Ночь окутала твердол плотным одеялом духоты. Желтый свет Ночного Светила медленно проливался на Землю, как вода из сосуда. По сторонам твердола вяло горели уличные факелы, тускло освещая фрагменты стен. Вдоль них маячили стражники, чьи серые тени колебались при вспышках пламени. Этой ночью Ванька с Катюхой в сопровождении воинов первыми покинули твердол. Ворота вдохнули, открываясь перед идущими, и выдохнули, закрываясь после них. Впереди двигался Унторий в воинском снаряжении, но без шлема на голове, который был прикреплен к поясу. Следом шли два воина-даконца. Потом – Малкин с Катюхой, тоже в воинских доспехах. А за ними еще два десятка воинов. Быстро прошли по тропе между скальными глыбами и спустились на дно рва. По нему в темноте след в след двинулись направо. По узкой тропе выбрались наверх и быстро достигли леса. Сделали короткую остановку, прислушались. Лес шумел своей ночной жизнью. Других звуков не было. Тронулись по лесной тропе дальше в чащу. Ванька одной рукой опирался на посох, а другой прижимал к бедру висевшую на поясе сумку с магической таблицей Древнейших.
Кожаное облачение поскрипывало при ходьбе, казалось тесноватым, сковывало движения. Катюха чувствовала себя непривычно. Никогда не помышляла примеривать доспехи, но пришлось надеть. По лесным буеракам спешила за долговязыми даконцами, которым была по грудь, один их шаг равнялся ее двум. Скоро ощутила, что волосы под плотным кожаным шлемом вспотели.
Лучи Ночного Светила вязли в глубине раскидистых крон деревьев. Ванька и Катюха в темноте ступали наугад, едва различая силуэты воинов. Шли долго. Девушка выбилась из сил, стала запинаться, жадно хватать ртом воздух, но, стиснув зубы, молчала. Унторий приостановился, подождал Малкина и подал голос:
– Предсказанный, прикажи воинам устроить передышку.
Твоей спутнице нужен отдых. Когда Ночное Светило уступит дорогу Огненному шару, тропа станет виднее, но идти по ней будет опаснее, однако ее надо преодолеть, не останавливаясь.
Поймав горячую потную ладонь девушки, Ванька сжал ее и ответил проводнику:
– Делай, Унторий, как считаешь нужным. Я согласен на привал. Для всех он не будет лишним. При такой гонке не мудрено свалиться с ног. Командуй.
– Я всего лишь проводник, – напомнил голос даконца. – Воины по воле правительницы должны повиноваться только тебе, Предсказанный.
– Хорошо, – обернулся Малкин к воинам, взглядом выхватил из темноты ближние силуэты. – Привал! – и уловил легкий шорох рассыпавшихся в стороны шагов.
Свалившись как подкошенная, Катюха спиной прижалась к стволу дерева и стянула с головы шлем. Ноги гудели. Девушка вытянула их перед собой. Не чувствуя собственного тела, прикрыла глаза. И будто провалилась в глубокий сон. Даже не слышала, как рядом пристроился Ванька. Прошло время, прежде чем ее дыхание стало ровным и неслышным. Унторий опустился на землю у соседнего дерева. Воины рассредоточились среди деревьев вокруг Малкина, Катюхи и проводника, готовые отразить с любой стороны нападение на Спасателя. Малкин смотрел в темноту, сжимал посох и думал, что пока все идет удачно.
В общем-то, он не представлял, что должно случиться, но был собран и напрягал слух. Айдука назвала этот посох магическим.
Хотел бы он знать, какая магия заключена в нем. Впрочем, Айдука может ошибаться, и тогда этот сук, поднятый из-под ног, к магии не имеет никакого отношения. Темь клубилась перед ними и, казалось, готовилась выбросить на них весь ужас ночного леса. За кустами чудились холодные огни звериных глаз.
Однако все было тихо. Ванька чуть расслабился, повернул голову к Унторию:
– Кажется, все спокойно, Унторий. Зря тревожились, что враги Айдуки могут выследить, куда мы пошли. Никто нас не заметил.
– В лесу трудно быть незамеченными, Предсказанный, – отозвался голос проводника. – Я чувствую рядом лесных обитателей. Они не показываются нам, потому что мы не вторгаемся в их жизнь и потому что не пришло еще их время. Им известно о тебе. В лесу новости разносятся быстрее, чем можно представить. Ты только ступил на опушку, а лесные голоса уже понеслись впереди нас. Маги лесных обитателей так же сильны, как маги даконцев. Духи леса оберегают лес. Никто не хочет погибнуть от черных сил Великой Пустоты. Великая Пустота несет с собой Великое Безмолвие, в ней нет жизни ни для кого.
– Вот как, – проговорил Ванька. – Но почему-то маг Аватиал об этом ничего не рассказывал.
– Маги говорят только то, что должны говорить, – произнес Унторий.
– Надеюсь, – вздохнул Малкин, – лесные обитатели не враги правительнице, – он поежился от мысли, что лес не спасает от недругов Айдуки. Пошевелился, кожа доспехов скрипнула, трава под ним зашуршала. – У Айдуки слишком много противников. Хочу верить, Унторий, что по нашему следу никто из них не идет.
– Ночью только лес видит наши следы, Предсказанный.
А утром эти следы не всегда остаются прежними. Но запах не отличает дня от ночи, – неопределенно отозвался голос даконца.
Из глубины леса донеслось пощелкивание, сменилось коротким уханьем, вдохами и выдохами. Стало метаться по сторонам, меняя тональность звуков. Катюха очнулась и сжалась.
Усталость и сон как рукой сняло. Малкин ощутил как будто чье-то прикосновение к щеке. Легкий щекот пополз по ней снизу вверх, как бег мурашек. Он резко смахнул их. Но под ладонью ничего не оказалось. А над головой пронесся глубокий вздох и стал удаляться.
– Это духи леса, – тихо пояснил Унторий.
Никто не знал, как следовало понимать их появление. Как покровительство Предсказанному или какое-то предупреждение, либо угрозу. Все прислушивались, пока звуки совсем не стихли. Катюха первая прервала молчание и, чтобы приглушить в себе испуг, заговорила:
– Скажи, Унторий, – обратилась она к проводнику, – мы уже миновали земли, какие находятся под управлением бракута Пуватона?
– Нет, – раздался глуховатый голос Унтория. – Граница проходит по речке, мы движемся к ней. На берегу нас должны ждать лодочники бракута, чтобы переправить через водную преграду. Нам осталось пройти не очень много. Но надо спешить, чтобы успеть переправиться до свету. За речкой лежат земли, управляемые крептом Цулом, его крептохия находится в другой бракутрии. Цул предал правительницу Айдуку одним из первых.
Необходимо как можно быстрее затеряться в его землях, чтобы не нашли лазутчики. У Цула хорошие соглядатаи.
Это известие насторожило Ваньку. Еще в твердоле у него возникли некоторые сомнения, о которых он не решился говорить там, но теперь захотел немедленно их развеять. Интуиция проснулась и заставила задать проводнику несколько вопросов:
– Объясни мне, Унторий, путь, по которому все это время мы топали к переправе, предложил правительнице бракут Пуватон? Уверял, что путь самый безопасный? – Малкин задержал дыхание, ожидая ответа даконца, но вместо голоса Унтория услыхал скрип кожаного одеяния, проводник шевельнулся и кивнул головой. Ванька в темноте не видел этого кивка, но почувствовал его и спросил напрямик: – Ты уверен, что бракут и крепт не сговорились и что нас на том берегу не ждут воины Цула? Тропа, по которой мы идем, может быть опасной.
– Прими поклон твоему уму, Предсказанный, – прозвучал голос даконца, – ты прав, теперь доверять никому нельзя, мы должны опасаться любой дороги, какую не выбираем сами. Поэтому в пути я выдерживал только направление, но вел вас по другой тропе. Проводник всегда должен быть осторожным.
– Ты не доверяешь Пуватону? – опять напрямик спросил Малкин.
– Правительница доверяет бракуту, – уклонился от прямого ответа даконец. – Я верен Айдуке.
Разнесся вздох Малкина. Его не покидал вопрос, почему небольшая горстка вельмож оставалась с правительницей, когда другие предали и разбежались? Что удерживало последних?
Цеплялись за эфемерную власть или некуда было бежать? Надеялись, что крептол Валахи станет точкой возврата и отмщенья? Впрочем, нельзя исключать и верность. Всегда есть те, кто надежен до конца. Потому вполне объяснимо, что всем оставшимся с ней Айдука доверяла полностью. И другим вопросом задавался Ванька: почему возле правительницы еще оставались нищающие незнатные даконцы и воины? Для них у Айдуки уже не было в разворованной и пустой казне денег, а сейчас и сама казна отсутствовала. Теперь в жирном вареве междоусобиц всюду плодились пауперы, озлобленные и безжалостные, сбивавшиеся в ватаги и промышлявшие грабежами и убийствами. Пышно расцветал промысел компрачикосов. Простому даконцу страшно было заходить не только в лес, но даже отходить от собственного жилища. Само представление о преданности невольно попадало под сомнение. Посему Малкину сейчас необходима была твердая уверенность в даконцах, находившихся в его сопровождении. Предательство в таких обстоятельствах могло все разрушить. Но будет ли удача сопутствовать ему?
Только стычки с врагом дадут ответ на этот вопрос. Они выявят, насколько верны Айдуке даконцы из его сопровождения.
И можно ли до конца полагаться на Унтория, не опасаясь ловушки. А пока приходилось рассчитывать только на собственную интуицию и хитрость. Верность приближенных – хлипкая штука. Подчас предательство выживает лучше верности. Доверие не должно быть безоглядным. В ответ на слова Унтория, Малкин произнес:
– К сожалению, Айдука питала доверие и к тем бракутам, какие предали ее. Мне думается, что и теперь она излишне доверчива, когда надо быть осторожнее втройне. – Тьма висела на ветвях, как паутина мизгиря, из какой, казалось, никогда не вырваться. С одной стороны, темнота скрывала их от недругов, но, с другой стороны, враги тоже были скрыты темнотой. Ванька поднял глаза и заметил сквозь ветви деревьев, что до верхушек стала дотрагиваться сероватая дымка рассвета. Показалось, что время бежит бешеным темпом. Пришла пора подниматься, передышка закончилась. – Вот что, Унторий, – парень вскочил на ноги, – двигаем сейчас не к переправе с лодками, а выведи нас ниже по течению. Переправляться будем сами с помощью любых подручных средств. Всем подъем! Привал закончен!
Воины поднялись с земли, выстроились в походный порядок, в темноте зашуршала кожа доспехов и трава под ногами.
Проводник выдвинулся вперед.
– Я никогда не плавала в одежде, тем более в доспехах, – пискнула Катюха, натягивая шлем и прижимаясь плечом к Ваньке.
Тот не ответил. Унторий тронулся с места. Рассвет с макушек деревьев медленно сползал сквозь листву вниз, тихо поедая лесную темь. Унторий выполнил Ванькину команду и повел всех мимо переправы, намереваясь выйти на берег в шагах трехстах от нее. Шли очень осторожно. Лес начинал наполняться утренними красками рассвета. Проводник напряженно ловил все звуки. Потому и был без шлема, чтобы слух не подвел.
И в какой-то момент чутко поймал шум, отличный от шума леса.
Он застопорился, движением руки остановил сопровождение.
Все застыли. Унторий пригнулся и тихо нырнул в кусты. Малкин проследил за ним взглядом, помедлил и шагнул следом, стараясь двигаться бесшумно. Унторий ступал по траве мягко, как лесной зверь, когда чует опасность. То останавливался и замирал, прислушиваясь, то снова оживлялся и шел крадучись. И все-таки не уловил чужого дыхания за ближайшим деревом. Из-за ствола сзади проводника выступила темная фигура с мечом наизготовку. Еще мгновение – и голова Унтория была бы рассечена надвое. Но в этот миг за спиной врага возник Ванька. Посох в его руках с размаху опустился на шею темной фигуры. Разнесся короткий сип, и под ноги Малкину в густую траву рухнуло огромное тело в воинском облачении.
