(Появление товарища Ленина на трибуне сопровождается бурной овацией. Все встают.) Этот зал, говорит т. Ленин, напоминает мне первое мое выступление в Петроградском Совете{1}, в котором тогда царствовали еще меньшевики и эсеры. Мы слишком скоро забыли о недавнем прошлом. Теперь же ход развития революции в других странах освежает в нашей памяти недавно нами пережитое. Полагали, что на Западе, где классовые противоречия развиты более сильно, соответственно более развитому капитализму, революция пойдет несколько иным путем, чем у нас, и власть сразу перейдет от буржуазии к пролетариату. Однако происходящее сейчас в Германии говорит об обратном. Германская буржуазия, объединившись для противодействия поднявшим голову пролетарским массам, черпает свою силу в большем опыте западной буржуазии и ведет систематическую борьбу с пролетариатом. У германских же революционных масс нет еще достаточного опыта, который они приобретут лишь в процессе борьбы. Всем памятна революция 1905 года, когда российский пролетариат вступил в борьбу, не имея за собой никакого опыта. В нынешней же революции нами учтен и использован опыт, данный нам революцией 1905 года.
Затем тов. Ленин дает обзор деятельности Совета Народных Комиссаров. Он напоминает о первом периоде революции, когда массы не знали еще, что делать, и не имели достаточно авторитетных и сильных руководящих центров.
Нам хорошо было известно, говорит тов. Ленин, что для успеха начатой борьбы необходимо было сплотить возможно теснее все эксплуатируемые массы и все трудящиеся элементы страны, и потому неизбежно перед нами встал вопрос о формах организации. И мы, отлично помня роль Советов в 1905 г., воскресили их как наиболее пригодное оружие в деле объединения трудящихся и борьбы их с эксплуататорами. До революции в Германии мы всегда говорили, что Советы – самые подходящие органы для России. Мы тогда не могли утверждать, что они в такой же мере окажутся подходящими и для Запада, но жизнь показала иное. Мы видим, что Советы приобретают на Западе все бо́льшую и бо́льшую популярность и за них борются не только в Европе, но и в Америке. Повсюду создаются Советы, которые рано или поздно возьмут власть в свои руки.
Интересный момент переживает сейчас Америка, где создаются Советы. Возможно, что движение там пойдет не теми путями, какими оно идет у нас, но важно то, что и там советская форма организации завоевала себе широкую популярность. Эта организация сейчас заменила все прочие формы пролетарских организаций. Анархисты, которые были противниками власти вообще, после ознакомления с советской формой власти признали Советскую власть. Тем самым они не оставили камешка на камешке в теории анархизма, отрицающего какую бы то ни было власть. Два года тому назад в Советах процветала соглашательская идея сотрудничества с буржуазией. Надо было пережить известное время, дабы из сознания масс вымести тот старый хлам, который мешал разобраться им в происходящем. Это могло быть достигнуто только практической работой Советов в государственном строительстве жизни. Теперь в таком же положении находятся и германские рабочие массы, из сознания которых необходимо удалить тот же хлам, но там этот процесс протекает в более резких, в более жестоких и кровавых формах, чем у нас.
Я несколько отклонился от заданной мне президиумом Петроградского Совета темы, но это было необходимо.
Деятельность Совета Народных Комиссаров за прошедший год мы можем понять, только оценив роль Советов в масштабе мировой революции. Зачастую повседневные мелочи управления и неизбежные в деле строительства частности отклоняют нас в сторону и заставляют забывать великое дело мировой революции. И только оценивая роль Советов в мировом масштабе, мы сможем правильно разобраться в мелочах нашей внутренней жизни и своевременно регулировать их. Знатные ревизоры из Берна{2} говорят о нас, как о приверженцах тактики насилия, но, говоря об этом, они совершенно закрывают глаза на то, что проделывает у них буржуазия, управляющая исключительно насилием.
До того как мы перешли к советской форме управления, мы прожили несколько месяцев, в которые масса подготовлялась к новой, еще невиданной, форме государственного управления. Мы истрепали правительство Керенского по ниточке, мы заставили Временное правительство проделать министерскую чехарду направо и налево, вверх и вниз, что окончательно доказало массам неспособность к управлению страной претендовавшей тогда на власть буржуазно-соглашательской клики, – и только после этого мы взяли власть в свои руки.
Много сложнее обстоит дело в мировом масштабе. В этом случае одного революционного насилия мало, и революционному насилию должна предшествовать такая же подготовительная работа, как и у нас, но, естественно, несколько дольше. В свое время много толков вызвал Брестский мир, а некоторые господа решили использовать этот шаг Советской власти в своих демагогических целях, называя его соглашательским. Но если это назвать соглашательством, то приходится также рассуждать и о соглашательстве с царем, когда мы шли в Государственную думу, чтобы взорвать ее извнутри. Мы заключили Брестский мир в ожидании наступления тех необходимых внутренних условий в Германии, которые вызвали свержение Вильгельма, и это показывает, насколько правильно был рассчитан наш шаг.
В странах Согласия{3} сейчас наблюдается пробуждение масс, которое их правительства всячески стараются затушить. В этих целях все внимание несознательных еще масс направляется в сторону «патриотизма». Массы кормятся обещаниями и прельщаются выгодами победоносного мира, им обещаются неисчислимые выгоды после заключения мира. Их питают иллюзиями. Но насколько правилен расчет на осуществление этих иллюзий, можно заключить из недавней моей беседы с одним американским, трезво, по-коммерчески настроенным, купцом, чуждым наших интересов. Положение Франции он характеризует следующим образом: французское правительство обещает массам золотые горы, которые якобы будут получены от немцев, но надо, чтобы немцам было откуда уплатить, с должника же, у которого ничего нет, нечего и получить, и все эти иллюзии, основанные на заключении выгодного мира с Германией, потерпят крах, ибо заключенный мир будет миром краха. Это чувствуют даже враги революции, которые никакого другого выхода из создавшегося положения не находят, кроме как свержение капитализма. В этом отношении характерно сейчас настроение парижской толпы, самой чуткой и отзывчивой. В то время как сейчас она не позволяет открыть рот говорящему против большевиков, полгода тому назад она слушала тех, которые всячески поносили их. Буржуазия оказала нам большую услугу в деле пропаганды наших идей. Своими нападениями она заставила массы задуматься и рассуждать, вследствие чего непосредственно мыслящие массы Парижа пришли к заключению, что, раз буржуазия так ненавидит большевиков, значит, они умеют с нею бороться. Антанта направила сейчас свое внимание в нашу сторону, она хочет расплатиться из нашего кармана по предъявляемым к ней счетам. Нам приходится считаться с сильным врагом, превосходящим нас в военном отношении, но это не надолго: наступит разочарование в победе, результатом чего будет полный крах всех комбинаций «союзников», если еще до этого они не передерутся между собой. Сейчас все страны испытывают голод, и никакие победы не помогут устранить его. Мы стоим перед сложными задачами, которые поставила нам внешняя политика. В этом случае у нас налицо опыт Брестского мира – самого существенного шага внешней политики Совета Народных Комиссаров. Брестский мир был заключен с сильным врагом, превосходящим нас в военном отношении, и это вызвало разногласия даже в нашей среде, но таким должен был быть первый шаг пролетарского государства, окруженного со всех сторон империалистскими хищниками. Брестский мир подточил сильного и могучего нашего врага. В самый короткий период навязавшая нам грабительские условия Германия пала, того же следует ожидать и в других странах, тем более, что всюду наблюдается разложение армий.
