Стеклянную стену изнутри закрыли шторой. Палату перегородили ширмой, за которой расположили еще одну кровать, очевидно, для Вероники, и узкий офисный платяной шкаф. Поставили круглый стол, к которому придвинули четыре стула. В углу теперь стоял кулер с горячей водой, а на тумбочке – микроволновая печь.
Когда Ракитина зашла в палату, там находился врач, которого она прежде не видела. Он сидел на стуле и внимательно рассматривал Ракитина, который, казалось, этого не замечал. Увидев вошедших, врач поднялся и шагнул навстречу.
– Вы, вероятно, и есть та самая новая сиделка, о которой меня предупредил главный врач? – произнес он. – Так вот, хочу вам сообщить, что наш пациент вполне адекватно реагирует на внешние раздражители. Правда, разговаривать со мной он не хочет, но, видимо, это от лекарств, которые ему вкололи. Пару часиков он поспал, от обеда отказался. Может быть, вы его покормите?
– А вы вообще кто? – поинтересовалась Вероника.
– Лев Иванович Котомкин, заведую неврологическим отделением. В больнице, как вам известно, нет отделения психиатрии, но в случае необходимости я и по этим вопросам консультирую. Практический опыт имеется.
– Нам не нужен психиатр, – резко сказала Вероника. – Разве диагноз уже поставлен? Простите меня, но главный врач обещал, что будет другой специалист. То ли психотерапевт, то ли экстрасенс.
– Чтобы Виктор Викторович порекомендовал экстрасенса! – удивился врач. – Ни за что в это не поверю.
– Я, вероятно, не так выразилась. Главврач говорил о своем сокурснике, который прошел Чечню. Кажется, он назвал имя – Алексей.
– Да вы что! – Глаза врача округлились, и он произнес уже совсем другим тоном: – Алексей Иванович – не экстрасенс, он волшебник! Легенда, можно сказать. Такой судьбы человек! Представляете, человек вернулся из плена, рассчитывал получить свои кровные, боевые то есть, а там с выплатой тянут – говорят, какие еще боевые, если ты в плену был, а чем там занимался, еще уточнить и перепроверить нужно. А у Алексея Ивановича молоденькая жена, квартирка маленькая, да там еще сестра разведенная с дочкой. Решили всей семьей скинуться, взять кредиты и купить квартирку в сдающемся доме. И нарвались, как назло, на мошенников. Все свои деньги потеряли, да еще те, что взяли в долг у знакомых… Кредиты банкам опять же надо возвращать, а боевых все нет и нет… Да и боевые там – копейки, если честно.
– Ну, ведь разрешилось как-то, я надеюсь? – спросил Перумов.
– Ну да, – согласился Котомкин, – только сколько нервов на это ушло, а ведь нервные клетки, как всем известно, не восстанавливаются. Столько унижений и оскорблений… Выкупил потом свою квартирку Алексей Иванович, только туда уже сестра с дочкой въехали, а друг нашего главного врача с родителями остался.
– А жена его?
Котомкин сделал печальное лицо, развел руками и произнес с грустью:
– А жена его не выдержала всего этого и выбросилась из окна. Возвращалась, очевидно, домой. Остановилась на лестничной площадке рядом со своей квартирой, домой идти сил уже не было, смотрела вниз, а потом открыла окошко – и выбросилась. На четвертом месяце была…
– Ужас какой! – прошептала Вероника.
– Это не ужас, – вздохнул врач, – это обычная жизнь простого народа. Я все это доподлинно от нашего главного знаю. Находился у него в кабинете, когда ему сообщили. Он мгновенно в камень превратился. Я быстренько к себе в кабинет за коньячком сбегал – в таких делах лучшего лекарства нет. А главный наш – вы же видели, здоровенный мужик, сидит молча, только слезы по щекам катятся. Вот как близко к сердцу чужую беду принял. А вы говорите, что врачи привыкают к чужому горю!
– Вероника Сергеевна ничего подобного не говорила, – возразил Перумов.
– Ну и что теперь Алексей Иванович? – спросила Вероника.
– Пришел в себя, разумеется. Он такое в плену прошел – закаленный жестокостью жизни человек. Теперь живет, другим помогает. Не женился, родителей похоронил, по виду вполне обычный и приветливый человек. А если верить нашему главврачу, то Алексей Иванович с несчастной женой своей общается. И даже говорит, что Анечка теперь успокоилась и у нее там все хорошо.