Ванька успел подумать, что посох пригодился ему. Унторий круто обернулся, мгновенно понял, что произошло, и нагнулся над поверженным телом врага. Перевернул на спину. Показал Ваньке на шлем с металлическим кольцом сверху:
– Это воин Цула, Предсказанный. Я говорил, у него опытные лазутчики, – и неожиданно для Малкина встал перед ним на колени, кланяясь в ноги. – Ты поразил врага, он мертв.
– Как мертв? – не поверил Ванька, глядя на тело воина Цула. – Я хотел только оглушить его, – обронил растерянно, ощущая, как потяжелел в его руке посох.
– Ты спас мою жизнь, Спасатель, однажды подаренную мне матерью, – прошептал благодарный голос Унтория. – Я буду предан тебе, потому что ты подарил мне жизнь второй раз! – проводник поднялся с колен и вновь коротко поклонился.
– Брось считаться, Унторий, – отозвался Малкин, отвернулся от трупа и почувствовал удовлетворение тем, что у него отпали сомнения в проводнике. – Ты поступил бы так же.
– Да, – подтвердил даконец. – Я обязан оберегать тебя, Предсказанный, ты – Спасатель символа. Но ты не обязан защищать меня.
– Все не так, Унторий, – не согласился Ванька, – вместе мы надежнее сохраним символ и донесем до крептола Валахи.
Слова Малкина Унторию понравились, он опять поклонился. Потом неслышно перешагнул через труп врага и двинулся дальше, осторожно ступая по траве и умело ныряя под ветви деревьев. Шагов через двадцать открылась темная гладь не очень широкой речки под тусклым зеркалом высокого рассветного неба. С берега слабо донеслись не лесные звуки. Даконец по-звериному приблизился к ним. Ванька не отставал. В рассветной дымке на берегу в кустах увидали засаду с тремя десятками воинов. Проводник долго всматривался, не меняя позы, пока его голос не прошептал:
– Воины Цула.
– А ведь правительница верит, что среди ее приближенных нет изменников, – невесело сказал Малкин.
– Это не обязательно бракут Пуватон, – усомнился голос Унтория.
– Правительница только вчера приняла решение, по каким тропам идти Спасателям, – хмуро напомнил Малкин. – Ловушка здесь не могла появиться в мгновение ока. Не будь наивным, Унторий. Ее Пуватон обстряпал заранее. А потом убедил Айдуку, что именно эта тропа безопасна. Подозреваю, что на пути других сопровождений также устроены западни.
А мы, к сожалению, никого не можем предупредить об опасности, – в глазах у Малкина появилась злость. Он железной хваткой сдавил посох, готовый прямо сейчас обрушить его на головы тех, кто сидел в засаде. И даже не на их головы, а прежде всего на голову бракута Пуватона. И как жаль, что тот находился далеко.
– Уходим, Предсказанный, – прошептал голос проводника. – Скоро цуловцы начнут искать своего воина. Быстро поймут, чьих рук дело. По следу пойдут за нами. Мы должны успеть на тот берег, чтобы ускользнуть от них. За рекой сами станем выбирать тропы.
Ванька кивнул. Следовало спешить. Воины сопровождения затаились в кустах в ожидании. Катюха старательно скрывала волнение. Облегчение почувствовала, когда Малкин вновь оказался рядом с нею. Дальнейший путь к воде был с крайними предосторожностями. Унторий вел в обход засады, забирая глубже в лес. На берег вышли за поворотом реки в шагах пятистах от переправы.
Второго Спасателя в сопровождении тридцати воинов вывел из твердола Будорг. Шагал он медленно, но уверенно. Как и Унторий, без шлема на голове. Опять скрипнули и вздохнули ворота. После скальных глыб спустились в ров, однако по дну направились в противоположную сторону от сопровождения Малкина. И наверх выбрались слева от твердола. В лесу Будорг, невзирая на темноту, сразу нашел тропу, будто учуял, как зверь.
Безмолвно гуськом стали углубляться в чащу. Сашка в воинском снаряжении шла между воинами даконцами пятой от проводника, за нею – Андрюха Раппопет. Второй символ правителей Даконии, витой лук с перьями волшебной птицы Рохо и горящим глазом дракона Гумжу, Сашка несла, перекинув наискось через плечо. Иногда тропа суживалась, и тогда нижний конец лука задевал за кусты, а верхний цеплялся за низкие ветви деревьев. Тогда Сашке приходилось приостанавливаться, чтобы высвободить лук. И тогда от Будорга доносилось раздраженное сопение и ворчание. Между тем она быстро приловчилась обходить препятствия и не задерживать движение. Будорг двигался без лишней осторожности, то и дело от него разносился треск валежника или сломанных веток. Он будто продирался сквозь чащу, не разбирая дороги. Не старался идти бесшумно, как это делали воины. Так ломиться можно лишь при полной уверенности, что вокруг ничто не угрожает. У Будорга, вероятно, была такая уверенность, думала Сашка, и это успокаивало ее. Тем не менее она время от времени присаживалась на корточки, ощупывала под собой землю. Она никогда не была следопытом, но на ощупь могла отличить натоптанную тропу от нехоженой. Будорг вел по хоженой тропе.
Они двигались к реке, как и сопровождение Ваньки. Только по другому пути. Сашке тоже предстояло переправляться на другой берег. Лес был молчаливым и мрачным, словно затаился. Темнота давила со всех сторон и устрашала бездонностью, как глубокая пропасть. Сашка обратила внимание, что не слышала даже шелеста листьев. И это казалось странным, ведь лес живет и ночью. А тут будто в вакууме. Но Будорга это явно не интересовало. Прошли не более одной четверти дороги, когда Сашка внезапно в темноте подвернула левую ногу, оступилась и глубоко провалилась в чью-то нору. Вскрикнула, упала на колено. Андрюха сзади наткнулся на девушку, схватил за плечи.
Она досадливо оперлась на его руку. Вытащила ногу и почувствовала легкую боль. Ее окружили воины. Почти насильно усадили на землю. Чьи-то руки во тьме стащил с ноги обувь и пробежали пальцами по икре до самой ступни. Пошевелили.
Снова натянули обувь.
– Перелома нет, – произнес голос.
Дальше пошли медленнее. Девушка прихрамывала. Два воина выдвинулись сзади и стали по бокам от нее, поддерживая под локти. Но дорога для Сашки становилась все труднее, боль в ноге обострялась, и через полчаса идти было невмоготу.
Хотя девушка сжимала зубы и не останавливалась, дальнейшее продвижение стало стопориться. Наконец, Сашка остановилась и присела. Мгновенно возле нее очутился Будорг.
– Она не сможет нести символ! – разнесся над ее головой торопливый, странно дребезжащий голос проводника. Он тыркался то с одной, то с другой стороны, пытался оттеснить воинов. – Дайте лук мне! Надежнее будет! – цепко схватил его, попытался стащить с девушки. Тетива скользнула по коже ее доспехов. Но Сашка резко оттолкнула Будорга.
Один из воинов решительно оттеснил проводника. Будорг недовольно затоптался, сопя с придыханием. Сашка громко скомандовала:
– Займи свое место, Будорг! Вперед, вперед! – и вскочила с земли.
Проводника как метлой смело. Воины подхватили Сашку на руки и понесли. Движение возобновилось. Но Будорг то и дело возвращался к ней, и голос его навязчиво бухтел в ночи, приговаривая, что ей следует вернуться в твердол и отпарить в травах ногу. Сашка гнала проводника от себя, но он продолжал брюзжать, не останавливаясь. Лесная темь не мешала безликим, они шли по лесу легко и привычно. Воины, которые несли Сашку, иногда передавая ее с рук на руки, не сбавляли шаг. Мысль о том, что на руках у воинов придется провести немалую часть пути, угнетала девушку. Ночь подходила к концу. В очередной раз Будорг забухтел возле нее. Сашка не выдержала:
– Заткнись ты! – крикнула, и этот крик разнесся далеко по лесу. – Забудь о твердоле, он уже далеко!
– Рядом, Спасатель символа, рядом! – радостно воскликнул голос Будорга, словно выпрыгнул из кущ деревьев.
И пока Сашка соображала, что Будорг хотел этим сказать, лес нежданно-негаданно расступился, и они оказались на опушке. В блеклом свете Ночного Светила впереди чернели очертания твердола с длинным шпилем в центре и темным частоколом. Все на мгновение оторопели. Сашка не поверила собственным глазам. Этого не могло быть ни при каких обстоятельствах, особенно после пройденного пути. А Раппопет от неожиданности присел, захлебываясь громкой икотой:
– Туши свет, Сашка. Приехала. Отпускай извозчиков. Будорг сошел с ума.
– Ты что, Будорг, ты что? – выплеснула девушка, давясь оторопью и глотая слова. Стала вырываться из рук даконцев, но воины держали крепко. Сашка завизжала во весь голос, раскалывая густую тишину. – Держите Будорга, держите, чтобы удочки не смотал! – и выскользнула из рук воинов.
Те выхватили мечи, и Будорг ощутил острие на своем горле.
– Ты что, Будорг, ополоумел?! – яростно накинулась на него Сашка. Забыла о боли в ноге, подскочила ближе, готовая ногтями вцепиться в лицо. Но лица не было, и она двумя руками схватила проводника за уши, за волосы, стала рвать. – Где мы? – спрашивала не потому, что не видела этого, а потому что не верила в это. – У тебя крыша поехала? Ты заблудился? Ты потерял тропу?
От унижения Будорг остолбенел. Рвать ему волосы и уши…
Так с ним не поступала даже правительница. Страшно стало от того, что сейчас он оказался в полной власти Сашки. Сашка это не Айдука: ему неизвестно, какие мысли в ее голове. Он попытался оторвать от себя Сашкины руки. Но острие меча воина сильнее врезалось в горло, и проводник задрожал, забулькал испуганным голосом:
– Я не потерял тропу! Я возвратился к твердолу, – квакнул и забормотал его голос. – Ты повредила ногу, Спасатель, не можешь идти сама, а правительница велела, чтобы я привел тебя в крептол Валахи живой и невредимой. Тебе надо отпарить ногу в травах.
– Я прикажу вспороть тебе брюхо! – взорвалась Сашка. – Отрежу уши! – неистовствовала она. – Сделаю пугалом лесным, если ты немедленно все не исправишь! – зло ударила Будорга по ушным перепонкам. Возмущение лихорадило ее. – Половина ночи – коту под хвост! Столько времени потеряно! Разворачиваемся назад! На крептол Валахи! Туда, и никуда больше! – заскрипела зубами. Никакая сила сейчас не могла бы заставить Сашку вернуться в твердол, хоть он и находился под боком. – Веди и помни, что жизнь свою ты подвесил на волоске!
В ответ Будорг что-то промямлил, но воины окружили его, и острия их мечей больно ужалили. Голос воина угрожающе потребовал:
– Покорись, Будорг! Волею правительницы мы подчиняемся Спасателю символа! Не вынуждай меня, проводник, замарать твоей кровью меч! Я выполню любой приказ Спасателя!
Ссутулившись, Будорг, не говоря больше ни слова, повернул в лес.
– Как тебя зовут? – спросила Сашка у воина. Она стояла перед ним, как маленькая куколка, почти на две головы ниже ростом. Хотя никогда прежде не считала свой рост небольшим.
Однако никогда раньше ей не приходилось бывать в Даконии.
– Хорс, Спасатель, – поклонился воин.
– Хорс, – повторила Сашка, чувствуя уверенность в себе. – Смотри за Будоргом, Хорс, как бы он еще чего не выкинул! Не верю я ему, – и быстро захромала в лес, превозмогая сильную боль в ноге. – Надо торопиться.
Все приходилось начинать сначала. Но Сашка была упорной. Тем более теперь, когда ощутила силу в беспрекословном повиновении воинов-даконцев. Словно открылось второе дыхание. Она гнала всех вперед и сама бежала, сжимая от боли зубы и вытирая с лица пот, перемешанный со слезами. Нога распухла, но Сашка не сдавалась. Темный лес давил со всех сторон. Но по верхушкам уже пробежал предрассветный ветерок, пробуждая лесных обитателей.
