Полная история масонства в одной книге - читать онлайн

Фрагменты древней истории масонства

Мы назвали эту главу «Фрагменты древней истории», поскольку полная история масонства, уходящая своими корнями в глубокую древность, известна наверняка только великим главам масонских лож – гроссмейстерам, которые по вполне понятным причинам, о которых будет сказано по ходу книги, не спешат разгласить ее миру. Ибо история масонства – это история великих откровений, которую год за годом постепенно познает рядовой член ложи, начиная с низших ступеней и до самых верхних, где он овладевает ею во всеоружии многих прочих знаний. Мы же дадим здесь лишь немногие и весьма поверхностные материальные наброски этой истории на основе тех представлений о ней, которые можно составить из исторических и подчас довольно недостоверных документов.

Беда всех исторических книг (да и вообще всех книг!) в том, что они исходят из одноразовости человеческой жизни: мол, родился человек, сделал то-то и то-то и умер – исчез навсегда (взгляд, до сих пор преобладающий в современном обществе). Следовательно, в каждую эпоху исторические личности сияют только раз, добиваясь за счет своих способностей, талантов и исключительных личных качеств известного положения и влияния в обществе. Другие же, которые не наделены таким фейерверком качеств, служат «пушечным мясом» или просто составляют безликую массу – исторический фон, на котором действуют яркие личности.

Остается открытым вопрос: откуда у этих личностей столь разнообразные качества и таланты, делающие их выдающимися полководцами, вождями, политиками и государственными деятелями, и почему у других их нет?

Неужели все они обусловлены только средой и воспитанием?

А как же быть с самородками из народа, у которых и среда другая, да и образования подчас никакого?

Все это объясняется довольно просто, если исходить из того факта, что человеческая жизнь непрерывна, а сам человек бессмертен.

Да, он утрачивает со смертью свое физическое тело, но и только! После чего продолжает жить в измененном состоянии на различных планах бытия – астральном, ментальном, каузальном и так далее, но при этом не теряет ни жизни, ни сознания. А возвращаясь на физический план, вновь «припоминает» уже обретенные свойства и способности и развивает их дальше в новых общественно-исторических и чисто личностных условиях.

Отсюда понятно, что великие мужи, стоявшие во главе масонских лож в эпоху появления и расцвета масонского движения, заслужили это право в силу многих прошлых жизней, в течение которых они наработали и развили качества, необходимые для столь ответственной должности. За каждым таким человеком тянется длинная цепочка прожитых жизней (не важно, на земле или другой обитаемой планете, коих множество), где они выступали в различных ипостасях, часто как простые каменщики и мастеровые, которые своим трудом и работой над собой сформировали необходимые черты характера, позволившие им в дальнейшем занимать высокие иерархические посты.

И хотя официально масонское движение оформилось, если верить официальным источникам, только в 1717 году, но, как это следует из всей логики рассуждений, сами дух и суть масонства существовали задолго до этого периода; поэтому представляется разумным рассмотреть корни масонства, начиная со времен Древнего Египта и совершавшихся там мистерий, из которых и ведут свое происхождение чуть ли не все эзотерические организации масонского или розенкрейцеровского толка, – за неимением сведений о таинствах, совершавшихся в более древних, нежели Египет, культурах и цивилизациях.

Нельзя, правда, не отметить тот факт, что знаменитый исследователь масонства англичанин А. Г. Маккей в своей «Энциклопедии вольного каменщичества» приводит двенадцать точек зрения на происхождение масонства, каждая из которых имеет своих приверженцев и апологетов.

«Проблема происхождения вольного каменщичества и источника, давшего рождение институту масонства, каким он является сегодня, – пишет в этой связи Маккей, – вызывает среди масонских авторитетов большой разнобой во мнениях и больше дискуссий, чем любая иная тема в литературе, посвященной этому движению. Те, кто писал об истории масонства, в разные времена относили его происхождение к следующим источникам:

1) к патриархальной религии;

2) к древним мистериям;

3) к храму царя Соломона (где сам Соломон есть персонификация универсальной мудрости);

4) к крестоносцам;

5) к рыцарям-храмовникам (тамплиерам);

6) к римским коллегиям ремесленников;

7) к гильдиям каменщиков Средневековья;

8) к розенкрейцерам XVI столетия;

9) к Оливеру Кромвелю;

10) к претенденту, ратовавшему за восстановление династии Стюартов на британском престоле;

11) к сэру Кристоферу Рену, построившему собор Святого Павла;

12) к доктору Дезагюлье и его коллегам, давшим движению официальный статус в 1717 году.

