Должная помощь бедным – это подлинная проверка для цивилизации.
Условия жизни низших, особенно беднейших классов – истинный показатель национального развития.
Британия – страна, имеющая долгую и непростую историю развития системы социальной помощи в виде пресловутого «треугольника» взаимоотношений между государством, обществом и и теми социальными слоями, которые нуждаются в государственной и общественной поддержке. Эта история была полна смелых решений, удачных и провальных экспериментов, драматических поворотов.
Традиционно выделяют несколько этапов этой истории применительно к эпохе Нового времени. Начало первого этапа корнями уходит в средневековье, в XIII век, когда в Англии появились первые королевские статуты, предписывающие помощь нуждающимся. Второй этап – это эпоха правления знаменитой династии Тюдоров, которая стала свидетелем небывалого взлета частной благотворительности и филантропии, строительства домов призрения, возникновения бесплатного медицинского обслуживания для беднейшей части населения. В это же время было принято первое в Европе систематизированное законодательство об обязательной социальной помощи – так называемое «Елизаветинское законодательство о бедных», которое еще называют «Старым законодательством».
Третий этап – «Век Просвещения» – был отмечен появлением, со стороны государства, целой серии законодательных актов, по сути, являвшихся поправками к «Елизаветинскому законодательству» и регулировавших, например, вопросы трудовой миграции, зародившийся институт работных домов, систему дотаций малоимущим, вопросы поддержки отдельных категорий нуждающихся, и т. п. В этот период Англия становится государством с самым большим объемом налоговых отчислений в пользу бедных среди стран Европы. Со стороны общества этот же этап был отмечен взлетом «добровольного» сектора социального призрения – появлением и развитием организаций самопомощи для трудящейся бедноты.
Следующий этап – «викторианский»: его символом становится возникший на английском политическом ландшафте после реформы 1834 года зловещий облик «нового» работного дома как цитадели жестокости, цинизма и бесчеловечности в отношении самых уязвимых слоев населения. Именно таким это учреждение описано в романах Чарльза Диккенса и других классиков критического реализма.
Пятым этапом можно считать конец XIX – начало XX вв., когда в Англии зародились идеи социального либерализма и были проведены важные социальные реформы (создана система государственного социального страхования, существенно расширено законодательство, регулирующее трудовые отношения и пр.), на основе которых в середине XX века сформировалась модель социально-экономического и политического устройства, получившая название «государства всеобщего благосостояния» («Welfare State») и основывавшаяся на принципах равенства возможностей, справедливого распределения национального дохода и ответственности общества за уровень жизни тех людей, которые не в состоянии обеспечить себя самостоятельно. Опыт конца XIX – начала XX в. во многом определялся сочетанием традиционной для классического либерализма концепции самопомощи, сориентированной на предоставление низшим классам возможности самим защищать свои интересы, и набиравшей силу политико-идеологической концепции социально-ориентированного государства.
Чем объяснить такие крутые повороты в политике в отношении бедных в Новое время? И можно ли их считать действительно «крутыми поворотами», ведь сама природа британского реформизма подразумевает, как считается, не замену старых институтов и установлений новыми, а постепенное, «бережное» вытеснение первых последними? Ведь именно в «консервативности радикализма» в Англии, где любые реформы всегда стимулировались традициями и шли на уровне практики, не будучи ни санкционированными, ни приемлемыми в теоретических формулировках, историки усмаривают корень относительной «безболезненности» английского историчекого развития?
Ответы на эти непростые вопросы невозможны без анализа периода XVIII – первой половины XIX в., в причудливой форме сочетавшего черты «старой» и «новой» систем социальной помощи и, можно сказать, воплотившего собой расхожее выражение о том, что в Британии реформы законодательства, политических и общественных институтов «не происходят, а постепенно вырастают».
