Она вышла на улицу и, не сбавляя скорости, помчалась на вокзал. Сердце стучало как-то нехорошо, быстро и неровно. Внезапно она остановилась и по давней детской привычке топнула ногой.
– Перестань сейчас же! – приказала она себе. Прислушалась. Сердце, кажется, стало стучать реже. Ну то-то же! Я себе хозяйка! И никто другой!
Она постояла немного, успокаиваясь, и, уже не торопясь, пошла вдоль паркового забора. Спешить было некуда. Вечер свободный. А не прогуляться ли по гатчинскому парку? Последнее время он стал ухоженным и красивым. Лора купила билет и пошла по дорожке вдоль пруда. Народу ближе к вечеру было немного, и прогулка обещала стать приятной. Она брела мимо старых ив, любуясь живописными островками посреди большого водоема, поднялась на небольшой холм к домику, словно сложенному из березовых поленьев. Домик был закрыт, и она решила обойти его кругом. Какой-то человек шел ей навстречу. Она посторонилась, пропуская. И подняла глаза. Герман Строганов. Только этого не хватало. Как говорится, и снова здравствуйте!
– Судьба нам с вами сегодня встречаться. – Он улыбнулся, и Лоре захотелось немедленно припустить от него на всех парах. Вот же гад! Еще и улыбка у него обалденная! Врешь, не возьмешь!
– Вы что, за мной шли?
– И не думал. Я предполагал, что вы давно убыли на своем кадиллаке. Или на чем там грандессы ездят?
Издевается?
– По причине отсутствия кареты грандессы путешествуют на электричке.
– Да неужто? Извиняюсь. Ошибочка вышла.
– Это вы сейчас юморите?
– А что, плохо получается?
– Средне.
– Это потому что тренируюсь редко. Сижу в мастерской, в обществе почти не бываю, светскому этикету не обучен.
– Заметно, кстати. Первый день человека знаете, а уже отрабатываете на нем свое чувство юмора.
Лора развернулась и пошла к выходу. Интересно, пойдет он за ней?
– Постойте.
Она обернулась. Герман стоял прямо перед ней. Очень высокий. Ей бы на цыпочки пришлось встать, чтобы дотянуться… Нет, ну что за ерунда! Зачем ей надо к нему тянуться?
– Я, кажется, показал себя не с лучшей стороны. Позвольте, я вас домой отвезу.
– Абсолютно исключено. Я и сама прекрасно доберусь.
– Да я не сомневаюсь в ваших способностях. Просто мне не хочется оставлять после нашего разговора плохое послевкусие.
Надо же! Послевкусие!
– Нет, спасибо.
– Спасибо скажете, когда довезу вас до самого подъезда.
Ей хотелось согласиться и хотелось повредничать. Пусть не думает, что она с первой встречи позволяет собой вертеть и командовать. Она открыла рот сказать окончательное «ноу», но Герман уже тянул ее за руку к выходу.
Машина была красивая и большая. Она залезла на сиденье рядом с водителем и пристегнулась.
– Вот это правильно. Прокатимся с ветерком!
Герман быстро выехал из города и помчался совершенно в другую сторону.
– Ээээ… Куда это мы рулим?
– Не пугайтесь. Я знаю хорошую объездную дорогу, там можно ехать побыстрей.
Нет, ну что он себе позволяет? Делает что хочет, ее вообще не спрашивает! А с другой стороны, пусть не думает, что она пугливая курица. Подумаешь, довезет до дома! Довезет и услышит жестокое «чао»!
Лора уселась поудобнее и стала смотреть на дорогу. Буду молчать, как рыба об лед. Она сделала независимое лицо.
– А почему Долорес Сарита?
Лора выгнула бровь. Он что, не заметил, что она сидит тут сама по себе? Видимо, нет, не заметил. Придется вести беседу из разряда «дорожные разговоры от скуки». Не поворачивая головы, она как бы нехотя ответила:
– В Испании старшей дочери первое имя дают по матери, а второе – по бабушке с материнской стороны. Маму тоже назвали по бабушке, а ту – в честь Долорес Ибаррури. Это известная испанская коммунистка. Долорес значит «скорбящая», а Сарита в переводе «принцесса».
– Скорбящая принцесса? Это по-нашему Царевна-Несмеяна?
Лора выпятила губы трубочкой, как делала всегда, когда пыталась сдержать смех, но все-таки рассмеялась. Ну что ты будешь делать! Вечно у нее не получается держать фасон!
Герман посмотрел на пассажирку. Кажется, лед сломан?
– Скажите, а в Испании у вас родственники остались? Вы о них что-нибудь знаете?
– Мы узнали совсем недавно. Деда никто никогда не разыскивал ни до войны, ни после. Он сам тоже не знал, где искать. Алонсо – довольно распространенная фамилия в Испании. Только когда… один писатель собрал материалы об испанских детях, вывезенных в СССР, выяснилось, что родные у нас есть, и даже немало.
– Интересно. Вы связывались?