Каждая из одиннадцати теорий время от времени поддерживалась своими сторонниками, а двенадцатая в последнее время – с пылким рвением, если и не с большим на то основанием. Некоторые из них давно отклонены, а прочие все еще привлекают внимание и до сих пор находят сторонников».

О масонской работе написано немало фантастического, и многие люди, в том числе и очень достойные, изо всех сил пытались доказать древность масонской традиции, нарушая при этом границу между фактами и вымыслом. И чем дальше в глубь веков погружались они в своих гипотезах, тем больше их окутывал туман иллюзий. Интуитивно и даже рассудочно они понимали, что 1717 год от Рождества Христова, коим датируется начало современного масонства, не является датой происхождения этой древней системы. Проводя свои изыскания, они входили в поток масонской жизни, который относил их назад, в глубокое прошлое, через мистериальные религии древнего мира, в кромешную ночь начала времен. Их обобщения в целом можно назвать верными, зато частности грешили ошибками, фантастическими домыслами, а отсутствие рассудительности наносило непоправимый вред делу. Другие исследователи, более конкретно мыслящие, видели лишь ближайший передний фасад здания масонства, но им, в свою очередь, недоставало стремления углубиться в поток времени несколько дальше, чем на два последних столетия. Так что если в первом случае «дальнозоркость», будучи ближе к истине, обрастала туманом иллюзий и диких искажений, то во втором случае «близорукость» затмевала уже саму истину. Между тем несомненно, что нить масонской преемственности простирается в седое, туманное прошлое и что современное масонство прямо связано со строителями стародавних времен.

По сути дела, масонство – детище богоданной религии, предшествовавшей дням Творения, о коих повествуется в Библии. Все его аллегорические ритуалы, символы и числа с непреложностью свидетельствуют о том, что оно восходит к мировой прарелигии, процветавшей в древности столь далекой, что о каком-либо летоисчислении не может быть и речи. То была первая единая мировая религия. Потом наступила эра отпочкования религий, эра сектантства. В наше время мы снова движемся к единой мировой религии, и не за горами то время, когда масонство (не как религия, а как духовный светоч) вновь будет признано во всей своей полноте.

И еще одно.

Прежде чем перейти непосредственно к истории масонства, следует сказать с полной определенностью: вопреки бытующим представлениям, масонство не является движением, ставящим перед собой чисто политические цели (например, свержения существующей власти или всемирного заговора с целью достижения мирового господства); нет, его цели исключительно духовны. Правда, было бы ошибкой отвергать и тот факт, что случаи вмешательства масонов в политику все же были, причем случаи неоднократные. Но ведь и церковь постоянно вмешивалась в политику и внутренние и внешние дела многих государств, однако на этом основании мы не называем ее светской или политической организацией. Вот и масонство – это не просто общественная организация, а нечто гораздо большее: это образ жизни, имеющий целью нести духовные блага всем человеческим существам – как масонам, так и «уклонистам» и «беспартийным». Не является масонство и религией – это скорее духовный путь, в чем-то сопоставимый с йогой: он ведет к той же цели – бытию в гармонии с самим собой и природой, но несколько иными средствами, более близкими западному человеку. И хотя в отдельных масонских ложах можно встретить 33 степени или градуса посвящения, основных и общепринятых всего три: Ученик, Подмастерье и Мастер. Они-то и символизируют различные этапы духовного совершенствования.

Да, масонство – вне любых религий и конфессий, но, тем не менее, на алтаре в каждой ложе находится открытая Книга Священного Закона. В западных странах это обычно Библия, но такой книгой может быть и Коран, и священное писание любой другой религии, являющейся официальной или общепризнанной в данной стране. И это неслучайно: как известно, символ веры, или религия масона, состоит только из двух догматов, которые подытоживают и воплощают все, что человеку надо знать, а все другие менее значительные доктрины и догмы представляют собой лишь развитие и толкования двух фундаментальных истин.

Первая: Бог, Всевышний, Великий Архитектор Вселенной живет и существует, творя миры с помощью Числа и Слова.

Вторая: человек есть сын Бога, а стало быть, как и Отец, бессмертен. Наследник веков, сын Света, он пока еще блуждает во тьме, но непременно отыщет дорогу назад, откуда пришел. Он двинется на Восток по пути Севера, и Свет сам откроется ему. Благодаря масонству он облагородится и научится обуздывать свои страсти, а под конец пройдет через врата смерти и вступит в Жизнь. Вера в Бога и вера в бессмертие – таковы суть и дух веры масонства, и свидетельством тому – все его символы, ритуалы и тайны.