Характерно, что даже свидетельства современников-иностранцев, посещавших туманный Альбион примерно в одно и то же время и оставивших потомкам свои впечатления об английской системе социальной помощи, крайне противоречивы. Так, граф Алексис де Токвиль в 1833 году определял степень помощи бедным в Англии как «излишнюю» и удивлялся, насколько там велик процент населения, зависящий от организованного милосердия, и насколько высок средний уровень жизни, на который может рассчитывать даже бедный человек.[1] Совсем иное мнение высказывал современник Токвиля и, можно сказать, его коллега – русский историк Николай Михайлович Карамзин, посетивший Англию в конце XVIII века и описавший свои впечатления в «Письмах русского путешественника» (оговоримся, правда, что следует учитывать некоторую «фантазийность» данного сочинения Карамзина; еще знаменитый литературовед Ю.М. Лотман доказал, что его сюжетная линия «не всегда соответствует реальной канве событий»[2]). Карамзин указывал на то, что в Англии – стране, где по достоинству вознаграждается «всякого рода трудолюбие», – помогут любому несчастному, но только не бедняку, и что здесь «бедность делается пороком», за который следует наказывать.[3]
Подобная противоречивость свидетельств еще больше подогревает интерес к «странностям» и «несоответствиям» указанного исторического периода. Желание разобраться в особенностях и тонкостях «старой» системы социальной помощи в период ее трансформации в «новую», выявить специфику восприятия англичанами основных элементов этой системы на разных уровнях определяет, соответственно, замысел, хронологические рамки и структуру данной книги.
В первой главе рассматривается историко-культурный контекст, в котором «вызревало» законодательство, формировалась идеология и практика социального призрения. Пытаясь провести связь между природой английского общества в XVIII – первой половине XIX вв. и особенностями системы социальной помощи, автор заостряет внимание на обсуждаемой применительно к этом периоду дихотомии «преемственность – трансформация»: в частности, на том, как указанная дихотомия обуславливала изменения в законодательстве о бедных и сказывалась на характере социальных практик «открытого» и «закрытого» призрения нуждающихся.
Вторая глава целиком и полностью посвящена размышлениям о бедности в трудах и дебатах интеллектуалов того времени. Мало кто знает, что тема бедности и социальной помощи занимала значительное место в творчестве тех писателей и философов, которые известны широкому кругу читателей совсем в ином ключе. Это, например, знаменитый просветитель Даниэль Дефо, известнейший экономист Адам Смит, великий мыслитель Иеремия (Джереми) Бентам. С другой стороны, огромное внимание вопросам бедности, нищеты и помощи нуждающимся уделяли и те авторы, которые, будучи широко известными за рубежом, практически обойдены вниманием отечественных англоведов. Среди них – знаменитый филантроп Джонас Хэнуэй, «подаривший» англичанам один из «символов нации» – зонтик – и колесивший по Лондону в экипаже, украшенном лозунгом «Никогда не отчаивайся!», а также английский аристократ сэр Фредерик Мортон Иден, осуществивший скрупулезнейшее расследование положения беднейших слоев в Англии.
В третьей главе мы опускаемся с уровня размышлений и дебатов интеллектуальной элиты на уровень массовой и популярной культуры, где проблемы бедности и помощи нуждающимся муссировались, впрочем, не менее активно. Образы бедных и нищих все чаще появлялись в карикатурах и популярной печатной графике – развлекательных картинках, доступных широкому кругу людей. Правила поведения, которые должен был соблюдать бедняк, чтобы «сохранить добродетель и не деградировать в нищету», красной нитью проходили в специальных нравоучительных стихотворениях, предназначенных для заучивания наизусть в воскресных школах, а также в поучительных рассказах для низших слоев, объяснявших бедноте, «что такое хорошо и что такое плохо». В моду вошла «экономная кулинария» – специальные кулинарные рецеты для бедных, позволяющие при малых затратах питаться полноценно и, по мнению авторов, поддерживать скромный, но достойный уровень жизни. Наконец, именно в этот период появились первые «голоса бедности», то есть описания своих бедствий самими нуждающимися – например, в виде письменных прошений о помощи в адрес приходского начальства.
Как эти «срезы» общественного мнения эпохи коррелировали между собой? Можем ли мы говорить о некоем едином интеллектуально-культурном пространстве восприятий феномена бедности, о едином типе «социальной чувствительности» в общественно-политической мысли, в печатной, визуальной, устной культуре Британии – или же то, что писали и о чем дискутировали философы и парламентарии, не имело ничего общего с тем, как воспринимали ту же проблему простые люди и уж тем более сама беднота?
К счастью, прошлое оставило нам немало следов, по которым можно восстановить хрупкую сферу восприятий. Несмотря на то, что, на первый взгляд, источники для изучения этой темы не лежат на поверхности, они начинают «проявляться», и довольно ярко, если историк формулирует «правильные» вопросы, которые можно задать традиционным свидетельствам – даже таким, как, казалось бы, вдоль и поперек исследованные парламентские материалы, продукты общественно-политической мысли и пр.
