику службы безопасности отеля.
Пять минут спустя молодой, щеголевато выглядевший мужчина, от которого сильно попахивало спиртным, открыл дверь специальным ключом и, придержав дежурную на пороге, вошел в номер.
В комнате витал застоялый сладковатый аромат хорошего коньяка, одеколона и сигар. «Кельнише вассер» – определил молодой человек марку одеколона. Он подумал о том, что надо было вылить целый флакон, чтобы создать в номере такое амбре. Но эта мысль ушла, как только он увидел в кресле крупного пожилого мужчину с неестественно откинутой назад головой.
Осторожно сделав несколько шагов по толстому синему ковру, сотрудник службы безопасности прикоснулся к белой ладони господина Потта, тяжело свисавшей с подлокотника кресла, и понял, что немец уже несколько часов как мертв. Молодой человек до того, как наняться в службу безопасности гостиницы, несколько лет работал в уголовном розыске и хорошо знал, что такое смерть.
Он вынул из внутреннего кармана пиджака радиотелефон и связался со своим шефом.
Проявлять инициативу и сообщать о происшествии милиции сотрудник не стал. В службе безопасности такого рода инициатива не поощрялась.
Шеф откликнулся тотчас:
– Что там у вас? Опять шалавы надрались?
– Покойник в пятьсот сорок третьем.
– Наш?
– Немец.
– Еще не легче! Убит?
– По-моему, перепил, – сотрудник потянул носом. Острый запах «Кельнской воды» не смог заглушить коньячный аромат. И бутылка прекрасного французского коньяка «Бисквит», наполовину опорожненная, стояла перед мертвым постояльцем. – Но уверенности нет. Звонить в ментовку?
– Звони. Только попроси ребят поменьше суетиться. От моего имени попроси. – Шеф раньше, до пенсии, работал на Литейном, 4, тоже в Управлении уголовного розыска, и оперуполномоченные из территориального отдела относились к нему с большим уважением. – Хорошо бы труп увезли пораньше, пока постояльцы не проснутся. Который час?
Молодой человек взглянул на часы:
– Пять тридцать.
– Вряд ли до семи успеют! – шеф вздохнул. Наверное, представил себе всю неприятную канитель и недовольство постояльцев отеля. И администрации. – Звони, Алеша. Я через полчаса подъеду. – Алексей сунул телефон в карман и обернулся к дежурной.
Елена Петровна стояла в дверном 16 проеме и, прижав ладонь к горлу, с ужасом смотрела на него.
– Неужели правда?
– Правда, правда, – Алеша оттеснил Елену Петровну от двери, осторожно прикрыл ее. – Ты постереги здесь. Мало ли кто захочет повидать господина. А я позвоню от себя.
В офисе службы охраны имелся прямой телефон в управление милиции. Звонок по нему давал гарантию, что малоприятная информация не станет достоянием случайного свидетеля.
Через пятнадцать минут приехала оперативная группа во главе со следователем прокуратуры. Началась рутинная работа.
…Покойника увезли.
– Двинемся и мы? – спросил следователь прокуратуры Зубцов и посмотрел на сыщика из уголовного розыска. Следователю недавно исполнилось двадцать четыре года, но выглядел он как студент-первокурсник. Не поддающиеся расческе рыжеватые волосы, насмешливый взгляд зеленых глаз и худое лицо годами постящегося схимника постоянно создавали ему проблемы в общении с населением. Его следовательские ксивы обыватель изучал особенно придирчиво.
Старший оперуполномоченный Солодов, в свою очередь, взглянул на судмедэксперта Кононова. Сыщик, прямая противоположность Олегу Зубцову по комплекции, был на пять лет его старше, но выглядел тоже очень молодо.
– Не знаю, что вы здесь сидите? – усмехнулся судмедэксперт, но с места не сдвинулся. – От меня вы больше ничего не узнаете. Заключение получите после вскрытия. Завтрак нам в номер не подадут.
Судмедэксперт провел ладонью по трехнедельной трехцветной бородке. Он уже несколько лет собирался отрастить шкиперскую бороду, но решимости у него хватало только недели на три, на месяц. Как только доктор убеждался, что среди каштановых и черных волос пробивалась седина, он моментально сбривал бороду. А пощеголяв несколько дней с бритым лицом, снова начинал ее отращивать. Он никак не мог решить, что лучше: борода с проседью или скошенный подбородок.
В этой компании судмедэксперт был самым пожилым. Ему уже шел пятый десяток.
