На рубеже веков русская литература разделилась на два больших потока. Несмотря на разнородность составлявших их писателей и поэтов, кардинальное различие стилей и поэтических программ, основным, что их отличало, было отношение к происходящей смене эпох, изменению уклада жизни и ценностных ориентиров. То, что жизнь меняется, было очевидно для всех. Также было очевидно и то, что вслед за этим должна будет измениться философско-этическая система. Первый поток составляли писатели, которые были по большей части традиционалистами: они продолжали традиции русской реалистической школы XIX века. Несмотря на понимание того, что «вишневый сад» неизбежно будет вырублен и на смену благостному XIX веку с его дворянскими гнездами, балами, обломовскими мечтаниями и метаниями «лишних людей» неизбежно придет век XX, совсем не похожий на своего предшественника, традиционалисты свои взоры по большей части обращали в прошлое и, как правило, настороженно (а то и враждебно) относились к новому веку, веку, в котором предметом и адресатом искусства становился уже не человек, не личность в собственном смысле этого слова, но людская масса. Они инстинктивно чувствовали в новых веяниях не только смену эстетики и жизненного уклада, но угрозу самому духу «личностного сознания», то, что еще Ницше назвал процессом «расчеловечивания человека». Отстаивание права личности на индивидуальное бытие, на суверенитет ее внутреннего мира перед угрозой со стороны «идеологии», «массовых манипуляций», давления со стороны государства и социальных групп становится для таких писателей одним из главных идейных стержней творчества. В окружающем мире все больше начинало господствовать «сознание масс», поэтому не случайно, что у многих писателей подобного склада постепенно происходило дистанцирование по отношению к чуждой действительности. Это ярчайшим образом отражалось в их творчестве. Например, они часто обращались к автобиографической прозе (И. Бунин), к описанию исчезающих традиций, на которых покоился уклад «прошлой» жизни (И. Шмелев), к публицистике. В этом отношении не случайно то, что подавляющее большинство «традиционалистов» не приняло революцию. Причем не только революцию «большевистскую», но и саму идею революции как коренного изменения жизни. Несмотря на то, что на определенных этапах революционные идеи находили отклик в душе некоторых писателей-«традиционалистов», касались они в основном общей «гуманизации» общественной жизни, демократизации политических институтов и т. п. Октябрьский же переворот был для большинства из них лишь пришествием того самого «грядущего хама», о котором в свое время говорил Д. Мережковский, торжеством бесовщины в национальном сознании (см., напр., «Окаянные дни» Бунина), они не могли, а подчас не хотели видеть тех закономерностей, которые привели к настоящему положению вещей (впрочем, нельзя не признать, что при этом были и серьезные попытки осмыслить историю и вписать современность в ее контекст, напр., труды Н. Бердяева). Торжествующей массе нужны были глашатаи ее интересов, защитники же суверенитета и самоценности отдельно взятой личности неизбежно оказывались в оппозиции, а вследствие этого вытеснялись из страны (напр., неоднократная высылка из страны по личному указанию Ленина большого количества оппозиционно настроенных «интеллектуалов»). Это в основном касалось деятелей науки, литературы и искусства, основная же масса «обычных» эмигрантов покидала родину по экономическим причинам: разруха, голод, ужасы гражданской войны и красного террора. Значительную часть эмиграции составляли бывшие белогвардейцы.
Примечательно, что практически всеми деятелями культуры и литературы происходящая в стране перестройка жизни рассматривалась именно как вселенский процесс, коренная ломка всех устоев, своего рода «апокалипсис», конец старых и начало новых времен. Те, кто принадлежал ко второму большому потоку (их условно можно было бы назвать «новаторы»), также остро ощущали это. Важнейшее их отличие от «традиционалистов» состояло в противоположном отношении к происходящим переменам. Они не только чувствовали приближение крушения старого мира и приветствовали его (напр., А. Блок, В. Брюсов), но и предлагали свои «проекты» того, что должно прийти ему на смену (подробнее об этом – в разделе, посвещенном литературным течениям начала века).
Вероятно, именно эти различия во многом определили характер русской литературной эмиграции, а также то, что подавляющее большинство оставшихся на родине «новаторов» не только поддержало революцию, но и активно включилось в процесс строительства нового общества. Вряд ли кто-либо из них предполагал, что всего через 10-15 лет наступит другая эпоха, пережить которую многим из них не придется.
Надо сказать, что эмиграция в России существовала и до революции. Причем этот поток непрерывно возрастал, начиная с конца XIX века. По данным Большой советской энциклопедии, поток эмигрантов вырос с 30 тысяч человек в 1887 году до 291 тысячи в 1913-м. Всего же из царской России эмигрировало 1 миллион 700 тысяч человек, среди которых большой процент составляли представители национальных меньшинств: украинцы, поляки, латыши, литовцы, финны, евреи и т. д. Главной причиной эмиграции были, в первую очередь, экономические причины. Не малую роль играли и политические факторы: притеснение, бесправие, национальные ограничения, запрет религии. Так уже в XX веке в Канаду при помощи Л. Толстого и В. Бонч-Бруевича выехала целая секта духоборов, чьи потомки и до сих пор живут там отдельным селением. Особую категорию эмигрантов составляли революционеры самых различных политических взглядов. Среди эмигрантов в разное время были М. Горький, А. Толстой, А. Белый, Б. Зайцев, Б. Савинков и многие другие. Большинство эмигрантов стремилось как можно быстрее адаптироваться к новой жизни. Меньшая часть эмиграции воспринимала свое пребывание на чужбине как временное состояние, не теряла связи с родиной и, как правило, в конце концов возвращалась в Россию.