Надо вспомнить то время, когда разложение нашей армии объяснялось нетерпеливостью русских, но, как оказалось, это удел всех стран, вступающих на путь революции. Явный грабеж, которым сейчас занимаются «демократические» правительства в Париже, открывает массам глаза, тем более, что их нелады при дележе добычи, переходящие зачастую в серьезную ссору, перестали быть тайной{4}. При всех неблагоприятных условиях, в которых приходится жить Советской России, у нас есть один плюс, который подчеркивает и буржуазная газета «Тайме»{5}. В статье военного обозревателя она отмечает то быстро развивающееся разложение в армиях всех стран, которое неизвестно России. Только в России, по словам газеты «Тайме», армия не разлагается, а строится. Это одна из существенных частей нашего строительства за истекший год. Окруженные со всех сторон врагами, мы защищаемся, отвоевывая каждую пядь Советской России, и каждый месяц нашей борьбы приближает нас все больше и больше к мировой революции. Во всем мире мы первые взяли власть, и сейчас у нас управляют Советы трудящихся. Сумеем ли мы удержать власть? Если нет, то завоевание власти было исторически неправомерно. Но сейчас уже мы можем гордиться тем, что испытание это нами выдержано, и мы, несмотря на неисчислимые муки, власть трудящихся отстояли.
В дальнейшем тов. Ленин останавливается на вопросе о специалистах.
Некоторые из наших товарищей, говорит тов. Ленин, возмущаются тем, что во главе Красной Армии стоят царские слуги и старое офицерство. Естественно, что при организации Красной Армии этот вопрос приобретает особое значение, и правильная постановка его определит успех организации армии. Вопрос о специалистах должен быть поставлен шире. Мы ими должны пользоваться во всех областях строительства, где, естественно, не имея за собой опыта и научной подготовки старых буржуазных специалистов, сами своими силами не справимся. Мы не утописты, думающие, что дело строительства социалистической России может быть выполнено какими-то новыми людьми, мы пользуемся тем материалом, который нам оставил старый капиталистический мир. Старых людей мы ставим в новые условия, окружаем их соответствующим контролем, подвергаем их бдительному надзору пролетариата и заставляем выполнять необходимую нам работу. Только так и можно строить. Если вы не можете построить здание из оставленного нам буржуазным миром материала, то вы вообще его не построите, и вы не коммунисты, а пустые фразеры. Для социалистического строительства необходимо использовать полностью науку, технику и вообще все, что нам оставила капиталистическая Россия. Конечно, на этом пути мы встретимся с большими трудностями. Неизбежны ошибки. Всюду есть перебежчики и злостные саботажники. Тут необходимо было насилие прежде всего. Но после него мы должны использовать моральный вес пролетариата, сильную организацию и дисциплину. Совершенно незачем выкидывать полезных нам специалистов. Но их надо поставить в определенные рамки, предоставляющие пролетариату возможность контролировать их. Им надо поручать работу, но вместе с тем бдительно следить за ними, ставя над ними комиссаров и пресекая их контрреволюционные замыслы. Одновременно необходимо учиться у них. При всем этом – ни малейшей политической уступки этим господам, пользуясь их трудом всюду, где только возможно. Отчасти мы уже этого достигли. От подавления капиталистов мы перешли к их использованию, и это, пожалуй, самое важное завоевание, достигнутое нами за год внутреннего строительства.
Одним из серьезных вопросов нашего культурного строительства является вопрос о деревне. Советская власть предполагает самую широкую поддержку трудящихся. К этому сводилась вся наша политика по отношению к деревне за все это время. Необходимо было связать городских пролетариев с деревенской беднотой, и мы сделали это. Сейчас установлена самая тесная связь тысячами незаметных нитей. Как и всюду, здесь мы встречаемся с большими трудностями, ибо крестьяне привыкли себя чувствовать самостоятельными хозяевами. Они привыкли продавать свободно свой хлеб, и каждый крестьянин считал это своим неотъемлемым правом. Сейчас нужно проделать колоссальную работу, чтобы окончательно убедить их, что с тем разорением, которое нам оставлено войной, можно справиться только коммунистической организацией хозяйства. Здесь действовать надо уже не насилием, а только убеждением. Конечно, и среди крестьянства у нас есть открытые враги – кулаки, но в массе беднота и примыкающие к ней середняки идут за нами. Против же кулаков, как отъявленных наших врагов, у нас только одно оружие – это насилие. Когда мы начали осуществлять свою продовольственную политику по принципу предоставления излишков голодающим, нашлись такие, которые стали кричать крестьянину: «Тебя грабят!». Это – наряженные в меньшевистские, левоэсеровские или еще какие-либо другие шутовские костюмы отъявленные враги крестьян, рабочих и коммунизма, и мы с ними будем поступать впредь так же, как и поступали.
«Северная Коммуна» № 58, 14 марта 1919 г.
Печатается по тексту газеты «Северная Коммуна»
Товарищи, я хочу сейчас ответить на записки, из которых две не совсем ясные. В одной из них все-таки, по-видимому, две основные мысли. Во-первых, автор записки недоволен большевиками, которые будто бы зарвались, и сочувствует меньшевикам за постепенность. Во-вторых, задает вопрос о крестьянских восстаниях.
Что касается первого вопроса, то я должен сказать, что если так ставить обвинение против большевиков, то надо было указать, в чем они зарвались и чем хороша постепенность. Основное, что нас отделило от меньшевиков, было то, что мы настаивали на передаче всей власти Советам и зарвались настолько, что в октябре позапрошлого года ее взяли. А меньшевики требовали постепенности, не желая этой передачи власти. И, например, сочувствующий меньшевикам известный социалист Каутский в августе 1918 г. писал в брошюре, что большевикам брать власть не следует, потому что им не удержаться, и они погибнут и этим уничтожат целую партию. Я думаю, что этот взгляд ходом событий отвергнут, так что на нем не стоит останавливаться, особенно, если нет ясных возражений. В Германии Каутский настаивал на демократии, на учредилке. Советам власть давать нельзя – это говорили здешние меньшевики и немецкие. В Германии Учредительное собрание собрано, и там в январе и в марте произошел ряд громадных рабочих восстаний, гражданская война, в результате которой немецкие меньшевики во главе с Гильфердингом предлагали в последних статьях соединиться учредилке и Советам таким образом, чтобы центральному комитету Советов дать право приостанавливать решения учредилки и переносить вопрос на всенародное голосование. Это показывает, как немецкие меньшевики, и даже лучшие из них, запутались совершенно. Соединить учредилку с Советами, соединить диктатуру буржуазии с диктатурой пролетариата – эта идея заслуживает только насмешки.
Что касается крестьянских восстаний, то здесь вопрос на эту тему был задан. Конечно, мы переживали ряд кулацких восстаний и переживаем. В прошлом году летом прошла целая полоса кулацких восстаний. Кулак непримиримый наш враг. И тут не на что надеяться, кроме как на подавление его. Другое дело средний крестьянин, это не наш враг. Чтобы в России были крестьянские восстания, которые охватывали бы значительное число крестьян, а не кулаков, это неверно. К кулакам присоединяется отдельное село, волость, но крестьянских восстаний, которые охватывали бы всех крестьян в России, при Советской власти не было. Были кулацкие восстания и они будут при таком правительстве, которое настаивает, что всякий излишек хлеба должен быть передан по твердой цене голодным. Такие восстания неизбежны, потому что кулак, у которого большой запас хлеба, он его может продать по нескольку сот рублей за пуд, и все мы знаем, по каким ценам мешочники продают. Если дать кулакам такую свободу, то богатый, у которого есть тайные запасы бумажек, керенок, будет сыт, а большинство, которое ничего не прячет, будет голодать. Мы поэтому не закрываем глаза на то, что восстания кулаков против Советской власти неизбежны. Когда существовала власть капиталистов, бывали неизбежны восстания рабочих против них, крестьян против помещиков. Когда сломлен помещик и капиталист, будут происходить все реже и реже восстания кулаков. Надо выбирать. А если кто-нибудь хочет, чтобы все обошлось без всяких восстаний и чтобы богатые поднесли на тарелочке признание в любви и обещание мирно отдать все излишки, я думаю, такого человека всерьез мы не возьмем.
