Глава 1 Кровь и терновник

Солнце неумолимо жгло сквозь дыры в ветхой ткани, натянутой прямо у меня над головой. Обжигающие стрелы лучей били сквозь пыльный сумрак. Уже придя в сознание, я минут пять лежал неподвижно, пытаясь осознать, что собственно со мной произошло, и прислушивался к не стихающему в голове колокольному звону.

Помню, был взрыв, а потом белый свет, какие-то символы, искры и радуга. Хотя, может, никакой радуги и не было. Да какая собственно разница. Главное, что я жив и относительно здоров. Впрочем, хорошего в этом было мало.

Я попытался пошевелиться, почувствовав, наконец, верёвки, стягивающие запястья. Перекатился на бок, в тень, подальше от жгучих лучей сирийского солнца.

Хреново. Похоже, что пленившие меня боевики забрали оружие, бронник и всю мою одежду, не оставив даже трусов. Валяться связанным, в чём мать родила, на грубо обработанных деревянных досках было неприятно. Но логику местных понять несложно. Голому человеку не выжить ни в пустыне, ни в горах, ни в степи. Так что пленник десять раз подумает, бежать ли ему, чтобы принять мучительную смерть от палящего зноя и жажды, или погибнуть от ночного холода, а как альтернатива – скорый на расправу приговор псевдошариатского суда террористов. Хотя итог, в принципе, один. И там и там – смерть.

Я глубоко вздохнул, закрывая глаза. Когда я очнулся, у меня болела каждая клеточка тела. Что вообще-то немудрено для человека, словившего снаряд из противотанкового ракетного комплекса. Кажись, это был М67, производства наших заклятых друзей, а может быть, что-то более экзотическое типа Granatgevär m/48 Carl Gustaf. Неважно… Непонятно только, как я жив-то остался. И ещё, что удивительно, кажется, я совсем не пострадал.

Несмотря на постоянный гул в голове, сейчас я слышал и шум ветра, и близкие крики, и дикие вопли, сопровождаемые стуком металла о металл. Поди, накурились дури и празднуют. Не часто им удаётся подловить русских морпехов, да ещё и взять живого пленника. Пляшут вон, кинжалами звенят. Как были дикарями, так и не изменились за последнюю тысячу лет. И тем обиднее было оказаться тем, кому довелось попасть к ним в плен.

Неужели меня тоже «угостили» чем-нибудь этаким? Чтобы в будущем был посговорчивее и не дёргался, когда будут резать горло? Да не похоже. Несмотря на то что только что меня буквально крутило от боли, с каждой минутой и вздохом мне становилось легче. Во рту нарастал неприятный медный привкус, но ломота отступала, оставляя за собой лёгкую слабость. Лишь продолжало сильно саднить кожу в стянутых верёвками местах. На удивление, других физических повреждений вроде бы не было. Даже пальцы остались целы и довольно быстро обрели подвижность, хоть по кончикам и бегали электрические иголочки.

А вот связали меня как-то странно. Руки были перемотаны грубой ворсистой верёвкой перед грудью, с нахлёстом петли, уходящей на шею. Ноги…

Я напряг пресс и сел. Вокруг щиколоток находилось что-то вроде простеньких деревянных колодок, с длинными губками и намотанной на них верёвкой. Ну да – дёшево и сердито. Такими, наверное, ещё при Саладине пользовались. Тот, кстати, вроде бы был курдом… Уж лучше бы местные, как он: против отмороженных исламистов сражались да науки развивали, стали бы цивилизованными людьми, а не дикими абреками.

Я попытался усесться удобнее. Колодки гулко стукнули о деревянный пол.

Похоже, что я находился в какой-то арбе на одной ослиной тяге. Неужели у террористов закончились джипы? Или это очередная местная поделка – «шахид-мобиль» из натуральных материалов? Ну – чтобы ещё больше приблизиться к идеологически верному варианту транспорта.

