Какая острая неслыханная боль,
Какое странное желание упасть.
Вопреки своей природной смелости, в зоне влюбленности Яна чувствует себя дезориентированной. Ее настроение становится изменчивым и каким-то абсолютно нерегулируемым.
А он все не звонит.
Словно умышленно испытывает ее, подбирая под себя. Сорвется ли? Выдержит? Готова?
Ожидание – беспомощная, неполноценная, вынужденная мера. Шахина концентрируется на учебе, общении с друзьями. По своей открытой эмоциональной натуре она ко всем быстро прикипает, всех сердечно любит, обо всех переживает, всем помогает. Смеется, болтает, рассказывает о некоторых обычаях своего народа, дотошно расспрашивает всех и каждого о российских традициях, формируя свое собственное собирательное мнение о родине матери.
Но мирской баланс уже нарушен.
Звезда пылает. Она готова сорваться. Сгореть в полете.
Вечера и ночи Шахина проводит с сестрой. Они много шутят, смотрят и пересматривают культовые советские фильмы, болтают обо всем на свете. Кроме того, кто по-настоящему занимает ее мысли, к кому ее тянет с незнакомой и невероятной силой.
Разве тут важны правила? Разве нужны особые слова? Разве существуют границы?
Рагнарин звонит через пять дней.
– Хей-хей! Привет, – старается звучать нейтрально, но сама слышит, что голос дрожит.
– Привет, Яна. Чем занимаешься?
– Еду с учебы домой. Уже поднимаюсь из метро.
Надеется, что это сообщение оправдает дребезжание ее голоса.
– Значит, сегодня никаких больше завоеваний? – слышит в его голосе улыбку.
И краснеет.
– Есть предложения?
Втягивая губы, затаивает дыхание в ожидании его реакции. Зачем-то же он ей звонит…
– Есть. Как насчет ужина? Я бы мог забрать тебя в районе семи.
По ее спине ползут мурашки. Она едва не роняет из рук телефон.
– Эмм… Да, можно, – соглашается, радуясь тому, что после вчерашней выставки решила остаться в городе.
– Отлично. Сбрасывай адрес.
– Хорошо. Сейчас.
– До вечера, Яна.
– До вечера.
В половине шестого, со своей обычной пунктуальностью, звонит по мессенджеру отец. Они обмениваются немногочисленными новостями и делятся настроением. У Янки оно приподнятое, что не упускает из виду мама, прицокивая и охая.
– А что у тебя, доченька? Наверное, оценку хорошую за доклад получила? Вот не зря засиживалась допоздна. Я тебе говорила, Бог трудолюбивых вознаграждает.
– Да, мам. Высший бал.
– Ну и славно! Умница наша!
Отец Яны хорошо понимает русский и даже вполне нормально говорит, но не любит, когда дочь и жена при нем общаются на каком-либо другом языке, кроме турецкого. А уж упоминания православного Бога воспринимает как профанацию собственной веры. Шикает и машет руками, словно они куры, влезшие на его огород.
Чтобы охладить отца, девушка тотчас переходит на турецкий, без пауз забивая эфир. Спрашивает рецепт его фирменного пирога и сама же перечисляет ингредиенты, как будто мимоходом уточняя, все ли она правильно помнит. Мехмед добреет, хвалит дочь, подробно расписывает процесс приготовления, и ей удается мирно свернуть беседу.
После душа Шахина сушит волосы и наносит на лицо легкий макияж. Долго выбирает, что надеть, так как ноябрь в Москве не радует погодой, а ей так хочется выглядеть красиво. Изнутри ее все еще потряхивает, а с губ не сходит улыбка, пока она перебирает вещи, вспоминая наставления Марины. Надевает красные брюки, которые на ней выгодно смотрятся, и мягкую нежно-зеленую кофточку. Наряд вполне универсальный, куда бы они ни пошли.
