Семь месяцев назад, возвращаясь из очередной заграничной командировки, папа позвонил из аэропорта и зачем-то спросил:
– Дим, все дома?
– У кого? – не понял я.
– У нас.
На такой вопрос трудно отвечать за других. И поэтому я ответил с уверенностью только за себя:
– У меня, пап, все дома.
Папа хмыкнул в трубку.
– Ты не понял, Дим. Мама и Алешка тоже дома?
– Алешка дома, мама скоро придет.
– Передай ей, чтобы никуда не уходила.
Голос у папы был немного виноватый и какой-то таинственный, будто он приготовил нам сюрприз. Наверное, какой-нибудь сувенир купил. На немецком языке.
Папа нетерпеливо позвонил в дверь, влетел в квартиру. Поставил на пол свою дорожную сумку и какой-то пластмассовый ящик, похожий на клетку.
– Как вы тут? – торопливо спросил он. – Все в порядке? Я очень спешу, на службе ждут. Пока. – Он поцеловал маму в щеку и почему-то сказал ей: – Мужайся, – и захлопнул за собой дверь.
Мы недоуменно переглянулись. Мама приподняла клетку – внутри нее что-то недовольно пискнуло. Мама поставила клетку на пол, отошла от нее подальше и сказала Алешке:
– Открывай. – И на всякий случай встала на пуфик.
Она, конечно, поняла, что в клетке находится какое-то живое существо. А в нашей семье Алешка со всеми живыми существами мгновенно находит общий язык. Его даже змеи слушаются.
Алешка смело откинул дверцу.
Раздался еще какой-то непонятный звук, и появилось в нашей квартире очаровательное существо. Щенок. Толстые лохматые лапы, одно ухо – торчком, другое – еще лежачее. Помахивающий хвостик. И веселые глаза.
Щенок осмотрелся, наклоняя лобастую голову то к одному плечу, то к другому, решил, что мы заслуживаем его доверия, присел и сделал на полу лужу. Поздоровался, значит.
– Очень вежливо, – сердито сказала мама и сошла со своего пьедестала на пол. – Очень остроумно.
Щенок подскочил от радости, схватил мамин сапог из-под вешалки и зачем-то потащил его в кухню. Мама бросилась за ним. Мы – тоже, спасать сапог. Но немного опоздали – щенок уже успел не только засунуть сапог за плиту, но и сам там прочно застрял.
Алешка вытащил щенка, а я – сапог, лыжной палкой. В это время Алешка упустил щенка, и второй сапог уже оказался под тахтой в нашей комнате.
Мама схватила трубку телефона и позвонила папе на мобильник. Мы с Алешкой тут же схватились за параллельный аппарат. Подслушивать.
– Отец! – воскликнула мама. – Ты в своем уме? У тебя крыша поехала? У тебя все дома?
Папа все покорно выслушал. А потом сказал:
– А что делать? Это подарок от полицейского управления города Берлина.
– Хорош подарочек! Ты знаешь, что он сейчас делает? Этот подарок?
Щенок в это время, упершись в пол всеми лапами, пятился рыча и пытался сдернуть с маминой ноги тапочек.
– Это не он, – сказал папа. – Это она, Грета. Очень породистая овчарка, с прекрасной родословной.
– А кто эту родословную будет кормить? Кто будет за ней подтирать лужи? Ты об этом подумал? – Тут мама стала говорить назидательно: – С собакой, отец, нужно еще и гулять, делать ей всякие прививки, о ней надо заботиться, ее надо воспитывать. Кто это будет делать? Твоя жена? Мать твоих детей?
– Ну… Я думал, дети моей жены.
– Дети? – Мама даже подпрыгнула немного. От возмущения. – Твои дети, между прочим, две чайные чашки за собой не могут вымыть, не то что лужи на полу.
Мы с Алешкой обменялись недоуменными взглядами. Какие там от нас на полу лужи? И чьи мы все-таки дети – его жены или нашей мамы?
– Зачем ты ее привез? – шумела мама в трубку.
– А куда же мне ее девать?
– В питомник бы отдал. Раз уж она такая породистая.