Была ли то телега или кузов тюнингованного деревом внедорожника, я был здесь не единственным и даже не основным грузом. Мешки из грубой ткани занимали почти всё свободное пространство. А за ними валялись какие-то тряпки, образуя неаккуратные кучи. От этой ветоши при каждом моём движении взмывали облака пыли, забивавшиеся в нос и горло, заставляющие слезиться глаза.

Закашлявшись и сплюнув вязкую, тугую слюну, я вновь перевернулся на спину и уставился в потолок. Надо мной, на высоких рёбрах каркаса, был натянут дырявый тряпичный тент грубой работы. Это был не брезент, а настоящая домотканая ткань. Кажется, когда-то она была белой, но пустыня не терпит подобных цветов, быстро перекрашивая их в разнообразные оттенки жёлтого и охристого. Отчего-то мне вспомнились фургоны американских колонистов времён покорения фронтира, хотя скорее это была обыкновенная повозка цыганского табора.

Подтянув ноги к груди, я попытался дотянуться пальцами до неаккуратного узла, стягивающего колодки, и тут же почувствовал, как горло сдавила петля, оказавшаяся натуральной удавкой, скрученной так, что под кадык впивался до того не ощущаемый крупный узел. Прямо настоящая гаррота. Но я никогда не слышал, чтобы арабские джихадисты увлекались историческими реконструкциями. Хотя, судя по антуражу, это, похоже, какая-то местная специфика.

Может быть, я попал к остаткам рассеянных по Сирии боевиков-туркаманов? Те вроде совсем дикими были. Хотя откуда им взяться на границе с Иорданией? Или ещё к какой-нибудь мелкой, окончательно спятившей на почве религии группе сектантов.

Но, что бы я ни думал, смотали меня вполне грамотно. Я мог шевелиться, даже попробовать встать, но при любом движении рук верёвка немедленно пережимала мне шею.

Плохо. Значит, для начала мне нужно было заняться именно стягивающими запястья путами. Подтянуть их ко рту и попробовать перегрызть зубами не получилось. Под мышками на манер оперативной кобуры была протянута ещё одна петля, и похоже, что давящий на горло узел был общим для обеих верёвок.

Странно всё это. Не знаю, для чего было так заморачиваться, ведь проще всего смотать кисти за спиной. Нет – я, конечно, человек просвещённый и даже в курсе, что в древней Японии существовала целая школа связывания пленников, позволяющая превратить человека в живой аналог копчёного окорока с затейливой оплёткой. В каждом втором аниме показывают нечто подобное. Но здесь было что-то другое.

Сложная с виду спутка казалась довольно странной и, возможно, являлась домашней заготовкой какого-нибудь Саида, привыкшего вязать подобным образом местных баранов. Хотя зачем арабу душить бедных бяшек – оставалось для меня тайной.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, я выдохнул его, затем повторил ещё пару раз, пытаясь прочувствовать пределы натяжения, слегка вывернул плечо и резко просунул один из локтей между перекрещивающимися верёвками на груди. Петля немедленно сдавила мне горло, но дело уже было сделано. Освободить второй локоть оказалось значительно проще, а уже через пару минут, развязав, наконец, нашейный узел, я разминал затекшие запястья. Снять с ног колодки оказалось вообще плёвым делом.

Повозку тряхнуло. Затем ещё разок, и рядом с её бортом кто-то истошно заверещал. По ткани тента расплылась длинная красная полоса, словно кто-то брызнул на неё томатным соком или вишнёвым вареньем. Вот только сомневался я, что террорюги, насмотревшись американских комедий, кидались друг в друга пирогами и обливались сладким нектаром.

Крики, стенания и вопли недвусмысленно намекали на то – что это совсем не гуляния по случаю удачной поимки пленников. Либо праздник внезапно перестал быть таковым.

Там, за пределами повозки, кто-то кого-то активно резал. Вот только как-то непривычно при этом выглядело полное отсутствие криков «Аллах Акбар» и дикой пальбы из автоматического оружия. Я не такой уж большой знаток арабского языка, но за время моей службы в Сирии я успел изучить краткий разговорник, да и с местными общался немало.