Последнее ей, в целом и в частности, без разницы. В какие бы медвежьи углы Рагнарин ее не завел – вообще неважно. Лишь бы с ним.
В семь он, как и договаривались, делает дозвон. Грудь Яны растревоживает новая волна нервной зыби. Она старается не спешить. Покидая квартиру, двигается с разумной скоростью. Но лифта все же не дожидается. Сбегает по ступеням. Распахивает двери и едва не налетает в полумраке на Рагнарина.
Смущается и смеется. Отступает на пару шагов назад. Выдерживает его взгляд. Ей нравится, как он на нее смотрит. Серьезно, без тени улыбки. Но очень тепло, в какой-то степени опаляюще. Он смотрит так, словно она самая красивая на всем белом свете.
– Привет, – обращение выходит вместе с шумным вздохом.
– Привет, завоевательница.
Денис проводит ее к сверкающей в свете уличных ламп черной машине, открывает дверь и ждет, пока она устроится, прежде чем закрыть. Когда он занимает водительское место, Яна смотрит на него и ловит себя на мысли, что они пересекают первую незримую черту. Она никогда не находилась в автомобиле наедине с мужчиной. Даже с Йигитом. Ни с кем, кроме отца.
В каждом движении Рагнарина скрывается сила. Он сосредоточен на дороге, но вместе с тем, действуя слаженно и уверенно, умудряется удерживать ее внимание.
– Ты с работы? Как прошел твой день?
Именно так, последним вопросом они с матерью привыкли встречать отца. И тут Яна позволяет себе действовать по знакомому макету.
Направляя в ее сторону взгляд, мужчина слегка усмехается, но поддерживает ее попытки завести разговор.
– Хорошо. Как у тебя?
– Хорошо – это прекрасно. Но, прости, как ты вообще жил без меня? Все эти дни? Целый день сегодня? Как у тебя получилось? – со смехом возмущается девушка.
Рагнарин хмыкает в ответ на ее шутливые претензии и тоже смеется.
– Честно? Думал о тебе, Янка, – задерживает на ней взгляд. – Много.
И у нее в груди становится так горячо. Сердце ходит разлаженно: то слишком сильно перегоняя кровь, то, как будто забывая о своей функциональной направленности, делает тягучую паузу.
Не переставая улыбаться, она отворачивается к окну и оставшуюся часть дороги сидит молча, перебирая каждое слово из тех двух коротких фраз.
В ресторане, который для них выбрал Денис, царит богемная и, тем не менее, довольно уютная атмосфера. Несмотря на разделенные зоны отдыха, в зале шумно. Приглушенное освещение разбавляют плавно гуляющие разноцветные блики софитов.
Яна мало ест. В нее попросту не лезет. Она много болтает. Говорит полнейшую ерунду, но Рагнарин улыбается, и она чувствует себя невероятно счастливой.
– Я люблю петь. Очень люблю! Я мечтала, Боже, я так много мечтала петь на сцене! Папа… – берет небольшую паузу, но, отрешившись от любых негативных эмоций, продолжает улыбаться Денису. – Я никому даже говорить не смела. Папа бы никогда не позволил. Тихо мечтала. Тайно, – вздыхает.
– Скрывать свои мечты – шаткая позиция, если хочешь чего-то добиться, – замечает он.
А Шахину захватывает грусть.
Такая сила слышится в его словах и читается во взгляде, которой нет внутри нее. И, вероятно, не будет никогда.
– Да. Я понимаю. Не знаю… – вздыхает, опуская глаза. Смотрит на скатерть, на которой, в общем-то, нечего рассматривать. Она однотонная. – Я такая наивная. Делаю то, что мне говорят, а сама жду, что моя мечта без меня победит.