Другая записка, неясная, такого содержания: как поступать в таких случаях, когда рабочие, одурманенные зовом эсеров, на почве продовольственной не работают, бастуют и идут против Советской власти. Конечно, я не могу рассчитывать на то, что все до единого рабочие стоят за Советскую власть. Когда в Париже в 1871 году было восстание парижских рабочих, немалое число рабочих других городов боролось против них в войсках белогвардейцев и подавляло парижских рабочих. Это не мешало сознательным социалистам утверждать, что парижские коммунары представляют собой весь пролетариат, т. е. все, что есть лучшего, честного, в войсках же белогвардейцев были отсталые слои рабочих. И у нас есть несознательные, отсталые рабочие, которые до сих пор Советской власти не поняли; мы стремимся к тому, чтобы их просветить. Для постоянных массовых собраний рабочих ни одно правительство не дало столько, сколько Советы, которые всякому представителю завода дают место в государственном учреждении. Мы, по возможности, привлекаем рабочих, чтобы они сами творили государственную политику; при капитализме и даже при республиках рабочие от этого отгонялись, Советская же власть всеми силами привлекает рабочих, но еще довольно долго некоторые будут тянуться к старому.
Среди вас немного людей, может быть, даже совсем единичны те, которые помнят крепостное право, это могут помнить только старики, но люди, которые помнят то, что было лет 30–40 тому назад, все-таки найдутся. Кто бывал в деревне, тот знает, что лет 30 тому назад немало можно было найти в деревне стариков, которые говорили: «А при крепостном праве было лучше, порядку было больше, была строгость, баб роскошно не одевали». Если почитать теперь Успенского, которому мы ставим памятник, как одному из лучших писателей, описывавших крестьянскую жизнь, то можно найти из времен 80-х и 90-х годов описания, как искренне добросовестные старики из крестьян и иногда даже просто пожилые люди говорили, что при крепостном праве было лучше. Когда уничтожают старые общественные порядки, уничтожить их сразу в сознании всех людей нельзя, остается еще небольшое число, которое тянет к старому.
Некоторые рабочие, как например печатники, говорят, что при капитализме было хорошо, газет было много, а теперь мало, тогда я прилично зарабатывал и никакого я социализма не хочу. Таких отраслей промышленности, которые зависели от богатых классов или которые существовали производством предметов роскоши, было немало. Немало рабочих в больших городах при капитализме жили тем, что производили предметы роскоши. В Советской республике нам придется этих рабочих оставить на время без работы. Мы скажем: «Беритесь за другую полезную работу». Он скажет: «Я занимался тонкой работой, я был ювелиром, работа была чистая, я на хороших господ работал, а теперь пришло мужичье, хороших господ разогнало, я хочу назад к капитализму». Такие люди будут проповедовать, чтобы идти назад к капитализму или, как говорят меньшевики: идти вперед к здоровому капитализму и здоровой демократии. Найдутся несколько сот рабочих, которые будут говорить: «Мы жили хорошо при здоровом капитализме». Таких людей, которые жили при капитализме хорошо, было ничтожнейшее меньшинство, а мы защищаем интересы большинства, которым при капитализме жилось плохо. (Аплодисменты.) Здоровый капитализм привел к мировой резне в самых свободных странах. Здорового капитализма быть не может, а бывает такой капитализм, который в самой свободной республике, как американская, культурной, богатой, технически передовой, этот демократический капитализм, самый республиканский капитализм привел к самой бешеной мировой резне из-за ограбления всего мира. На 15 миллионов рабочих вы найдете несколько тысяч на всю страну, которые при капитализме жили прекрасно. А в богатых странах таких рабочих больше, потому что они работали на более значительное количество миллионеров и миллиардеров. Они обслуживали эти кучки и получали от них особо высокую плату. Если вы возьмете сотни английских миллионеров, они наживали миллиарды, потому что грабили Индию и целый ряд колоний. Им ничего не стоило бросать 10–20 тысячам рабочих подачку, платить вдвое или более высокую заработную плату, чтобы они специально на них хорошо работали. Я как-то читал рассказ о воспоминаниях американского парикмахера, которому один миллиардер платил по доллару в день за бритье. И этот парикмахер написал целую книжку, в которой восхвалял миллиардера и его замечательную жизнь. За часовой визит утром к его финансовому величеству он получал по доллару в день, был доволен и ничего кроме капитализма не хотел. Против такого довода надо быть начеку. Громадное большинство рабочих в таком положении не было. Мы, коммунисты всего мира, защищаем интересы громадного большинства трудящихся, а ничтожное меньшинство трудящихся капиталисты подкупали за высокую плату и делали из них верных слуг капитала. Как при крепостном праве были люди, крестьяне, которые говорили помещикам: «Мы ваши рабы (это после свободы), мы от вас не уйдем». Много их было? Ничтожное число. Можно ли ссылкой на них отвергать борьбу против крепостного права? Конечно, нельзя. Так и теперь ссылкой на меньшинство рабочих, которые прекрасно зарабатывали на буржуазных газетах, на производстве предметов роскоши, на личных услугах миллиардерам, опровергнуть коммунизм нельзя.
Теперь я перейду к вопросам, которые были изложены ясно, во-первых, к вопросу о концессиях вообще и особенно Великого северного пути{6}. Говорят, что это значит давать хищникам на разграбление народное богатство. На это я отвечу, что здесь вопрос стоит в значительной связи с буржуазными специалистами и вопросом о мировом империализме. Можем ли мы сейчас сломить мировой империализм? Если бы мы это сделать могли, мы бы обязаны были это сделать, но вы знаете, что мы это сейчас сделать не можем, как в марте 1917 года не могли сбросить Керенского; мы должны были дожидаться развития советских организаций, работать над этим, а не немедленно восстать против Керенского. Точно так же и теперь, возможна ли наступательная война против всемирного империализма? Нет, конечно. Если бы мы были более сильны, завтра получили бы много хлеба, имели технические приспособления и прочее, мы не позволили бы Шейдеманам косить спартаковцев, а скинули бы их. Но сейчас это неуместная фантазия, сейчас скинуть всемирный империализм одна наша страна не может, пока другие страны переживают период, когда советского большинства нет, во многих странах Советы только что начинают возникать, поэтому приходится делать уступку империалистам. Мы сейчас строить железные дороги в большом масштабе не можем, да дай бог сладить с существующими. У нас не хватает хлеба, топлива, недостаток в паровозах, у нас несколько миллионов пудов хлеба лежит на Волго-Бугульминской дороге и мы не можем его вывезти. Мы в Совете Народных Комиссаров на днях постановили послать уполномоченных с обширными правами, чтобы вывезти этот хлеб. Народ голодает в Петрограде и Москве, а там миллионы пудов хлеба ссыпаны и мы не можем вывезти потому, что не хватает паровозов, нет топлива. И мы говорим, что лучше заплатить дань иностранным капиталистам, а железные дороги построить. От этой дани мы не погибнем, а если не сладим с железнодорожным движением, то мы можем погибнуть потому, что народ голодает; как ни вынослив русский рабочий, но есть предел выносливости. Поэтому принять меры к улучшению железнодорожного движения наша обязанность, хотя бы ценою дани капитализму. Хорошо ли это или плохо, но пока выбора другого нет. Пока мы не свергнем окончательно мирового капитализма, тем, что мы заплатим дань, мы Советскую власть не погубим. Мы заплатили немецким империалистам золото, по условиям Брестского мира мы обязаны были это сделать, теперь страны Согласия отнимают у них это золото – разбойник победитель отнимает у разбойника побежденного. Мы сейчас говорим, что, пока всемирное движение пролетариата не приведет к победе, мы будем либо воевать, либо откупаться от этих разбойников данью и ничего худого в этом не видим. Пока мы от немецких разбойников откупались, несколько сот миллионов им отдали, за это время мы укрепили свою Красную Армию, а у немецких разбойников теперь не осталось ничего. Так будет и с другими империалистскими разбойниками. (Аплодисменты.)