В целом источники по теме можно разделить на несколько групп.
Первая группа – официальные документы. Сюда входят тексты законопроектов (биллей), парламентских актов, указов и постановлений,[4] а также иные материалы парламента и образуемых им органов – например, отчеты и рекомендации специальных королевских комиссий или комитетов по расследованию отдельных вопросов государственной важности.[5] Некоторые отчеты и рекомендации вышеуказанных комиссий, впрочем, посвящены довольно узким вопросам. Это, например, малоизвестный «Отчет о целесообразности ношения «позорящей» одежды для матерей-одиночек, претендующих на социальную помощь», анализ которого выводит на более сложную проблему восприятия «женской бедности» и гендерного аспекта социального призрения.[6]
Несмотря на то, что законодательство о бедных в интересующую нас эпоху, называемое по-английски «Old Poor Law», в России, как правило, переводят букально – «Старый Закон о бедных», это не один закон, а более пятидесяти парламентских актов, а также поправок к ним, которые доступны не только в парламентских журналах, но и в сборниках исторических документов.[7] «Хрестоматийным» в этой группе до сих пор считается двенадцатитомное издание на английском языке «English Historical Documents», вышедшее в свет еще в 1959 г. Впрочем, следует отметить, что какого-либо отдельного сборника, который объединил бы в себе все законы, регулирующие проблему бедности в Англии, и поправки к ним, до сих пор не издано.
К группе официальных документов можно также отнести стенограммы парламентских дебатов, которые доступны в журналах палаты общин.[8] Этот вид источников интересен тем, что позволяет рассмотреть весь спектр аргументов по какому-либо вопросу, выявить «особые мнения», которые отличались от принятого в итоге решения, увидеть различные грани восприятий, дискуссионные полюса обсжудаемой проблемы.
Самую подробную информацию о ходе парламентских дебатов того времени исследователь может почерпнуть из журналов палаты общин – «Journals of the House of Commons», но, поскольку такого рода первоисточники не всегда доступны, представляется разумным обратиться к компиляциям, наиболее подробной из которых (правда, оконченной 1806 годом) считается сборник «Парламентская история», составленный английским историком У. Кобеттом. Основанное на материалах личных коллекций, сообщений в прессе и т. п., это многотомное издание воспроизводит ход дискуссий, имевших место во второй половине XVIII – начале XIX вв. в обеих палатах английского парламента, и традиционно считается «хрестоматийным» источником для изучения парламентских дебатов. Существует, однако, еще одно издание подобного рода – «Парламентский регистр» под редакцией Дж. Дебретта. Этот источник менее доступен, но, на наш взгляд, он выигрывает у «Парламентской истории» в точности воспроизведения парламентских дискуссий, что можно обнаружить, например, при сравнении содержания вышеуказанных изданий с сокращенными версиями дебатов, публиковавшихся в журналах «Annual Register» и «Gentleman’s Magazine».[9]
Вторую группу свидетельств составляют продукты научной, общественной и политической мысли – сочинения философов и общественно-политических деятелей, их речи, трактаты, памфлеты. Часть источников данной группы доступна на русском языке. Это, конечно же, относится к сочинениям английских просветителей, которые неоднократно изданы и широко изучены в нашей стране, – Т. Гоббса, Ч. Годвина, Д. Дефо, Ж.-Ж. Руссо, А. Смита, Дж. Свифта, Д. Юма и др.[10] Однако преобладающая часть этой группы источников практически не исследована в России и на русский язык не переведена. Сюда можно отнести, во-первых, не известные у нас произведения – например, памфлет Даниэля Дефо “Подача милостыни – не благотворительность!”[11] или трактат Иеремии Бентама “Управление бедными”, которые впервые введены в научный оборот в ряде статей автора данной книги.[12] Во-вторых, это произведения мало изученных или практически не знакомых отечественному читателю мыслителей: Э. Бёрка, Дж. Тауншенда, Ф.М. Идена, Дж. Хэнуэя, У. Хэзлитта, У. Сабатье, А. Янга и др.[13]
Пресса и популярная публицистика – третья группа исторических свидетельств: неоценимая, хотя и очень тенденциозная. Это предназначенные для широких общественных кругов газеты, журналы, листовки, информационные листки и т. п. В Новое время (как, впрочем, и сейчас) периодические издания и пресса отражали интересы тех, на чьи средства они издавались (правительства, если издание существовало на государственные субсидии, частных лиц или объединений, церкви), и в силу этого были крайне пристрастны в оценке тех или иных злободневных вопросов – в частности, интересующего нас вопроса оценки бедности, бедных и социальной помощи. В книге использованы материалы таких периодических изданий, как «The Times», «Morning Chronicle»,[14] отдельные материалы из популярных журналов по сельскому хозяйству и домоводству,[15] материалы из неопубликованной коллекции английских журнальных и газетных вырезок того времени, собранной нашим соотечественником М.Д. Хмыровым и хранящейся в Государственной публичной исторической библиотеке.[16]