Положение коренным образом изменилось после Октября 1917 года. Массовый исход беженцев из России в Европу начался уже в январе-марте 1919 года с уходом немцев с Украины и французов из Одессы и достиг пика в 1920 году, когда войска Деникина и Врангеля покинули Новороссийск и Крым. Около 200 тысяч русских оказалось в Константинополе, откуда они затем растекались по всему свету. Десятки тысяч ушли в Китай с армиями Колчака и Каппеля. По неполным данным всего после 1917 года эмигрировало 2 миллиона человек. Вернулись не более 182 тысяч. Эта масса эмигрантов и создала ту почву, на которой продолжали развиваться литература и искусство и из которой возникло понятие «русское зарубежье».
Характерной особенностью русского зарубежья было сохранение первой волной эмиграции всех основных черт русского общества. Первые несколько лет этому способствовало ожидание скорого возвращения на родину. Готовя себя для дальнейшего служения России, эмигранты основывали русские школы и высшие учебные заведения (Русский университет, Технический институт, Сельскохозяйственная школа в Праге). Выходили газеты, отражавшие все многообразие политических партий дореволюционной России. Объединяющую роль играла и Русская зарубежная церковь, вначале единая с Русской Православной Церковью, а в 1921 году провозгласившая себя независимой.
Сохранялась за рубежом и российская наука: начало положила созданная в 1923 году в Берлине по инициативе историка П. Виноградова Русская академическая группа. Подобные группы возникли в Софии, Варшаве, Риге. Созданный из ученых России Белградский научный институт выпустил одиннадцать томов научных трудов. Русские ученые внесли свой вклад в развитие экономики, химии, авиации, астрономии, медицины, антропологии, истории, филологии и – особенно – философии и богословия.
Уже в 1922 году высланная из России группа религиозных философов во главе с Н. Бердяевым создала в Берлине Свободную духовную и философскую академию. Труды С. Булгакова и И. Ильина, Н. Лосского и С. Франка, Ф. Степуна, Л. Шестова, Л. Карсавина и П. Сорокина внесли огромный вклад в мировую философскую науку.
Большое значение для русской и мировой культуры имел русский зарубежный театр. За границей оказалась, например, почти половина Московского Художественного театра, в том числе М. Чехов. Эмигрантами были киноактер И. Мозжухин и Ф. Шаляпин, звезды балета Анна Павлова, Вацлав Нижинский, Сергей Лифарь, Михаил Фокин, композиторы С. Рахманинов и И. Стравинский. Среди художников-эмигрантов были И. Репин, К. Коровин, отец и сын Рерихи, З. Серебрякова, М. Ларионов.
Что касается литературы, то из России уехали (или были высланы): И. Бунин, А. Аверченко, К. Бальмонт, З. Гиппиус, А. Вертинский, Дон-Аминадо, Б. Зайцев, Вяч. Иванов, А. Куприн, М. Осоргин, А. Ремизов, И. Северянин, А. Толстой, Тэффи, И. Шмелев, Саша Черный, а также молодые, но подававшие большие надежды М. Цветаева, М. Алданов, Г. Адамович, Г. Иванов, В. Ходасевич.
Большинство писателей первой волны русской эмиграции осознавали себя хранителями и продолжателями русской национальной культуры, видели свой долг в сохранении гуманистических традиций А. Пушкина (его имя было символом для всей эмиграции, юбилеи поэта отмечались во всех странах русского рассеяния), Л. Толстого и Ф. Достоевского. Утверждая приоритет личности перед государством, старшее поколение писателей русского зарубежья никогда не проповедовало индивидуализма. Русская традиционная идея соборности, единства человека с миром, обществом, природой, космосом в той или иной мере неизбежно присутствовала в их произведениях. Вместе с тем многие из них ощущали себя наследниками литературы Серебряного века, недосягаемым идеалом для которой являлась пушкинская идея внутренней гармонии человека, а близкими по духу такие писатели, как Н. Гоголь, М. Лермонтов, Ф. Тютчев, Ф. Достоевский, ощущавшие трагедию разрушения гармонии, но тоскующие по ней и видящие ее восстановление в будущем. Писатели русского зарубежья, как уже отмечалось, не приняли жестокий «железный век», «век-волкодав» (по выражению О. Мандельштама). Капитализм и западное общество с его бездуховностью и каждодневным поиском выгоды, не только не вызывали у них восторга, но напротив, воспринимались резко отрицательно.
Основным мотивом всей русской литературы за рубежом проходит тема России, тоски по ней. На воспоминаниях о прошлом строятся «Темные аллеи» И. Бунина, его «Жизнь Арсеньева». Прошлая жизнь кажется ему светлой и доброй (несмотря на то, что она сам в своих более ранних произведениях описывал темные стороны российской жизни, напр. в «Деревне»).
Н. Берберова в своих воспоминаниях писала: «Старшие откровенно признавались, что никакого обновленного стиля не нужно… Было также усиленное давление со стороны тех, кто ждал от нас продолжения бунинско-шмелевско-купринской традиции реализма. Попытки выйти из него никем не понимались, не ценились. Проза Цветаевой … не была понята. Поплавский был прочтен после его смерти, Ремизова никто не любил».
В подобном консерватизме был свой резон: нужно было сохранить язык и традиции; но вместе с тем, как и жизнь, литература не стояла на месте.
К новаторским поискам (прежде всего в области стиля) тяготело молодое поколение, сформировавшееся уже в эмиграции: В. Набоков, Б. Поплавский, Г. Газданов и другие авторы.