Доктор Котомкин замолчал, вздохнул и понизил голос:
– Только вы уж не проговоритесь нашему главному, что я таким болтливым оказался. За мной это водится, конечно, но обычно я сдержанный…
Вероника опустилась на стул, на котором до этого сидел Котомкин, осторожно погладила мужа по волосам поверх перевязанного лба, потом взяла в руку его ладонь. Ладонь была тяжелой и безвольной. Наклонилась и поцеловала Ракитина в щеку.
– Все будет хорошо, – шепнула она, – поправляйся.
Врач Котомкин подошел к дверям.
– Сейчас шесть вечера, – сказал он, – сейчас у ментов за дверью смена будет. Другого охранника пришлют.
Перумов хлопнул себя по лбу.
– Совсем забыл!
Он достал из кармана бумажник, вынул из него несколько купюр и вышел из палаты вместе с врачом.
– Ты меня слышишь? – шепнула Вероника мужу. – Можешь не отвечать. Просто моргни, если слышишь меня и понимаешь. Я тебя очень люблю и буду любить вечно. Никто мне не нужен, кроме тебя.
Вернулся Перумов.
– Пять тысяч дал охраннику и проинструктировал его. Парень сказал, что снова попросится сюда на суточное дежурство, чтобы с кем-нибудь посменно здесь сидеть. Пообещал позвать такого же неболтливого напарника, чтобы с ним подменно сутки через сутки. Вот только у него из спецсредств только газовый баллончик, резиновая дубинка и четырехзарядная травматика «Оса». А чего из такого, прости господи, пистолетика сделаешь? Он бесствольный, и прицельной стрельбы не получится.
– Так вы думаете, что кто-то будет на нас нападать?
– Нет, конечно. Это я просто так сказал. А еще я у Котомкина узнал фамилию легендарного Алексея Ивановича – Светляков. Я нем, кстати, прежде тоже слышал, как о хорошем эксперте в особо сложных случаях. А еще Котомкин сообщил, что Светляков сегодня подъедет сюда к семи вечера. Его этот случай заинтересовал.
– Просто они почувствовали, что тут можно денег урвать, вот и изображают заботливых специалистов, – предположила Вероника. – Надеюсь, что этот психотерапевт Светляков совсем другой.
– Дождемся и посмотрим, – сказал Перумов.
Ждать пришлось недолго. За это время адвокат распорядился, чтобы им в палату принесли ужин, а потому, когда дверь отворилась, Вероника с Перумовым подумали, что сейчас въедет тележка с едой. Но вошел мужчина в белом врачебном халате. Очень тихо поздоровался, тут же халат снял и повесил на крючок у двери. Под халатом оказался серый, весьма скромный костюм.
– Я Алексей Иванович Светляков, – представился мужчина и, приблизившись к лежащему с закрытыми глазами Ракитину, повторил чуть громче: – Светляков.
– Он вряд ли слышит, – заметила Вероника. – Утром он отвечал на вопросы, но представлялся другим человеком.
Алексей Иванович склонился над кроватью и тут же выпрямился и повернулся к девушке.
– Мне кажется, он все слышит и понимает, но только нас с вами слышит и понимает совсем другой человек – тот, что с вами разговаривал.
Он шагнул к Веронике.
– Так кем он представляется?
– Подполковником царской армии.
– Согласно табели о рангах российской империи подполковник – это чин седьмого класса, если я правильно помню. А следовательно, обращаться к нему следует «Ваше высокоблагородие». Но мы попробуем вернуть его к реальной действительности, не разговаривая с посторонним человеком.
Он снова обернулся к Ракитину, громко и немного растягивая слова произнес:
– Николай Николаевич, к вам посетители. Вы примете их или сначала с женой хотите поговорить?
Ракитин не пошевелился и не ответил.
Светляков обернулся к Веронике, а потом так же громко, но уже сменив интонацию, приказал:
– Ваше высокоблагородие, доложите, где вы сейчас находитесь!
– Беседую с хорунжием Селивановым, который командует приданном полку полуэскадроном. Хорунжий уверен, что мы можем обойти высоту и атаковать вражескую батарею в конном строю. Я соглашаюсь: внезапная атака имеет все основания для успеха. У нас более полусотни сабель, и казакам надоело, что по ним уже сутки лупит артиллерия… Мы атакуем, мы на позициях батареи, рубим в капусту орудийную прислугу… Потерь нет… По нам бьет скрытая рощей батарея полевых пушек… Первые снаряды попадают в пленных австрияков, их трупы разбросаны, мы уходим на лошадях и… Я тяжело ранен… Лежу и вижу рядом с собой мертвую голову коня и убитого хорунжия Селиванова…
– Вы можете вспомнить, что было с вами дальше?
