Мы не устаем удивляться, как поляки верили Наполеону, как преданно сражались за его интересы на протяжении всего периода наполеоновских войск… И оказывается, что не по своей инициативе Бонапарт будет обещать полякам вернуть государство, а они вынудили французского генерала подать им такую надежду.
Еще в 1796 г. польские эмигранты, обосновавшиеся в Париже после разгрома восстания Костюшки, обратили внимание на блистательный карьерный рост генерала Бонапарта и сделали на него ставку. Поляки подбирались к Наполеону, выискивая малейшую возможность для плодотворного контакта, иногда преодолевая неимоверно длинный путь.
В июле 1796 г. парижская Депутация (официальное представительство польской эмиграции) обращается к своему послу в Константинополе князю Михалу Клеофасу Огинскому с поручением связаться с адъютантом генерала Бонапарта Юзефом Сулковским. Через последнего поляки надеялись склонить командующего Итальянской армией к участию в польских делах.
«В соответствии с поручением Огинский связался с Сулковским и в августе получил от него ответ с французским офицером, следующим из Италии в Персию через Константинополь, – рассказывает Мариан Брандыс. – Содержание этого ответа князь Михал Клеофас приводит в своих воспоминаниях: «…Он дал мне понять, что ему не очень удобно говорить о польских делах с Бонапартом в ту минуту, когда этот генерал занят военными действиями в Италии; но он советовал мне написать генералу письмо от имени моих соотечественников и уверял меня, что оно будет принято благосклонно. Далее он ручался мне, что, если бы мы могли заинтересовать генерала Бонапарта, наши надежды на освобождение Польши обрели бы почву, так как этот генерал пользуется огромным доверием французов и не преминет рано или поздно стать во главе правительства».»
Огинский отправил письмо и самому Наполеону. Оно получилось у автора бессмертного полонеза чересчур пафосным:
«…Твое сердце, которое успехи не сделали глухим к стенаниям страдающего человечества, несомненно, обливается кровью при одном представлении о стольких несчастных существах, которые еще ждут своего освобождения руками Франции… Пятнадцать миллионов поляков, некогда независимых, а ныне являющихся жертвами насилия и обстоятельств, обращают свой взгляд на Тебя. Они хотели бы разрушить преграду, отделяющую их от Тебя, дабы делить с Тобой опасности, дабы увенчать Тебя новыми лаврами и прибавить ко всем титулам, кои Ты уже заслужил, звание отца угнетенных!»
Потратив на раздумья не более минуты, Наполеон продиктовал ответ адъютанту Сулковскому:
«Что я могу ответить? Что я могу обещать? Напиши своему земляку, что я люблю поляков и высоко ценю их, что раздел Польши является несправедливостью, с которой я не могу смириться, что после окончания войны в Италии двинусь сам во главе французов, чтобы заставить московитов восстановить Польшу. Но скажи ему также, что поляки не должны уповать на чужеземную помощь… Все красивые слова, которые им будут говорить, не приведут ни к какой цели. Я знаю язык дипломатии… Народ, попранный своими соседями, может освободиться только с оружием в руках».
Если поляки угадали карьерный рост Бонапарта, то Наполеон не упустил блестящей возможности приобрести преданных воинов. Так началась величайшая дружба Корсиканца с поляками.
Хотя… тот, что искал пути сближения поляков с Наполеоном, разочаровался в числе первых. Через несколько лет великий композитор и патриот своей родины Михал Клеофас Огинский напишет о своем недавнем кумире:
«Я питал доверие к генералу Бонапарту, командующему в Италии французами и поляками и сражающемуся только за свободу и независимость народов. Мой энтузиазм, а в особенности надежда, что я найду в нем защитника польского дела, уменьшились, когда он объявил себя пожизненным консулом, и совсем оставили меня, когда он объявил себя императором французов».
Впрочем, разочаровавшихся, как Огинский, было немного; абсолютное большинство поляков сражались и погибали за Наполеона с уверенностью, что этим приносят пользу своему отечеству.
Могут возникнуть вопросы: как в Италии оказалось множество поляков; и почему именно здесь, а не во Франции – традиционном месте отдохновения польских мятежников – начали создаваться легионы. Оказывается, поляков – на свою голову – доставили в Италию сражавшиеся против Наполеона австрийцы.