Так вот из того, что кричали за тряпичными стенами фургона боевики неизвестной принадлежности, я не понимал ни слова.

– ! ! – рокотали чьи-то лужёные глотки. – !

Звуки языка, грубого, но звонкого, словно лязг металла, не рождал во мне никакого отклика. Можно было с уверенностью сказать, что он не принадлежал к семитской ветви афразийской семьи, и я не слышал его даже на лингвистических брифингах. Так что определить, к кому собственно я попал в руки – затруднялся.

– ! – визгливый крик женоподобного голоса поддержали восторженным визгом. – !

Ещё один странный говорок. Чем-то похожий на первый, впрочем, также незнакомый.

– Min mage! Guts! Ah-ah-ah-ah-ah! De har dödat mig! Dödade! – надрывался кто-то недалеко от повозки, перемежая непонятные грубые слова со стонами, полными непереносимой боли.

О, а это что-то более привычное, гыкающий славянский выговор, и слова очень похожие на один из скандинавских языков. Неужели наёмники.

Резко тряхнув грубую ткань купола, его, с хлопком, прошила длинная стрела. И в этот момент на меня в очередной раз накатило. Словно бы в замедленной съёмке, я смотрел на приближающийся ко мне, танцующий в полёте снаряд, поднял на автомате руку и, ещё не понимая, что собственно делаю – отбил его ладонью, словно надоедливую муху.

Стрела странно взвизгнула, время вернуло свой привычный бег и, пронесясь мимо с глухим звуком, воткнулась в один из стоящих у бортика мешков. Она пробила его почти насквозь, так что снаружи осталось торчать только зеленоватое оперение, видимо, позаимствованное у какого-то попугая. Из образовавшейся дыры посыпалось нечто похожее на синюю фасоль. Я даже не успел испугаться – только как-то отстранённо подумал, что только что в очередной раз оправдал свой довольно двусмысленный позывной.

Что у них там творится-то? На боевиков напали совсем уж дикие кочевники? Или действительно террористы дореконструировали Халифат до настоящего средневековья? Надо бы валить от моих радушных хозяев, а то что-то я здесь засиделся. Пофигу мороз, что я голый. Как-нибудь выкручусь. Положусь на добровольно принудительную помощь всё того же пресловутого Саида. Боевики порою очень беспечны, а я умею просить. К тому же альтернатива подобному авантюрному плану – превратиться в подушечку для стрел или быть зарезанным на камеру в каком-нибудь из съёмочных павильонов далёкого Эль-Рияда.

Я ещё раз огляделся. В первую очередь стоило разжиться чем-нибудь, что можно использовать в качестве оружия. На первый взгляд, выбор у меня небольшой – тряпки, мешки с синими бобами и какой-то вообще не стоящий упоминания мусор.

Ещё несколько стрел, добавив дырок в ткани фургона, унеслись в неведомые дали. Пригибаясь, чтобы не поймать очередной подарочек, ведь как я знал, ещё пару минут на спасительную силу можно было не рассчитывать, я пробрался вглубь повозки. Спрятавшись за мешками, принялся рыться в сумраке фургона среди пахучих грязных тряпок, в поисках чего-нибудь пригодного для нанесения тяжких телесных повреждений.

Ткань, похоже, была то ли от натяжного шатра, то ли палатки местной выделки, однако мои надежды на то, что среди них мог затеряться нож или, ещё лучше, топор – не оправдались. Вернувшись в конец телеги, я ухватился за древко застрявшей в мешке стрелы и потянул её на себя.

Не фонтан, конечно, но всё лучше, чем голые руки при полностью обнажённых чреслах. Зубчатый наконечник зацепился за что-то внутри, и я, не желая долго возиться, просто рванул древко на себя, распарывая и без того хлипкую старую ткань. Мешок свалился мне под ноги, и сухие бобовые с тихим шуршанием пролились на дно повозки. Я чертыхнулся сквозь зубы, переступая с ноги на ногу и морщась от пахучей голубоватой пыли.