Дневники, воспоминания, переписка – продукты частной мысли, не предназначенные для широкого круга лиц, – также дают массу полезных сведений по вопросам восприятия бедности и помощи нуждающимся. В этой группе источников можно обнаружить довольно уникальные экземпляры. Так, в Англии в 1986 г. был опубликован дневник сельского священника из графства Сомерсет Уильяма Холланда, изданный под названием «Нищие и мясники. Дневник Уильяма Холланда, священника из Сомерсета, 1799–1818». Это совершенно удивительный материал «из первых уст», повествующий о ежедневном быте обычного английского прихода, в том числе о его беднейшем населении, об их несчастьях, бедах и маленьких радостях.[17] В эту же группу можно включить и не известный в российской исторической науке источник – собранные в одном сборнике под редакцией Т. Соколла «письма-прошения» о социальной помощи, написанные самими английскими нищими (пауперами).[18]
При изучении темы восприятия бедности, конечно же, нельзя обойти вниманием литературно-художественное творчество эпохи. Это, естественно, не только произведения «высокого» искусства и литературы (хотя они составляют весомую часть источников данной группы) – например, хорошо известные у нас повести Чарльза Диккенса, сказки Бернарда Мандевилля, Джонатана Свифта, Чарльза Кигнсли. Не меньшее значение для понимания темы имеют и более «примитивные» литературные сочинения (отметим, намеренно примитивные!) – например, нравоучительные рассказы и стихотворения Ханны Мор и Уильяма Бурдона для бедняков о должном поведении и правильном образе жизни.[19] Кроме того, любопытную информацию предоставляют историку кулинарные справочники эпохи, «семейные словарики» и даже путеводители для путешественников. Наконец, огромную роль в восприятии и понимании темы играют визуальные образы, которые отличаются от текстовых источников, в первую очередь, так называемой «мгновенной апелляцией» к эмоциям смотрящего, позволяющей быстрее донести желаемую мысль и расширяющей «аудиторию» источника до малограмотных и даже неграмотных людей, не способных читать тексты. К таким образам можно отнести и произведения живописи, и политические и социальные карикатуры, и иллюстрации к книгам и памфлетам, и гравюры XVIII–XIX веков.
Крайне сложно провести границу между источниками по теме и историографией проблемы. Уже в произведениях участников интеллектуальных дебатов о бедности Нового времени, чьи труды анлизируются нами именно как источники, содержатся и анализ законодательства и социальных практик, и критическое осмысление трудов о бедности своих предшественников и современников. Поэтому к продуктам аналитической мысли, то есть, по сути, к историографии проблемы, мы относим и часть источников конца XVIII – первой половины XIX вв., в которых предприняты первые попытки исторически осмыслить английский опыт построения политики в отношении беднейших слоев в рамках «старого законодательства о бедных». В это время рождается направление в оценке «старого законодательства», которое позднее получило название «вигский нарратив» и в основе которого лежала критика дореформенной системы социальной помощи за «бедноцентризм», то есть практически безрассудную трату сил и средств государства и общества на неоправданно щедрую помощь тем, кто сам виноват в своем плачевном положении из-за лени, праздности и иных пороков.[20]
Правда, уже где-то с середины XIX века, когда стали проявляться недостатки «нового законодательства», появились попытки переосмысления старой системы. Одной из первых таких попыток стала «левая», социалистическая трактовка «старого законодательства». Связана она в первую очередь с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса. В «Капитале» Маркса появилось хлесткое название «Кровавое законодательство Тюдоров», главными жертвами закона он считал крестьян, согнанных с земель в результате огораживаний и устремившихся за лучшей долей в города. Вторым пунктом его критики были работные дома. Но и он, и Энгельс (последний – в своем труде «Положение рабочего класса в Англии») положительно оценивали компонент помощи нуждающимся как таковой и налоговых отчислений в пользу последних.[21]