– Впрочем, одна мыслишка, почему вы не торопитесь покидать место происшествия, у меня имеется. – Доктор кивнул на открытый бар, в котором стояли пять бутылок коньяка «Бисквит». Шестая, початая, бутылка возвышалась на небольшом круглом столике из карельской березы, перед которым еще недавно сидел герр Потт. Большое удобное кресло, в котором он умер, теперь пустовало. Следователь Зубцов и старший оперуполномоченный сидели на стульях, доктор – на неудобной решетчатой подставке для чемоданов, а сотрудник службы безопасности гостиницы полулежал на незастланной широкой кровати.
– А почему бы и нет? – Он понял намек, поднялся с плаксиво скрипнувшей кровати.
– Хорошо ли это? – спросил следователь, обращаясь к бронзовой статуэтке – нагой девушке, вырывающейся из объятий злодея в маске.
– Уверен, что хорошо. – Доктор с плотоядной улыбкой следил за тем, как сотрудник службы безопасности, внимательно исследовав залитое сургучом горлышко, открывает бутылку.
– Только не лапайте стаканы, – предупредил его следователь.
– Не учи ученого! – усмехнулся старший оперуполномоченный Солодов. – Алеша в угро больше меня побегал.
Бутылку пустили по кругу. Не прикоснулся к ней только сам Алексей. Ему еще предстояло дежурить до вечера.
Сделав изрядный глоток, каждый участник священнодействия восхищенно почмокивал, и прежде чем передать бутылку коллеге, вытирал горлышко ладонью. Заметив это, судмедэксперт иронично улыбнулся, но ничего не сказал. И тоже провел по горлышку длинной узкой ладонью. Он-то после осмотра трупа тщательно вымыл руки и сполоснул их спиртом.
Когда бутылка опустела, следователь Зубцов заткнул ее пробкой и с трудом запихал в свой следственный чемоданчик. Вместе с другой, не допитой покойным. Та бутылка была упакована по всем правилам следственной науки. Нельзя сказать, что у следователя имелись какие-то конкретные подозрения по поводу содержимого или чужих «пальчиков» – по крайней мере, запаха миндаля Зубцов в бутылке не унюхал. Но порядок есть порядок. А к своей профессии он относился всерьез. И недостаток опыта старался восполнить усердием.
Конечно, распивать чужой коньяк при выезде на место происшествия – нешуточное отступление от устава внутренней службы. Да только кто в наше время живет по уставам и законам?
Среди тех, кто находился в гостиничном номере, Зубцов был старшим по службе. И младшим по возрасту. С капитаном и с доктором он уже не один раз выезжал на происшествия. И никогда не чувствовал с их стороны недоверия, а тем более упреков в неопытности. Хорош же он был бы, если на предложение «продегустировать» «Бисквит» напомнил коллегам строчки из устава!
Хоть и сказал судмедэксперт, что немец, скорее всего, умер от сердечного приступа, но следователя с того момента, как он переступил порог 543-го номера, не покидало ощущение тревоги. Осмотрев комнату, он не нашел ничего подозрительного, ничего, что наводило бы на мысль о преступлении. И от этого тревожился еще больше. Даже хорошая порция коньяка чувства тревоги не сняла.
Так чем же оно было вызвано?
Во-первых, этот концентрированный запах незнакомого одеколона. Алексей, сотрудник службы безопасности гостиницы, сказал, что это «Кельнская вода». Ему виднее. Только почему этой паршивой водой так пропах номер? Док говорит, что с момента смерти Потта прошло не меньше четырех часов. Если разбрызгивал по комнате одеколон сам немец, то за четыре часа запах должен был бы повыветриться. И уж никак не заглушил бы запах сигар, которые постоялец курил здесь уже в продолжение нескольких дней.
Теперь во-вторых… А во-вторых, у следователя в четкую формулу не вытанцовывалось. Только неясные, не складывающиеся в общую картину ощущения.
И вот теперь, собираясь покинуть номер и в то же время медля сделать это, Зубцов в который уже раз взглянул на большую бронзовую статуэтку: нагая девушка с фонарем в высоко поднятой руке пыталась вырваться из объятий злодея в маске.
Он обратил на нее внимание, как только вошел в номер. Следователь вспомнил, что видел в каком-то буклете, посвященном «Астории», фотографию этой статуэтки. «Неужели подлинник? И до сих пор не сперли?»
Но сейчас он обратил внимание на то, чего не заметил, делая предварительный осмотр: статуэтка явно была сдвинута с места. На подставке с мраморной столешницей, рядом с основанием статуэтки, темнела узкая – не больше миллиметра – полоска пыли.