Итак, как говорилось выше, многие исследователи и даже сами масоны относят начало масонства к 1717 году, когда в Англии была образована Великая ложа, представлявшая собой, по сути, объединение четырех более мелких лож. Но наряду с нею существовали и другие организации, в частности так называемые «Древние» (the Ancient), которые резко отрицательно отнеслись к этому оповещению «профанов» (или магглов, как сказали бы сегодня – на пике популярности книг Джоан Роулинг) о существовании масонского ордена, считая это дело преждевременным или вообще неразумным. Это привело к тому, что многие документы этих организаций, обнародование которых было сочтено нежелательным, были или уничтожены, или тщательно сокрыты, что сделало изучение истории масонства весьма трудным. Поэтому полную историю масонства, как говорилось выше, можно изучить только в масонских ложах, пройдя все необходимые для этого стадии посвящения. Не составляют тайны только задачи и цели масонства, а многие высшие ритуалы, включая слова и знаки, с помощью которых масоны по всему миру могут опознавать друг друга, по-прежнему хранятся в тайне.

Неверно и утверждение многих исследователей о том, что до того времени существовали не сами масоны как таковые, в нынешнем понимании этого слова, а простые гильдии каменщиков, не обладавшие никакими тайными знаниями. То есть существовало только оперативное (практическое или деятельное) масонство, а спекулятивного (теоретического) еще не было.

Однако как тогда объяснить возникновение в XVIII веке развитой системы ритуалов и мистического учения, истоки которых в общественной среде того времени совершенно отсутствуют, но зато прекрасно прослеживаются в истории древних народов?

То, что спекулятивное масонство существовало за многие столетия до этого (как минимум в позднем Средневековье), доказывает некоторые археологические находки. Так, например, на найденном неподалеку от Лимерика, городка в Ирландии, металлическом угольнике (у масонов он называется наугольником) стояла дата – 1507 год – и имелась надпись:

Уровень и наугольник, упоминаемые в английском тексте, – традиционные масонские инструменты, которым здесь придается то же значение, что и в современном спекулятивном масонстве. Обычно наугольник символизирует нравственность, уровень – равенство, а отвес – честность (прямоту) и справедливость. Есть свидетельства и о том, что уже в то время у каменщиков (читай: масонов) существовали знаки и пароли, необходимости в которых не было бы, не принадлежи они к тайной организации (каковой факт следовало скрывать), так как принадлежность к обычной гильдии каменщиков можно было бы легко установить по знанию профессиональных навыков.

Однако самые ранние следы традиции, сходной с современным масонством, обнаруживаются в культуре Древнего Египта. (Мы не углубляемся, понятное дело, в самые истоки происхождения масонства, которое столь же старо, как и само человечество: по сведениям, приведенным в книге Фостера Бейли «Дух масонства» и сообщенным Учителем, Махатмой Джуалом Кулом, космические принципы масонства и символы, их отображающие, были переданы первым духовным водителям человечества высокоразвитыми существами с Сатурна, а последними – первым представителям плотного или физического человечества в лемурийскую эпоху. Естественно, что ни о Лемурии, ни об Атлантиде как начале начал мы говорить не будем, поскольку сведения о тамошних ритуалах и объединениях каменщиков крайне скудны, во многом недостоверны и не подтверждены историко-летописной традицией.) Так вот, если взять любой масонский храм, то он, существенно отличаясь от христианских храмов, в плане своем сходен с египетскими и другими дохристианскими религиозными постройками. А ведь не кто-нибудь, а именно вольные каменщики занимались в средневековой Европе возведением христианских церквей, а потому лучше, чем кто-либо, были знакомы с их устройством. Почему же тогда за образец своих храмов они брали именно египетские, а не христианские?

Далее – изображения.

Боги на древнеегипетских фресках часто изображены в позах, которые применяются в масонских ритуалах, и больше нигде. Кроме того, известно, что в знаках, соответствующих разным степеням масонства, рука находится возле того из центров, овладению энергиями которого соответствует данный градус. Подобные же знаки были обнаружены на печатях и статуэтках минойской цивилизации, найденных на острове Крит. Там же были найдены изображения ритуальных предметов, сходных с масонскими, а иногда обнаруживали и сами предметы. Нельзя обойти вниманием и тот факт, что и на египетских, и на критских изображениях персонажи часто облачены в фартуки.