Осмотрев стрелу, я крякнул с досады. Наконечник слетел и остался где-то в мешке. В моих руках был обычный прутик с расщепленным кончиком. Наверное, хороший был снаряд – но теперь совершенно бесполезный. Разве что в глаз кому-нибудь ткнуть, изображая из себя эльфа Леголаса.

А – ладно! Может, и пригодится. Отложив в стрелу в сторону, я принялся осматривать бортик на предмет возможности оторвать от него доску и в этот момент увидел за упавшим мешком острые концы деревянных колышков. Ну, естественно! Если есть палатки – значит, должны быть крепёжные элементы.

В результате недолгих поисков я стал обладателем целой связки жердей разной длины. Если бы я был Мистером Ти или Стивеном Сигалом, то, объединив их с древком стрелы, мог бы получить РПГ-7 или нечто подобное. Но, к сожалению, я такими навыками не обладал, а сделать из этого барахла исправный лук сумела бы только какая-нибудь голимая «Рэмба».

Хотя, если подумать… Там, где есть палатки и колья – должен быть и инструмент. Поэтому я стал методично отваливать в сторону мешки и, наконец, нашёл то, что мне было нужно. Большая полутораметровая киянка с бойком из круглой чушки, обмотанной крашеным зелёным ремнём. Взмахнув пару раз новообретённым оружием и привыкая к весу взятого на вооружение бывшего стройинвентаря, я кровожадно улыбнулся.

Вот теперь можно было подумать над тем, что делать дальше. Укрывшись за мешками с фасолью, уже зарекомендовавшими себя как защита от случайных стрел, я проделал небольшую дырку в куполе фургона и аккуратно выглянул наружу.

Увиденное заставило меня сглотнуть вязкую слюну со стойким медным вкусом, исходящим, похоже, как раз от фасолевой пыли. Поморщиться, зажмуриться и вновь прильнуть к прорехе в ткани, серьёзно озаботившись собственным психическим здоровьем и новыми веяниями в среде арабских террористов.

Похоже, наши ВКС вбомбили-таки джихадистов в каменный век. Ну, или хотя бы в глубокое средневековье, ведь перед моими глазами раскинулась настоящая батальная сцена, увидеть которую можно было разве что на играх реконструкторов. Боевики, обряженные в самые настоящие латы, сражались друг с другом и с целой толпой злобных карликов. Настоящих фэнтезийных дворфов, которые также не гнушались лупить не только нормальных людей, но и себе подобных.

Впрочем, хаосом всё это выглядело только на первый взгляд. Понаблюдав из своего укрытия за вопящими, орущими и воющими мужчинами, мало похожими на суровых воинов джихада, я смог выделить две довольно чёткие стороны разгоревшегося вокруг моего фургона конфликта.

И там и там имелись как люди, так и карлики – вот только выглядели все они совершенно по-разному. Одни – натуральные берберы, в длинных светлых халатах, шароварах, намотанных на голову чалмах из разноцветных тряпок, скрывающих и лица, сражались совместно с похожими на цыган коротышками в ярких, броских рубахах. Их противники выглядели ещё более странно.

Бойцы в кожаной броне с многочисленными лямками, подтяжками и перевязями, на головах у которых красовались стальные салады немецкой работы прямиком из века этак пятнадцатого. И полуголые гномопанки, с цветными бородами, ирокезами, тонной пирсинга и яркими татуировками по всему обнажённому торсу.

Мать моя женщина! Крестоносцы опять с сарацинами сцепились за Гроб Господень, попутав Сирию с Израилем. Хотя Палестина, она тут, под боком. Привет тебе, средневековье, мадам, я ваш навеки!

И главное, вооружены все были кто чем, но ни одного автомата Калашникова или другого огнестрельного оружия я не увидел. Мечи, ножи, дубинки. Двуручные секиры и топорики со щитами. Какой-то безумный, монструозного вида сельхозинструмент в руках бритых коротышек-цыган.