Позднее, в конце XIX – начале XX века, эта трактовка получила развитие в работах фабианских социалистов, супругов С. и Б. Веббов.[22] В это же время появляются первые попытки скрупулезного анализа экономических условий жизни бедноты, – в первую очередь, труд Чарльза Бута «Жизнь и труд жителей Лондона». По словам исследовательницы Г. Химмельфарб, Бут «удалил» моральный компонент восприятия бедности, показав результатами исследования, что 30,7 % населения Лондона можно назвать бедным. «Точность этой цифры была настолько же впечатляющей, как и ее величина, – пишет Химмельфарб. – Скрупулезно исследуя домашнее хозяйство «дом за домом», Бут провел «линию бедности», поместив различные социальные группы на ней, под ней и над ней. Таким образом, он выделил «очень бедных» (пауперы, бездомные, уличные бродяги), и «состоятельных рабочих», располагающихся выше черты бедности. Проблемой Бут предложил считать, таким образом, не бедность как таковую и бедных как единый абстрактный социальный массив, а перспективу попадания тех или иных групп за проведенную им черту бедности».[23]
Любопытно, что в России в это же время, напротив, заинтересовались историей английской социальной политики как образцом, по которому следует строить аналогичную сферу деятельности государства. Была учреждена Императорская премия за лучшее исследование в этой области, создана профильная государственная комиссия. В большинстве трудов, посвященных истории английских законов о бедности, критиковалось «старое законодательство» и, напротив, высоко оценивалась «новая система» работных домов. Аргументы авторов были выстроены в духе «вигского нарратива». Так, автор одной из работ ссылался на Э. Бёрка, вслед за которым подчеркивал: «само слово «бедный» требует объяснения. Им принято называть два различных, хоть и родственных класса людей: во-первых, тех, которые действительно ничего не имеют, во-вторых, тех, которые ничего не имеют, кроме физического труда, который и составляет их имущество и служит главным источником богатства. Мы слышали немало планов вспомоществования трудящимся рабочим. Эта надоедивая фраза не так невинна, как глупа… Когда мы жалеем тех, которые должны трудиться, то совсем не считаемся с условиями человеческого существования… Здорового молодого человека, бодрого духом, с сильными руками… я не могу назвать бедным, жалеть его».[24] Единственным автором, который предлагал взглянуть на проблему под противоположным углом зрения – с позиции «права» нуждающегося на социальную помощь от государства, – был профессор В.А. Гаген, посвятивший этому вопросу целую серию фундаментальных трудов.[25]
Следующий «виток» в оценке «старой системы» произошел в первой половине XX века. Назовем его «неолиберальным», т. к., в целом располагаясь в русле традиционной вигской интерпретации, он был лишен ненависти к «бедноцентристской» системе, характерной для риторики первой половины XIX в. Выразитель этого подхода – Дж. М. Тревельян. Он называл «старую систему» «хорошим замыслом», который в силу ошибок в применении привел к росту праздности и преступлений среди бедняков.[26] В середине XX столетия появляется интерпретация «старой системы», которую можно назвать «ревизионистской». Классической в этом смысле стала статья Марка Блога «Миф о старом законодательстве о бедных» (1963), в которой автор указывал на то, что в первой половине XIX столетия старая система социальной помощи намеренно очернялась с целью создания необходимого настроя для реформы 1834 года.[27] Пол Слэк, автор книг «Бедность и политика в Тюдоровской и Стюартовской Англии» и «Английское законодательство о бедных в 1531–1782 гг.», вообще отказывался признавать термины «старое законодательство» и «старая система», считая, что английские законы о бедных в рамках обеих «систем» служили ряду общих целей: «установлению более строгого социального контроля, облегчению участи части населения и демонстрации щедрости власти, ее милосердия». Именно поэтому английская «система» была, по мнению ученого, более эффективной, чем подобные институты в других странах.[28]
Оценки «старой системы», существующие в сегодняшнем научном дискурсе, во многом балансируют между «вигским нарративом» и ревизионизмом. Однако в современной зарубежной историографии появляется все больше исследований, нацеленных не столько на оценку характера социальной помощи Нового времени, сколько на изучение конкретных практик в социальной политике, государственных механизмов регулирования того или иного аспекта – так называемого «репертуара социальной помощи», – который, по словам исследователей Ф. Блока и М. Сомерс, «и сегодня немногим отличается от перечня мер, изобретенных и применявшихся в Англии в XVII–XVIII вв». Это и утвержденный государством прожиточный минимум, и различные системы страхования от безработицы, и кассы взаимопомощи, это и общественные работы и работные дома, и субсидии работодателям для поддержания ими установленного минимума зарплаты своим работникам, и стимулирование трудовой деятельности, и дотации на детей многодетным и малоимущим семьям, и бесплатная медицинская помощь беднякам по контрактам между врачами и приходами, и пр.[29]