Отдельные элементы масонской символики встречаются и непосредственно на Востоке; так, одна древнеперсидская надпись гласит: «Обтеши себя по угольнику, чтобы быть полезным: камень, годный для стены, не останется на дороге». Этот символизм становится понятным, если учесть, что в масонстве индивидуальные человеческие жизни метафорически именуются «камнями», поскольку камень – символ прочности и постоянства. Он может быть грубым, бесформенным или обтесанным, отполированным, то есть совершенным по форме. Поэтому человек, впервые вступающий в ложу, отождествляется с необработанным камнем, после чего посредством занятий и работы над собой он шлифует свой «камень» до совершенной формы, дабы использовать его в кладке храма мироздания, где, будучи одним из многих, он, тем не менее, по своим качествам отличается от других, то есть сохраняет индивидуальность. (Вот вам и наглядный образец божественного принципа мироустройства!)

То, что ныне известно как масонский устав ритуалов, в Египте являлось частью сложной религии этой страны. Древние египтяне считали (как и многие духовно развитые и далекие от догм религии христиане), что ритуал оказывает непосредственное духовное воздействие на существо человека, а не является одной лишь данью традиции. Ибо в ритуальных действиях зачастую повторяется способ или принцип, который использует Великий Архитектор при сотворении Вселенной[2]. Поскольку книги в то время играли не столь существенную роль, как сейчас, то считалось, что фиксация знания путем последовательного выполнения действий, вызывающих в памяти нужные мысли, сильнее взывает к уму человека и лучше закрепляет это знание, чем простое чтение.

Другая важная особенность, сохранившаяся и до наших дней, состояла в том, что в Египте существовала только одна Великая ложа, а все прочие считались второстепенными, или символическими. Первоначально Великую ложу возглавлял сам фараон. Туда из других лож отбирались лишь те люди, которые могли полностью раствориться и забыть о себе в великой работе созидания, ибо для ее выполнения требовалась полная гармония между «братьями». Именно отсюда ведет начало современная масонская традиция, что «братья» не должны надевать свои фартуки, пока не урегулируют все разногласия.

Кроме того, Великая ложа Египта отличалась от современных масонских лож тремя особенностями.

Во-первых, она была представлена в трех ипостасях, соответствующих трем проявлениям божества, а нынешнее масонство является всего лишь продолжением одной из этих трех линий. Во-вторых, в работе ложи принимали активное участие все ее члены – не только должностные лица, но и простые «братья», находившиеся, как это называется, «на колоннах». Никто не беспокоил секретаря письмами с извинениями: братья считали свое членство истинным благословением и самой великой честью для себя и потому всегда являлись в ложу в должное время; помешать им в этом могла разве что болезнь, да и то из разряда тех, что приковывала их к постели. В-третьих, в ложу принимались женщины, свидетельством чего являются некоторые изображения.

Египетские мистерии хранились в тайне, и лишь в особых обстоятельствах к ним допускался кто-то посторонний, тем более иностранец. Исключение делалось только для выдающихся иноземцев, одним из которых, как известно, был Моисей, о котором в Библии сказано, что он «научился всей премудрости египтян». Моисей передал это знание по линии иудейского священства, и оно, таким образом, в более или менее приемлемой форме сохранилось до времен царя Соломона.

Свой храм Соломон строил именно по египетскому, а точнее – масонскому образцу, превратив его в своеобразный центр масонской символики. Предание гласит, что управление и руководство сооружением храма в Иерусалиме Соломон поручил меднику (архитектору) из Тира Хираму Абифу (которого иногда отождествляют с главным сборщиком податей царя – Адонирамом). Хирам разделил (согласно мастерству, ответственности и уровню выполняемой работы) всех рабочих, коих насчитывалось примерно 180 тысяч, на три категории или класса, своего рода корпорации (они именовались входящими подмастерьями, товарищами ремесленниками и мастерами-каменщиками), и во главе каждой поставил управляющего – мастера. Каждой группе были присвоены отличительные знаки, слова, правила, с помощью которых можно было быстро определить принадлежность работника. А чтобы работники могли узнавать друг друга, была введена система особых рукопожатий, характерных для каждой категории. Кроме того, чтобы работа выполнялась сознательно, Хирам знакомил каждую категорию работников с познаниями тех или иных мудрецов, предлагая им соответствующие символы и давая их толкование. Именно отсюда, по мнению масонов, и ведут свое начало три главные степени масонства и особый символический язык «братьев».

В этом отношении будет небезынтересно хотя бы вкратце рассказать, какой символический смысл вкладывают масоны в имя царя Соломона и как его трактуют. Само имя Соломон обычно подразделяется на три части: СОЛ-ОМ-ОН, которые, соответственно, и вместе и раздельно символизируют свет, славу и истину.