Имелось что-то жутковатое в том, с какой яростью и ненавистью убивали друг друга эти странные люди. Кровь лилась рекой, но никто из сражающихся даже и не думал убегать. Наоборот, с каждым упавшим карликом и отлетевшим в сторону человеком свара разгоралась с новой силой.

Всё это было настолько сюрреалистично, что мне на секунду показалась абсурдной сама идея, что где-то в пяти километрах над нашими головами вполне может пролетать на сверхзвуке Су-35 или тем более ПАК-ФА. Тут казалось, уместнее появление дракона или какой-нибудь другой крылатой твари, и от этой мысли мне стало как-то не по себе.

Перебравшись в хвост телеги, к самому клапану, закрывающему зад фургона, я аккуратно оттянул его и резко отпрянул назад. Блин! Накаркал. Вот на хрена было про драконов-то вспоминать? Куда мне теперь валить?

Но секунда паники прошла, а атаки монстра так и не последовало, и я решился на вторую попытку. Снова приоткрыв ткань, я одним глазом выглянул наружу. На меня в упор смотрела морда. Нет… Мордаса… Рыло огромного уродливого мутанта, флегматично стоящего метрах в пяти от моей телеги и методично пережёвывающего что-то огромной пастью, полной вполне человеческих моляров.

Несколько мгновений мы смотрели друг другу в глаза, а затем чудовище отвернулось, привлечённое каким-то звуком. Я поспешил задёрнуть тряпичную преграду, в полном обалдении усевшись задом прямо на рассыпанную по полу фасоль.

Из состояния шока меня вывела громкая возня, донёсшаяся прямо из-за клапана.

– Snabbare! Snabbare! Dum jävel! – яростно шептал молодой мужской голос. – Slår du djur!

Глубоко вздохнув, я, оторвав свой голый зад с прилипшими к нему сушёными фасолинами, отряхнулся и, перехватив поудобнее киянку, вновь приподнял прикрывающую вход ткань.

Возле чернобыльского мутанта суетился бербер-сарацин в грязно-оранжевой чалме и, что-то приговаривая, тянул меланхоличного ужастика под уздцы в сторону придорожных зарослей. Я тихо свистнул.

– Мхла! Алей! Тхуела хуна! – выдавил я из себя некую фразу, запомненную мной из русско-арабского разговорника, которая, как мне казалось, значила: «Эй! Али! Подь суды!»

Не знаю, что там понял боевик, но он дёрнулся и медленно обернулся, а затем действительно подошёл к клапану, выставив перед собой свой ржавый мясницкий тесак, и аккуратно заглянул внутрь. Почти без замаха боёк киянки, тюкнул незадачливого «Али» по темечку.

Звякнул выпавший из обмякших пальцев нож. А вот самого сарацина я, ловко ухватив за шкирку, втянул в повозку. Отметив на ходу, что, похоже, одним террористом на земле стало меньше, занялся экспроприацией шмоток.

Чалма – мерзкая засаленная тряпка, жутко воняла. Халат предыдущий владелец, похоже, не снимал с самого рождения, а обмотки, служившие местным террористам обувью, можно было использовать как биологическое оружие. Но я терпел. Да и что мне собственно оставалось делать.

Во-первых, всё лучше, чем бегать по пустыне в стиле «ню», рискуя не только обгореть, но и заработать быстрый, гарантированный солнечный удар. К тому же желание сбросить эту пакость отбивали колючки кустов, похожих на обычный европейский терновник.

Веселье у странного каравана продолжалось, массовая резня набирала обороты, а потому я стремился свалить как можно дальше от разбушевавшихся «реконструкторов» в максимально короткие сроки. Не ровен час, та или иная сторона, добив последнего супостата, обратит внимание на исчезновение приза в виде русского морпеха.