Папа виновато вздохнул:
– Не смог… Мне ее жалко. Она ведь сирота. Ее отец, полицейский пес Грей, погиб при исполнении своих служебных обязанностей.
– Сирота… – проговорила мама. – Сиротка… Ладно, отец, мне некогда. Собачку покормить надо.
И мама тут же взялась за дело. Сначала она приласкала щенка, и он игриво тяпнул ее за палец крохотными острыми зубками. Мама засмеялась и пошла на кухню. Грета, переваливаясь, забрасывая ушки туда-сюда, как-то бочком, радостно и доверчиво затрусила за ней.
– Суп будешь? – спросила ее мама.
Грета села напротив нее, склонила голову, будто спрашивала: а какой суп?
– Хороший, – сказала мама. – Куриный. И не на кубиках. На живой курице.
Грета подпрыгнула от радости, будто все поняла. И «живая» курица ее любимая пища. С самого раннего детства.
Мама сняла с сушилки свою любимую красную миску, наполнила ее супом до краев.
Грета лакала его так яростно, словно не ела со дня своего рождения. Ее брюшко угрожающе раздувалось прямо у нас на глазах. Как воздушный шар. Того и гляди лопнет.
Долакала, вылизала миску, подняла мордашку, облизнулась.
– Бедная девочка, – сказала мама. – Еще хочешь? – И налила ей добавку.
Бедная девочка и со второй миской управилась в два счета. Мама вздохнула:
– Отец, наверное, не кормил ее в дороге.
Грета тем временем плюхнулась на бок и мгновенно уснула, мордочка – в миске.
– Тихо, – сказала нам мама. – Нужно устроить ее поудобнее.
Она осторожно взяла Грету на руки, прямо как ребенка, и унесла в комнату.
Когда мама вернулась, мы молча сидели за столом. И вопросительно на нее смотрели.
– Я уложила ее в кресло, – шепотом сообщила мама, – и накрыла пледом.
А мы на нее молча смотрели. Мама приподняла крышку суповой кастрюли, заглянула в нее и смутилась.
– Ну, хотите яичницу пожарю? Надо же было ее накормить. Она с дороги…
– Сирота, – поддержал Алешка. – А нас можно не кормить. Мы, слава богу, не сироты.
– Не кричи, – сказал я. – Собачку разбудишь.
– Вы бессердечные мальчишки, – обиделась мама. – Вам жалко для такой крохи тарелки супа.
– Кастрюльки, – уточнил Алешка.
– А ты бы лучше лужу в прихожей вытер.
Почему вытереть в прихожей лужу лучше, чем пообедать, мы так и не поняли.
Папа вернулся вечером. Грета уже освоилась, выспалась, съела нашу яичницу и запила ее молоком. Когда папа позвонил в дверь, она помчалась в прихожую и звонко затявкала. А когда узнала папу, то бросилась его обнимать, подпрыгивая и визжа от счастья.
– Я договорился, – сказал папа, переобуваясь. – Отдай тапочку… Ее возьмут в наш питомник. Еще и заплатят за нее.
– Друзей не продают, – сказала мама.
– Когда это вы успели подружиться? – Папа выпрямился во весь рост.
– Тысячу лет назад, – сказал Алешка. – Ты что, не знал?
Папа все понял и, похоже, остался доволен. Но произнес:
– Собака в доме – это серьезно. Это ответственность.
– Справимся, – сказала мама. – Я ее буду кормить, Лешка – лужи вытирать, Димка – гулять и воспитывать.
– А я? – спросил папа.
– А ты свое дело уже сделал, – отрезала мама. И не понять – сердится она на него или не очень.
Грета осталась у нас. И нас стало пятеро.
Мама сразу сказала, что в семье появился еще один ребенок. Причем озорной, любопытный, шустрый.