Согласно древним учениям, Соломон был посвященным высокого ранга, владел тайнами древних мистерий, и храм, который возводился под его руководством, на самом деле был домом инициации, в котором была представлена масса языческих, философских и фаллических эмблем. Увенчанные пальмовыми ветвями колонны, гранаты, столпы перед воротами, устройство помещений, а также драпировки – все эти признаки указывают на то, что храм Соломона был сделан по подобию таких же храмов в Египте и Атлантиде.

Кроме того, мистерии учат, что точно так же, как есть три Великих мастера, так есть и три храма Соломона. Первый храм – это Вселенная, Великий Дом, в середине которого размещается Солнце (СОЛ), восседающее на золотом троне. Двенадцать знаков Зодиака – это его сотоварищи, ремесленники, которые собрались вокруг своего блистательного повелителя. Этот космический храм освещают три источника света – звездный, солнечный и лунный. Сопровождаемый шлейфом из планет, лун и астероидов, богоподобный царь (Соломон), с чьей славой не может сравниться ни один из земных монархов, торжественно шествует по пространству. И если Соломон в этой символике олицетворяет невидимую, но всеобъемлющую духовную и интеллектуальную лучезарность, то Хирам в данном случае знаменует собой активный физический свет солнца.

Второй символический Соломонов храм – это человеческое тело, Малый Дом, созданный по образу Большого (Вселенского) Дома, в полном соответствии со словами апостола Павла, сказавшего: «Знаете ли вы, что вы есть Храм Господень и что Божий Дух обитает в вас?» Не служит ли это намеком на то, что истинное масонство «обитает» не в каменном храме, а в храме живом, теле, где из умозрительного (спекулятивного) оно претворяется в действенное (оперативное).

Третий храм – это Душевный Дом (Soular House), невидимая структура, вместилище высшей масонской мудрости. Тайна этого неосязаемого строения скрыта в ритуалах под аллегорией сине-золотой одежды, носящей в масонстве название Soma Psuchicon.

Душа, сотканная из невидимой огненной субстанции, из пылающего золотом металла, отливается мастером в форму из глины (физическое тело) и называется купелью. Храм человеческой души возведен тремя масонами, мастерами-каменщиками, персонифицирующими любовь, мудрость и служение. Этот храм, возведенный в соответствии с законом Жизни, является обителью Духа Божьего. Душевный храм есть истинный Вечный Дом, и тот, кто может его воздвигнуть или отлить, является подлинным Мастером, результатом и доказательством чего и служит масонство.

Ко времени строительства храма Соломона многие традиции уже были утеряны, и хотя внешний церемониал и даже традиционное убранство были сохранены, ключ к их значению был неизвестен. Именно тогда и произошла переориентация с египетского «Дома Света», как называлась Великая пирамида, на храм Соломона и весь контекст ритуала принял чисто иудейскую форму с частичным сохранением первоначального смысла. При этом история символической смерти и воскресении Осириса была заменена известной историей о Хираме Абифе. Весьма вероятно, что иудейские представления о том, что Храм может быть только один, а многочисленные синагоги храмами не считаются или, точнее, являются таковыми лишь чисто символически, восходят именно к идее об одной Великой ложе и многих символических.

Нельзя обойти молчанием и такой фактор становления масонства, как дионисийские архитекторы, которых Соломон привлек к строительству храма. Эта «строительная корпорация» особо почиталась в то время – не только за то, что дионисийцы отличались превосходным умением возводить храмы, но и за то, что в основе их зодческой философии лежали принципы симметрии (выводимые из пропорций, установленных самой природой) между частями человеческого тела, которые они с успехом применяли в архитектуре[3].

Дионисийские архитекторы распространились по всему региону Малой Азии, достигли Египта и Индии (о чем свидетельствует историческая справка) и утвердились почти во всех странах Средиземноморья. А с возникновением Римской империи проникли даже в Центральную Европу и затем в Англию.

Эта организация состояла исключительно из посвященных в культ Вакха-Диониса, применявших свои талант и знания в деле строительства и украшения храмов. Своей высшей задачей дионисийцы считали возведение зданий столь же гармоничных, сколь гармонична сама природа: такое сооружение, верили они, простоит века и не будет подвергаться разрушительному действию времени. По словам историка Жозефа де Косты, «дионисийские ритуалы ведут свое происхождение из астрономии». И действительно, посвященные этого ордена активно использовали в строительном искусстве астрономические принципы, так что часто в основание возведенных ими храмов закладывали геометрические структуры, заимствованные у звездного неба, планируя их, например, по принципу и структурному строению созвездия Пегаса или Весов.