Впрочем, не думаю, что эти товарищи вообще стали бы разбираться русский я там или американец. Непохоже, что и они сами они были арабами, у грохнутого мною боевика были вполне европейские черты лица. Возможно, то был рекрут, из какой-нибудь страны Евросоюза. А то и из самих Штатов. Вот только массовое использование карликов-неформалов, местные крестоносцы и мутанты – наводили меня на совсем уж дурные мысли.

Какая мне разница, кто они и откуда! Моя задача оказаться подальше от гостеприимных террористов, чтобы мамке и сестре не пришлось проливать слёзы, глядя в программе «Вести недели», как их Игорю очередной «Джихади Бобик» отрезает на камеру голову. А вот желания разбираться, кто прав, а кто виноват в сражении «сарацинов» и «крестоносцев», у меня не было.

Я резко остановился, буквально раздавленный мелькнувшей мыслью.

«Что ж ты за скотина-то, Нечаев!? А ещё русским морпехом себя называешь…» – пронеслось в голове, и от этого меня бросило в пот, а в висках застучали колокола.

Обернувшись на повозки-фургоны, запряжённые жутковатыми мутантами, размером с военный «Урал» каждый, я зло ощерился, вдыхая вонь грязных тряпок.

Сам-то я цел и невредим. Выбрался, выкарабкался и первым делом свинтить решил! Испугался, сдрейфил? О шкуре своей только и думаю… Вот я живой и со мной всё хорошо, а Батя, Вадик, Лёха, Толян и Петро и другие? Может быть, они по остальным повозкам распиханы? Их мамки и жёны пусть, значит, посмотрят на последнее интервью своих близких?

Шумно, со свистом, втянув в себя воздух, я перехватил киянку поближе к бойку. Оглянулся на спасительные заросли и, кивнув своим мыслям, скользнул обратно к каравану. Колючки, словно не желая отпускать меня, рвали халат, шипы оставляли длинные кровавые полосы на тыльных сторонах не защищённых тканью ладоней.

Прильнув к борту первого фургона в колонне, того, в котором похитители везли меня, я отдышался. Запряжённая в него жуткая зверюга, порождение сумрачного гения арабских селекционеров-вредителей, похоже, была мертва. Мутант лежал на животе, подогнув под себя короткие мощные копыта, высунув длинный сизый язык из своего почти человеческого рта.

Перебежав к следующей повозке, я рванул ткань купола и, не таясь, заглянул внутрь. Пусто – телега была забита какими-то вещами, но пленников в ней не наблюдалось. Так же как и в следующей, и ещё через одну.

Пару раз мне пришлось, упав на землю, забираться под днище, пропуская мимо себя конных лучников-крестоносцев. А у последней телеги так и вовсе кипела нешуточная схватка между воином с саблей и щитом в кожаной броне, сарацином и карликом-цыганом. А что самое поганое – последние двое увидели меня и разразились радостными криками.

Прошлось импровизировать. Киянка с размаху звонко щёлкнула по блестящему шлему резко обернувшегося ко мне «европейца», а потом почти сразу же приложила по лбу радостно вскинувшего руки коротышку. Его напарник что-то заорал, выставляя перед собой топор, но тут же умолк, с тихим хрустом приняв на висок тяжёлый боёк.

И снова телега оказалась пуста. На душе стало как-то грустно, тяготно – ведь это означало, что из всей группы выжил только я, а ребята остались там на перевале. Но тем не менее я чувствовал, что всё сделал правильно, и когда спустя пару секунд нырнул в терновник, на колючки и вонь чужих одежд я не обращал ровным счётом никакого внимания.

Оказалось, что полоса кустарника, от телег выглядящая непролазными зарослями, не очень-то и широкая. Похоже, это был язык, охватывающий поворот дороги, который я пересёк минут за пять. И лишь когда я снова вывалился на умятую колею тракта, исцарапанный и в порванной одежде, стало понятно, что крики и звон металла слышны не только со стороны оставленного мной каравана.