Бронзовую девицу мог случайно сдвинуть сам немец. Возможно, он даже примерил, не влезет ли нагая дама в его чемодан. Ее могла подвинуть горничная, прибиравшаяся в номере. Да мало ли кто еще?! Но в памяти следователя произошло короткое замыкание, и он сопоставил целую цепочку фактов: из одного кармана в плаще постояльца, одиноко висевшем на вешалке, высовывался уголок подкладки; среди вещей покойного Зубцову не попались на глаза ключи от автомобиля. А дежурная по этажу говорила, что Потт приехал из Германии на машине. Теперь – сдвинутая с насиженного места статуэтка…
Да, каждую из этих мелочей можно было объяснить очень просто. На бытовом уровне. Но, когда они выстроились в затылок друг другу, следователь понял, что в комнате умершего провели очень тщательный и осторожный обыск.
– Так уходим или нет? – с усмешкой спросил доктор и покосился на бар, в котором еще оставались четыре бутылки «Бисквита».
– Идем, идем! – Зубцов поднялся, подхватил свой чемоданчик. Следом за ним поднялись остальные.
Они вышли в коридор.
– Опечатаете номер? – шепотом, чтобы не разбудить постояльцев из ближайших комнат, спросил капитан.
– Конечно. – Следователь достал пластилин, суровую нитку. Ловко приложил печатку.
– Думаешь, после экспертизы нам придется сюда вернуться? – поинтересовался Солодов.
– Наверное. У меня такое ощущение, что комнату прочесали частым гребешком. Ты можешь мне сказать, где ключи от машины?
– И правда, где? Может быть, у приятеля? Дежурная говорила, что он приехал в Питер с приятелем.
– Они приехали каждый на своем авто, – сообщил сотрудник службы безопасности.
– А-а…
– Мужики, я вам не нужен? – спросил судмедэксперт. Он стоял посреди коридора, терпеливо ожидая, когда коллеги наконец закончат шептаться. Но, похоже, у тех неожиданно возникли новые вопросы.
Зубцов отпустил доктора прощальным взмахом руки.
Дежурная в глубокой задумчивости сидела за своим столом, покусывая шариковую ручку. Перед ней лежал девственно-чистый лист бумаги.
– Я попросил Елену Петровну написать объяснительную записку, – доложил Алексей.
– Молодец! – похвалил следователь. – Не забыл предупредить, чтобы писала под копирку? Экземплярчик нам.
– Не забыл.
Они подошли к дежурной.
– В каком номере живет приятель Потта? – спросил следователь.
– В пятьсот третьем. – Она взглянула на белую, с золотистой лепкой дверь «люкса», вздохнула. – Только…
– Тоже помер? – с несвойственной ему развязностью пошутил Зубцов. После дозы «Бисквита» следователь чувствовал особый душевный подъем.
– Свят, свят! Так не шутят! – Елена Петровна торопливо перекрестилась. – Я вернулась сюда, а ключ от его номера лежит на столе.
– Он предупредил, что уйдет спозаранку?
– Нет. Кондратий просил разбудить, а герр Кюн не сказал ничего.
– Кондратий? – заинтересовался сотрудник службы безопасности Алексей.
Такое панибратство навело его на мысль о том, что дежурная могла бы порассказать об умершем постояльце побольше.
– Ну… Он сам себя так величал, – смутилась Елена Петровна. – Для простоты. Он любил пошутить.
– Этот ключ появился на столе, пока вы ходили будить Потта? – Зубцов постарался не показывать особой заинтересованности. А тем более возникших у него подозрений.
– Да.
Заяви Елена Петровна, что не вполне уверена, сыщики накидали бы новых вопросов. Почему не уверена? Разве не провела она ночь за этим столом, на своем посту? Пришлось бы сказать, что несколько часов она проспала на диване и могла не услышать, как герр Вильгельм ушел из номера и положил ключ на стол.
«Ладно милиционеры, они бы не стали допытывать, почему я нарушила режим, – рассудила дежурная. – А вот сотрудник службы безопасности уж наверняка настучал бы своему шефу. И тогда неприятностей не оберешься. Вот и сейчас этот милый Алеша смотрит на меня с подозрением, черт проклятый!»
Слово было сказано, и теперь дежурная не собиралась отступать. О том, что постоялец из «люкса» рано или поздно объявится и сообщит сыщикам, что дежурная спала, когда он покидал номер, Елена Петровна не подумала.
– Понятно! – весело обронил следователь. – Ничего не видели, ничего не слышали… И объяснительная записка не вытанцовывается? – он кивнул на лист бумаги. – Или вы хотите ее в стихах составить?
– Пойдем, коллега! – капитан Солодов легонько тронул следователя за рукав. Он решил, что Зубков излишне разболтался. – Глянем на машину Кондратия Потта. Вы, Елена Петровна, не знаете, какой у него автомобиль?
– «Фольксваген». И еще какое-то слово. Двойное название. Я не запомнила.
– «Фольксваген-Пассат», – подсказал Алексей.
– Вот-вот. Так он его называл.
– Цвет, номер не знаете?