Эти дионисийские мастера обладали всей символикой и атрибутами, характерными для позднего масонства. Так, они владели сокровенными знаниями в области архитектоники и при этом столь тщательно скрывали секреты своего мастерства, что до наших дней дошли только небольшие фрагменты их эзотерического мировоззрения. А вот что пишет об этих зодчих немецкий исследователь Вайс: «Дионисийские архитекторы появились не позднее 1000 года до Рождества Христова. У них существовали специальные знаки для распознавания друг друга. Богатый должен был помогать бедному. Все члены состояли в коммуне под управлением мастеров (начальников). Ежегодно орден давал фестиваль в том городе, где он находился. Их церемонии считались священными. По всеобщему мнению, у членов ордена были средства сообщения со всем известным тогда миром, и от них, без всякого сомнения, произошли гильдии странствующих масонов, ставших известными в средневековой Англии».

Одним из наиболее выдающихся представителей этой прамасонской организации был Витрувий, автор «Десяти книг об архитектуре», считающийся отцом в области «достижений современной строительной техники». В различных разделах своего труда Витрувий делает намеки на философию, лежащую в основе дионисийской концепции строительства и принципов симметрии. И в самом деле, сооруженные дионисийскими строителями здания нельзя назвать иначе, как «проповедью в камне». Даже непосвященные, которые не были способны оценить космические принципы, заложенные в эти произведения человеческого гения, преисполнялись чувством величия, возникавшим из созерцания совершеннейшей симметрии между колоннами, сводами, арками и куполами. Именно эту цель и преследовали строители: варьируя размеры, материалы, расположение украшений и цвета, они стремились вызвать в наблюдателе определенную чувственную или эмоциональную реакцию.

Интересен и тот факт, что уже в эпоху христианства дионисийских мастеров, которых считали язычниками, приглашали для участия в строительстве ранних христианских аббатств и соборов, чьи древние стены до сих пор украшены символами этих просвещенных строителей. Даже пол в современных масонских ложах (в виде черно-белой шахматной доски) является наследием дионисийских зодчих, представляя собой символику, родившуюся из метафизических доктрин античного общества.

Если продолжить тему проникновения масонства в Европу, то следует учитывать, что, кроме поименованных, существовали и другие линии передачи, хотя иудейская линия, вероятно, была одной из ведущих. Тот факт, что похожие мистерии имелись практически у каждого народа (ритуалы, сходные с масонскими, можно найти даже в Индии), как раз свидетельствует о едином источнике происхождения этой традиции, но Европа, судя по всему, испытала влияние именно мистерий Халдеи и островов Средиземного моря.

Не обошлось и без пифагорейской школы (ибо Пифагор, как это хорошо известно, тоже прошел обучение у мудрецов Египта и получил доступ ко многим тайнам). Это подтверждает документ, именуемый «манускриптом Лейланда-Локка», который датируют XV веком. В нем говорится, что масонство в Англию принес некий Питер Говер: «Питер Говер, грек, путешествовал за мастерством в Египет и Сирию и в другие страны, где венецианцы насадили масонство, и был допущен во все масонские ложи, научился многому, вернулся и работал в великой Греции… Там, в Гротоне, он основал Великую ложу и посвятил много масонов… Некоторые отправились во Францию, посвятив там многих масонов, и со временем это искусство пришло в Англию».

Если допустить искажения, неизбежные при устной передаче, то все становится на свои места. Питер Говер – это искаженное произношение имени Пифагор (Pythagoras), венецианцы – это финикийцы (Venetians – Phoenicians), а Гротон – это, естественно, Кротона, местечко в Великой Греции (то есть в греческих колониях на территории современной Италии), где и находилась школа Пифагора. Такие искажения – частое явление в средневековой Европы, обусловленное прежде всего низкой грамотностью населения и устной передачей информации. Наиболее яркий тому пример – многие английские кабачки и трактиры, носившие название «Козел и циркуль» (Got and Compasses), которое происходило от искаженного девиза «Бог объемлет нас» (God encompasses us).

Философская школа Пифагора была устроена «по образу и подобию» масонской ложи, так как обучение в ней состояло из серии инициаций: он заставлял учеников проходить через различные ступени познания и сам, подобно Великому магистру, никогда не вступал с ними в личный контакт, пока они не достигали определенной степени совершенства. Ступеней было три: «математики», где ученикам вменялось в обязанность овладение математикой и геометрией; «теоретики», где ученики разрабатывали методы искусного применения знаний точных наук; и «избранники», куда зачислялся кандидат после того, как постигал свет просвещения. Кроме того, все ученики пифагоровой школы подразделялись на «экзотериков», или учеников внешних степеней, и «эзотериков» – тех, кто проходил третью степень инициации и допускался к тайной мудрости. Так что пифагорейская линия передачи масонства в Англию имеет под собой вполне веские основания.

