Ванюша, между тем, успевший уладить свое хозяйство и даже обрившийся у ротного цирюльника и выпустивший панталоны из сапог в знак того, что рота стоит на просторных квартирах, находился в самом хорошем расположении духа. Он внимательно, но недоброжелательно посмотрел на Ерошку, как на дикого невиданного зверя, покачал головой на запачканный им пол и, взяв из-под лавки две пустые бутылки, отправился к хозяевам.
– Здравствуйте, любезненькие, – сказал он, решившись быть особенно кротким. – Барин велел чихирю купить; налейте, добряшки.
Старуха ничего не ответила. Девка, стоя перед маленьким татарским зеркальцем, убирала платком голову; она молча оглянулась на Ванюшу.
– Я деньги заплачу, почтенные, – сказал Ванюша, потряхивая в кармане медными. – Вы будьте добрые, и мы добрые будем, так-то лучше, – прибавил он.
– Много ли? – отрывисто спросила старуха.
– Осьмушку.
– Поди, родная, нацеди им, – сказала бабука Улита, обращаясь к дочери. – Из начатой налей, желанная.
Девка взяла ключи и графин и вместе с Ванюшей вышла из хаты.
– Скажи, пожалуста, кто это такая женщина? – спросил Оленин, указывая на Марьянку, которая в это время проходила мимо окна.
Старик подмигнул и толкнул локтем молодого человека.
– Постой, – проговорил он и высунулся в окно. – Кхм! Кхм! – закашлял и замычал он. – Марьянушка! А, нянюик Марьянка! Полюби меня, душенька! Я шутник, – прибавил он шопотом, обращаясь к Оленину.
Девка, не оборачивая головы, ровно и сильно размахивая руками, шла мимо окна тою особенною щеголеватою, молодецкою походкой, которою ходят казачки. Она только медленно повела на старика своими черными, отененными глазами.
– Полюби меня, будешь счастливая! – закричал Ерошка и, подмигивая, вопросительно взглянул на Оленина. – Я молодец, я шутник, – прибавил он. – Королева девка? А?
– Красавица, – сказал Оленин. – Позови ее сюда.
– Ни-ни! – проговорил старик. – Эту сватают за Лукашку. Лука – казак молодец, джигит, намеднись абрека убил. Я тебе лучше найду. Такую добуду, что вся в шелку да в серебре ходить будет. Уже сказал, – сделаю; красавицу достану.
– Старик, а чтò говоришь! – сказал Оленин. – Ведь это грех?
– Грех? Где грех? – решительно отвечал старик. – На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Али любить ее грех? Это у вас так? Нет, отец мой, это не грех, а спа́сенье. Бог тебя сделал, Бог и девку сделал. Всё Он, батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтоб ее любить да на нее радоваться. Так-то я сужу, добрый человек.
Пройдя через двор и войдя в темную, прохладную клеть, заставленную бочками, Марьяна с привычною молитвой подошла к бочке и опустила в нее ливер. Ванюша, стоя в дверях, улыбался, глядя на нее. Ему ужасно смешно казалось, что на ней одна рубаха, обтянута сзади и поддернута спереди, и еще смешнее то, что на шее висели полтинники. Он думал, что это не по-русски и что у них в дворне то-то смеху было бы, кабы такую девку увидали. «Ла филь ком се тре бье,[16] для разнообразия, – думал он, – скажу теперь барину».
– Что зазастил-то, чорт! – вдруг крикнула девка.– Подал бы графин-то.
Нацедив полный графин холодным красным вином, Марьяна подала его Ванюше.
– Мамуке деньги отдай, – сказала она, отталкивая руку Ванюши с деньгами.
Ванюша усмехнулся.
– Отчего вы такие сердитые, миленькие? – сказал он добродушно, переминаясь, в то время как девка закрывала бочку.
Она засмеялась.
– А вы разве добрые?
– Мы с господином очень добрые, – убедительно отвечал Ванюша. – Мы такие добрые, что где ни жили, везде нам хозяева наши благодарны оставались. Потому благородный человек.
Девка приостановилась, слушая.
– А что, он женатый, твой пан-то? – спросила она.
– Нет! Наш барин молодой и не женатый. Потому господа благородные никогда молоды жениться не могут, – поучительно возразил Ванюша.
– Легко ли! Какой буйвол разъелся, а жениться молод! Он у вас у всех начальник? – спросила она.
– Господин мой юнкер, значит, еще не офицер. А звание– то имеет себе больше генерала – большого лица. Потому что не только наш полковник, а сам царь его знает, – гордо объяснил Ванюша. – Мы не такие, как другая армейская голь, а наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел и нам по тысяче присылают. Потому нас всегда и любят. А то пожалуй и капитан, да денег нет. Что проку-то?..
– Иди, запру, – прервала девка.
Ванюша принес вино и объявил Оленину, что ла филь се тре жули,[17] – и тотчас же с глупым хохотом ушел.