– Угомонись ты, бешеная! – пыхтел ей в затылок Раппопет. – Свалишься ведь. И лук не дотащишь до места. Не майся дурью, остановись, все равно не наверстаем! Даже длинноногим даконцам это не под силу. Смотри, угробишь ногу, и вообще никуда не доберемся, – убеждал Андрюха, он от такого темпа задыхался.
В конце концов, девушка уступила. Дала всем отдых. Глубоко вдыхая густой лесной воздух, прислонилась к черному стволу дерева. Некоторое время не двигалась с места. Затем колени сами подогнулись, и она опустилась на выпиравший из земли корень. Длинные русые волосы, собранные под плотным кожаным шлемом, взмокли. Сашка сняла его. Пальцами раскидала волосы по плечам. Сердце сильно колотилось. Левая нога саднила нестерпимо. Рядом, распластавшись на животе, недовольно сопел в траве Андрюха. Его легкие раздувались, как кузнечные меха. Трава колола щеку и лезла в нос, но он не двигался с места, эти мелкие неудобства сейчас были слишком незначительными, чтобы на них останавливать внимание. Будорг настороженно присел поодаль, замкнулся, униженно вжимал голову в плечи. Его сокрушало собственное бессилие перед Спасателем символа. Он терзался от мысли, что каждый его шаг теперь находится под контролем отменного вояки Хорса.
Тот прочно обосновался рядом. Хорс был из тех воинов-даконцев, которые своего не упустят. Уж если они вцепятся в чью-то глотку, то намертво. Остальные воины рассредоточились кольцом вокруг Сашки и Андрюхи. Все отдыхали, слушая просыпающийся лес. Но было это непродолжительно. Сашка ни им, ни себе не могла сейчас позволить многого. Она понимала, что нагнать упущенное время не удастся, но хотела сократить разрыв. Поэтому вперед, вперед и только вперед. Преодолевая усталость, снова оживилась:
– Оклемались? – бросила в темноту. Собрала на затылке в пучок еще не высохшие волосы и натянула на голову шлем.
Не дожидаясь ответа, скомандовала: – Подъем! Веди дальше, Будорг! – оторвала тело от земли, стала на ноги и со стоном упала. Идти больше не могла.
– Приехали, – хмуро проворчал Андрюха, подавая руку. – Говорил же, включай мозги, так нет, будто белены объелась. Куда черти гнали? Какая разница, днем раньше, днем позже добрались бы. А теперь, смотрю, не скоро увидим крептол Валахи. А ведь предупреждал. Кого удивить хотела?
Духов леса? Ну, и чего добилась? Кряхтишь, как старая кляча, – повернулся к воинам. – Придется, бравые, вновь тащить Спасателя на руках. Сейчас бы мага, хоть самого захудалого, чтобы камлать над нею. Париться в травах ей не по нутру, капризная она у нас.
Воины окружили Сашку, привычно, без суеты взяли на руки и двинулись вереницей за Будоргом. Настроения у девушки не было никакого, она даже не стала отвечать на ворчание Андрюхи. До самого рассвета, на руках у воинов, испытывая неудобство и отвращение к самой себе, Сашка молчала. Лишь на рассвете, когда с крон деревьев сорвало плотное покрывало ночной мглы и блеклый свет проник сквозь ветви, образовав серые тени, девушка подозвала Будорга:
– Сколько еще до реки? – спросила недовольным голосом.
– Прости, я хотел, как лучше, – не отвечая на прямой вопрос, пробормотал голос проводника. – А ты приставила ко мне Хорса. Напрасно не доверяешь, Спасатель символа. Убери Хорса от меня. Я все сделаю, как ты хочешь. Убери его.
Но Сашка молчала, и Будорг понял, что согласия не дождется, поэтому его голос прошуршал, как пересохшая листва, отзываясь на вопрос девушки:
– Уже близко, – голова Будорга понуро опустилась, и он тяжелым шагом возвратился вперед цепочки, слыша за спиной шорох травы от шагов Хорса.
Над горизонтом стал шириться свет Огненного шара, лучи яростнее побежали по верхушкам деревьев, все сильнее и больше проникая в лесную глубину. Деревья ярче поплыли тенями.
Ночная темь забивалась в потаенные уголки леса, сворачиваясь до ничтожно малых размеров. Прошло еще время. И Хорс неожиданно для себя, когда тропа вывела на большую поляну, по Огненному шару обнаружил, что Будорг сильно забрал вправо.
Воин удивился и указал на это проводнику. Впрочем, не зная, какие зигзаги выделывала тропа, Хорс проявил обыкновенное любопытство. Между тем у Будорга такая пытливость вызвала странное подергивание и волнение. Это озадачило Хорса. Где-то далеко Огненный шар уже полностью выкатился из-за горизонта. А в лесу его лучи въедливо растворяли последние остатки ночной тьмы. Обостренным чутьем Хорс почувствовал, что происходит неладное. Он был не силен в науках и ремеслах, мог заблудиться в лесной глуши, не умел по достоинству оценить шутку, не мог выращивать зерно, но природная сообразительность, хорошая память и каменное упрямство очень часто вытаскивали его из самых сложных обстоятельств. Меч и лук были единственным смыслом его жизни. В крептол Валахи ему уже приходилось отмеривать расстояние, сопровождая посыльных правительницы Айдуки. Потому он хорошо помнил, что крептол Валахи находился в той стороне, откуда утром приходит Огненный шар. А тут вот какая странность, когда вышли еще на одну немалую поляну, выявилось, что лучи Огненного шара не обливали Хорсу грудь, а грели ему спину. Это с новой силой насторожило воина. Мозг стал прокручивать вопросы. Ответы на них еще не пришли, но Хорс уже начал наполняться буйством.
И наконец, внутренняя пружина бросила его на Будорга. Воин прижал проводника спиной к стволу дерева, и голос, как грозовой разрыв, ударил того по ушам:
– Огненный шар не с той стороны! – крикнул Хорс.
На что Будорг отреагировал мгновенно и зло:
– Я не командую Огненным шаром и не могу развернуть его, как тебе хочется. Даже маги не пытаются этого сделать! – голос Будорга дрожал. – Не мешай мне! Или веди сам, если лучше меня знаешь тропу!
Конечно, Хорс не знал тропу, потому ему пришлось умолкнуть и отпустить проводника, чтобы продолжить путь. Но замолчал он ненадолго. Скоро его голос снова стал настойчиво задавать Будоргу неудобные вопросы. Проводник нервничал, крутил по сторонам безликой головой, отвечал сумбурно, невпопад. А чутье Хорса начинало угадывать опасную игру Будорга. Хорс плохо знал лес, но по отдельным его местам и запальчивым ответам проводника сообразил, что ходят они по кругу.
Такое неожиданное открытие взбесило Хорса. Он взорвался негодующим возгласом, обвиняя проводника в измене. Сашка на его крик резко сорвалась с рук воинов-даконцев, стала на здоровую ногу, вцепившись в плечо Андрюхи. Слова Хорса огорошили ее.
– Ты что несешь, Хорс, ты что несешь? – спросила громко и недоверчиво. – Ко мне, ко мне! – позвала растерянным голосом.
Но Хорс уже обнажил меч и вел Будорга к ней. Проводник пытался схватиться за рукоять своего меча, но Хорс решительно пресекал эти попытки. Кожа воинского облачения на них скрипела, под ногами трещали сухие ветки, два голоса сливались в один вопль, взбудораживая лесной покой. Звуки кувырком катились в разные стороны, натыкались на деревья, запутывались в ветвях, вязли в листве и травах.
– Если Будорг и впрямь снова замутил воду, это же полный атас, – сказал Раппопет. – Я убью это безликое чудовище. – Андрюха потянул из ножен свой меч. – А ведь Ванька сразу раскусил этого вертуна, предупреждал, чтобы начеку были. Неужели мы лопухнулись, как последние лохи, идиоты? Неужто Будорг развел нас по полной программе? – Раппопету не хотелось верить в это, и он замотал головой. – Не может такого быть! Он же не хочет остаться без башки! – однако сомнения точили, и Андрюха протянул: – Но как было не лопухнуться, когда вокруг стояла кромешная тьма?
Левой рукой Сашка крепче вцепилась в плечо Раппопету, наклонилась вперед, коротко бросила ему в лицо:
– Не зли меня. Разберемся, – и подняла глаза на Будорга, который уже стоял перед нею, нагнутый мечом Хорса.
Пальцы рук проводника лихорадочно дергались, страшась прикоснуться к рукояти собственного меча. Ему так хотелось размозжить голову воину, но врезавшееся в шею лезвие меча Хорса останавливало. Сашка сжала в правой ладони тетиву лука-символа и сухо спросила:
– Что скажешь, Будорг? – и в этот миг смутно почувствовала непонятную угрозу, словно духи леса воздвигли незримую стену между нею и проводником, успела крикнуть: – Окружить!
Воины выхватили мечи, сорвали с плеч овальные щиты и начали перестраиваться в круговую оборону, оставляя в центре Сашку, Андрюху, Будорга и Хорса. Но проводник опередил.
Внезапным ударом оттолкнул от себя Хорса, смял еще одного воина и кинулся в чащу. Однако выучка Хорса, выкованная в схватках, бросила его тело в прыжок, и в следующее мгновение он настиг проводника. Сбил с ног и вдавил острие меча ему в горло. Будорг захрипел зло и беспомощно.
– Ко мне предателя! – потребовала Сашка, не узнавая собственного голоса, ярость, как электрический разряд, пронзила тело насквозь, будто неведомый дух вселился в нее.
Руки воинов подняли Будорга на ноги и вновь бросили на колени перед Сашкой. Хорс свирепо навис за его спиной. Проводник униженно скрючился на земле, но внутри него все клокотало, и он люто сжимал кулаки. Будорг привык к почестям при дворе Айдуки, никогда не стоял на коленях перед правительницей, потому сейчас чувствовал себя раздавленным. Невыносимо было гнуться перед маленькой пришелицей с открытым лицом, которой Айдука доверила спасать символ власти Даконии. Невыносимо. Но меч Хорса принуждал к этому, заставляя трепетать от страха.
– Что происходит, Будорг? – спросила Сашка. – Ты будешь говорить? Почему ты предал Айдуку?
Казалось, проводник должен начать просить о пощаде, осознавая, что грозит ему за предательство, но реакция Будорга была другой:
– Айдука уже не правительница! – взметнулся вверх его вызывающий грубый сип. – Ей больше некем управлять!
К тому же теперь у нее остался из трех символов высшей власти всего только один, – не хотел Будорг этого говорить сейчас, но помутнел рассудок, и сорвалось с языка, как лавина в горах.
Вырвалось, не вернуть назад. И его понесло. – Она доверилась советам бездарных, безмозглых придворных и разделила символы, – в голосе Будорга отчетливо слышалось недовольство ущемленного парвеню. – Безумная. Малахольная дура. Добровольно лишиться, потерять навсегда! Кто назовет ее умной? Сейчас ей осталось лишь слепо надеяться, что в крептоле Валахи символы вернутся к ней. Но этого уже никогда не произойдет! Это просто погоня за ветром, где он, попробуй, поймай! – голос проводника злорадно задрожал. – Крептол Валахи никогда не увидит символов власти, с ними туда никто не дойдет. Спасатели в пути лишатся их. И Айдука также лишится. Западни для всех уже приготовлены. Вам сейчас надо спасать не символ, а собственные жизни.
Потому что если даже и удастся дойти до конца, то в крептоле бурхас Иркор наверняка уже приготовился, чтобы прибрать символы к рукам и немедля отправить всех вас в черное пространство.
Сейчас в Даконии нет бурхаса, который не хочет стать ее властителем. Он не дурак, чтобы отказаться от трех символов. В одночасье расправится с Айдукой, бросит ее в подземелье со змеями, где она быстро откажется от правления Даконией. Никто ей уже не поможет! – Будорг попытался поднять безликую голову, но острие меча врезалось в шею, и голос издал короткий хрип.
Слушала Сашка и удивлялась, как близко от Айдуки находится измена. Гниль плотно окружила правительницу, проникла во все поры. Но та не чувствует запаха этой гнили, продолжает верить изменникам, советоваться с ними, внимать им.