Заметную роль в распространении масонства сыграл римский царь Нума Помпилий (VII век до н. э.). Плутарх, описывая сего мужа, обладавшего прекрасными личными качествами, говорит о том, что стоило большого труда уговорить его стать правителем Рима. Во времена его правления были основаны не только торговые гильдии и гильдии мастеровых, но и коллегии архитекторов, поэтому его по праву считают отцом римских мистерий. Известно, что он направил посланников в Египет, Грецию, Халдею, Палестину и другие страны, чтобы они изучили все существующие системы мистерий, дабы из них выбрать ту, которая лучше всего подходила бы для римлян. Принятая Помпилием система, которая сводила в единое целое многие другие, известна как вакхические мистерии: она больше всего напоминала египетскую, хотя в ней использовались и культы местных богов. Изначально культ Бахуса (Вакха) не имел ничего общего с пьяными оргиями, с которыми обычно ассоциируется слово «вакханалия». Весьма вероятно, что миф о Бахусе – это перенятый и пересаженный на римскую почву египетский миф об Осирисе. Бахуса (говорится в нем), когда он предавался игре со своими игрушками, схватили титаны и разорвали на куски, которые позже собрали и снова сложили вместе. Это не что иное, как аллегория, где представлено нисхождение Единого во многое и воссоединение многого в Единое через страдания и жертву. Игрушки, с которыми играл Бахус, – это геометрические фигуры, «совершенные тела» Платона, на которых, как считается, держится все мироздание.

Известно также, что в некоторые школы мистерий допускались только те, кто знал математику (под математикой тогда понималась не только наука оперирования числами, но и геометрия, и многие другие искусства, касающиеся трактовки тайного смысла геометрических фигур), и одна из стадий обучения так и называлась – «математики». Вероятно, именно тогда в мистерии стали вовлекаться члены коллегии архитекторов, профессия которых требовала хорошего знания геометрии. Недаром обнаруженное при раскопках Помпеи здание коллегии напоминало своим устройством масонский храм: в нем имелись мозаичные изображения масонских символов, а при входе – две колонны. Да и сам масонский храм, подобно египетским пирамидам, тоже первоначально содержал в себе множество сложных геометрических пропорций.

Немалую роль в распространении масонства сыграл и тот факт, что римские легионы в их завоевательных походах сопровождали архитекторы, которые нужны были для постройки крепостей. Всюду, где оседали римляне, возникали ложи, в которые со временем принимались и представители местного населения. Таким образом масонство проникло в Северную Европу и, в частности, в Англию.

В период заката Римской империи масонство претерпело заметную перемену, во многом приняв форму, близкую к современной. В IV веке в Риме были упразднены прежние законы, защищавшие языческие храмы и жрецов, и религиозные фанатики (которых всегда хватало во все времена и во всех странах) рьяно взялись за их уничтожение, и если прежде гонениям подвергались христиане, то в начале V века ситуация поменялась на 180 градусов, и теперь именно христиане стали преследовать иноверцев, конфискуя их имущество, а их самих высылая из страны, а иногда и предавая смертной казни, если тех заставали за приношением жертв. Инициатором этого насилия был римский император Феодосий I, который даже издал закон, направленный против математиков. В таких условиях проводить вакхические мистерии стало невозможно. Вот тогда-то и пригодился опыт еврейских братьев, использовавших для своих целей библейский символизм, и мифы о Бахусе и Осирисе были окончательно заменены легендой о Хираме Абифе и храме Соломона.

В Средние века произошел еще один существенный «сдвиг» в развитии масонства: смысл мистерий был скрыт путем нарочитого их смешивания с ремеслом каменщиков, тем более что те и без того уже использовали сходную символику.

В то время профессиональные гильдии, или цеха, были единственными независимыми общественными объединениями, которым позволялось иметь свои секреты, хранившиеся в строжайшей тайне и имевшие отношение к толкованию сакрального смысла символических фигур, а не только, как полагали те, кто не состоял членом ложи, касавшиеся состава строительного раствора и других подобных вещей. К тому же их члены были именно вольными каменщиками, они не подчинялись какому-то феодалу, а объединялись в независимые артели, строившие церкви в самых разных местах и регионах. Неподалеку от места строительства храма они возводили временное здание, где жили сами. Это здание называлось ложей, и именно отсюда и произошло современное название.