Товарищ дальше пишет, что его арестовали на четыре дня за то, что он против разорения средних крестьян, и спрашивает, что такое средний крестьянин, и ссылается на ряд крестьянских восстаний. Конечно, если товарища арестовали за то, что он протестовал против разорения средних крестьян, то это было неправильно, и, судя по тому, что его скоро освободили, я полагаю, что кто-нибудь – сам арестовавший или другой представитель Советской власти – учел, что арест неправилен. Скажу теперь о среднем крестьянине. Он отличается от кулака тем, что не прибегает к эксплуатации чужого труда. Кулак грабит чужие деньги, чужой труд. Крестьянская беднота, полупролетарии – это те, которые сами подвергаются эксплуатации; а средний крестьянин, который не эксплуатирует других, который живет своим хозяйством, которому хлеба приблизительно хватает, который не кулачествует, но который к бедноте не принадлежит. Такие крестьяне колеблются между нами и кулаками. Небольшое число их может выйти в кулаки, если повезет, поэтому их тянет к кулакам, но большинство в кулаки выйти не могут. И если социалисты и коммунисты толково умеют говорить со средним крестьянином, то они докажут ему, что Советская власть выгоднее всякой другой власти, ибо другая власть гнетет и давит среднего крестьянина. Но средний крестьянин колеблется. Сегодня он за нас, а завтра за другую власть; часть за нас, а часть за буржуазию. И в программе, которую мы будем принимать через несколько дней, мы против всякого насилия по отношению к среднему крестьянину{7}. Это наша партия заявляет. Если бывают аресты, мы их осуждаем и будем исправлять. По отношению к кулаку – за насилие, по отношению к среднему крестьянину – против насилия. Ему мы говорим: если ты становишься за Советскую власть, насильно вводить тебя в коммуны мы не хотим, мы никогда насильно крестьян в коммуны не загоняли, и декрета такого нет. Если это бывает на местах – это злоупотребление, за которое смещают должностных лиц и предают суду. Этот вопрос крупный. Средний крестьянин стоит между двух лагерей. Но, товарищи, политика тут совершенно ясна: мы против насилия над средними крестьянами, мы за соглашение с ними, за уступки. Медленным путем средний крестьянин может прийти к коммунизму и придет. В самой свободной капиталистической республике среднему крестьянину грозит капитал, который так или иначе его давит и гнетет.
Дальше спрашивают мое мнение о Балтийском флоте. Я вопроса о Балтийском флоте не разбирал и ответить сейчас не могу, может быть, он исчерпан выступлением товарища от флота{8}.
Затем вопрос посвящен тому, что на местах много плесени, бюрократизма и моха наросло и с этим надо бороться. Это совершенно справедливо. Когда Октябрьская революция свергнула старых бюрократов, она это сделала потому, что создала Советы. Старых судей она выгнала и сделала суд народным. Но суд можно было сделать легче, для этого не надо было знать старых законов, а просто руководиться чувством справедливости. В судах бюрократизм легко было уничтожить. В других областях это было сделать гораздо труднее. Мы выгнали старых бюрократов, но они снова пришли, они называют себя «камунистами», если не могут сказать коммунист, они нацепляют красную петличку, они лезут на теплое местечко. Как тут быть? Опять и опять с этой нечистью бороться, опять и опять, если эта нечисть пролезла, чистить, выгонять, надзирать и смотреть через рабочих коммунистов, через крестьян, которых знают не месяцы и не год. Затем здесь был еще другой вопрос – записка, в которой говорится, что давать преимущество членам партии есть зло, потому что тогда примазываются жулики. С этим, товарищи, ведется борьба и будет вестись, сейчас на партийный съезд мы постановили не пускать делегатов, которые были в партии меньше года, такие меры мы будем принимать и дальше. Когда партия стоит у власти, то вначале принуждены давать преимущество партийным, – предположим, приходят два человека, один вынимает партийный билет и говорит, что он коммунист, другой же без билета, и обоих одинаково не знают, то, естественно, преимущество дается партийному, у которого есть билет. Как отличить, действительно ли человек по убеждению в партии или примазался? Надо писать на партийном билете – какого числа поступил в партию, не давать партийного билета, пока человек не выдержит искуса, не пройдет школу и т. д.
Затем есть записка относительно революционного налога{9}, что он ложится на середняков. Относительно этого было специальное заседание, много было жалоб и, чтобы проверить, было сделано так: у нас есть Центральное статистическое управление, в которое привлечены лучшие специалисты России по статистике, большинство этих специалистов правые эсеры, меньшевики и даже кадеты; коммунистов, большевиков, мало – они больше занимались борьбой с царизмом, чем практическими занятиями. Эти специалисты, поскольку я мог наблюдать, работают удовлетворительно, конечно, это не значит, что не приходится с отдельными лицами вести борьбу. Мы дали задание произвести пробное обследование нескольких волостей, как крестьяне распределили революционный налог. Жалоб очень много; конечно, если представить, что тысяча жалоб поступает со всей России, то для всей России это ничтожно, – если на несколько миллионов дворов приходится тысяча жалоб, то это пустяки; если в Центральный Исполнительный Комитет будут приходить ежедневно по три человека, в течение месяца будет 90 жалоб, а производит впечатление, что мы завалены жалобами. Чтобы проверить, мы решили произвести обследование нескольких волостей и получили точный ответ в докладе Попова, который повторили на заседании Центрального Исполнительного Комитета в присутствии рабочих. Этот доклад показал, что в большинстве случаев крестьяне распределяют налог справедливо. Советская власть требует, чтобы бедняки не платили ничего, средние умеренно и богатые много, конечно, определить точно, кто богатый, кто бедный – нельзя, ошибки бывают, но в большинстве крестьяне распределяют налог правильно. Так и надо. (Аплодисменты.) Конечно, были ошибки. Но, например, маленький железнодорожный служащий пожаловался, что его несправедливо обложил домовый комитет. Он об этом сообщил Советской власти. Тогда сказали: обыщите его, он спекулирует. У него нашли несколько мешков с миллионом керенок. Пока мы не нашли способа заменить все старые бумажки новыми, это будет. Когда мы заменим эти бумажки новыми, тогда будет выведен на чистую воду всякий спекулянт. Все должны будут обменять старые бумажки на новые. (Бурные аплодисменты.) Если ты предъявляешь небольшое число денег, которые нужны рабочему человеку, мы дадим ему рубль за рубль, если предъявляешь 1–2 тысячи, тогда рубль за рубль. Если же предъявляешь больше, мы дадим часть наличными бумажками, а остальное запишем в книжечку – подождешь. (Аплодисменты.) Чтобы этакую вещь сделать, нужно приготовить новых бумажек{10}. Старых у нас приблизительно на 60 миллиардов. Для того чтобы обменять на новые, такого большого числа не нужно, по специалисты рассуждали, что надо не менее 20 миллиардов новых. У нас уже 17 миллиардов есть. (Аплодисменты.) И в Совнаркоме вопрос поставлен о том, чтобы в скором времени подготовить окончательно эту меру, которая будет ударом по спекулянтам. Эта мера разоблачит тех, кто прячет керенки. Проведение ее требует большой организации, это мера нелегкая.
Затем вопрос посвящен тому, как обстоит дело с посевом, трудно обсеяться. Это, конечно, справедливо. Учрежден Комитет посевной площади{11}. Здесь, при Комиссариате земледелия, учрежден одним из декретов Советской власти Рабочий комитет{12}, который будет организован по соглашению с профессиональными союзами. Задачей его будет смотреть за тем, чтобы земли не пустовали, где есть пустующая помещичья земля, чтобы ее отдавали рабочим. Есть постановление, если крестьянин не займет землю, государство будет стараться ее приспособить. Конечно, семян не хватает. Здесь нужно, чтобы крестьянская беднота вытаскивала на свежую воду тех кулаков, которые спрятали излишки хлеба и на семена не дали. Кулаку важно спрятать этот излишек, потому что в голодные месяцы он за каждый пуд возьмет по тысяче рублей, а до того, что хлеб не будет посеян, что он этим причинит вред тысячам рабочих, ему нет дела. Это враг народа, его надо разоблачать.