– Странно все, – протянула девушка озадаченно. – Такое творится рядом с Айдукой, а она ни сном, ни духом. И, похоже, даже не догадывается ни о чем.
– И хорошо. Смерть будет легкой. – Язвительно сказал Будорг. Он еще мог язвить, значит, на что-то надеялся, раз был откровенен настолько. – Правду от Айдуки скрыл Пуватон. Он выпустил кишки лазутчикам Айдуки, которые несли ей донос об истинных намерениях бурхаса Иркора. Пуватон не хотел, чтобы она узнала истину, потому что в этом случае действия Айдуки могли оказаться неожиданными для всех и помешать намерениям самого Пуватона. У Пуватона свои виды.
– Ну и дела, – не вытерпел Раппопет, раздувая щеки. – Как же маг Аватиал мог прохлопать ушами все это, не предостерег Айдуку? Странное невмешательство. Подозреваю, что маг и те, кто сидел с правительницей за одним столом, тоже себе на уме, – заключил Андрюха. – Получается, что положиться Айдуке ни на кого из приближенных нельзя. Но все-таки она не глупа. Ведь недаром никому из вельмож не доверила символы. И причина тут совсем не та, какую она высказывала вслух при всех. Нет, думаю, не проста правительница. Однако все равно дело дрянь, слишком сильный запашок мертвечины вокруг нее. И так, и этак – все плохо. По дороге в Валахи у нее нет никаких гарантий, но и в крептоле ждет предатель. Неведомо, что лучше. Да и наши дела как сажа бела.
Насколько я врубился в проблему, врагам Айдуки известно все о нашем пути. Трем сопровождениям уготованы капканы. Но где, на каких отрезках пути? В каких местах поджидают нас и кто? Однако я не собираюсь исполнять такой сценарий. Глупо надеяться на везение. Следует напрячь мозги, Сашка. Туго придется Лугатику возле правительницы, возможно, хуже всех. За Малкина я спокоен, думаю, он допетрил, что к чему и пойдет другой дорогой. Наверно, уже переправился через речку. А вот мы увязли здесь в лесу по вине этого поганого пса Будорга, – Раппопет впился взглядом в проводника. – Выходит, все изменили Айдуке!
– Почти, – просипел Будорг, чувствуя, как из-под острия меча Хорса по шее течет струйка крови. – Большинство уже не с нею. А тем, кто все еще остается верным, жить недолго.
– Жаль, что маги не вмешиваются в дела даконцев, – вздохнула Сашка и напряженно повела глазами по стволам деревьев, ее что-то вдруг встревожило, что-то показалось, подтолкнуло осмотреться, словно духи леса предупреждали об опасности.
– Маги помогают даконцам противостоять магическим силам, – надсадно вырвался голос Будорга, – а слабость Айдуки, это только ее слабость.
Машинально Сашка наступила на больную ногу, но от нервного напряжения боль показалась слабой:
– Где мы находимся сейчас? – спросила у Будорга.
Проводник задергался, скрипя кожаными доспехами, сделал вид, что не расслышал вопроса. Тогда тяжелая нога Хорса наступила ему чуть ниже лопаток и придавила к земле. Будоргу почудилось, что он услыхал, как затрещали ребра с позвоночником. И выпихнул сгусток стона:
– В трехстах шагах от опушки леса. Недалеко от твердола.
Бракут Пуватон ждет от тебя символ. Отдай лук ему. Для нового правителя Даконии: брата Айдуки, Инуфрона. Инуфрон щедро заплатит за услугу, – голос проводника стал походить на сухое змеиное щелканье. Распластанный на земле, он скреб ногтями землю и сминал носками кожаной обуви траву, вырывая с корнем. – Мы обещали Инуфрону добыть для него эти символы высшей власти, – Будорг приподнял голову, ощутив, как Хорс ослабил нажим меча. – Посмотри, Спасатель, у тебя мало воинов, чтобы противостоять Пуватону. Время Айдуки кончилось.
Стоит ли держать слово, данное той, которая почти мертва?
– Почти – это значит, что Айдука жива! И она все еще правительница! – холодно отрезала Сашка. – Ты поспешил обещать Инуфрону, потому что он еще никто. А я обещала правительнице Даконии. И свое слово держать буду, пока не увижу ее мертвой!
Обескураженный отпором, Будорг стал терять уверенность.
Уткнувшись безликой головой в траву, чувствуя тяжесть ноги Хорса на своей спине, он все-таки попытался пошевелиться, подтягивая локти:
– Тебе все равно, кто будет править Даконией, Айдука или Инуфрон. Ты чужая здесь. Почему бы тебе ни помочь Инуфрону? – прошелестел его голос. – Пуватон ждет тебя в твердоле.
Чтобы не сопровождать Айдуку до границы управляемых им земель, он сказался больным и направил с Айдукой лишь часть своих воинов, – сообщил голос Будорга, и проводник вновь попытался поднять голову. Но снова наткнулся шеей на острие меча. А нога Хорса жестче надавила на позвоночник. Будорг громко засопел, потом выдавил: – У него пятьдесят воинов.
Больше, чем у тебя, Спасатель. Я должен дать Пуватону сигнал, что ты согласна. Если не дам, он никого не пощадит.
– Какой сигнал? – потребовала Сашка.
– Не скажу, пока не получу согласие, – голос Будорга дрогнул, руки похолодели, страшно было ставить условие, когда лезвие меча врезалось в кожу шеи.
Лес наполнялся яркими красками. Бессонная ночь давала о себе знать усталостью. Хотелось быстрее закончить с этой ночной историей и продолжить путь.
– Я не верю тебе, Будорг, – бросил Андрюха. Он маятником топтался у головы проводника, не замечая, как под подошвой с хрустом ложилась набок трава. – Ты соврешь, дорого не возьмешь. Но сейчас на чаши весов ты поставил свою и наши жизни. Теперь твоя голова цены не имеет, Будорг. Или ты говоришь до конца, или я тебе не завидую. Держи его, Хорс, крепко держи, – и Раппопет отвернулся.
– Свяжите, – приказала Сашка.
Воины выхватили веревку. И тут снова у Сашки странно кольнуло сердце, она интуитивно почуяла чье-то присутствие за деревьями. Всем телом ощутила нависшую угрозу. Оглянулась и пронзительно звонко выкрикнула:
– Воины, опасность за деревьями!
Ее слова покатились эхом. И тут же со всех сторон из-за стволов деревьев, из кустов, из густой листвы полетели стрелы. Они со звоном впивались в сомкнутые щиты воинов сопровождения. Но плотное кольцо щитов, окружившее Сашку, не дрогнуло.
– Вот тебе и первое вранье, – заорал Андрюха, поднимая щит и выхватывая меч. – Ты соврал, Будорг! Никакого сигнала не надо! Ты уже завел нас в засаду, негодяй!
Прижатый Хорсом к земле, Будорг уловил момент, когда тот переключил внимание на внешнюю угрозу. Неожиданно вывернулся, вскочил, оттолкнул даконца, отчаянным ударом оглоушил ближайшего воина, схватил его меч и кинулся вглубь высоких кустов. Раппопет яростно махнул ему вслед мечом, но не достал.
Проводив из твердола двоих Спасателей с символами власти, Айдука сама приготовилась пуститься в дорогу. Несколько дней назад, когда она добралась сюда, в ее сопровождении было двести воинов. Треть из них состояла из женщин. Зато не было ни одного наемника, чем правительница гордилась, веря в надежность даконцев. Теперь же ее сопровождение уменьшилось на пятьдесят воинов, они ушли с Малкиным и Сашкой. Конечно, этого было мало для двух отрядов, но она полагала, что основная охота врагов будет устроена на нее. А потому два малочисленных отряда Спасателей смогут быстрее и незаметнее просочиться сквозь леса и достигнуть крептола Валахи. Айдука надеялась на успех и отгоняла мысли о том, что удача давно уже от нее отвернулась. С нею осталось сто пятьдесят воинов.
Кроме того, в твердоле находилось семьдесят наемников бракута Пуватона. С ними бракут явился пять дней назад и обязан был проводить правительницу до границы управляемых им земель. Помимо того, в твердоле было еще сорок даконцев: слуги и охрана твердола. Правда, Айдука не предполагала включать их в свое сопровождение, ибо не могла оставить твердол без охранения. Управляющему твердолом, клажу Буну, настоятельно поручала защищать твердол, ибо собиралась вернуться назад.
Бун обещал усилить охранение даконцами из ближайших селений. А если учесть, что каждый даконец с детства приучается к ратному мастерству, то оставалась надежда, что твердол не будет разорен разбойниками или врагами.
Полным-полно разных событий произошло в Даконии с того времени, когда загадочным строителем, имя которого не сохранилось, был вбит первый кол в этом месте. Со дня постройки твердол пережил много лихолетий. Стало быть, и теперь ему следовало выстоять. Бун был уже немолодым, стал клажем твердола при правительнице Фуко. Она, а потом и Айдука, ценили Буна за то, что тот всегда содержал твердол в безупречном состоянии. Он расширил его пристройками, отделал внутри цветным камнем, обнес высоким частоколом, выдрессировал слуг и надежную охрану. К этому стародавнему твердолу издавна прилепилось название «Таинственный». Его прежние стены хранили не одну тайну и влекли к себе прошлым таинством. Эти стены помнили всех властителей Даконии. А окрестности слыли любимым местом отдыха правителей. Магические колодцы духов вещали о судьбах даконцев, приходящих к колодцам. Но иногда духи Судеб покидали колодцы и сами являлись к правителям, чьи судьбы влияли на судьбы многих. Твердол Таинственный хранил такие тайны. Он хорошо помнил, как часто все его двери открывались перед духами Судеб. И от властителя к властителю твердол передавал эти тайны. Айдука знала о них.
Пускаясь в путь к крептолу Валахи, она отправилась сначала в твердол Таинственный с надеждой услышать здесь духа своей Судьбы. Хотя незадолго была у магических колодцев, и духи не оттолкнули ее. Но Айдука не услыхала там, что хотела. Однако и тут также провела время вотще. Дух ее Судьбы не явился к ней. Хорошо это было или плохо, не знала, но, видимо, дух Судьбы сам выбирает время. А дух Тайны всегда неохотно, со скрипом приоткрывал доступ в хранилище Тайн.
Он все время был мизантропом, обретался отшельником и не хотел видеть даконцев. Он не любил даконцев. Они постоянно вторгались в его пределы, ворошили глубинное, пытались вытягивать на свет хранимое им под тысячью запорами, прочно сокрытое от непосвященных. Он знал тайну каждого наперед, мог посвятить в непостижимое. Но лишь изредка подпускал к хранилищу тех, чьи нынешние тайны были связаны с тайнами прошлого. Впрочем, обижаться на него Айдука не могла, ибо тайна Предсказанного стала для нее явью здесь, а тайна пророчества стала тут надеждой на спасение.
Внутри палисада по ночам всегда горело множество факелов, обливая светом двор. Но сейчас факелы тускло освещали только углы периметра твердола. Лишних огней не зажигали по требованию правительницы, дабы дать отрядам с символами незаметно выскользнуть за ворота. Для этого достаточно было бледного света Ночного Светила. У ворот происходила последняя суета сборов. Властительница ждала, когда из конюшни выведут ее любимую лошадь Вандупалиму. На Айдуке было воинское снаряжение, оно ничем не отличалось от облачения остальных воинов. И только одно указывало на правительницу Даконии, это свисающая с шеи крупная витая цепь Парвавеллы. Цепь Парвавеллы была неизменным атрибутом снаряжения Айдуки. Шепот даконцев разносил молву, что эту цепь на шею Айдуке надел дух Парвавеллы, когда Айдука еще не была властительницей Даконии и даже не помышляла об этом. Но дух Парвавеллы предрек ей, что она станет правительницей, что цепь защитит ее, когда потребуется. Потому с момента получения символов высшей власти частью доспехов Айдуки стала цепь Парвавеллы на ее шее. Давным-давно, при своей жизни, Парвавелла прославилась изготовлением магических амулетов. Своими заговорами она делала талисманы необычными.