Видимо, пара повозок пытались сбежать, вырвавшись из засады. Проскочив поворот, хитрозадые возчики надеялись скрыться, покуда основную часть каравана грабят гномопанки со своими корешами. Но удача не была к ним благосклонна. Повозки догнали, не дав тем как следует оторваться.

Прямо передо мной, возле одного из фургонов боевики азартно соображали двое на четверых. Правда, если быть педантично точным, то защитников каравана, а ими, как я уже понял, были сарацины и цыгане, оставалось полтора против трёх с половиной из команды противника. И дело не в том, что один обороняющийся оказался лысым карликом в ярких одеждах попугайских цветов. Просто он был хорошенько располосован чем-то острым, как и один из крестоносцев, заимевший незапланированный природой разрез в животе и сейчас с упорством утопающего отползавший в сторону, подтягивая за собой волочащиеся по земле сизые внутренности.

Его обидчик, высокий и худощавый мужчина, с лицом смазливого красавца с огромными раскосыми глазами, скорее гламурный китайце-француз, чем араб, ловко отбивался саблей от троих наседающих на него бойцов. Возвышаясь над противниками почти на голову, он успевал даже иногда переходить в контратаки, но по тяжёлому дыханию было понятно, что долго так продолжаться не может.

За спиной что-то радостно жахнуло, обдав меня волной горячего воздуха. Мысль отступить и пересидеть действо в кустах отбили дикие крики, раздавшиеся с той стороны дороги. Да и царапины этого странного терновника зудели, прогоняя любое желание вновь соваться в эту придорожную растительность.

Получается, единственный путь к отступлению мне преграждали эти местные «косплейщики», с азартом пускавшие друг другу кровь средневековым оружием. И вот тут это зрелище полностью вывело меня из равновесия. Эти злобные буратины, которые заставляли трястись весь «цивилизованный» мир, словно бы насмехались надо мной, размахивая зубочистками.

Не так я представлял себе подобную встречу с воинами джихада. Ощутив самую настоящую волну разочарования, я покрепче перехватил свой молот и, уже сделав шаг вперёд, остановился.

Да что со мной не так-то! Веду себя как новобранец, впервые узнавший, что в армии сейчас нет дедовщины девяностых годов, и непонятно: то ли злиться, ведь на гражданке перед девочками спокойной службой особо не похвастаешься. То ли идти самому насаждать её, родимую, наплевав на то, что на каждом столбе висит телефон военного прокурора, а все бойцы при мобильниках!

Круто развернувшись, я дернулся было к кустикам, словно переволновавшийся пионер на первом свидании, но моим попыткам скрыться не суждено было сбыться. Один из крестоносцев, обернувшись на секунду, увидел меня и, видимо из соображений спортивного интереса, решил дать фору и так одолевающему их с приятелями французу.

С грозным гортанным рёвом: «Павирт Бхуми ке-ле Маро!», во всяком случае, именно так я понял его выкрик, он кинулся на меня, потрясая своей заточенной железякой. И, похоже, что если я хотел сохранить свою шкуру целой, следовало уделить ему самое пристальное внимание. Во всяком случае – он настаивал!

Пока противник вопил, взбивая дорожную пыль подкованными сапогами, я успел подготовиться. Всё же моему оружию требовался простор. К тому же здесь можно было сделать пару вещей, о которых не пишут в рыцарских романах.

Размахнувшись, как для удара по футбольному мячу, я шоркнул ногой по земле, запуская песок в оскаленную морду крестоносца. Но выросший в полупустыне воин прекрасно знал подобные уловки и не повёлся, ловко заслонил лицо предплечьем, оберегая глаза. Песок запорошил его кожаные одежды, и пару мелких камешков бессильно звякнули по стали наплечника. Однако на какую-то секунду я пропал из его поля зрения, и этого было вполне достаточно.