Сначала мы все на Гретку то удивлялись, то обижались, то сердились. Она ворвалась в наш дом, как маленький, но очень вредный ураган. Грета трепала нашу обувь, она несколько раз перекусила телефонный провод. Причем два раза, когда папа разговаривал с министром внутренних дел по очень важным государственным вопросам. Она вдрызг разметала веник и так яростно облаивала включенный пылесос, что наша вредная соседка стучала нам в стену своими каблуками. Грета, когда мама пригласила в гости свою любимую подругу, сдернула со стола скатерть со всем, что на ней было. И пока мама собирала осколки чашек, успела съесть мамин торт. Но за это (за торт) никто на нее не рассердился. У нашей мамы очень много достоинств, но вот когда она вдруг задумает что-нибудь испечь… Папа, когда узнал, что Гретка слопала торт, так прямо и сказал, с облегчением: «Ну вот, можно и домой ехать».
И – самое удивительное – никто на Грету за все эти фокусы не сердился. Не то что на нас. Попробовал бы я перекусить телефонный провод. Или бы Алешка обругал пылесос и сдернул со стола скатерть. А если бы я погрыз папин башмак? Или Алешка обглодал бы веник? Страшно подумать!
Но на Грету никто не сердился. Она все это делала с такой ясной и веселой мордочкой, будто говорила: «Как же скучно вы без меня жили! Ну, ничего, теперь вы скучать не будете!»
И мы ее полюбили. И она всех нас полюбила. И вошла в нашу «стаю» как ее полноправная семейная единица. Даже, пожалуй, как единица с большими, чем у всех остальных, правами.
Иногда в холодильнике не было молока, иногда мы не успевали купить к ужину хлеб, иногда мама забывала что-нибудь нам сготовить. Но никогда она не забывала сварить Грете вкусную кашу с обрезками. И с овощами.
– Она еще маленькая, – объясняла мама. – Она растет. Ей нужны апельсины, углеводы и витамины.
– А нам углеводы не нужны? – ревниво спрашивал Алешка. Но никогда не забывал тайком выбрать из своей тарелки лакомый кусочек для Греты.
Иногда, очень редко, папа приходил с работы не очень поздно. И тогда его кресло у телевизора никто не имел права занимать. Телевизор мы, конечно, не смотрели, а обменивались новостями и обсуждали события, произошедшие за день. Кто какие оценки получил, кого вызвали в школу – папу или маму, насколько выросли цены в магазинах и на рынке, когда папе дадут отпуск. Или зарплату.
Так вот в это приятное вечернее время папино кресло обычно бывало занято. Грета с первого дня, когда мама уложила ее в это кресло и укрыла пледом, почему-то решила, что оно вместе с пледом принадлежит ей.
– Да сгони ты ее, – советовал папе Алешка.
– Как же… Это же не кошка… Да я бы и кошку не согнал…
Если кто-нибудь из нас успевал сесть в кресло раньше Греты, она тут же начинала неистово дергать нас за штанину. И всегда добивалась своего.
И если я, например, упрямился, мама сразу наводила порядок:
– Справился? Ты бы лучше посуду помыл.
Где-то через месяц Грета разобралась во всех наших отношениях и четко определила свое место в «стае». Папа – главарь, которого надо слушаться беспрекословно. Хоть он и редко бывает дома. Мама – старшая подружка, которая накормит, приласкает и защитит в случае необходимости от других обитателей квартиры. Нередко бывало так: натворит что-то Грета, например, сбросит телефон со столика, и я начну ей делать выговор, она тут же жалобно заскулит и бежит жаловаться маме. Мама сразу встает на ее защиту.
– Справился? Она же маленькая! – и принимается меня воспитывать всякими словами. – А ты помнишь, как в трехлетнем возрасте опрокинул на себя телевизор? Тебе кто-нибудь хоть слово тогда сказал? Тебя все жалели!
А Грета, спрятавшись за ее спину, ехидно выглядывает и будто говорит всем своим видом: «Ага, так тебе и надо!» А сама прикидывает, как бы и ей попробовать опрокинуть телевизор, чтобы ее тоже все пожалели.
И после такой разборки мама садится за телефон и начинает с восторгом сообщать своей подруге Дине Васильевне:
– Динка! Это такое чудо! Она сегодня такую лужу напрудила! Как взрослая! Приходи, посмотришь!
Кого посмотришь? Грету или ее лужу?