К сожалению, после смерти Парвавеллы сохранилась небольшая часть ее изделий, но сохранившиеся амулеты имели неодолимую силу. Все они были известны даконцам. О некоторых из них даконцы мечтали, но некоторых страшно боялись. Эти амулеты нельзя было купить или продать. Даконцы получали их от духа Парвавеллы. Амулет мог неожиданно появиться у любого даконца и дать силу или принести смерть. Цепь Парвавеллы, по преданию, была талисманом силы, однако как проявлялась эта сила, никто не знал. Не знала этого и Айдука. Голова правительницы обреталась под кожаным шлемом, ее движения в темноте были несуетными, и голос – спокойным.
Воины Айдуки выстроились в походный порядок вдоль частокола. Ждали опаздывающих, странно нерасторопных наемников бракута Пуватона. Да и сам бракут все еще не появился среди сгрудившейся свиты. Это не вызывало у правительницы подозрения, но была досада, что сборы непростительно затянулись. Айдука прохаживалась вдоль слабо освещенной стены твердола, поблизости от свиты, когда из темноты внезапно перед нею возник клаж Бун. Она даже вздрогнула, хотя последнее время научилась реагировать хладнокровно на любую неожиданность. На плечах у Буна была длинная накидка, цвет которой в темноте невозможно определить, но Айдука знала, что накидка имела темно-зеленый тон, с красно-синей вышивкой в виде птичьего пера на левой груди – знака клажа. Бун низко, в пояс поклонился властительнице, придвинулся в поклоне ближе дозволенного. Айдука удивленно услыхала снизу негромкий шепот клажа:
– Правительница, тебе угрожает опасность. Об этом должны услышать только твои уши, – голова Буна с редкими длинными волосами чуть приподнялась, сизые волосы в ночном свете были темно-серыми.
– Ты о чем, Бун? – голос правительницы прозвучал так же тихо, с недоумением, и она отошла с клажем дальше от свиты.
– Я только что случайно оказался тайным свидетелем разговора между бракутом Пуватоном и твоим Главным хранителем символов, канганом Лурифом, – прошептал Бун, опасливо крутя головой.
Машинально Айдука тоже повела головой: свита стояла на прежнем месте. Ночное Светило проливало слабый свет на всех. Но кангана Лурифа среди свиты не было. А клаж Бун уже поспешно вполголоса рассказывал ей, как вернулся в твердол за целебными настоями для Айдуки, чтобы в пути правительница черпала из них дополнительные силы. И в проходе между залами задержался, уловив из гостевого зала голос Пуватона.
И то, что услыхал, поразило, как отравленной стрелой. Голос Пуватона произносил:
– Все идет, как задумал правитель Инуфрон.
– Инуфрон еще не правитель, – раздался второй приглушенный голос. Клаж Бун узнал Главного хранителя символов высшей власти Даконии, кангана Лурифа.
– Скоро будет, – уверенно снова прозвучал голос бракута. – Айдука отправила первый символ прямо в руки бракуту Цулу. Я позаботился, чтобы тот уже ждал. Надеюсь, символ скоро окажется в руках Инуфрона.
– У Предсказанного сила магов, – напомнил предостерегающий голос Лурифа. – Я не завидую Цулу, как бы Спасатель не снес ему голову с плеч, тогда у Инуфрона вместо символа окажется голова Цула.
– Это невозможно, ты плохо знаешь Цула. Он изворотлив, как торговцы на торговищах, и хитер, как дракон. Цул без особого труда облапошит Спасателя, еще и голову его в придачу прихватит, – с насмешкой заверил голос Пуватона. – Ну а второй символ будет уже утром в руках у меня, как и задумывалось.
– Но Айдука поломала нашу задумку, – в голосе кангана Лурифа послышалось раздражение. – Она заставила тебя сопровождать ее до границы земель, а по уговору ты должен ждать Будорга здесь, в твердоле.
– Я и буду, где должен быть. Просто я не пойду с Айдукой, отправлю с нею Юйка с двадцатью наемниками, – сказал уверенный голос Пуватона. – Юйк поможет тебе завести Айдуку в западню. А дальше – как договорились. С третьим символом Инуфрон ждет тебя.
По гостевому залу зашуршали шаги, и клаж Бун стремительно убрался из прохода, торопясь предупредить властительницу.
Выслушав клажа Буна, Айдука сжалась, все это никак не укладывалось в голове. Мысли, одна ужаснее другой, ворвались в мозг, разрыхляя и разъедая его. Если верить клажу, предательство уже вцепилось ей в горло, и будто лезвие меча приблизилось к сердцу. Но не верить не было причин, ведь Бун всегда был предан ей, и уже довольно стар, чтобы играть в подлость и обман. Впрочем, предательство всегда бывает неожиданным, она это уже знала и ничего не хотела исключать. Но если все так, как сказал клаж, то скоро это обнаружится, ведь предатели не ведают о том, что раскрыты. Надо только немного повременить и предпринять несколько предупредительных шагов. Она стала ждать. И вот из твердола выскользнул канган Луриф. Айдука обратила внимание на его излишнюю суетливость. Он юркнул к свите и затерся в середине. Хотя всегда бывал важным, двигался, как жирный земляной червь, медленно, с остановками, с раздумьями. Лурифу правительница доверяла. Недаром именно его в смутное время назначила канганом. Три символа постоянно надежно охранялись хранителями, за которыми особо надзирал Главный хранитель. А теперь получалось, что даже один, оставшийся у нее символ нельзя доверять кангану Лурифу. И в этот миг она поймала себя на мысли о Лугатике.
До сего момента у нее не возникало идеи сделать его Спасателем третьего символа. Зачем, когда символ был рядом с нею под надзором Главного хранителя? Но сейчас, видимо, настал момент поменять порядок.
Облаченный в воинское снаряжение, Володька переминался с ноги на ногу поодаль от свиты. Рядом с ним стояла Карюха, настороженно следя за происходящим. Вельможи свиты демонстративно поворачивались к Лугатику спинами, как бы ни замечали, унижая своим пренебрежением. Он осознавал, что воин из него никакой, и пыжиться в окружении долговязых оранжевых верзил было бы смешно и неуместно. Лишь причастность к Предсказанному придавала ему некоторый статус, который быстро мог улетучиться без поддержки Айдуки. Правительница тоже разумела это. Но именно это меньше всего сейчас заботило ее. В смутное время измен и подлости ей нужна была не физическая сила людей. Важнее то, что они, оказавшись в мире даконцев, не утратили веру в себя – это, к сожалению, потеряно даконцами – и не преклонились перед духом безумия, измены и предательства.
В свете Ночного Светила возник Пуватон в кожаных доспехах, шлеме с треугольным, из белого металла знаком бракута.
Сильно прихрамывая, направился к Айдуке, явно обращая ее внимание на свою хромоту. Все это было довольно странно.
Пять дней перед этим Пуватон вертелся около нее, как молодой пес, без всякой хромоты. И вдруг. Бракут подошел и поклонился, а в голосе сквозь искусственное уныние прорывались пренебрежительные нотки:
– Правительница, к моему великому сожалению, я не смогу сопровождать тебя к границе земель. Старая рана внезапно ударила в бедро. Мне будет тяжело сидеть на лошади, тем более идти. Мне надо отлежаться.
Наклонив голову, Айдука напряглась, чтобы сдержаться и не выплеснуть раньше времени взрыв ярости, накатившей на нее от внезапного удушья. Подтверждались слова Буна. Конечно, она могла бы прямо сейчас отдать приказ воинам выпустить кишки Пуватону. Но это было бы неразумно. Нельзя подчиняться власти эмоций, когда мозг лихорадочно ищет выход из положения. Ярость медленно сменилась разочарованием и тоскливостью. Перед нею стоял изменник, готовый сожрать ее с потрохами. Из-под ног уплывала земля. Казалось, зачем дальше сопротивляться, когда самые доверенные жалят безжалостно и с упоением. Однако маги утверждают, что никто из даконцев сам не выбирает свой путь и никто сам не завершает его. Дух Судьбы еще держит под прочным запором ее дверь в черное пространство. А потому не Инуфрону и тем более не Пуватону с Лурифом заносить над нею лезвие меча. Стало быть, сейчас ее хитрость должна разрушить замыслы врагов.
В это время из конюшни вывели несколько лошадей, впереди шла красавица Вандупалима. Даже при тусклом свете Ночного Светила она выделялась своей особой статью. А из-за угла твердола серой массой выступили наемники Пуватона с Юйком во главе. Юйк в темноте ночи ничем не выдавался из общей толпы, разве только тем, что шел впереди всех. Между тем, если приблизиться, а тем более сбросить ночной покров, четко обнаружится, что он безлик, как все даконцы, наемники же были с лицами, ибо наемники не были даконцами. Пришлые отовсюду, в Даконии наемники назывались габирами, хотя габиры – это небольшая группа населения за пределами Даконии. Но так уж повелось, потому что габиры когда-то первыми стали добровольно за оплату наниматься в войско даконцев. Наемники к такому прозвищу привыкли, несмотря на то что многие были фентами, сиклами, бирбрами и из других разных племен, но откликались на расхожую кличку. Пуватон показал правительнице на Юйка и голос его зачастил:
– Я отправлю с тобой Юйка. Это преданный воин, я верю ему. С ним пойдут двадцать наемников.
Еще раз подтверждались слова клажа Буна. Айдуке снова сделалось грустно, сердце будто опустилось в живот и затихло.
Жалко стало себя, так, бывало, в далеком детстве, когда ее обижали. Но ведь обиды проходят, перед Духом смерти они смешны. Обязанность правителя – выкорчевать из себя жалость, подчинить себя разуму. Управлять должен мозг, сухо и жестко. Айдука помолчала, наполнила грудь воздухом, ощущая, как сердце возвращается на свое место и становится налитым и тяжелым. От его ударов дрогнула грудная клетка. Правительница вскинула голову, выпрямила тело, и на Пуватона надавил ее твердый голос:
– Юйк не бракут, Пуватон, и никогда им не станет! Я не меняю своего решения! И почему всего двадцать наемников?
Я хочу, чтобы ты провожал меня до границы земель во главе всех твоих воинов! На рану недостойно жаловаться и выпячивать ее, как болячку. Даконцы гордятся ранами, это знаки их доблести. Здесь нет воинов с царапинами, здесь у каждого есть чем гордиться. Сейчас трудно встретить даконцев без шрамов. С детства нас приучают преодолевать боль, вспомни об этом и забудь про отлежку! – и отвернулась.
Не ожидая такого поворота дела, Пуватон стоял как оплеванный и полностью обезоруженный. Весь его расчет был на прежнюю добрую Айдуку, перед какой достаточно было поплакаться, чтобы она уступила. И вдруг как обухом по голове. Он и представить не мог подобную неудачу. Мгновенно стало ясно:
не уступит. Перед другой Айдукой он стоял. Не той, которую знал прежде. И за пять дней не смог раскусить. Тупица безмозглый. Так опростоволосился. Внутри все клокотало от того, что вынужден подчиниться той, чье время стремительно катилось под гору. Теперь придется ломать задуманное. Пуватон напряг мускулы, поклонился и попятился от правительницы. Ей подвели лошадь, она ласково потрепала Вандупалиму по холке, погладила там, где была скрытая магией морда, привычным жестом проверила прочность крепления плетеного седла. Больше не обернулась к Пуватону. Но строгий голос еще более категорично потребовал:
– В путь, Пуватон, твое место впереди!
Свита взобралась на лошадей. Пуватон, забыв о хромоте, шагнул к своему коню. Вскарабкался на него и направил к темным воротам. Айдука медлила, поглаживая Вандупалиму по крупу. Свита ждала. Факелы по углам по-прежнему тускло чадили. Воины охранения замерли на местах, чтобы не отвлекать на себя внимание правительницы. Духи подземелий твердола также никого не тревожили, понимали озабоченность правительницы и не вторгались в ее мысли. Эти мысли сейчас искали единственный правильный выход из положения. Наконец Айдука связала в узел все свои мысли и окликнула Чигибона.