Как в молодости на тренировках, я крутанул деревянный молот над головой. Боёк радостно свистнул, нанося мощный боковой свинг. Разогнавшийся мужик, заметив опасность и не имея возможности уйти от удара, попытался поднырнуть под киянку, заодно выставляя что-то типа блока своей железякой. Дёрнулся влево, вправо, всем своим видом показывая, что готовится уйти в перекат.

Ах – если бы всё было так просто! Перехитривший сам себя боец, вместо того чтобы поваляться по земле, исполняя акробатические кульбиты, просто присел, резко выкинув вроде бы подготовленное под блокировку оружие вперёд, целясь остриём мне в незащищённый живот. Будто бы не знал, что молот это не меч, копьё и не алебарда, чуткие к пожеланиям владельца.

Всё, чего он добился – сам подставил свою голову под удар. Не дёргался бы, может быть, и принял бы боёк, а то и топорище, на руку или вообще защищённым плечом. Ведь бил-то я на уровне грудной клетки. Желание непременно попасть в голову подобным оружием наш инструктор отбивал у пацанов в первую очередь. Ведь нанести хороший удар в корпус гораздо легче, а эффект будет ничуть не хуже.

Киянка напрочь снесла мужику шлем, а самого его, закрутив словно Плющенко в кульбите, отшвырнула на пару метров. Прямо к терновым кустам на обочину дороги. Вылетевший из рук ятаган, бабочкой блеснув на солнце, улетел куда-то в заросли, оставив за собой лёгкое сожаление об отсутствии у меня нормального более-менее привычного оружия. Но искать его сейчас означало потерять время и темп, к тому же я сомневался, что османский клинок будет удобнее моего строительного инвентаря.

К тому же, судя по крикам, доносящимся от основного каравана, веселье там подходило к завершению, а значит, времени на поиски у меня просто не было. Нужно было немедленно убраться отсюда как можно дальше от этого проклятого места.

Я мягким, стелющимся шагом направился к основной группе боевиков-реконструкторов, увлечённо полосующих друг друга средневековым оружием. Здесь произошли некоторые изменения. В частности, высокий сарацин в чалме получил-таки пару порезов, что не могло не сказаться на ходе боя. Его уже припёрли к борту повозки, и он из последних сил отражал довольно слаженные атаки нападавших.

Крестоносцы же, наоборот, будто почуявшие кровь волки, усилили натиск. Мелькнула мысль подождать развязки, чтобы уменьшить количество возможных противников. Но с другой стороны, слишком много было непонятного вокруг, а чем больше у меня будет источников информации, тем более полную картину происходящего вокруг я смогу построить. А это означало, что мне нужен «язык», и при учёте, что вопли парней в шлемах я не понимал, у меня оставалась единственная кандидатура.

Двойка крестоносцев разошлась пошире, максимально усложняя жизнь сарацину. Было видно, что они настроены очень серьёзно и вот-вот готовы закончить концерт, нанизав китайце-француза на свои клинки. В мою сторону они даже не смотрели. Видимо, уверенные в победе своего товарища. А их жертва приняла меня за своего и старалась всеми силами не выдать моего присутствия.

Что ж! Мне это было только на руку.

Боёк киянки, после могучего замаха, приласкал шлем ближайшего бойца. От удара воина перекосило и швырнуло лицом на борт повозки, по которому он сполз на землю, оставляя за собой широкую кровавую полосу. Его напарник, увидев полёт товарища, разразился воплем про «Павирты» и «Бхуми», нанося мощный удар по своему текущему противнику и тут же поворачиваясь к источнику новой опасности, даже не проверив, попал он по смазливому или нет. Чем мгновенно воспользовался его противник, ловко полоснув отвлёкшегося врага по животу и тут же взрезав быстрым движением неприкрытое горло.

Он улыбнулся мне во все свои зубы, демонстрируя плод работы халифатских дантистов.

– Bra gjort! Låt oss gå… – произнёс он.

– Ага! Я такой! – ответил я, прописывая сарацину классический прямой в челюсть, после которого тот мешком рухнул на землю. – Но больше не обзывайся!