В общем, я для Греты – «прогульщик». Я обязан выводить ее на улицу, чтобы она сделала там свои делишки. Я обязан поиграть с ней и, конечно, выручить в трудную минуту или в минуту опасности.
А Лешку она сразу определила своим «щенком». У него в отношении Греты не было никаких обязанностей, а у Греты в отношении «щенка» – были. Она защищала его и воспитывала. Хотя сама была еще крохой.
Однажды, когда мы гуляли втроем возле школы, Алешка вдруг начал взбираться по пожарной лестнице. Грета безумно взволновалась. Скакала, лаяла и успела ухватить его за штанину и стащить вниз. И оттрепала его за куртку.
Лешка на нее обиделся:
– Она меня не любит.
Папа, когда об этом узнал, объяснил:
– Она тебя больше всех любит. Она чувствует за тебя ответственность. Считает тебя своим щенком. За которым нужен глаз да глаз.
– Щенком? – возмутился Алешка. – Я щенок?
– Только для нее, – успокоил его папа. – Для всех остальных – ты маленький и вредный хулиган.
А потом настало лето, и мы поехали на дачу.
Когда мы солнечным днем вышли из машины возле своего дачного дома, Гретка принялась от восторга скакать по траве, как весенний козленок.
– Телячья радость, – сказал папа.
– Детский восторг, – сказала мама.
И в таком восторге Гретка пребывала все лето. Она гонялась за птицами, находила и облаивала ежиков, самозабвенно купалась в пруду, подружилась со всеми окрестными собаками. Один соседский кобелек Шарик даже приносил ей свои игрушки – пустые бутылки из-под минералки, мячики и резинового слоника с отгрызенным хоботом. Это было, конечно, очень трогательно. Только вот приносил он ей игрушки, складывал под нашим окном и звонко лаял, вызывая Гретку на улицу… часов в пять утра.
Были, конечно, и другие проблемы. Несколько раз за лето Гретка пропадала – терялась, исчезала. В первый раз мы обегали весь поселок и всех расспрашивали, не видал ли кто нашу собаку? И все в один голос отвечали:
– Красненькая такая? Веселая? Только что была здесь. Во-он туда побежала. С нашим Шустриком.
И мы с Алешкой опять мчались «по следу». И бегали так почти весь день. А когда, усталые и расстроенные, вернулись домой… Грета встретила нас веселым лаем. Оказывается, все это время она спокойно проспала… в печке.
Печь мы, конечно, летом не топили, но как Гретка туда забралась да еще и прикрыла за собой дверцу, это осталось навсегда ее тайной.
А однажды, когда мы с Алешкой готовили в комнате удочки, мы услышали в сенях какие-то загадочные гулкие удары. Мы даже сначала испугались. А когда выскочили в сени, испугались еще больше. По сеням бродило какое-то небольшое чудище – наполовину собака, наполовину мамина лейка.
Оказывается, Гретке зачем-то понадобилось залезть в лейку. Влезла туда только голова и застряла, вылезти не смогла – мешала ей ручка. И Гретка бродила по сеням, стукаясь лейкой в стены, на ощупь отыскивая вход в комнату. А когда мы появились на пороге, она обрадованно тявкнула – будто кто-то сильно кашлянул в железной бочке.
Но не успели мы вытащить Гретку из лейки, как она тут же застряла под тахтой: не учла, что за это время уже подросла, и самостоятельно вылезти не сумела. И стала скулить, звать на помощь.
Алешка просунулся под тахту, перевернул Гретку на бок и вытащил ее за задние лапы. Она облизала его в благодарность и чуть было опять не исчезла в печке.
– Ладно, – сказал я, – лейку мы спрячем, а куда печку денем?
– Замок на дверцу повесим, – предложил Алешка.
– И сигнализацию установим, – подхватил я.
Но тут пришла с огорода мама и, не разбираясь, кто прав, кто виноват, набросилась на нас:
– Распустились! Это вам не игрушка! Это вам живое существо! Зачем вы ей печку на голову напялили? Зачем вы ее в лейку засунули? Бедная девочка.
«Бедная девочка» в это время вертелась вокруг мамы и всем своим видом показывала, какая она была несчастная в печке с лейкой на голове.