Дальше идет вопрос о ставках: специалисту даете по 3 тысячи, он ходит с места на место и поймать его трудно. О специалистах я говорю, что это люди, которые обладают буржуазной наукой и техникой в таком размере, в каком громадное большинство всех рабочих и крестьян не обладает, такие специалисты нужны, и мы говорим, что мы сейчас не можем вводить полное равенство платы и стоим за то, чтобы платить свыше трех тысяч. Если даже мы заплатим несколько миллионов в год, – это не дорого, если мы научимся при помощи их хорошо работать. Иного средства поставить дело мы не видим для того, чтобы они работали не из-под палки, и пока специалистов мало, мы принуждены не отказываться от высоких ставок. Мы недавно имели разговор по этому вопросу с комиссаром труда Шмидтом, и он соглашается с нашей политикой и говорит, что прежде, при капитализме, заработная плата чернорабочего была 25 рублей в месяц, заработок хорошего специалиста не меньше 500 рублей в месяц – разница 1–20, теперь низший заработок 600 рублей, а специалисты получают 3 тысячи, разница 1–5. Таким образом, чтобы выравнять низшие и высшие ставки, мы сделали порядком и будем дальше продолжать начатое. В данное же время сравнять оплату мы не можем, пока мало специалистов мы не отказываемся от повышения платы им. Мы говорим, что лучше отдадим лишний миллион или миллиард в год только бы воспользоваться всеми специалистами, какие есть, – они большему научат рабочих и крестьян, чем стоит этот миллиард.
Дальше идет вопрос относительно сельскохозяйственных коммун, можно ли оставлять в них бывших помещиков? Это зависит от того, какой помещик. Такого декрета не было, чтобы помещиков не пускать. Конечно, помещик внушает недоверие, потому что он веками угнетал крестьян, которые его ненавидят, но если есть такие, которых крестьяне знают, как порядочных людей, то их пускать не только можно, но и должно. Мы должны использовать таких специалистов, у них есть привычка ставить крупные хозяйства и они многому могут научить крестьян и сельскохозяйственных рабочих.
Затем спрашивают: пускать ли середняков на общественные запашки? Конечно, да. В последнее время целые уезды постановили перейти к общественным запашкам, насколько это будет выполнено – не знаю, здесь важно привлечение именно середняков, потому что бедняки согласны с нами, середняки же не всегда и их надо привлекать. Мы стоим за насилие против капиталистов, против помещиков и не только за насилие, но за полную экспроприацию того, что ими накоплено, мы за насилие против кулака, но не за полную его экспроприацию, потому что он ведет хозяйство на земле и часть накоплена им своим трудом. Вот это различие надо твердо усвоить. У помещика и капиталиста – полная экспроприация; у кулаков же отнять собственность всю нельзя, такого постановления не было; среднего крестьянина мы хотим убедить, привлечь примером, уговором. Вот наша программа. Если отступают на местах, то это нарушители постановления Советской власти, – либо люди, которые не хотят проводить нашего постановления, либо они не поняли его.
Затем вопрос насчет того, чтобы подстегнуть железнодорожников, и еще спрашивают о прекращении железнодорожного движения{13}. В Совете Народных Комиссаров этот вопрос обсуждался особенно усердно, и принято было много мер. Это вопрос основной. Миллионы пудов хлеба лежат на Волго-Бугульминской дороге и могут погибнуть, потому что хлеб лежит иногда на снегу, начнется половодье и хлеб погибнет. Он уже и сейчас отличается влажностью (имеет до 20 % влаги). Этот хлеб надо вывезти, иначе он погибнет. Главное то, что железнодорожники сами очень нуждаются в хлебе. Для этого необходимо прекращение пассажирского движения с 18 марта по 10 апреля, как рассчитали наши товарищи в Комиссариате путей сообщения. Это прекращение пассажирского движения может дать три с половиной миллиона пудов хлеба, который можно подвезти, хотя слабыми пассажирскими паровозами. Если бы на этих поездах провозили мешочники, они самое большее подвезли бы полмиллиона пудов хлеба. Те, кто жалуется на прекращение пассажирского движения, поступают несправедливо. Мешочники в лучшем случае провезут полмиллиона, а мы провезем, если наполним целиком вагоны хлебом, если железнодорожники нам помогут, три с половиной миллиона пудов и этим улучшим продовольствие. Вот почему мы говорили и говорим, что все товарищи, более развитые, организованные, должны идти на работу военную и по продовольствию. Давайте и давайте людей, как бы это тяжело ни было. Мы прекрасно знаем, что Питер дал больше всех на Россию, чем другой город, потому что в Питере самые организованные, развитые рабочие. Но это полугодие тяжелое. Первое полугодие 1918 года дало 27 миллионов пудов, во второе мы имели 67 миллионов пудов. Мы вступили в голодное полугодие. Март, апрель, май, июнь будут месяцами тяжелыми. Чтобы это предотвратить, надо все силы напрячь. На каждой фабрике, в каждом кружке надо ставить вопрос – нет ли мужчины, которого можно поставить на дело в железнодорожную мастерскую, заменить женщиной, а его поставить на эту работу. В каждом кружке, в каждой группе, в каждой организации надо над этим думать, надо новых рабочих давать, тогда мы с этим тяжелым полугодием сладим. (Аплодисменты.)
Впервые напечатано в 1950 г. в 4 издании Сочинений В. И. Ленина, том 29
Печатается по стенограмме
Товарищи, я очень рад, что имею возможность приветствовать от лица Совета Народных Комиссаров съезд сельскохозяйственных рабочих, имеющий своей задачей основание профессионального союза сельскохозяйственных рабочих.
Товарищи, мы в Центральном Комитете партии и во Всероссийском совете профессиональных союзов не раз уже устраивали совещания совместно с народным комиссаром труда т. Шмидтом и членами Всероссийского совета профессиональных союзов и другими по вопросу о том, как приступить к организации сельскохозяйственных рабочих. Нигде в мире, даже в самых передовых капиталистических странах, которые знают уже в течение не только десятилетий, но и столетий историю образования профессиональных союзов, сельскохозяйственным рабочим не удавалось создать сколько-нибудь постоянный профессиональный союз. Вы знаете, каким препятствием являются здесь условия крестьянской, сельскохозяйственной рабочей жизни, каким громадным препятствием является то, что сельскохозяйственные рабочие разбросаны, распылены, поэтому им сплотиться в союз неизмеримо труднее, чем городским рабочим.