Ракитин думал долго, но наконец ответил:
– Плен, госпиталь, побег из плена с генералом Корниловым, дядя представил меня императору…
– Кто ваш дядя?
– Князь Александр Сергеевич Лукомский, генерал-квартирмейстер ставки верховного главнокомандующего.
– Вы знакомы с Николаем Николаевичем Ракитиным?
– Незнаком. Но Ракитины – наши соседи по смоленскому имению. Николая Николаевича я не знаю.
Светляков опять повернулся к взволнованной Веронике:
– Пусть немного передохнет. А потом начнем с ним работать. Но вы узнали его голос?
– Не совсем. То есть тембр вроде его, но он иначе произносит слова.
– Я то же самое считаю, – подключился Перумов. – А вообще я поражен: не мог даже представить, что такое вообще возможно! Как так, человек из двадцать первого века называет фамилии и должности людей, никому теперь не известных и живших сто лет назад! Это выше моего понимания.
– На свете, брат Горацио, есть многое такое, что и не снилось нашим мудрецам, – ответил Алексей Иванович и снова начал рассматривать Веронику.
– Он и со мной так же разговаривал, представлялся тем же самым подполковником Лукомским, а до того говорил с врачом, так же не приходя в сознание и не понимая, кто он на самом деле, – начала рассказывать она. – Вы можете помочь вернуть его? А то мне не по себе. Если честно, то мне даже страшно.
– Не надо бояться, – сделал попытку успокоить ее Алексей Иванович. – Он жив, здоров, просто сейчас где-то далеко. Возможно, находится в более прекрасном времени, где есть и вы тоже, возможно, поэтому он и не спешит возвращаться в наше настоящее. Но у меня были случаи и более сложные. Так что не надо отчаиваться, а то на вас лица нет.
– Так вы поможете ему вернуться?
Светляков кивнул и задумался.
– Но задача ведь не только в этом, – наконец произнес он. – Я понял поставленную передо мной задачу так, что вашего мужа нужно вернуть, а кроме того, не травмируя его психики, узнать о событиях минувшей ночи, чтобы обеспечить ему алиби.
Девушка кивнула и после некоторой паузы негромко произнесла:
– Да.
– Тогда еще вопрос к вам. Но если то, что вы узнаете, лишь подтвердит его виновность, готовы вы это принять?
– Готова, потому что, кроме меня, этого никто знать не будет.
Светляков посмотрел на адвоката.
– Так и я никому ничего говорить не буду… – начал тот.
И вдруг Перумов начал суетиться и сжиматься под взглядом собеседника.
– Ну, хорошо, хорошо. Я выйду… Когда закончите, позовите, а я заодно посты проверю.
Дверь за ним закрылась.
– Присядьте на кровать, – попросил Светляков, – и возьмите мужа за руку.
Вероника так и сделала. И тут прозвучал уже совсем иной голос Светлякова:
– Ракитин! Николай! Слышишь меня?
– Слышу, – отозвался после некоторой паузы муж Вероники, – но очень плохо слышу. Ты далеко. Подойди ближе.
– Уже подошел, – продолжал, не трогаясь с места, психотерапевт. – Я уже совсем рядом.
– Вот теперь хорошо слышу. Ты хочешь спросить?
– Я прошу вспомнить вчерашнюю ночь. Где ты был и что помнишь?
– Все помню. Лес. Берег озера, светает. Рассвет бледный. Палатка. Заглядываю туда. Беру ружье.
– Какое ружье?
– Помповое «Итаке». На ложе – серебряные насечки. В палатке спит человек. Я приставляю ствол ружья к его груди и стреляю.
– Какое ружье? – прошептала пораженная Вероника. – О чем это он?
Светляков даже не посмотрел на нее. Он продолжал спрашивать:
– Вы знаете человека, которого убили?
– Знаю. Это Плаха. То есть Плахотников Юрий Данилович, бывший бандит и убийца. Теперь он член совета директоров моей компании.
– Что он говорит? – прошептала Вероника, пытаясь ладонью остановить бегущие из глаз слезы.
– Назовите число, месяц и место, где вы находитесь.
– Третье августа этого года. Карелия. Тридцать второй километр за Медвежьегорском. Начинает светать.
Светляков посмотрел на Веронику.