Указанное направление исследований строится, по сути, вокруг понятия «Welfare State» – «государство всеобщего благосостояния», – то есть вокруг эволюции социальной политики в сторону постепенного усиления роли государства в регулировании и администрировании социального обеспечения и социальной помощи гражданам. Историк Дж. Финлэйсон даже употребляет понятие «Welfare State Escalator», то есть некое поступательное прогрессивное развитие социальной политики в Великобритании с конца XVIII по середину XX вв. Однако он же считает этот подход «небезупречным» и ведущим к «излишней концентрации на государстве» и опущению «добровольного сектора» социальной помощи.[30]
Отдельную группу современных исследований представляют работы, анализирующие английское «старое законодательство» в компаративном ключе. В русле компаративного подхода располагается, например, фундаментальный труд П. Линдерта, изучавшего и сравнивавшего социальные затраты в европейских государствах с XVIII века по настоящее время. Согласно его выводам, объем государственных затрат на социальную помощь к концу XVIII столетия превышал 1 % национального дохода только в Нидерландах, Англии и Уэльсе. К 1820 же годам Англия и Уэльс, по мнению Линдерта, становятся мировыми центрами социальной помощи – как фактически (2,66 % от национального дохода), так и в публичных дебатах.[31]
Если перечисленные выше исследования сконцентрированы на изучении социальной политики и систем социальной помощи, то в отдельный историографический блок следует выделить труды, предметом исследования которых являются идеи, восприятия этих систем в разных социокультурных пластах и коммуникативных пространствах Нового времени.
Особый вклад в понимание идеологического фона, на котором проходила эволюция взглядов на бедность и социальную помощь в Новое время, внесли, на наш взгляд, труды двух знаменитых мыслителей XX в. – Макса Вебера и Мишеля Фуко.
В работе немецкого социолога и экономиста Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) в научный оборот было впервые введено понимание ценностей протестантизма как основы возникновения капитализма и формирования «западного» мировоззрения, основанного на индивидуализме.[32] С этой точки зрения идея личной ответственности человека за свое материальное положение гармонично накладывалась на ценности «протестантской этики», трактовавшей богатство и преуспевание в делах как свидетельство «богоизбранности», а бедность – как кару господню.
Вклад Мишеля Фуко – знаменитого французского философа, историка, теоретика культуры – видится во введении в исследовательское пространство важного понятия «новый тип социальной чувствительности», который, по мнению мыслителя, утверждался во всей Европе уже в XVII столетии и, по сути, вызвал к жизни саму постановку вопроса о том, виноваты ли бедные в своей бедности и надо ли им помогать. Впервые Фуко охарактеризировал этот социокультурный феномен как общеевропейский в работе «История безумия в классическую эпоху» (1961); мыслитель интерпретировал его как «намеренную политику «интернализации» (изоляции) бедных от остального «добропорядочного» сообщества как части пестрой толпы преступников, маргиналов, безумцев и нарушителей порядка. Идеи, связанные с практиками надзора и наказания в отношении маргинальных категорий населения, к которым отнесены и бедные, проанализированы в другой, не менее известной работе Фуко – «Надзирать и наказывать».[33]
Из книг и статей, вышедших во второй половине XX – начале XXI вв. и так или иначе затрагивающих историю идей и восприятий бедности и бедных, выделяется монография немецкой исследовательницы Гертруды Химмельфарб «Идея бедности» (1983).[34] Это, без преувеличения, самый фундаментальный труд, вышедший по проблеме осмысления бедности в истории Англии Нового времени (в ранне-индустриальную эпоху, как пишет сама автор). Хронологические рамки работы (1750–1850) тесно связаны с индустриализацией: Англию Химмльфарб называет «первой индустриальной нацией». В первой главе проанализированы взгляды некоторых мыслителей XVIII века – Адама Смита, Эдмунда Бёрка, Уильяма Питта-младшего, Фредерика Мортона Идена, Джереми Бентама, Томаса Пэйна, Томаса Мальтуса. Во второй части исследована эволюция идеологии в контексте смены системы социальной помощи в 1834 году – в частности, взгляды тех политиков и мыслителей, который эту реформу критиковали. В работе проанализированы и «литературные» примеры интерпретации бедности и бедных – например, в трудах Ч. Диккенса. Социальную политику Нового времени Химмельфарб сравнивает с «качелями, раскачивавшимися между крайностями прогресса и регресса, карательными, репрессивными мерами и щедрой государственной поддержкой».[35] Эти колебания она объясняет тем, что одним из ключевых связующих звеньев между проблемой и ее решением являются именно идеи – интеллектуальные выкладки о том, как решить проблему, осмысления того, что лежит в ее основе, что превращает ее в проблему, требующую решения. Именно идеология, по мнению автора, дает ответ на вопрос о том, как и почему «естественная», непроблематичная бедность одной эпохи становится социальной проблемой в другой эпохе.