В то же время рабоче-крестьянская власть приступила, по всей линии, к постройке коммунистического общества. Она поставила своей задачей не только окончательно смести помещиков и капиталистов, – это дело нами почти уже сделано, – но построить такое общество, в которое бы ни помещик, ни капиталист не мог снова войти. Не раз бывало в революциях, что помещиков и капиталистов удавалось смести, но из кулачья, из богатых крестьян, из спекулянтов в довольно короткий срок нарождались новые капиталисты, которые, случалось, еще более угнетали рабочих, чем старые помещики и капиталисты. Вот задача, которую нам надлежит решить: сделать так, чтобы не только старые капиталисты оказались сметенными, но чтобы не могли возникнуть и новые, чтобы власть была укреплена полностью, целиком, исключительно за теми, кто трудится, кто живет своим трудом. Как это сделать? Для этого есть один путь – путь организации деревенских рабочих, пролетариев; организация эта должна быть постоянная; только в постоянной массовой организации сельскохозяйственные рабочие смогут научиться вести сами свое дело управления крупными сельскими хозяйствами, ибо, если сами они этому не научатся, то, – как все давно слыхали в песне «Интернационал», – никто на помощь тут прийти не сможет. Самое большее, что может сделать власть Советов, Советская власть – это оказать всяческую помощь такой организации. Организации капиталистические всеми силами, всеми средствами законными, различными уловками, полицейскими ухищрениями, придирками, всякими правдами и неправдами этому препятствовали. В самой передовой европейской стране – в Германии, до сих пор нет свободы союзов для сельских рабочих; там до сих пор остался закон о челяди, и сельские рабочие продолжают существовать на условиях жизни челяди. Еще недавно мне пришлось беседовать с одним видным англичанином, который приехал в Россию во время войны. Он раньше был сторонником капитализма, а затем, во время нашей революции, великолепно развился, сначала до меньшевика, а теперь и до большевика. И вот, когда мне случилось беседовать с ним об условиях работы в Англии, – а в Англии крестьян нет, есть только крупные капиталисты и рабочие земледельцы, – он говорит: «Я не смотрю на это радужно, потому что наши сельские рабочие живут в условиях феодализма, а не капитализма, – настолько они забиты, притуплены, задавлены работой, настолько им трудно объединиться». И это – в самой передовой стране, в которой попытка создания союза сельских рабочих одним из английских сельских рабочих была сделана уже полвека тому назад{15}. Вот каков прогресс в свободных капиталистических странах! У нас государственная власть с самого начала решила оказать помощь организации сельских и других рабочих. Мы должны оказать всяческую помощь. Мне особенно отрадно видеть, что здесь, в Питере, где так много прекрасных зданий, дворцов, имевших совершенно неправильное назначение, товарищи поступили правильно, отобрав эти дворцы и превратив их в места собраний, съездов и совещаний как раз тех классов населения, которые на эти дворцы работали и в течение веков эти дворцы создавали и которых на версту к этим дворцам не подпускали! (Аплодисменты.) Я думаю, товарищи, что теперь, когда почти все питерские дворцы превращены в дома собраний и союзов для рабочих городских, прежде всего, и для рабочих сельских, для трудящейся части крестьянства, – я думаю, в этом мы имеем основание видеть первый шаг к тому, что трудящаяся, эксплуатируемая часть населения получит возможность организоваться. Повторяю, Советская власть все, что в ее силах, немедленно и безусловно сделает, чтобы помочь такой организации переделать деревенскую жизнь, чтобы не осталось места для кулака, чтобы не могло быть спекуляции, чтобы товарищеский общий труд сделался в деревне общим правилом. Вот задача, которую мы все себе ставим. Вы прекрасно понимаете, как трудна эта задача, что переделать все условия сельской жизни ни декретами, ни законами, ни указами нельзя. Указами и декретами можно было скинуть помещиков, капиталистов, можно обуздать кулаков, но если не будет собственной организации миллионов сельских рабочих, если они не научатся в этой организации шаг за шагом сами решать все свои дела, не только политические, но и хозяйственные, – а хозяйственные всего важнее, – если не научатся управлять крупными имениями, если не превратят их – раз они сейчас поставлены в лучшие условия, чем другие имения – из образцов эксплуатации, где раньше выжимали кровь и пот из рабочих, в образцы товарищеского хозяйства, то в этом будет вина самих трудящихся. Но восстановить старые хозяйства теперь уже невозможно; добиться того, чтобы у нас было на 100 десятин (если брать по 10 десятин на 10 мелких хозяйств) по 10 хороших лошадей, по 10 хороших плугов, этого добиться нельзя. Такого количества ни лошадей, ни плугов у нас не осталось. Но если работать на крупном хозяйстве в те же 100 десятин товарищеской или общественной запашкой земли или добровольно устраиваемыми сельскохозяйственными коммунами, то, может быть, на те же 100 десятин понадобится не 10 лошадей, не 10 плугов, а понадобится 3 лошади, 3 плуга. Вот как можно сберечь человеческий труд и достичь лучших результатов. Но к этому ведет только один путь – путь союза городских и сельских рабочих. Городские рабочие взяли власть в городе; все, что создано в городе лучшего в смысле дворцов, помещений, в смысле культуры, все это городские рабочие несут в деревню, зная, что власть городских рабочих не может быть прочна, если не будет прочного союза с сельскохозяйственными рабочими. Только такой союз, которому вы здесь кладете начало, может привести к прочной переделке. В этот союз добровольно будут вступать и крестьяне-середняки. Конечно, потребуется приложить много труда, – сразу сделать ничего нельзя. Если ваш союз будет основан, будет расти, развиваться, распространяться по всей России, если он будет находиться в теснейшем единении с союзом городских рабочих, то эту трудную задачу совместными усилиями, усилиями миллионов организованных сельскохозяйственных рабочих и городских, мы решим и мы выйдем из того разорения, в которое четырехлетняя война бросила все народы и нас; мы выйдем, но выйдем не к старому хозяйству в одиночку, вразброд, – такое хозяйство осуждает людей на темноту, на нищету, на распыленность, – а мы выйдем к хозяйству общему, крупному, товарищескому. Тогда все, что завоевала человеческая наука, человеческая техника, все усовершенствования, все знания специалистов, – все должно пойти на службу объединенному рабочему. Рабочие должны стать хозяевами всего, они должны научиться управлять сами и управлять теми, которые до сих пор, как, например, многие агрономы, действовали, как приказчики капиталистов, против рабочих. Эта задача не легка, но в городах для разрешения этой задачи сделано очень много. Первые шаги теперь делаете вы, чтобы решить эту задачу в деревне. Я позволяю себе закончить, еще раз выразив приветствие от Совета Народных Комиссаров, выразив твердую уверенность, что ваш союз, которому вы здесь кладете основание, превратится в недалеком будущем в единый Всероссийский профессиональный союз сельскохозяйственных рабочих. Он будет настоящей опорой Советской власти в деревне, он будет опорой, передовой армией переделки всей сельской, деревенской жизни так, чтобы никакая эксплуатация, никакое господство богатых над бедными не могли бы возродиться на почве общего, объединенного, товарищеского труда. Вот мои пожелания, товарищи! (Аплодисменты.)
Краткий отчет напечатан 14 марта 1919 г. в газете «Северная Коммуна» № 58
Впервые полностью напечатано в 1923 г. в журнале «Работник Земли и Леса» № 4–5
Печатается по стенограмме, сверенной с текстом журнала