– Не надо плакать. Все хорошо.
– Как же хорошо? Третье августа через три дня только! И Плахотников жив.
– И слава богу, что жив. Ваш муж находится в другой реальности, где все идет по-другому, время движется иначе, и совсем другие события происходят. Дадим вашему мужу отдохнуть. Да и вы успокойтесь – ничего страшного не произошло и, надеюсь, не произойдет. Давайте успокоимся, потом позовем сюда адвоката и скажем ему, что пока ничего не вышло. А вообще лучше этим заниматься с утра, на свежую голову.
Вероника кивнула. Погладила ладонь мужа и, наклонившись, поцеловала ее.
В сумочке зазвонил телефон. Пришлось вставать и смотреть, кто вызывает. А вызывала бывшая жена Гасилова. Вероника решила не отвечать. Телефончик перестал пиликать. Ракитина подошла к дверям и выглянула в коридор. Там стояла женщина с тележкой и Перумов.
– Завозите ужин, – махнула рукой Вероника.
Ужинали вдвоем. Алексей Иванович ушел почти сразу, как только признался, что ничего у него не вышло.
– Ну что ж, – вздохнул адвокат, кинув взгляд на закрывшуюся за психотерапевтом дверь, – и на старуху бывает проруха.
Ели молча, но когда Перумов взял стакан с чаем, он все-таки не выдержал.
– Не вышло у него! Вот так просто! Как все прошло, Вероника Сергеевна? Может, вы мне расскажете чуть-чуть подробнее?
– Коля отозвался, но сказал, что далеко и плохо слышит, а Алексей Иванович не стал настаивать.
Может быть, не надо было это говорить, придумывать, словно оправдываясь за незнакомого ей человека, но адвокат успокоился.
– И когда теперь получится?
– Завтра попробуем. Кстати, звонила бывшая жена Гасилова, но я не стала отвечать.
– Это вы напрасно. Вдруг она располагает какой-нибудь полезной для нас информацией? Вы можете ей сами перезвонить?
– Могу, но не хочу. Во-первых, она мне не подруга. Во-вторых, она бывшая жена, с которой у Гасилова не было уже никаких отношений. В-третьих…
Телефон зазвонил опять. И опять это была Гасилова. Вероника посмотрела на адвоката, и тот, догадавшись, чей это вызов, кивнул.
– Але, меня слышно? – спросил женский голос. – Это Жанна Гасилова. Ты меня узнала?
– Узнала.
– Я вот чего звоню. Ты вообще молодец. Я хоть и думала, что ты тварь последняя, но теперь, можно сказать, так не считаю… То есть, что я считаю, тебе, конечно, до лампочки… Так вот, Ракитин твой – молодец! Я только сейчас узнала – мне Лариска Суркис позвонила и со всеми подробностями ввела в курс дела. Вроде того, что отлились… или как там – отплатились волку овечьи слезки. Я, как ты понимаешь, не овца, но так просто говорят… И, конечно, терпеть была не намерена. Я бы сама этого козла своими собственными руками порвала… За все, что он со мной сделал… За то, что почти двадцать лет жизни ему отдала… Слава богу, что детей нет, а то бы они его сами… Но ты меня опередила, то есть твой Ракитин… Он сейчас где, кстати? В тюрьме уже? Тогда ты приезжай ко мне, посидим, вспомним былое… Как раньше было… Ты слышишь?
– Мы с вами раньше никогда нигде не сидели, да и сейчас у меня не то настроение, чтобы сидеть вот так.
– Ты чего, типа того что обиделась? Забудь. Давай, бери такси… Хотя какое такси, у вас же целый парк машин и целый зоопарк водил… Запрягай одного и записывай адрес. У меня есть бутылочка виски, но ты можешь тоже прихватить.
– Сегодня не получится. В другой раз как-нибудь.
– Ну, не хочешь – не надо. На фиг ты нужна мне здесь. Без тебя как-то лучше дышится…
И тут пошли гудки.
– Я все слышал, – сообщил Перумов, – дамочка в дупель пьяная. Так что ничего существенного она сказать не могла.
– Она не для того звонила. Она позлорадствовать хотела и посмеяться надо мной, считая, что Ракитина посадят, а я разорюсь на судах. Но я менее всего сейчас готова говорить о Жанне Гасиловой. Мне хотелось бы, чтобы с мужем все было хорошо, чтобы Алексей Иванович смог помочь ему… Когда Коля очнется, он лучше нас будет знать, что делать дальше.