Химмельфарб сетует на отсутствие в ее работе «прямых свидетельств бедняков»: «к сожалению, у нас практически нет таких свидетельств, – пишет она. – У нас гораздо больше документов, адресованных таким классам, чем происходящих из их кругов. Даже документы чартистов – это произведения «элиты рабочего класса», не говоря о материалах радикальных газет начала XIX века, где от имени бедных писали репортеры, принадлежавшие, как правило, к среднему классу».[36] Отметим, что этот пробел восполнен в одном из разделов данной книги за счет уникального пласта исторических свидетельств «снизу» – писем-прошений пауперов.
В заключение следует кратко охарактеризовать отечественную историографию проблемы советского и «постсоветского» периодов. После революции 1917 года исследования истории социальной политики в нашей стране, можно сказать, прекратились. Под влиянием методологии марксизма изучалась не помощь нуждающимся как средство «снятия» социальных проблем, а, напротив, протестные движения низших классов, классовая борьба. В большинстве словарей эпохи социализма отсутствовало даже понятие социальной политики, вместо которого употреблялись термины «социальное законодательство» или «социальная борьба». Историографические акценты сместились на «кровавое законодательство Тюдоров», массовые протесты и бунты бедноты, радикальные движения. В таком ключе писали корифеи отечественного англоведения – Е.Б. Черняк, Н.И. Ерофеев, В.В. Штокмар, С.Б. Семенов и др.[37]
Современное российское англоведение также практически не затрагивает исследуемую тему. Кроме автора данной монографии, «старое законодательство» стало предметом изучения историка О.В. Саламатовой, однако ее работы посвящены более раннему периоду английской истории – эпохе ранних Стюартов – и основной акцент в них сделан не на сфере идей и восприятий, а на изучении практик реализации «старого законодательства о бедных».[38] На другом «хонологическом полисе» находится научно-популярная работа Е. Коути «Недобрая старая Англия», в которой описываются быт, занятия, условия жизни бедноты в лондонских трущобах в Викторианскую эпоху (а применительно к истории законодательства о бедных – в эпоху «нового законодательства»).[39] Косвенно проблемы отношения к бедным и помощи им затронуты в работах историка-англоведа М.С. Осиповой (Айдемировой), объектом исследования которых является история детства, точнее – детей низших слоев в Англии первой половины XIX в.[40]
В какой-то мере вопрос об истории подходов к «измерению» бедности поднят в отдельных исследованиях современных социологов и экономистов – в частности, в работах социолога В.С. Сычевой.[41] Представляет известный интерес и библиографический указатель «Проблема бедности в России с в мире», разработанный в помощь студентам, изучающим тему «Проблемы бедности», на базе Новосибирского государственного техгологического университета в 2010 году. В указатель включены библиографические описания книг и статей на русском языке, так или иначе связанных с общими аспектами изучения бедности, в том числе, в историческом ключе, вышедших в 2005–2009 годах.[42]
В целом же можно констатировать, что для отечественной историографии история социальной политики, восприятий бедности и социальной помощи – относительно новое исследовательское поле.
В этой связи еще раз подчеркнем, что цель исторических очерков, положенных в основу данной книги, – частично заполнить существующую лакуну, «приоткрыв» для дальнейших исследований один из ключевых пластов этой «непаханной нивы» – историю отношения к бедности и помощи нуждающимся в стране, ставшей родоначальницей основных принципов современной социальной политики.