На глаза наворачиваются слезы, но она улыбается. Светится, словно до сих пор в это трепетно и неустанно верит. Задирая подбородок, смотрит в потолок. Издает хриплый смешок. Качает головой. И под его внимательным взглядом переключается на другую, более безопасную тему:
– Я люблю море. И небо. Там, где я родилась, счастливое небо и радостное море. Да, именно так. Там, на берегу, глядя в небо, можно кричать. Можно выкричать все-все свои чувства. Небо все принимает. Небо всех любит.
Рагнарин смотрит на нее. И его сознание простреливает четкая и упорная мысль:
«Какая она, Янка, неземная…»
В шумной и жадной массе людей она словно заблудившийся солнечный луч, который скользнул в глубокую тень. Яна не боится казаться смешной или глупой. Она живет лишь тем, что у нее внутри, не принимая негатив извне.
– Расскажи мне что-нибудь? – просит девушка. – Что ты любишь?
– Так, как ты, вероятно, ничего.
Рагнарин все видит намного проще. Не так, как описывает она.
– Ну, хоть что-нибудь? Нет? – просит с присущей ей смесью наивности и игривости. – Нет?
Сжимая губы, он качает головой.
– А хочешь, я тебя научу? По-другому научу смотреть? – загорается идеей Янка.
– Научи.
– Смотри… – подскочив, тянет Дениса за руку к панорамным окнам. – Смотри, смотри, смотри… – прижимаясь к его плечу, показывает ломящуюся в окно полную луну. Вероятно, ресторан занимает выгодное географическое положение, потому как она кажется большой и близкой. – Представь, – понизив голос, с замиранием, практически шепчет ему на ухо Шахина. – Представь, что там сейчас происходит…
Там ничего не происходит. Это абсолютно неблагоприятное для жизни место. Луна лишена атмосферы и магнитного поля, ежедневно подвергается солнечному и космическому излучению. Рагнарин все это знает, но все равно закрывает глаза и идет на мурлычущий голос Янки, как на новый достоверный источник познания.
– Представь, как солнце отражается от ее поверхности. Это, должно быть, очень-очень красиво. Луна сверкает, словно бриллиант. Настолько мощно, что преодолевает сотни тысяч километров и дарит этот чудесный свет нам.
Ее голос обрывается. Остается лишь теплое прерывистое дыхание, от которого у Дениса по коже ползет дрожь.
Поворачиваясь к девушке, он без какой-либо предварительной моральной подготовки притягивает ее за талию к себе вплотную, разрушая все ее наивные ожидания. Смотрит сначала на губы. Затем, проверяя реакцию, поднимается к глазам. То, что подсознательно она согласна, чувствует. А вот готова ли?
Медлит, давая ей возможность привыкнуть к контакту с его телом. Знает, что и это для нее ново.
В глазах Яны отражается шок. Ее ресницы начинают дробно и разлаженно трепетать. Дыхание стремительно ускоряется. По щекам и скулам ползет румянец.
Вокруг них плотными потоками несется гомон людских голосов и прочий ресторанный шум. Но он внезапно словно глохнет. Слышит лишь стук собственного сердца. Оно отбивает внутри него гулкий и частый ритм.
Склоняется к Шахиной ниже. Касается лбом ее переносицы. Прикрывает глаза. Вдыхает ее запах. Знакомится с ним, с теплотой и нежностью ее кожи. Ощущает, какая она, Янка, кипучая, трескучая, крайне чувствительная.
Потерянная во всех этих ощущениях, еще не знающая, как дать им выход. Она не понимает, что должна делать, чтобы ослабить бушующее внутри нее пламя. Но, закрывая глаза, доверяется, готовая пережить с ним любой ураган.
Губы Дениса скользят по щеке девушки к губам. Она вздрагивает, вцепляется в его предплечье руками, замирает, покрывается мурашками.
А потом… Звонит Янкин телефон, и ее будто штормовой волной размывает. Она отстраняется. Извлекая из брюк смартфон, смотрит на дисплей и задыхается в панике.
– Мне срочно нужно домой. Очень срочно!