– Она сама, – сказал Алешка. – Ей так нравится. А у тебя, между прочим, еще и дети есть.
– Дети? – удивилась мама. – Разбойники! – Тут она поняла, что немного преувеличила, и миролюбиво добавила: – Дети уже большие, а собачка еще маленькая. Вот когда вы были маленькие…
Можно подумать, когда мы были маленькие, то напяливали на голову лейки и прятались в печке. Хотя, если хорошо припомнить… Я, когда был маленький, вляпался обеими ногами в кастрюлю с тестом, а Лешка сел в кастрюлю с супом. Она стояла на балконе, у нас тогда холодильник испортился. Потому что мы его немного опрокинули. Набок.
Но все равно нам тогда здорово попало. А Греткой, что бы она ни натворила, мама только восхищается. Или тревожится:
– Ах, она погрызла мои единственные выходные туфли! Значит, девочке не хватает для нормального развития необходимых микроэлементов. – И мама, позабыв про обед на плите, мчалась в ветаптеку доставать необходимые микроэлементы. И всякие собачьи витамины. Захватив при этом туфли на помойку: – Сама виновата, за обувью надо следить.
В общем, наша Грета становилась в семье все главней и главней. И мама в ней души не чаяла. И все время восхищалась.
Как-то мы вернулись с ранней утренней рыбалки и завалились поспать, потому что встали очень рано. Едва мы успели задремать, как к нам в комнату влетела мама и громким шепотом разбудила нас:
– Скорей! Это такая прелесть! Только не шумите, а то спугнете!
Продирая глаза, мы вышли на крыльцо. Эта «прелесть» ходила по участку и «трепетно и нежно» нюхала мамины цветы. А потом пошла вдоль клубничных грядок и стала лакомиться клубникой, выбирая самую крупную и спелую.
Алешка зевнул и проворчал:
– Я бы попробовал… Без спроса…
А мама все приговаривала:
– Кушай, деточка, кушай. Не все же ягодки этим обормотам и разбойникам.
Но уже этим летом Гретка стала показывать свои будущие способности. Заложенные в ней ее далекими и близкими предками. И здорово нас удивила.
Она очень любила гулять с нами в поле. Там всегда столько интересного! А когда она увидела стадо коров, то пришла в дикий восторг: «Какие большие собаки! Да еще с рогами! Вот бы с ними поиграть!»
И она бросилась к стаду. Мы сначала испугались, но пастух Коля сказал:
– Ничё! Не боись! Это же овчарка.
И как раз в это время от стада отделились несколько коров и деловито направились к лесу.
– Как собачку зовут? – спросил нас Коля. – Грета? Вот и хорошо. – И он громко свистнул и крикнул: – Грета! Гони их! Гони!
Удивительно, но Гретка его поняла. Она рванулась за коровами, отсекла их от леса и погнала в стадо. И коровы ее прекрасно поняли и послушно потрюхали обратно. А если какая-нибудь отбивалась в сторону, Гретка тут же забегала сзади и громким лаем наводила порядок.
– Это же овчарка, – говорил Коля, закуривая. – У ней это в крови, она свое дело знает. Не продашь, а?
– Вот еще! – фыркнул Алешка. – Друзей не продают.
– Это верно, – согласился Коля.
А мы еще не знали, что этот Греткин талант очень скоро пригодится в опасную для всех нас минуту…
Вот так и шло время. Грета взрослела. Научилась проситься на улицу по своим делам. Научилась лаять басом, правда, иногда еще срывалась на визгливый щенячий брех. Она оставалась все такой же веселой и дружелюбной, но в ее поведении появились новые черты. Недоверие к посторонним и настороженность: не грозит ли кому-нибудь из нас какая-нибудь, с ее точки зрения, опасность?
Однажды вечером, когда папа переодевался, придя с работы, и достал из-под мышки пистолет, чтобы положить его в сейф, Грета без звука и предупреждения сделала прыжок и попыталась схватить его руку.
– Молодец! – похвалил ее папа. – У тебя хорошая наследственность. Но тебя уже пора обучать.
И мы записались в клуб служебного собаководства. На первом же занятии старший инструктор дядя Сережа раздал нам тоненькие книжицы. Это были пособия для владельцев собак.