Тут поданы две записки, которые обе посвящены вопросу о том, дозволяется ли держать мелких животных в советских хозяйствах, отдельные огороды и птиц. Я сейчас запросил текст закона, который обсуждался недавно у нас в Совете Народных Комиссаров и утвержден в Центральном Исполнительном Комитете; закон этот называется «Положением о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию». Я не знаю, имеется ли здесь текст этого закона. Я участвовал в его выработке, был докладчиком в комиссии, которую создал Центральный Исполнительный Комитет{16}. Если мне не изменяет память, – законов у нас много, так что всех не упомнишь без справки, у нас много с тех пор выходило законов, – в этом законе есть специальная статья, которая говорит, что в советских хозяйствах работникам советских хозяйств держать отдельных животных и иметь отдельные огороды воспрещается. Я буду просить найти этот закон и навести справку. (Ленину подают текст закона.) Я здесь вижу текст статьи 46: «Никто из рабочих и служащих не имеет права заводить в хозяйствах собственных животных, птиц и огороды». Таким образом, получилась такая вещь, что не все из вас были осведомлены об этом законе. Как мне сказал товарищ из президиума, и у вас в течение съезда велись как раз большие споры по этому вопросу. Это для меня не совсем ясно. Мне дали сейчас номер «Известий», в котором этот закон – «Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» – напечатан. Зачем эта статья вошла в закон? Чтобы создавать общий труд в общем хозяйстве. А если снова заводить отдельные огороды, отдельных животных, птиц и т. д., то, пожалуй, все вернется к мелкому хозяйству, как было и до сих пор. В таком случае, стоит ли и огород городить? Стоит ли устраивать советское хозяйство? Разумеется, если вы обсудите этот вопрос, зная хорошо условия работы в Петроградской губернии, – мне сказали, что ваш съезд собран только из представителей Петроградской губернии, – если вы на основании опыта работ Петроградской губернии, которую вы хорошо знаете, несмотря на все соображения, говорящие в пользу общего хозяйства, придете к выводу, что, допустим, нужно сделать временное исключение для Петроградской губернии, то мы рассмотрим второй раз этот вопрос. Но только вы нам должны постараться доказать, что это исключение, действительно, необходимо, что в Петроградской губернии есть такие особенности, которых в других местах нет, а то и остальные попросят того же. Затем следует пояснить, что эту меру вы рекомендуете правительству, или настаиваете перед правительством, рассматривая ее как меру временную, потому что на этот счет едва ли может быть спор, что советские хозяйства, заслуживающие названия советского хозяйства, должны строиться на общем труде. Такой труд, когда крестьянин работал на своем участке земли, на своем дворе, со своим скотом, птицей, бороной, сохой и прочим, – мы видели много лет, много столетий; мы прекрасно знаем, что в России и в других странах из этого получается только крестьянская темнота, нищета, господство богатых над беднотой, потому что вразброд одолеть те задачи, которые стоят перед сельскохозяйственными промыслами, – нельзя. Можно получить только опять старую нищету, из которой один из ста или, может быть, пять из ста выбиваются в богатенькие, а остальные живут в нищете. Вот почему сейчас наша задача – переход к общественной обработке земли, переход к крупному общему хозяйству. Но никаких принуждений со стороны Советской власти быть не может; никакой закон к этому не принуждает. Сельскохозяйственная коммуна основывается добровольно, переход к общественной обработке земли может быть только добровольным, ни малейшего принуждения в этом отношении со стороны рабоче-крестьянского правительства не может быть, и законом не допускается. Если бы кто-либо из вас такие принуждения наблюдал, то вы должны знать, что это – злоупотребление, что это – нарушение закона, которое мы всеми силами стараемся исправить и будем исправлять. Помощью нам должны служить организованные сельскохозяйственные рабочие; только при их собственной организации можно будет добиться, чтобы таких злоупотреблений не было. Но другое дело – советские хозяйства. Это такие хозяйства, которые не были в руках отдельных мелких хозяев; их Советская власть берет и говорит: мы пошлем туда агрономов, которые есть, все, что осталось из сельскохозяйственных орудий, дадим этим хозяйствам. Если удастся окончить войну и заключить мир с Америкой, то мы получим оттуда транспорт улучшенных орудий и дадим их советским хозяйствам для того, чтобы в крупных хозяйствах общим трудом производилось бы лучше, чем прежде, дешевле, чем прежде, и больше, чем прежде. Советское хозяйство ставит своей задачей постепенно научить сельское население самостоятельно вырабатывать новый порядок, порядок общего труда, при котором не может снова родиться кучка богатеньких и давить на массу бедноты, как это бывало всегда и не только в деревнях у нас, но и в самых свободных республиках. Вы прекрасно знаете, как у нас в деревнях осталось много спекулянтов-крестьян, наживших во время войны сотни тысяч рублей, берегущих эти керенки, чтобы снова пустить их в оборот и давить бедного крестьянина. Какое средство борьбы тут может быть? Никакого другого, кроме перехода к общему хозяйству. Сельскохозяйственная коммуна основывается добровольно, никакого принуждения быть не может; то же самое и относительно общественной обработки земли. Советское хозяйство имеет землю, как землю общенародную, – вы знаете, что всякая собственность на землю была отменена требованием громадного большинства крестьян 26 октября 1917 г., в первую ночь после нашей советской революции. Эта общенародная земля, которая предоставляется под крупные хозяйства, называется советскими хозяйствами. Может ли на советских хозяйствах снова развиваться старое мелкое земледелие? Я думаю, вы все согласитесь, что этого быть не может, быть не должно. Если по условиям хозяйства в Петроградской губернии, по практическим его условиям, которые вы прекрасно знаете и которые мы, конечно, не могли принять в учет, могли их и не знать, – если по этим условиям, обсудив этот вопрос внимательно, всесторонне, вы придете к выводу, что для Петроградской губернии можно сделать исключение, допустить изъятие на известное время, – тогда, чтобы мы переменили наше решение, постарайтесь дать возможно более точные доказательства этой необходимости, и я могу обещать наверное, что мы еще раз рассмотрим этот вопрос, в связи с решением вашего съезда, в Совете Народных Комиссаров и затем еще раз рассмотрим его в Центральном Исполнительном Комитете. Мы обсудим, не следует ли из статьи 46, которая запрещает устройство собственных огородов, которая запрещает держать мелких животных, птиц и т. д., сделать изъятие для Петроградской губернии на известный короткий срок, при известных условиях. Если мы согласимся с тем, что нужно переходить к общему хозяйству, если вся работа будет направлена в этом смысле, тогда по указанию людей, хорошо знакомых с практикой, мы тем не менее сделаем те или иные исключения, – мы от этого не отказываемся, так как иногда делать исключения необходимо. Мы надеемся, что при такой работе дело пойдет дружно и нам удастся положить основание действительно социалистическому земледелию. (Аплодисменты.)
Впервые напечатано в 1926 г. в Собрании сочинений Н. Ленина (В. Ульянова), том XX, ч. II
Печатается по стенограмме
Главный вопрос, который интересует большинство из вас, говорит тов. Ленин, это вопрос о том, как обстоит дело с продовольствием и что предпринято в этом деле Советом Народных Комиссаров. Я позволю себе рассказать вам вкратце об этих мероприятиях. Мы вступили в тяжелое, голодное полугодие, когда все наши внешние и внутренние враги, в том числе правые и левые эсеры и меньшевики, зная, как тяжело приходится населению, пытаются сыграть на этом, пытаются свергнуть власть Советов и тем самым сознательно или бессознательно вернуть власть помещикам и капиталистам. Мы вступили в такой период времени, когда заготовка хлеба обогнала подвоз его, и образование Советской власти на Украине{18} дает возможность рассчитывать на то, что в наступающем полугодии мы справимся с продовольственным делом лучше, чем в прошлом году, хотя нам придется пережить полугодие еще более тяжелое, чем только что истекшее. Большим плюсом для нас является поворот значительной части крестьянских масс в пользу Советской власти. Там, где побывали чехословаки, за Волгой и в Уфимской губернии, настроение даже зажиточных крестьян круто изменилось в пользу Советской власти, ибо чехословаки дали им жестокий предметный урок. Всего несколько дней тому назад ко мне явилась делегация крестьян от 5-ти волостей Сарапульского уезда, – тех самых волостей, которые сумели в самое последнее время отправить по 40 тысяч пудов хлеба Москве и Петрограду. Когда я спросил у этой делегации об отношении крестьян к Советской власти, депутация мне ответила: «Да, чехословаки нас научили, и теперь никто не отклонит нас от Советской власти». Но и в других местах, в Предуралье, где, кстати сказать, имеются громадные запасы хлеба, крестьяне теперь за Советскую власть. Было время, когда под влиянием меньшевиков и левых эсеров, – как известно, левый эсер Муравьев чуть не открыл чехословакам наш фронт, – крестьяне этих местностей были против Советов. Но бесчинства офицеров чехословацкой армии, жестокости над населением, стремление восстановить во всей полноте царские и помещичьи порядки, – все это научило крестьян. В настоящее время во всех этих губерниях кипит такая советская работа, о которой здесь не имеют и понятия, – ибо здесь, в больших центрах, народ уже истомился от долгой голодовки, а там, при сравнительно больших запасах хлеба, вопросы желудка отступают на задний план.