Первый бурхас Даконии живо спрыгнул с лошади и предстал перед правительницей. На его кожаном шлеме тускло обозначился небольшой металлический тетраэдр, знак Первого военачальника. Следом Айдука позвала Лугатика и кангана Лурифа. Лугатику было непривычно отвешивать поклоны, и он просто сделал глубокий кивок головой. Луриф сполз с коня и с показным усердием заюлил перед Айдукой, склоняясь ниже необходимого. Правительница выдержала паузу, как полагалось перед тем, как объявлялось важное сообщение, и голос ее прозвенел в ночном безветрии молодо и отрывисто:
– Вручаю символ высшей власти в руки человеку! Доверяю ему быть третьим Спасателем символа во время пути в крептол Валахи! Никто не знает, какой будет дорога и что нас ждет впереди. Передай, Луриф, символ под охрану Спасателя Лугатика.
У кангана от неожиданности подогнулись колени, будто Айдука огрела рукояткой меча по голове. Он покачнулся, широко расставил руки, цепляясь пальцами за воздух. Безмолвно оторопел на время, думая, что ослышался. Под шлемом и на шее выступил пот. Однако переспрашивать правительницу было не принято: каждый вельможа обязан был не только слышать ее голос или шепот, но даже улавливать ее мысли. Тем более канган, его обязанностью было опережать ее желания на несколько шагов. Сейчас он должен был безропотно подчиниться. Между тем внезапное осознание, что исполнение их заговора с Пуватоном трещит, как дрова в пламени костра, в каком сгореть могут не только намерения заговорщиков, но и они сами, подтолкнуло Лурифа нарушить придворный протокол. Голос кангана булькнул, как большой воздушный пузырь, вырвавшийся из огромного чана с водой:
– Но, правительница, – бульканье учащенно продолжилось. – Как же так? Время ли сейчас? Разве требуется этому маленькому посмешищу что-то спасать, когда символ в руках надежных хранителей под моим неусыпным надзором? – в этот миг Луриф ненавидел Лугатика больше, чем боялся чудовища Гро.
Удивился указанию Айдуки и Чигибон. Как правило, Айдука всегда заранее принимала решения, и никогда в последний момент. Внезапное изменение ее обычного поведения поставило Первого бурхаса в затруднительное положение. Но он не подал вида. Лишь отметил про себя, что появление в Даконии Предсказанного изменило правительницу. Руки Чигибона скользили по коже доспехов, он навострил уши. Лугатик растерянно вытаращился, его голос вряд ли что-то мог изменить, но он выпорхнул изо рта Володьки:
– Может, не надо менять коней на переправе? – спросил и тут же осознал, что нельзя правительнице советовать после того, как решение оглашено.
Она не ответила Лугатику. Но Карюха с упреком ткнула его в бок. Луриф, помня, как Айдука жестко прижала хвост Пуватону, опустил плечи и нехотя потащился к хранителям. Володьке ничего не оставалось, как последовать за канганом. Они скрылись в темноте. Голос правительницы медленно, повелительно подтолкнул безмолвствующего Чигибона:
– Иногда кони выдыхаются, – сказала она, – и тогда не приходится учитывать, на переправе ты или на берегу! Выдели Спасателю Лугатику тридцать сильных и смелых воинов для защиты символа.
Опытным придворным был Чигибон, всегда знал, где он может вставить слово, а где не должен подавать голос. Сейчас не проронил ни слова, растворился в ночи. Невольная задержка раздражала правительницу, она нервничала, зная, что должна была быть уже на другой стороне рва. Из темноты возник Володька с мечом-символом в руках. Смущенно помялся:
– Я готов, Айдука.
Голос правительницы заставил Володьку подобраться и посуроветь:
– Я надеюсь на тебя, Спасатель. Тридцать верных воинов будут подчинены только тебе. Даже если все вокруг рухнет, ты должен выполнить мое поручение. Символ ни при каких условиях не должен попасть в руки моих врагов. Над тобой нет кангана. Дорога будет нелегкой. С этого момента ты никому не обязан доверять!
– А тебе, а Чигибону? – выдохнул Володька и поморщился, подумав, что задает глупый вопрос.
Трепетно Айдука прикоснулась пальцами правой руки к лезвию меча-символа, повела головой в сторону ворот, подумала над вопросом Лугатика, и через минуту ее спокойный голос неопределенно произнес:
– Все вокруг очень зыбко.
Вероятно, другого ответа в этот момент ждать от правительницы не стоило. Такой ответ означал, что всякий раз Лугатик должен действовать по обстоятельствам, главное – выполнить поручение.
Клаж Бун замер неподалеку, ждал, когда позовет Айдука и отдаст последние указания. Знал, что это произойдет обязательно.
И это произошло, когда Лугатик отдалился от правительницы.
– Пусть духи Судеб помогут тебе, – сказал ее голос Буну. – Запри ворота твердола перед моими врагами, ощетинь их стрелами и мечами, но держи открытыми для тех, кто остается преданным мне. Верь, Бун, я вернусь.
– Я верю, правительница, – поклонился клаж. – Предсказанный с тобой, значит, и духи жизни с тобой. Прими еще один мой совет. Не выделяйся теперь среди воинов. Смени в дороге лошадь и сними с шеи цепь Парвавеллы, чтобы никто не отличил тебя от простого воителя.
В ответ в темноте прозвучала тихая грустная усмешка Айдуки. После чего она положила руку на холку лошади, погладила ее, и не успел телохранитель подставить плечо, как она оказалась в плетеном седле. Рука легла на повод. Правительница привстала на стременах. И Вандупалима покорно тронулась с места. Ворота заскрипели. Первыми из них выступили всадники, затем прошуршали шаги пеших воинов. Бракут Пуватон молча ссутулился в седле. Когда миновали ров, возле его стремени тенью возник пеший Юйк.
– Меняемся ролями, Юйк, – распорядился Пуватон, наклоняясь к нему. – Отстанешь по пути с половиной наемников, вернешься и сделаешь то, что должен был сделать я. Ты знаешь как. Потом будешь ждать меня в твердоле. Я возвращусь, когда выполню то, что поручал тебе.
Кивнув, Юйк, как призрак, мгновенно потерялся сзади. После Юйка к Пуватону побитым псом прибился канган Луриф, подъехал стремя в стремя, нервно дергая повод своей лошади:
– Все переменилось, Пуватон, – с придыханием прошипел его голос. – Я ничего не смогу, не смогу выкрасть символ. Он в руках у Спасателя.
– Этого щенка ты называешь Спасателем? – насмешливо произнес голос Пуватона.
– Чигибон окружил его лучшими воинами, лезет из кожи Первый бурхас. Подозрительно это, как будто для себя старается. Я предупреждал, что Чигибон будет нам помехой, – зачастил смятенный голос Лурифа. – Воины не подпустят к Спасателю.
– Знаю, – злобно, как стрелу, со свистом выстрелил голос Пуватона. – Надеюсь, у тебя острый меч, а рука крепка, – Пуватон бросил ладонь на запястье Лурифа и сжал его, – и легко сможет выпотрошить этого щенка! – бракут отпустил запястье, и голос вновь просвистел: – Подтяни хранителей и действуй с ними вкупе, когда я заведу сопровождение в черный разлом Шурх. Тебе помогут мои наемники.
– Понял, – прошептал Луриф, придержал лошадь и отстал от бракута.
Сзади свиты ехала Айдука. Темнота не скрыла от ее внимания того, что происходило возле Пуватона. Подала знак Чигибону, чтобы приблизился, и поручила не спускать глаз с бракута и кангана. Чигибон сделал глубокий кивок головой, вернулся к воинам и отдал необходимые распоряжения. Мрачная стена леса приближалась. А вскоре лесная темь укрыла всех. Лугатик шел пешком среди воинов-даконцев. На поясе у него было два коротких меча: с одной стороны – меч из воинского снаряжения, с другой – символ высшей власти правителей. Когда тусклый свет Ночного Светила стал выбираться из листвы деревьев, руку Лугатика потянуло к рукояти из клыка чудовища Гро. Володька положил на твердую рукоять ладонь и ощутил, как напряглись мускулы во всем теле. Он будто стал выше ростом и раздвинул плечами лес. Покосился на Карюху, заметила ли она это? Но та невозмутимо ступала рядом. В тишине монотонно шуршали шаги по траве.
В то же время Айдука покачивалась в плетеном седле и раздумывала над советом клажа Буна. Умен старик. Возможно, стоит прислушаться и сменить лошадь, может быть, для этого как раз наступил момент. Но в голове не укладывался совет снять с шеи цепь Парвавеллы. Айдука уверена была, что цепь Парвавеллы защищала ее. До сих пор враги клацали зубами, безуспешно пытаясь дотянуться до символов власти и до нее.
Снять амулет, значит, лишиться силы. Достаточно после этого покинуть седло Вандупалимы и уже никто в темноте не отличит правительницу от простого воина, ночь всех делает одинаковыми. Айдука опустила голову книзу. Возле стремени в воинском облачении шли ее телохранители. Среди всех она особо выделяла Кинилину. Та была обучена лучше других, и всегда ее меч первым приходил на помощь Айдуке, когда правительница оказывалась в опасном положении. В преданности Кинилины Айдука была уверена, впрочем, преданность других телохранителей у нее тоже не вызывала сомнений. Она сама подбирала себе телохранителей. С Кинилиной сошлась еще до того, как из рук Фуко получила символы власти. Однажды по пути в твердол Клаби задержалась в селении Киниль на игрищах в честь духа селения. Ее поразила девушка, принимавшая участие в игрищах, которой ни в чем не находилось равных. Айдука забрала Кинилину с собой. С этого момента девушка всегда была рядом во всех делах. А когда Айдука стала правительницей, Кинилину сделала своим телохранителем.
Не останавливая лошадь, Айдука спрыгнула наземь, передала повод Кинилине и тихо повелела сесть в седло.
– Но я не устала, правительница, – раздался изумленный шепот. Кинилина не поняла Айдуку. – К тому же Вандупалима никого, кроме тебя, не признает.
Но Айдука подтолкнула девушку. И той пришлось подчиниться. Однако стоило Кинилине поставить ногу в стремя, как лошадь заволновалась, мускулы заиграли, в воздухе раздалось недовольное фырканье. Айдука обняла голову Вандупалимы, успокоила.
Лошадь притихла, продолжая мелко дрожать боками. Кинилина запрыгнула в седло. Вандупалима вздрогнула, но стерпела, подчиняясь Айдуке. Затем правительница нерешительно тронула пальцами цепь Парвавеллы на своей груди, сжала в ладони, никак не желая расставаться с нею. Но помня, что старый Бун никогда не давал плохих советов, преодолела себя, сняла цепь и сунула Кинилине, требуя надеть. Та машинально прикоснулась к металлу и испуганно отдернула руку, словно обожглась:
– Что ты, Айдука, это же цепь Парвавеллы, ее должен носить тот, кто получил от духа Парвавеллы!
– Не волнуйся, Кинилина, – успокоила правительница. – Ведь ты не стала правительницей Даконии, оказавшись в седле Вандупалимы, не станешь и обладательницей цепи Парвавеллы, если наденешь себе на шею. Дух Парвавеллы со мной, и он простит.
– Прости, дух Парвавеллы, – тихонько обронила Кинилина и через голову робко надела на шею цепь, догадываясь, зачем все делается. Но телохранитель не должен думать о себе, он обязан любой ценой защищать своего хозяина.
Когда сопровождение Айдуки углубилось в лес, и даконцы различали лишь смутные силуэты двигавшихся впереди, Юйк разделил надвое замыкавших движение наемников. Меньшую часть отправил вперед, ближе к Пуватону, а с большей частью начал медленно, но настойчиво отставать. И когда сопровождение Айдуки ушло далеко вперед, Юйк развернул наемников и повел в обратном направлении.
В преддверии рассвета Пуватон вывел Айдуку к черному разлому Шурх. Перед разломом деревья расступились, свет Ночного Светила тускло облизал воинов, не проникая вглубь мрачной черноты Шурх. Справа и слева торчали черные скалы, выставив свои облезлые горбы над лесом. Кряхтели себе под нос осыпями. Посапывали с посвистом множеством ноздреватых пещер. Скалы жили своей жизнью, окруженные плотными дремучими зарослями. Сквозь эти заросли и днем-то невозможно было пробиться, а уж тем более ночью. Тропа вела в широкий разлом между скалами и уходила куда-то вниз. Айдука почувствовала, что здесь непременно должно что-то произойти.