Во время знаменитой битвы при Арколе Юзеф Сулковский, спасая Наполеона, был ранен картечью в плечо. В начале зимы 1796 г. раненному адъютанту поручили нетрудное дело: конвоировать в тыл колонну пленных австрийцев в несколько тысяч человек. Сулковский с удивлением заметил, что конвоируемые говорят почему-то не по-немецки, а на его родном – польском языке. Оказалось, что пленные австрийцы в большинстве своем оказались мобилизованными крестьянами из Галиции и Силезии.
Поляков в Италии было достаточно, а желающих возглавить их имелось намного больше, чем необходимо. Когда выбор, в конце концов, пал на деятельного участника восстания Костюшки – генерала Яна Генрика Домбровского, обойденные конкуренты принялись поливать его грязью. Одни ставили в вину Домбровскому, что по-немецки он изъясняется лучше, чем на родном языке; что о нем уважительно отзывался душитель восстания – Суворов; а, поскольку Фридрих-Вильгельм II предложил генералу высокую должность в прусской армии, его одновременно объявили и немецким шпионом. Наконец, генерал Зайончек, также имевший надежду на высший пост, пытался вызвать Домбровского на дуэль.
Домбровский своим отношением к завистникам, конкурентам и просто любителям обсудить ближнего доказал, что он – именно тот человек, который должен возглавить польские легионы. На все оскорбления и клевету генерал, коверкая польские слова, ответил с невозмутимым спокойствием: «Ежели бы я ради себя только старался, так уж давно был на службе какого-нибудь монарха, недоброжелателя отчизны нашей, весь в звездах, богатый и довольный; а тут я от каждого завишу, никто мне не платит, долгов бессчетно, а дел непомерно, и все сие через радение отчизне нашей…» Нельзя сказать, что Наполеон никогда не ошибался в людях, но Домбровский оказался лучшим его выбором.
«В начале лета 1797 года легионы переживали период бурного роста…, – рассказывает М. Брандыс. – Только сейчас начинали приносить плоды воззвания, посланные Домбровским и Выбицким на родину и в эмигрантские центры. В новую польскую армию, точно на подлинную родину, отовсюду стекались изгнанники. На квартиры легионов в Пальманове, в Тревизо, а потом в Болонье беспрерывно являлись все новые и новые добровольцы: дезертиры из австрийской армии, беглецы из русской и прусской частей Польши, а также различные авантюристы и проходимцы. Особую известность приобрел отважный капитан Липчинский, который дальнюю дорогу из Польши в Италию проделал… пешком.
Домбровский творил чудеса, чтобы всю эту «свору оборванцев» одеть и вооружить, раздобыть для нее провизию и жалованье, превратить ее в регулярное войско».
В 1797 г. в Северной Италии несуществующая на политической карте мира Польша обрела свои вооруженные силы. По крайней мере, обиженному и униженному соседними государствами народу так казалось. Поляков к тому времени достаточно много сражалось за интересы поднимавшегося европейского хищника, облачившегося в республиканскую тогу: во Францию бежали участники восстания Т. Костюшко, к пленным- и перебежчикам-полякам из австрийской армии вскоре присоединятся дезертиры из прусской и русской армий.
Яна Домбровского радовало огромное количество соотечественников, искавших приют в армии самой свободной (как им казалось) страны Европы – Франции. Генерал мечтал о создании польского войска, которое при помощи революционных французов отвоюет независимость родины. Марионеточная Ломбардийская республика, созданная Наполеоном, дала согласие на формирование на ее территории польских этнических частей.
Было создано два легиона общей численностью около 9 тыс. человек – первый возглавил Домбровский, вторым командовал Княжевич. Каждый легион состоял из трех батальонов и одного артиллерийского дивизиона. По тем временам довольно внушительная армия, если к тому же учесть, что поляки отличались воинственностью. Но не скоро польские легионеры ступят на родную землю, и далеко не все.
В 1798 г. поляки участвовали в боях против Папской области и Неаполитанского королевства.