Перехожу к подробностям. В Уфимской губернии запасы хлеба достигают 60 миллионов пудов, и заготовка хлеба идет быстро. Но тут мы столкнулись с колоссальными затруднениями в транспорте. На железнодорожных линиях: Казань – Сарапуль и Волга – Бугульма имеется до 10 миллионов пудов уже заготовленного хлеба. Но мы не можем его вывезти, ибо налицо недостаток паровозов, вагонов, топлива и непомерное истощение паровозной службы. Чтобы усилить товарную провозоспособность наших железных дорог, нам пришлось прибегнуть к весьма решительной мере: с 18 марта по 10 апреля по всей России будет прекращено движение пассажирских поездов. Прежде чем решиться на такую меру, мы трижды обсуждали ее с товарищами железнодорожниками и с выдающимися специалистами железнодорожного дела. Только всесторонне обсудив эту меру и подсчитав заранее возможные результаты, мы пошли на это мероприятие. Произведенный подсчет показал, что прекращение пассажирского движения освободит 220 паровозов, хотя и слабых, но все же способных доставить 31/2 миллиона пудов хлеба. Если же мы рассмотрим данные о провозе хлеба мешочниками, – были недели, когда приходилось разрешать свободный провоз, – то окажется, что за те же 3 недели мешочники могут привезти не более 200 тысяч пудов. Этот подсчет решил вопрос. Разумеется, найдутся кулаки, спекулянты и даже отдельные рабочие, которые поднимут по этому поводу вой и станут говорить, что у них отнимают последнюю возможность провезти даже пудик хлеба; мы знаем, что явятся эсеры и меньшевики, которые будут играть на голоде и восстанавливать население против Советской власти. Но здесь, как и во всех затруднительных случаях, мы рассчитываем только на сознательность передовых рабочих масс. Лучше пойти на лишения, лучше встретиться с враждебной агитацией эсеров и меньшевиков, но надо посмотреть опасности прямо в лицо и открыто заявить: «Мы не вылезем из продовольственных затруднений, если не примем самых решительных мер, если не напряжем все усилия для вывоза хлеба». Во многих местах хлеб, предназначенный к вывозу, сложен у станций, прямо на земле, и при весеннем половодье будет смыт и унесен. Нужно торопиться с его погрузкой и вывозкой. Принимая такую решительную меру, мы учли все побочные обстоятельства. Мы знаем, что перед пасхой движение рабочих по железным дорогам усиливается, а потому к пасхе движение будет восстановлено. Мы знаем, что пригородное движение безусловно необходимо для рабочих, а потому оно будет продолжаться и теперь. Мы послали на места самых энергичных и опытных товарищей; заместитель народного комиссара по продовольствию, тов. Брюханов, прекрасно знающий Уфимскую губернию, командирован туда. Ему будут помогать товарищи из военного ведомства, ибо недалеко оттуда находится фронт. На другую железнодорожную линию Казань – Сарапуль откомандированы также товарищи из военного ведомства. Им дано задание мобилизовать местное крестьянство и напрячь все усилия для вывоза хлеба, хотя бы до Казани, чем мы спасем хлеб и обеспечим подвоз его к столицам и неземледельческим местностям. Вот на чем мы основываем нашу надежду победить голод. Расчеты меньшевиков и эсеров сыграть на народном бедствии будут еще раз разбиты.
В отличие от прошлого года, когда на нас наступали чехословаки, отнимавшие от нас самые хлебородные места, теперь у нас имеются два новых источника хлеба, на которые наши продовольственники не могли рассчитывать осенью прошлого года, когда они составляли свой план снабжения на целый год, – это Украина и Дон. Осенью прошлого года германцы еще держали Украину под своей властью. Германские империалисты обещали доставить в Германию из Украины 60 миллионов пудов хлеба и этим подвозом продовольствия уничтожить в Германии зародыш большевизма среди народных масс. Но на практике получилось совершенно иное: вместо 60 миллионов пудов хлеба, немцы привезли с Украины всего только 9 миллионов пудов. Но вместе с этим хлебом они завезли в Германию тот большевизм, который дал там такие пышные всходы. Теперь в Германии большевизм на улицах Берлина борется с социал-предателями, заливающими Берлин рабочей кровью. Мы знаем, что немецкие социал-предатели будут побеждены так же, как у нас был побежден Керенский. (Аплодисменты.)
Но кроме Украины у нас имеется еще и Дон. Казаки Краснова держались все время при помощи иностранного золота: сначала германского, потом англо-французского. Но это им не помогло. Наша победа над казаками обеспечена. В настоящее время мы держим в своих руках линию Царицын – Лихая, ту линию, которая соединяет запасы хлеба и запасы угля. Итак, мы имеем два источника запасов – Украину и Дон. На Украине мы имеем дело с братской Советской республикой, с которой мы находимся в наилучших отношениях. Эта республика решает вопрос о помощи нам не по-торгашески, не по-спекулянтски, но руководствуясь исключительно горячим желанием помочь голодающему северу. Первая социалистическая обязанность каждого гражданина Украины – помочь северу. Но и на Украине встречаются громадные трудности. Совет Народных Комиссаров неоднократно вызывал для переговоров тов. Раковского и посылал на Украину товарищей из военной среды. Оказывается, что в организационном отношении на Украине дело обстоит теперь еще хуже, чем у нас после Октябрьской революции. Тогда от Керенского достался нам в наследство известный продовольственный аппарат. Конечно, продовольственные чиновники саботировали и являлись в Смольный не для того, чтобы работать с нами, а чтобы торговаться. Но мы ломали сопротивление этих групп и в итоге все же заставили их работать. На Украине совершенно отсутствует продовольственный аппарат. Немцы занимались там только грабежом, – грабили, пока сила была в их руках, и, разумеется, никакой организации, никакого аппарата после них не осталось. На Украине нет продовольственных работников и тех крупных рабочих центров, из которых можно было бы черпать таких работников. Донецкий бассейн подвергнут такому разорению, о котором мы не имеем и понятия. Еще и поныне в глубине Донецкого бассейна бродят казачьи шайки, которые беспощадно грабят местное население. Из всех местностей Украины несется вопль: давайте рабочих! Мы образовали на Украине продовольственное бюро из представителей профессионального движения. Мы переводим более опытных продовольственных работников из Воронежской и Тамбовской губерний на Украину и привлекаем в продовольственные организации наиболее развитых городских пролетариев. Но при всем том на Украине нет ссыпанного хлеба, нет закупочных органов, у крестьян наблюдается недоверие к денежным знакам, а товаров в обмен мы дать не можем. При всех этих неблагоприятных условиях мы дали украинским товарищам задание вывезти в Россию к 1 июня 1919 года 50 миллионов пудов хлеба. Я думаю, что целиком это задание не будет выполнено, но если будет доставлена только половина или две трети, – и то будет хорошо.
Далее тов. Ленин указывает на то, что наши победы на Дону стали возможны исключительно благодаря усилению партийной и культурно-просветительной деятельности в рядах Красной Армии. – Это вызвало психологический сдвиг, и в итоге наша Красная Армия завоевала для нас Дон. (Бурные аплодисменты.)
Вообще наша Красная Армия крепнет с каждым днем. Даше буржуазные военные специалисты признают, что в империалистских странах армия разлагается, между тем как наша слагается, крепнет и усиливается. На Дону также имеются большие запасы хлеба. Там также нет продовольственного аппарата, но есть наша дисциплинированная армия, а это уже есть аппарат, посредством которого мы получим хлеб с меньшими затратами и большими результатами.
Должен отметить, что чехословаки и казаки продолжают свою тактику – разрушают, что могут. Взорвав железнодорожный мост через Волгу, они вслед за тем уничтожили все мосты и привели в полную негодность все заволжские железнодорожные магистрали. В Совете Народных Комиссаров мы долгое время совещались о том, как восстановить хотя бы две железнодорожные линии: Лиски – Ростов и Лихая – Царицын. Были приняты решительные меры, и на последнем заседании Совета Обороны, состоявшемся в понедельник 10 марта, выяснилось, что все инструменты и материалы на эти линии уже подвезены и до наступления весенней распутицы они будут восстановлены.
Указав еще раз на ту продовольственную помощь, которую нам окажут Дон и Украина, тов. Ленин восклицает: «Это полугодие – последнее тяжелое полугодие!». (Аплодисменты.)
Международное положение, хотя все еще тяжелое, все же улучшается. Вы все видели и слышали иностранных делегатов III Интернационала{19}, которые в своих докладах и сообщениях подчеркивают, что тот путь, на который мы вступили, – правилен и верен. Большевизм приобрел мировое значение. Это видно из того, что самые передовые буржуазные демократии, так кичащиеся своей свободой, принимают репрессивные меры против большевиков. Богатейшая буржуазная республика – Соединенные Штаты Америки, с ее стомиллионным населением, спешит выслать из своих пределов несколько сот русских большевиков, в большинстве своем не владеющих даже английским языком. Откуда же этот ужас перед большевизмом? В Париже на рабочих собраниях, как сообщают газеты, даже не сочувствующие большевикам рабочие не дают произнести ни слова тем ораторам, которые настроены враждебно к большевизму. (Аплодисменты.) Несмотря на всю ложь, на ту грязную клевету, которую буржуазная пресса Западной Европы ежедневно изливает на большевиков, народ все же понял правду и устремился за большевиками. – Пусть буржуазная французская пресса пишет, что большевики – изверги рода человеческого, что они пожирают младенцев, – французские рабочие этой прессе не верят.