– Внимательно изучите, – сказал он, – и следуйте изложенным там указаниям. В них подробно расписаны все домашние задания.
Алешка сразу же отобрал у меня это пособие и стал его «внимательно изучать».
На первой странице он улыбнулся – там был нарисован разлапистый вислоухий щенок. На второй странице Алешка нахмурился и хмыкнул. Там было написано: «Воспитание щенка – это выработка у него навыков и привычек, полезных для хозяина». На третьей странице хихикнул и закрыл книгу.
– Ты чего? – спросил я.
– Фигня, Дим, – небрежно ответил он и прочитал вслух: – «Нельзя давать собаке кличку по человеческому имени». Глупости какие.
– Ты у нас больно умный!
– Да уж умнее этого… как его? – он взглянул на обложку. – С. Белявского.
(Кстати, С. Белявский, как мы узнали много позже, и был наш старший инструктор Сережа, собственный пес которого носил очень «собачью» кличку – Мишка.)
– Да ладно тебе!
– А ты дальше еще прочитай.
– «Кличка у собаки должна быть краткой и выразительной. Например: Лада, Ада, Дик, Дина».
Мне стало смешно. Действительно, прямо не человечьи, а собачьи имена. А Лешка добавил:
– Выходит, Дим, у маминой лучшей подруги Дины Васильевны – не имя, а собачья кличка?
– Ты только не вздумай ей об этом сказать, – предупредил я.
– Расстроится? – хихикнул он.
– Загордится, – хихикнул я.
На собачью площадку заниматься с Гретой пришлось ходить, конечно, мне.
Папе некогда, мама не может лазить по высоким шатким лестницам и прыгать через барьер и канаву, а Лешку вообще на собачью площадку брать нельзя. Потому что в этом случае Грета не столько занимается, сколько внимательно и настороженно наблюдает за Алешкой. Чтобы никто его не обидел и чтобы он сам что-нибудь недозволенное или опасное для него не натворил.
И не дай бог, чтобы кто-нибудь из Греткиных друзей вдруг тявкнул бы на Алешку. Тут уж дружбы нет. Как-то один раз приятная псина Юта поставила Алешке лапы на грудь и хотела лизнуть его в лицо. Грета расценила эти действия как нападение и оттрепала Юту от души. И с тех пор относилась к ней строго и с недоверием. Поэтому мы ходим на площадку только вдвоем.
Грета эти занятия очень любит. Особенно – барьер. Она у нас вообще прыгучая, с раннего детства. Только если раньше она подпрыгивала от восторга, то теперь прыгает с удовольствием, ради самого прыжка – преодоления препятствия. Старший инструктор дядя Сережа всем собакам ставит Грету в пример:
– Это не овчарка, это просто кенгуру! Учитесь!
А началось все это, когда мы в первый раз вывели Грету из дома на прогулку. Она с изумлением огляделась. Она и не догадывалась, что кроме ее родного дома существует еще один огромный мир! И она восторженно подпрыгнула на месте всеми четырьмя лапами: «Какое счастье!»
Так и началось. Что бы ни встретилось ей на пути, все вызывало у нее радость, изумление, восторг и прыжок на месте. «Ах! Пивная банка! Какая красивая! Ах! Птичка на ветке! Ах! Тетка с сумкой!»
Мама про нее сказала:
– Какое счастливое создание! Она умеет радоваться любому пустяку! Вот так и надо жить! Учитесь!
Опять – учитесь. Только и слышишь. От родителей, от учителей. А теперь еще и от собственной собаки. Хотя, если задуматься, нам всем есть чему у собак поучиться. Любви, преданности, бесстрашию. Я даже за собой заметил: чем дольше Грета у нас живет, тем критичнее я к себе отношусь. Какой-то живой пример перед глазами.
Вот так мы и живем. Мама, папа, дети и собака. И дальше жили бы спокойно и безмятежно. Если бы не собака. Точнее, если бы не уроды. И негодяи.
Но в то время об их существовании мы не догадывались. И первым тревожным признаком стала пропажа милейшего добермана Лорда…