…Такой отвратительной погоды не помнили даже просоленные морские волки: море напоминало кастрюлю на огне, булькало и бурлило. Мокрый снег смешивался с пеной, палубу заливало ледяной шугой. Судовые команды, сменившись с вахты, засыпали, не дойдя до коек.
– Никаких сходов на берег, никаких баб и кабаков. Корабль и база – вот ваша жизнь на три месяца, – наставлял командир офицеров, с нетерпением поглядывая на часы, – читайте устав: он побеждает зло и половой инстинкт.
Командир отбыл на берег, где его ждала проверенная временем, морями и ветрами компания собутыльников.
Команда осталась обживать плавбазу и вспоминать ненормативную лексику, доставшуюся в наследство от татар и строителей петровского флота. Наследство было мощным – иначе стада «стасиков» (тараканов) и крыс не победить.
Видавшая виды плавбаза скрипела на заводском причале, вспоминала молодость под жестоким штормом. Старушка напрягалась, чтобы не пойти ко дну, а команда, переселившаяся на базу на время ремонта корабля, после шести вечера отрывалась от невроза боеготовности в таверне на берегу.
Коку Миколе Бойко – рыжему, конопатому, шустрому, как те самые «стасики», было не до шторма и не до зверинца под ногами. На мичмане Бойко лежала ответственность за состояние духа команды в новогоднюю ночь, а до праздника оставалось неполных два дня. Праздник на берегу – это уже по определению праздник: в иллюминаторе виден берег и мелькают женские ножки.
Душа просила чего-то этакого, незабываемого.
Самые опытные донжуаны малого противолодочного корабля уже вели переговоры о незабываемом с местными барышнями.
Барышням технический спирт-ректификат не предложишь, решено было гнать самогонку.
Брага, поставленная предусмотрительным Миколой Бойко неделю назад, подошла и требовала перегонки. Аппарат под видом сварочного пронесли на корабль рабочие-ремонтники. Оттуда его без труда доставили на плавбазу. Культурная программа обещала быть.
Микола высунулся из камбуза, прислушался к тишине, нарушаемой крысиной возней, и вернулся на рабочее место, раздавив по пути тараканий выводок. Мичман даже не поморщился: хочешь или нет, бытие определяет сознание.
Командир боевой части тридцативосьмилетний подполковник Адам Рудобельский не желал, чтобы нынешнее бытие определяло его сознание, он сопротивлялся.
После ужина лег на койку, не раздеваясь, ботинки положил под руку, свет гасить не стал в надежде, что это спугнет обнаглевших крыс. Закрыл глаза и против воли представил жену Юльку в бикини. После этого заснуть на трезвую голову и думать было нечего.
Адам поднялся, накинул тужурку, вышел в такой же мрачный, как он сам, коридор.
Полутемный проход разветвлялся, как усики улитки, и одним усиком упирался в камбуз.
Постояв под дверью, Рудобельский вдохнул знакомый запах счастья и условным стуком: точка-тире-точка, известил о своем появлении. Микола приоткрыл дверь, вытянул шею наподобие перископа, будто в ней были запасные шейные позвонки.
– Здравия желаю, тащ командир! – Микола впустил Адама, оглядел пустой коридор с единственной лампочкой, сложил шею до нормального состояния и запер дверь.
В камбузе, лаская душу усталого путника, висел густой аромат дрожжей.
Приняв чарку из рук заботливого кока, Рудобельский молодецки махнул сто пятьдесят граммов, бросил в рот пластинку сала и посидел, прислушиваясь к работе организма. Организм повел себя правильно: согрелся и потребовал продолжения банкета.
– Как твои-то? – получив добавку, поинтересовался Адам.
– Та хиба ж я знаю? Ждут папку своего на Новий год, а я оце, туточки. Жинка писала, що родить ей у феврали.
– Которого уже, Микола? Или ты сам со счету сбился? – хлопнув себя по колену так, что первач расплескался, оскалился Адам.
Сказать по совести, никому так не завидовал Адам, как многодетному мичману Бойко. У Рудобельского уже голова седая, а детей все нет и не предвидится. Юлька выставила требование – или увольняйся на берег, или забудь о детях. Чертова баба! Уволиться не проблема, а что делать на берегу?
– Не, як це можно, тащ командир? Семеро, – хохотнул кок, – у меня жинка дюже любить перепихнуться.
Этого Адам вынести уже не мог.
У них с Юлькой отношения как раз были далеки от гармоничных. Если Адам домогался супруги, Юлька закрывала глаза и лежала, надменная и недоступная, как круизная яхта в одиночном плавании. А последний раз гадостей наговорила, до сих пор в ушах стоят.