Приостановилась перед скалами, пропустила вперед Кинилину и с десяток воинов. Сказать, что она испугалась черного разлома, было бы неправдой. Айдука уже многое пережила, многому научилась, не раз встречалась лицом к лицу с врагами, знала кровь и смерть и умела подавлять страхи. Но предательство, когда знаешь о нем, видишь и чувствуешь всей кожей, подрезало ей крылья. Будто она пыталась и не могла взлететь. Предательство приводило к колебаниям. Она собралась и ступила в темноту разлома Шурх. Пошла вниз, предчувствуя, что совет Буна был не бесполезным. Это место издавна глухое. Торговцы обходили его стороной, потому что зачастую те, кого темь заставала в разломе скал, выбирались на другую сторону не только без товаров, но голыми совершенно. И ничего не помнили.
Либо беспрестанно твердили о разбойниках и всяких невидальщинах. Впрочем, кому из торговцев посчастливилось миновать разлом Шурх днем, тому ничего подобного не встречалось.
И разбойников не было, и товары были целы, и дорога без причуд. Хотя в один голос рассказывали про уймищу разных птиц, нор и пещер в скалах, из которых доносилось какое-то рычание и прочие странные звуки. Но при приближении к пещерам все утихало, будто ничего не было. Только жутко давила мрачная сырость. Простые даконцы и воины старались не испытывать судьбу в черном разломе. Однако если случалось оказаться там, то проскакивали его засветло группами и как можно быстрее.
О виденном вторили потом за торговцами.
По тропе через черный разлом Шурх дорога к границе земель, управляемых Пуватоном, в этом направлении была короче, поэтому Айдука согласилась пойти по ней. Входя в разлом, Чигибон распорядился быть настороже. Воины взялись за мечи.
Все медленно втянулись внутрь разлома. Некоторое время двигались по склону, пока дорога не выровнялась. Айдука шла по тропе осторожно, прислушивалась к звукам. Чутье подсказывало, что скоро что-то начнется. Предчувствие тревожило. Она вытянула из ножен меч. И вот в голове сопровождения послышалась беготня и крики. У скал замелькали черные тени. Впереди, где была Кинилина, услыхала в разных голосах свое имя. В этой перекличке уловила голос Пуватона. Совсем близко раздался звон мечей. Айдука начала отражать удары. Запоздало прокатился голос Чигибона:
– Нападение! – кричал он. – Отражать, отражать! Защитить правительницу!
Нападающие были со всех сторон. Мечи звенели смертельной яростью. Тени врагов сливались в бесформенную массу.
Ругань и угрозы метались в воздухе от скалы к скале. Схватка смешала всех в один клубок, не разберешь, где враг, а где свой.
Но утихла быстро после громкого крякающего сигнала. Враги внезапно куда-то подевались, и все странно затихло. Следом тьму разорвал свирепый крик Чигибона:
– Айдуки нет! Лошадь одна! Где правительница? Искать!
Искать! Искать!
И началась дикая суета. Воины натыкались друг на друга, шарили под ногами и у скал. Голоса беспрестанно произносили ее имя. Звали. Айдука не подавала голоса, суетилась вместе со всеми, пытаясь понять, закончилось ли нападение, не появятся ли вновь черные тени врагов. Пригодился совет клажа Буна.
Многоопытный старик предчувствовал, как можно защитить Айдуку этой ночью.
Все произошло по замыслу Пуватона. Исполнителем здесь должен был бы быть Юйк, но пришлось все делать самому бракуту. Заблаговременно, днем в ближних к тропе пещерах были устроены засады. Когда Вандупалима с Кинилиной в плетеном седле поравнялась с пещерами, Пуватон подал знак для нападения, и сам, прорубая дорогу мечом, ринулся со своими наемниками к лошади правительницы. Кинилина выхватила меч и произвела несколько разящих ударов. Но нападение было неожиданным и сильным. Ее стащили с лошади на камни. И первое, что в темноте сделал бракут Пуватон, это нащупал цепь Парвавеллы на шее поверженной всадницы. Его довольный голос выдохнул:
– Она! Волоките в пещеру!
Сопротивляясь безгласно, Кинилина разумела, что таким манером отводит врагов от Айдуки. Ее скрутили по рукам, подхватили множеством дланей, потащили в пещеру. Затхлый дух обдал со всех сторон. Передвигались на ощупь. Впереди свет от хилого факела едва освещал выступы ближних камней и умирал там же, в трещинах. Кинилину догнал насмешливый голос Пуватона:
– Все, Айдука, время твое закончилось.
Резко Кинилина дернулась.
– Не дергайся, тут тебя не найдут, – злорадствовал голос бракута над ее ухом. – Из этой пещеры много выходов. У одного из них тебя ждет Инуфрон. Он станет следующим правителем Даконии, потому что скоро в его руках будут все три символа власти, а ты откажешься от них в его пользу. Инуфрон знает, как заставить тебя! Молчишь? Надеешься, что тебя спасут? Не надейся! Никому ты уже не нужна. Ты так и не поняла этого. Если бы твоих придворных кто-то поманил пальцем, они бы давно сбежали от тебя, но они никому не нужны, как и ты. Веришь, что исполнилось пророчество и появился Предсказанный? Не верь!
Аватиал не понял пророчества. Оно еще не исполнилось. Время Предсказанного не пришло. Потому что он должен родиться в Даконии. Покорись. Дух Судьбы отдал тебя в руки Инуфрону.
Будешь упорствовать, все увидят цвет твоих кишок.
Ответа от Кинилины не было. Два крепких наемника за спиной цепко держали ее руки. Голос Пуватона продолжал:
– Или Инуфрон сам придушит тебя! – Пуватон схватил в руку цепь Парвавеллы, скрутил ее на горле женщины. – Этой цепью и придушит! – потянул к себе цепь, пытаясь сорвать с шеи Кинилины. Но в ту же секунду руку обожгло, будто схватился за раскаленные звенья, вытащенные из кузнечного горна. Запах обожженной кожи перебил другие запахи. Бракут заблажил от боли, оторвал руку от цепи, отшатнулся. Цепь Парвавеллы вспыхнула огнем. Пуватон повалился, скуля и завывая.
Наемники за спиной Кинилины отпрянули. Сноп огня от цепи Парвавеллы ударил им в глаза, сбивая с ног. Они рухнули рядом с бракутом. Цепь медленно погасла. Кинилина обмерла.
Но придя в себя, с удивлением отметила, что совсем не пострадала от огня. Ощупала себя и не обнаружила на груди цепи Парвавеллы. Впереди факел выпал из рук проводника, блеклое пламя лизнуло мокрый камень под ногами, слабо осветив его.
У ног Кинилины со стоном пытался подняться Пуватон, возились с руганью два наемника, а сзади испуганно молчало наемное воинство. Цепь Парвавеллы исчезла с шеи Кинилины, но в тот же миг Айдука обнаружила ее на своей шее.
Одновременно с нападением на Кинилину вспыхнула схватка рядом с Лугатиком. Сквозь звон мечей Володька услыхал надсадный голос Лурифа:
– Спасатель, это я, канган! – кричал тот. – Где ты? Я иду на выручку! Надо спасать символ! Доверься мне!
Сжал рукоять меча, совет Айдуки ударил в голову, Лугатик скомандовал:
– Воины, в круг, никого не подпускать!
Тридцать даконцев образовали вокруг Володьки и Карюхи кольцо, отражая нападение.
– Спасатель! Я помогу! – продолжал плескаться вопль Лурифа среди звона мечей.
Наемники Пуватона клином врезались в воинов Лугатика.
Разнесся рев, ругань, стоны. Воины-даконцы приняли удар. Володька в напряжении не заметил, как выдернул из ножен меч с рукоятью из клыка чудовища Гро. Под напором наемников защитники Лугатика медленно продвигались к глухому выступу скалы, не подпуская нападавших к Володьке. В какой-то миг Лугатик споткнулся о чье-то тело под ногами, едва не упал.
И в тот же момент это тело неожиданно подхватилось с земли и оказалось долговязым Лурифом. Он вскинул над головой меч и ринулся на Лугатика. Карюха закричала, предупреждая Володьку. Тот развернулся, отбил нападение и услыхал в ответ злое шипение Лурифа. Канган схитрил, чтобы добраться до Володьки. Когда защитники Спасателя стали отходить к глухому выступу скалы, Луриф распластался под ногами, притворившись убитым. По нему прошлись ступнями, но он терпеливо ждал момента. И дождался. Вот он, Спасатель, перед ним.
И хотя рядом с Лугатиком размахивала мечом Карюха, Канган не сомневался, что непременно разделается с Володькой, срежет с его пояса символ власти и улизнет. Риск был велик, но выбирать не приходилось. Однако Володька оказался на удивление увертливым. Уклонился от очередного удара. А затем внезапно кинулся под ноги Лурифу и снизу всадил ему острие меча в нижнюю часть живота. Глубоко. Канган застыл в смертельном изумлении, не веря в случившееся. Лугатик выдернул меч, вскочил, а Луриф безмолвно рухнул к его ногам. Когда враги схлынули, кто-то из воинов нагнулся над канганом и раздалось восторженное восклицание:
– Ай да вогнал Спасатель! Выпотрошил! А ведь Луриф был отменным воякой!
Обнаружив, каким мечом отразил нападение, Лугатик торопливо вложил его в ножны. Известие об исчезновении Айдуки привело Володьку в замешательство. Без нее терялся смысл всей миссии. С другой стороны, поручение никто не отменял. К тому же кроме него к крептолу Валахи другими тропами шли его друзья. Там все должны встретиться. И понятно, никто из друзей не бросит символ на полпути, из последних сил будут пробиваться к крептолу. Ибо если они не встретятся, могут потерять друг друга в этом мире и вряд ли способны будут в одиночку выбраться отсюда. Чей-то крик сообщил, Айдука нашлась, правительница жива. Лугатик облегченно вздохнул, будто сбросил с плеч тяжелый груз. Вновь разнесся окрепший голос Чигибона:
– В ряд, в ряд! Мечи наизготовку! Сомкнуться! Вперед!
Вперед!
Воины-даконцы быстро выполнили приказ Первого бурхаса Даконии. Ночное небо над головой стало бледнеть.
После захвата Кинилины наемники, которые не ушли в пещеру с Пуватоном, по его команде стали отступать к началу разлома Шурх. Их возглавил Рюнс. Они двигались вверх по склону, быстро отдаляясь от сопровождения правительницы. Рюнс обязан был вывести наемников из черного разлома и в условленном месте дождаться Пуватона. Потом под началом бракута вернуться в твердол, где их должен встретить Юйк. Рюнс был уверен в себе и сожалел, что мало положил воинов Айдуки в произошедшей схватке. Он шагал широким шагом, заставляя остальных приноравливаться под него. В какой-то миг внезапно до всех донеслось звериное рычание. Негромкое, но отчетливое.
Раздавалось сбоку из зевов нескольких пещер в скале. Рюнса обдало холодком. Он стал лихорадочно крутить головой по сторонам. Выкатил круглые белки глаз. Послышалось, что ли?
Остальные наемники забеспокоились, взгляды заметались, проваливаясь в темноту. Прибавили шаг, подтянулись, сплотились, вцепились пальцами в рукояти мечей. Жуткое звериное рычание повторилось рядом. У наемников возник страх. Он стал забираться под доспехи, под ребра. Тут же вспомнилась недобрая молва о разломе Шурх. Новое холодящее рычание обдало гнилым пещерным запахом. По спине Рюнса волной покатила зябкая испарина. Он нервно потянул из ножен меч, но вытащить не успел. Из пещер справа стремительно выметнулись странные существа с голыми телами даконцев и с лохматыми головами волков и набросились на наемников. Их вид в блеклом рассвете привел всех в невыразимый ужас. А из пещер слева налетели существа с туловищами волков со вздыбленной шерстью и безликими головами даконцев. В воздухе повис испуганный всхлип наемника:
– Они всюду! Их много!
Схватка была короткой. Наемники мгновенно были опрокинуты и прижаты к земле. А тех, кто успел вспороть мечами животы напавшим, растерзали. Рюнса сбили с ног и обездвижили. В ушах у него стоял рев, и он не сразу уловил, как резкий рычащий голос обратился к нему:
– Как твое имя?