В 1799 г. воины Домбровского вместе с французами сражались в Италии со знаменитым фельдмаршалом Суворовым. Героизм легионеров, желание первыми идти в бой дорого им обошлись.
6 июня 1799 г. у реки Тидон французский корпус Макдональда упорно теснил войско австрийского генерала Отта. Казалось, судьба австрийцев была решена. Около 3-х часов дня французы перешли в решительное наступление, легион Домбровского совершил маневр, грозящий австрийцам отрезать путь к отступлению. И в этот момент в тылу у него возникло густое облако пыли. То была конница Суворова. Драгуны и казаки с визгом и криками атакуют польскую пехоту, идущую рассыпным строем совсем против другого врага. Моментально ряды воинов Домбровского приходят в замешательство, и весы победы в этой битве склонились на сторону, уже потерявших было всякую надежду, австрийцев.
При реке Требии 8 июня солдаты Домбровского понесли еще большие потери. Левый фланг наступавших французов был смят стремительной контратакой русской армии. «Авангард его, состоящий из польских легионов, под начальством генерала Домбровского, ударивший на наш правый фланг,… почти совсем истребили, а остальных смешали, расстроили и принудили в беспорядке ретироваться за реку Требию», – рассказывает участник похода Суворова – Грязев.
В этой битве против изрядно потрепанного накануне легиона Домбровского Суворов направил под командованием князя Багратиона 6 батальонов, 2 казачьих полка и 8 эскадронов австрийских драгун. Атакованный превосходящими силами легион Домбровского был отброшен к горам и едва спасся, перейдя Требию. Потери поляков были ужасными: кроме изрубленных кавалерией легионеров, они лишились знамени, пушки и до 400 человек пленными. После таких утрат поляки не смогли более участвовать в бою.
Второй польский легион защищал Мантую, осажденную корпусом австрийского генерала Края численностью более 30 тысяч человек. 17 июля Мантуя пала. Эта безнадежная борьба обошлась второму польскому легиону потерями в 700 человек.
Сподвижник Суворова особенно отмечает поляков среди тех, с кем пришлось бороться русским в Италии:
«Главнейшие французские генералы, в сих сражениях предводительствующие, были главнокомандующий Макдональд, за ним Моро, Руско, Шарпантье, Оливье, Виктор, Сальм, Блондо, Гранжо, Камбре и Домбровский со своими польскими легионами, которых от 2000 едва ли осталось до 300; ибо они составляли авангард действующей здесь армии и были всегда употребляемы в первый опаснейший огонь, сколько по направлению французского начальства, столько и собственного своего духа, питая к русским непримиримую злобу. Сей польский корпус пилигримов, предводительствуемый его начальником Домбровским, есть тот самый, который, после поражения своего под Вильною 31-го июля 1794 года, оставил свое отечество и присоединился к беснующимся французам…»
Странное самопожертвование поляков можно понять, если учесть, что в Италии они столкнулись со своим давнишним врагом. Их взаимная вражда тянется с ноября 1768 г., когда Суворов выступил с полком на усмирение польских конфедератов. Успехи Суворова в войне с мятежными поляками уже тогда вызывали у последних жгучее желание расправиться с русским полководцем. В 1771 г., по словам Н. А. Орлова, «в Столовичах один из гвардейцев Огинского чуть не в упор выстрелил в Суворова, но промахнулся; в 1772 году, в деле с бандой Косаковского, подвергся нападению польского офицера, который, выстрелив из 2 пистолетов, бросился с саблей, и Суворов отражал его удары, пока карабинер не убил поляка».
Суворов фактически уничтожил в Польше вооруженную оппозицию, и, отчасти, благодаря его победам в 1772 г. стал возможен 1-й раздел Речи Посполитой.
В 1794 г. Суворов был брошен на подавление восстания Т. Костюшки. И с этой задачей русский полководец справился блестяще, утопив надежды поляков в их собственной крови, и получивши за свои действия алмазный бант на шляпу, чин генерал-фельдмаршала и Кобринское имение в 7 тысяч душ. А после его побед остатки Речи Посполитой были разделены в 1795 г.; с тех пор поляки лишились собственного государства, а наиболее деятельные из них вынуждены были скитаться по свету.