– Импотенция косит наши ряды, – вставая с супружеского ложа, усмехнулась Юлька. В темноте матовым светились ягодицы – яблоко в разрезе, Адам зажмурился до кругов перед глазами, чтоб не сбить жену с ног и не взять силой.
Все пошло наперекосяк, но копаться в психологии семейных отношений Адам боялся и откладывал разговоры на потом в надежде, что «рассосется», само образуется.
Рудобельский отогнал видение, взглянул на часы, они показывали четверть одиннадцатого – время детское, таверна на берегу еще полтора часа будет распахивать безотказные двери перед посетителями.
Командир боевой части поставил на загаженную плиту чарку, поправил китель:
– Бывай, Микола, и давай того, осторожней. Сам знаешь, что будет, если старпом пронюхает.
Микола еще божился, что все будет тип-топ, а командир уже натягивал куртку, подбитую мехом.
Взбежал на верхнюю палубу, понюхал щекочущий ноздри морозный воздух и чуть не улетел за борт, подхваченный штормовым юго-восточным ветром.
Ругнулся, цепляясь за поручни, спустился на землю и побежал, тараня упрямым лбом пургу.
…В кафе с неземным названием «Морское» веселье только начиналось.
Дурные от самопальной водки клиенты в сизом сигаретном дыму и чаде корейской кухни цепляли друг друга, чужих девочек и официанток.
Адам прибился к столику судоремонтников, под одобрительный гул выставил две бутылки, купленные в баре.
– Адам, – пожимая чью-то ладонь, представился Рудобельский.
– Авель и Каин, – сострил кто-то.
Адам упер в остряка свинцовый взгляд, отбив желание зубоскалить на тему первых библейских конфликтов, исподлобья обвел взглядом помещение.
– За тех, кто в море, на вахте и на гауптвахте, – поднял рюмку, не чокаясь, опрокинул и опять огляделся.
В противоположном углу зала в компании подруги и двух мужчин вполоборота к Адаму сидела розовощекая и свежая, как садовая ромашка, молодая женщина. Круглая попа, обтянутая трикотажным платьем, тяжелая грудь – настоящая шампочка, то, что доктор прописал. Адам не терпел тощих девок с выпирающими ключицами, позвоночником и лопатками.
Женщина чему-то весело смеялась, откидывала на спинку стула роскошное тело, стреляла глазами по сторонам, разила наповал и наслаждалась произведенным эффектом.
Адам принял вызов, перехватил игривый взгляд, ответил очередью и прошил даму насквозь. Рудобельского не могли обмануть ленивые повороты головы и томное потягивание коктейля. Игра затягивалась, пора было действовать, брать инициативу на себя.
Стоило Рудобельскому поднять тренированное тело, красавица что-то быстро сказала на ухо подруге и, покачивая крутыми бедрами, направилась к цветастой засаленной шторке, за которой располагались туалеты.
Адам настиг девушку в узком коридоре-аппендиксе.
Красавица обхватила сигаретный фильтр полными яркими губами и, усмехаясь одними глазами, сканировала мужскую особь. Мысли особи были на поверхности, сомнений не вызывали. Ромашка поджала одну ногу, выставив круглое колено, наступила на стену каблуком.
– Огонька не найдется? – завела Ромашка светский разговор.
Не отрывая глаз от женских прелестей, Адам достал зажигалку в мельхиоровом корпусе – подарок командования ко дню Военно-морского флота.
– Ты с мужем? – Первое правило командира: самый неприятный вариант следует считать самым верным.
– Не-а, – протянула Ромашка.
– А с кем?
– Я сама по себе.
До прикуривания дело так и не дошло.
Рудобельский вернул зажигалку в карман, не суетясь, вынул из накрашенного, ожидающего рта сигарету и, придавив женщину к стене, приступил к неспешным поцелуям, ощущая ладонью податливость форм.
Чья-то тяжелая рука легла на плечо Адама, поцелуй пришлось прервать.
Моряк в бешенстве повернулся к обломщику. Им оказался обалдевший от наглости Рудобельского спутник Ромашки.
Адам еще надеялся провести остаток вечера с пользой для организма, поэтому, не тратя времени на разговоры, занял стойку и въехал парню левой, снизу вверх. Апперкот оказался эффективным – клацнули зубы, противник опрокинулся, налетел на стену и осел.
Тесный коридорчик в ту же секунду заполнили желающие помахать кулаками. Ромашка, из-за которой Рудобельский ввязался в драку, взвизгнув, исчезла, зато появился патруль.