– Да. Папа этим занимался. Нашел почти две дюжины родных, причем не седьмая вода на киселе, а довольно близкие. Особенно со стороны дедушкиного отца. Витория – столица басков. Второе название – Гастейс. Это на языке басков. Получается, мы – баски.
– А ваша мать тоже испанка?
– Представьте себе. Ее отец тут нашел, в Питере. Она учиться приехала. По обмену.
– А… – снова начал было Герман. Лора перебила:
– А… почему вас это так интересует?
– Хочу выяснить, насколько вы чистокровная испанка.
– Стопроцентная, не сомневайтесь. Только непонятно, вам-то не все равно?
– Я настоящих испанок отродясь не встречал. Интересно, чем вы от нас, русских, отличаетесь.
– Ну и как? Удалось что-нибудь выяснить?
– Пока немного. Вы буйные и своенравные.
– Как это вы так быстро нас раскусили?
– А что? Неправда?
– Правда, правда… А еще мы все время едим паэлью, пьем сангрию, танцуем фламенко и живем по принципу «сиеста – фиеста – маньяна». Да! Забыла! Еще обожаем корриду!
– Ну да, примерно так.
– Даже примерно не так. Во-первых, дежурное блюдо у испанцев вовсе не паэлья, а тортилья – картофельный омлет. Если захотят выпить, то выберут пиво. Сангрия – для туристов. Кроме фламенко есть куча других танцев – сардана, чотис. Кстати, его любят мадридцы. Фламенко – это Андалусия.
Лора разгорячилась и не сразу заметила, что Герман улыбается. А заметив, разозлилась. Спровоцировал, а теперь смеется! Она задохнулась от возмущения и выпалила:
– И вообще! Мне надоел этот разговор!
Она хотела добавить, что и он ей надоел тоже, но не успела. Герман вдруг резко затормозил. Машина вздрогнула всем огромным мощным телом и встала как вкопанная. Лора сунулась вперед и клюнула носом обшивку. Слезы так и брызнули из глаз. Она схватилась за нос.
– Вы что, рехнулись?
Не отвечая, Герман выскочил из машины и нагнулся, рассматривая что-то. Лора тоже вышла, зажимая нос, и заглянула. Под днищем сантиметрах в пяти от переднего правого колеса сидел ни жив ни мертв какой-то зверек. Герман присел на корточки и протянул руку. И тут бедолажный сорвался с места, выбежал из-под машины и припустил в лес.
– Хорек! – хором сказали они.
Проводив глазами уже невидимого среди травы зверя, они посмотрели друг на друга, и Герман схватил ее за руку:
– У вас кровь.
Лора прикрыла нос рукой.
– Да уж. Оказалась не готовой к резким переменам в жизни.
– Стойте смирно. Я посмотрю.
Она послушно замерла. Осторожно пощупав нос, он успокоенно заявил:
– Ваш прекрасный нос в целости и сохранности. Сейчас остановим кровь, и можно ехать.
От его близости и мягких прикосновений сердце снова застучало. Так быстро и, ей показалось, так громко, что она тут же сбежала в машину, пристегнулась и отвернулась к окну. Не глядя, взяла протянутую ватку, прижала и затихла. Возле дома, до которого ехали молча, Лора вышла и только собралась, небрежно помахав рукой, нырнуть в спасительную прохладу парадного, как Герман схватил ее за сумочку.
– Я вас чем-то обидел?
Она посмотрела. Выглядит расстроенным. Зеленые глаза потемнели. Лора смягчилась. В конце концов, он-то чем виноват?
– Что вы! Напротив, я ужасно благодарна за помощь!
– Тогда почему вы рванули от меня, как черт от ладана?
«Рванула»? Это еще что за лексикон? «Мое лицо – моя крепость», – любила повторять мама. Лора сделала официально-приветливый вид.
– Вам показалось. Я вовсе не…
Он не стал слушать, что там она «не».
– Это я от радости глупости говорю. Я ужасно рад нашему знакомству. Можно я вам позвоню? Завтра.
И улыбнулся. Лора нашла в себе силы только на то, чтобы молча, с достоинством кивнуть.
Герман пожал маленькую крепкую ладошку и вдруг понял, что не знает, как ее называть. То ли Дорой, то ли Лорой, то ли вообще Саритой.
– До свидания, Царевна.
Она повернулась и побежала. Хлопнула дверь. Стало тихо. Как будто и не было ничего. Он постоял еще немного и пошел к машине. Тронувшись с места, включил радио, и оно, словно дожидалось, с ходу запело бодрыми голосами группы «Секрет»:
– Домоооой! Домоооой!
Точно. Пора домой. Раньше под этим словом он понимал только одно место на земле – деревню Любилки. Сейчас, думая о доме, он все чаще ассоциировал его с Питером, хотя в Любилки тянуло по-прежнему. Там свобода, поля и дед Кирьян. Строгий и добрый, вечно хмурый и при этом веселый и смешной. Родной. Герман улыбнулся.
Ему бы понравилась Царевна, вдруг подумал он.