Оторвав от земли приплюснутое лицо, Рюнс пытался высмотреть того, кто задавал вопрос, и голос его хрипло просипел свое имя. В утренней мути его глазам предстало огромное туловище волка с торчащей клочьями грязной шерстью по бокам, с длинной шеей и безликой головой даконца. Голос Рюнса оторопело икнул:
– А ты кто?
Существо низко пригнуло шею, и безликая голова очутилась рядом с лицом Рюнса:
– Даконцы называют нас даволтами, – раздался все тот же свирепый голос-рык, обдавая Рюнса тяжелыми пещерными запахами. – Я – даволт Когоб. Вы принесли смерть в разлом Шурх, – голос-рык даволта задрожал с нескрываемой угрозой. – Здесь никогда никого не убивали.
Беспомощно Рюнс завозился на животе, зацарапал ногтями камни, чувствуя непреодолимую тяжесть огромной лапы даволта на своей спине:
– Если б вы не напали на нас, Когоб, мы бы ушли из разлома, не тронув ни одного даволта. Мы бы даже не знали, что вы обитаете тут, – вращая белками глаз, прожевал разбитыми губами Рюнс, его грязное лицо и жилы на шее налились кровью, ноздри длинного носа раздулись.
Удар сильной лапы по позвоночнику пронзил болью все тело наемника. От рыка даволта в ушах Рюнса едва не полопались перепонки:
– Я говорю о крови даконцев! Здесь не проливают кровь даконцев! Так повелось от наших далеких предков, среди коих были даконцы. Вставай, Рюнс! – Когоб снял огромную лохматую лапу со спины наемника.
Почувствовав легкость, Рюнс приподнялся на локти, что-то просипел невнятно, пошарил выпученными глазами перед собой в поисках меча. Подхватился на дрожащие ноги, затравленно огляделся: вокруг темная масса даволтов. На земле – распластанные наемники. Замер. Понял, никакой меч сейчас не помог бы ему. Когоб толкнул Рюнса в спину:
– Говори, если есть что сказать, Рюнс.
– Отпусти нас, Когоб, – на одном дыхании выпалил наемник. – Обещаю, что больше никогда не увидишь нас в разломе Шурх.
– Всякая кровь требует отмщения! – грубо бросил Когоб.
Подняв с земли наемников, даволты сбили их в плотную толпу, прижали к скале. Рюнс не раз бывал в жестоких переделках, немало протопал незнакомых троп, служил любому, кто щедро сыпал монеты в его ладони. И всегда был удачлив. Но на этот раз почувствовал, что удача может изменить ему. Даволты с голыми телами даконцев и головами волков, с большими тесаками в руках, свирепо скалились. Здесь перемешались мужские и женские особи с крепкими мускульными перевязками.
Даволты с туловищами волков и безликими головами даконцев когтями больших лап скребли землю. Вожак Когоб тяжелой лапой ударил по камню, и даволты с волчьими пастями издали злой вой. Напуганные наемники шарахались от волчьих морд и волчьих туловищ. Прижатые к скале, с дрожью ждали своей участи. Рюнс следил исподлобья за Когобом, чувствуя себя раздавленным и уничтоженным. Тот распорядился:
– Отведите их к Великому колдуну даволтов, Глахту. Дальше ему камлать! Между даволтами пробежал шумок недовольства, ибо они были уже готовы наброситься на наемников, но голос-рык Когоба мгновенно пресек:
– Знаю, они заслужили смерть, они убийцы. Но у нас есть правило, мы всегда следовали ему, не будем отступать и теперь.
Глахту камлать!
В это время Кинилину снова вели по кривым изгибам пещеры. Впереди пыхтел проводник. В его руках небольшим пятном света тускло коптил факел, едва высвечивая пещерные изломы.
Следом нетерпеливо топал Пуватон. За ним, сутулясь, тащились пятеро наемников. И уже потом, пригибаясь от каменных выступов, спотыкаясь и цепляясь руками за камни, двигалась Кинилина. В спину ее подталкивал габир, сопя и хрюкая. А позади них с шумной руганью перла целая ватага. Затхлость била в нос.
Шли медленно, пока после очередного поворота впереди не замаячил серый свет. Выход из пещеры. Ночная темнота уступала дорогу рассвету. Пуватон оттолкнул проводника, и крупными шагами ринулся к выходу, жадно вырвался наружу. Проводник от толчка завалился набок. Всю дорогу своды пещеры жутко давили на Пуватона, ему чудилось, что духи пещер вот-вот вцепятся в его горло. И мерещилось странное кислое давящее дыхание зверя над ухом. Сейчас перед бракутом широко простиралась каменная осыпь, окруженная темным лесным массивом. От пещеры к лесу по камням тянулась узкая натоптанная тропа. В конце нее у высоких деревьев в мареве маячила фигура даконца. Он высоко восседал на большом каменном обломке.
Это был Инуфрон. Поодаль от него толпились два десятка наемников. Он ждал бракута. Пуватон заспешил к нему. Инуфрон сидел, широко расставив колени. Его раздобревшее тело плотно охватывалось кожаным снаряжением. Голова с редкими зеленоватыми волосами была непокрыта. Шлем ладонью прижимал к колену. Сидел неподвижно, величественно, как будто уже давно стал новым правителем Даконии. На неровном камне его откормленному заду было не очень комфортно, но сейчас для Инуфрона это было мелкое неудобство, которое с лихвой покрывалось предвкушением предстоящего большого успеха.
Наемники толпились скученно. За деревьями слуга за уздечку держал голубую гривастую лошадь Инуфрона. Она прядала ушами, мотала головой. Слуга хлопал ее по шее и время от времени выдыхал: «Тпр-р-р, тпр-р-р, тпр-р-р». Пуватон с полпути замахал руками и закричал радостным, гортанным голосом:
– Айдука твоя, Инуфрон! Я сдержал слово! – Он был рад сообщить новость, ожидаемую Инуфроном. – Теперь твоя очередь сдержать свое слово. Нелегко было захватить правительницу, с норовом она, но я привел ее!
– Правительницу? – раздался встречный откровенно недовольный скрипучий голос с издевкой. Инуфрон сполз с камня, стал на толстые, как столбы, ноги, выпятил вперед брюхо и наклонил голову на короткой шее. Рост его был внушительным, на полголовы выше самых рослых наемников. Небольшой меч на боку покоился в красивых ножнах. – Где же эта правительница? – голос Инуфрона желчно усмехнулся.
– Я оговорился, Инуфрон, – поспешно поперхнулся бракут, – прости. – Пуватон понимал, что всякая неосторожная оговорка отныне может немало стоить ему. Поэтому, потея от испуга, издалека отвесил поклон и затараторил: – Теперь Айдука – никто. Теперь ты все решаешь в Даконии. Ты – правитель, и другого не может быть! Удача тебе в руки, Инуфрон! Удача с тобой! Скоро точно так же все символы будут в твоих руках!
Недолго ждать, Инуфрон, совсем недолго! – бракут остановился перед ним. – Сейчас, Инуфрон, сейчас выведут, – голос Пуватона дрожал, а его рука показывала на пещеру.
Медленно Кинилина вышла на свет, пригнула голову в кожаном шлеме. Издалека она походила на Айдуку. Тот же рост, то же телосложение, те же доспехи. Остановилась. Габиры сзади затоптались на месте, замерли. Не решались подталкивать в спину, ждали команды Пуватона. Но тот помалкивал, разумно уступая главенство Инуфрону. Давал возможность тому насладиться зрелищем поверженной властительницы и ощущением собственной безраздельной власти над той, перед кем еще не так давно он склонялся и искал ее расположения. Инуфрон чуть не сорвался с места и не бросился навстречу поверженной, ликуя от восторга. Но с усилием удержал себя. Однако язвительный голос вырвался из глотки, мигом покрывая расстояние до Кинилины:
– Ну что, сестрица, с рассветом тебя, с моим рассветом и твоим закатом! – голос торжествующе кричал, подпрыгивая на камнях. – Чего застыла на месте? Не рада встрече? А я рад!
Ждал тебя. Подведите ее ближе!
Наемники подтолкнули Кинилину в плечо, заставляя сделать первые шаги по тропе, а потом толкали в спину до тех пор, пока до Инуфрона не осталось пять-шесть шагов. Инуфрон продолжал издеваться:
– Что согнулась в три погибели и голову опустила? Испугалась? А может, ты Манаву боишься больше, чем меня? Напрасно.
Манава не сделает с тобой того, что сделаю я, если будешь упрямиться! – Инуфрон шагнул вперед и голос резко изменился. – А где цепь Парвавеллы? Пуватон, почему на ней нет цепи Парвавеллы? Не помню, чтобы она когда-нибудь расставалась с нею.
– В пещере потерялась, – торопливо нашелся Пуватон, внезапно почувствовав острую боль от ожога на руке. – Я за эту цепь стащил ее с лошади, в собственных руках держал.
У нее на шее была. Я хотел сорвать, но цепь вдруг раскалилась и загорелась огнем, – он протянул к Инуфрону обожженную ладонь. – Вот, руку сожгла. А Айдуке – ничего.
Дух Парвавеллы защищал ее. Но больше нет цепи, больше дух не защитит! – сбивчиво частил голос Пуватона.
Молчком Кинилина выпрямилась и подняла голову. Инуфрон нервно дернулся, быстро подступил к ней, сорвал с головы женщины кожаный шлем, и голос его взвизгнул:
– Не она! – Схватил за руку бракута. – Кто это, Пуватон?!
Ты кого привел ко мне?! Обмануть вздумал? С Айдукой сговорился!
Словно ударили камнем по голове Пуватона. Увидав Кинилину, он от неожиданности растерялся. Голос надломился, невнятно промямлил:
– Она сидела на любимой лошади Айдуки, Вандупалиме.
У нее на шее была цепь Парвавеллы. Лошадь никого, кроме Айдуки, к себе не подпускает. Ничего не понимаю, – у Пуватона мелко дрожали колени.
– Обманула, змея! – голос Инуфрона взвыл по-звериному. – Обвела вокруг пальца! Но откуда она узнала, что в разломе Шурх засада? Кто ей сообщил? – Инуфрон тряхнул Пуватона. – Ты?
Больше некому! Ты задумал обмануть меня! Ты сговорился с Айдукой! – он внезапно выхватил меч и сильно вогнал острие в горло бракуту.
Тот захрипел, захлебываясь кровью, судорожно пальцами схватился за Инуфрона и рухнул на камни, издав последний булькающий выдох. Кровь растеклась по камню, застывая в рассветных лучах. Инуфрон зло бросил:
– Я тоже сдержал свое слово, бракут! – отвернулся от трупа и тяжело навис над Кинилиной. – Ты пришла, чтобы умереть? – голос на мгновение застыл, как кровь бракута на камне. – Не боишься меня? – Его меч стал подниматься. – А зря. Только я знаю, сколько тебе осталось жить.
– И я тоже, – спокойно отозвался голос Кинилины. И вдруг она мгновенно выхватила из-под наручей нож и всадила под ребра Инуфрону.
Раздался его изумленный хрип, и занесенный меч стал падать на голову женщине. Но Кинилина увернулась. Меч скользнул по коже доспехов и ударил по камню, высекая искру. Однако сбоку в нее вошел меч наемника. Кинилина упала, не проронив ни звука. Инуфрон, покачиваясь, завалился набок рядом.
Когда уже совсем рассвело, правительница Даконии вышла из черного разлома Шурх в сопровождении воинов-даконцев.
С другой стороны разлома, где Айдука входила ночью, появились наемники, выпущенные даволтами. Они шли совершенно голыми, с детскими восторженными глазами, смотрели вокруг, как глядят младенцы, когда открывают мир впервые. Наемники не помнили, что с ними произошло. Колдун даволт Глахт сделал свое дело. Отправляя наемников от себя, вслух заметил, что все приходят на свет голыми и с пустыми мозгами. Пускай для этих наемников все начинается сначала. Рюнс шел впереди, удивляясь незнакомому лесу. Новый, необычный мир раскидал перед ними свои дороги.