В братство вольных каменщиков иногда принимались люди, не являвшиеся профессиональными строителями, но вступавшие туда ради самих мистерий. Их называли принятыми, поэтому масоны и поныне подразделяются на вольных и принятых каменщиков. Разделение же масонства на оперативное и спекулятивное произошло, видимо, лишь в конце XVII – начале XVIII века.

Только тем, что вольные каменщики являлись хранителями древних знаний, и можно объяснить тот факт, что, несмотря на общий упадок наук и искусств, вызванный давлением правящей церкви, заинтересованной в том, чтобы держать народные массы в невежестве и страхе божьем, в Средние века продолжали создаваться изумительные в архитектурном и сложные в техническом отношении шедевры – сначала в романском, а затем и в готическом стиле. Возникновение этих стилей одновременно во многих частях Европы до сих пор представляется загадкой для исследователей архитектуры, не учитывающих существование масонского братства и сохранение в его среде древних знаний. Недаром на многих церквях не только в Западной, но и в Восточной Европе можно встретить масонские знаки.

Упомянутая линия передачи была не единственной. В современное масонство внесли свой вклад мистерии Митры, учения ордена розенкрейцеров, мистерии кельтского христианства, существовавшего еще до распространения влияния католической церкви и, вероятно, родственного христианству восточному, а также рыцари-тамплиеры, привнесшие в Европу немало новых знаний после крестовых походов.

Таким образом, символика различных масонских степеней восходит к разным линиям, поэтому делать окончательное заключение о происхождении масонства на основании особенностей лишь какой-то одной из них было бы ошибкой.

Многие из перечисленных факторов способствовали возникновению и закреплению в масонстве еще одной традиции, а именно: запрета на принятие в ложи женщин. Это в первую очередь было обусловлено тем, что некоторые линии передачи пришли с Ближнего Востока, где положение женщины было бесправным, а некоторые – через рыцарские ордена, куда женщины вообще не допускались (несмотря на то, что каждый уважающий себя рыцарь имел даму сердца, которой он посвящал свои подвиги). Необходимо учитывать и тот факт, что профессия каменщика в те времена была сугубо мужской. Первая попытка принимать в ложи женщин была сделана только в XIX веке, и это в дальнейшем привело к появлению самостоятельного движения, именуемого адоптивным, или совместным, масонством, но так называемые регулярные ложи, то есть ложи, учрежденные под эгидой какой-либо из великих юрисдикций мира и следующие букве изначальных уставов (ее члены признают существование Великого Архитектора Вселенной, не обсуждают на собраниях вопросы, касающиеся религии и политики, и проводят торжественные ритуальные работы при открытой Книге Священного Закона), до сих пор отказывают женщинам в праве приема.

Итак, масонство в своем нынешнем виде практически полностью сложилось к началу XVIII века, и дело оставалось за малым – официально оформить свой статус и всенародно объявить о своем существовании, что и произошло в 1717 году.

Вклад евреев в масонство

Еврейский вопрос Приступая к обсуждению «еврейского вопроса» в масонстве, а именно – чисто еврейской окраски, присущей современным масонским ритуалам и обрядам посвящения, мы сталкиваемся с весьма реальной проблемой – с реакцией в сегодняшнем мире на этот весьма самобытный и во всех отношениях уникальный народ.

Не секрет, что в некоторых странах с тоталитарным режимом (еще недавно в их числе была и Россия) масонство жестоко подавляется, и происходит это по двум причинам.

Во-первых, оно расценивается как плодородная почва для антиправительственных идей и как рассадник революций. Стало быть, как все тайные организации, оно должно подавляться.

Во-вторых, на волне реакции против еврейских идеалов и политики, проводимых еврейскими лидерами во многих странах, и против весьма тесных связей еврейской диаспоры во всем мире масонство, с его еврейскими именами и историческими реалиями, стало пользоваться дурной славой.

Подобная ситуация являет собой очень серьезную проблему для всех масонов мира, ибо встает вопрос: как долго масонские институты, до сего времени не подвергавшиеся нападкам, смогут сохранить всю структуру и целостность? Только благодаря ясному мышлению и самозабвенной работе удастся предохранить его от гибели или такой «перелицовки», при которой оно перестанет быть подлинным хранителем древних мистерий и не сможет по большому счету освоить свое истинное наследие и выполнить свое предназначение.

Как же евреям удавалось оказывать такое влияние на организацию, в которую они проторили себе дорогу, когда ею уже была пройдена половина пути? Задолго до появления еврейской расы главным инструментом священнодействия масонов были мистерии, где неизменно звучали три ноты:

1) драма слепоты, обращенной в свет;

2) драма невежества, обращенного в мудрость, и

3) драма смерти, преодоленной воскресением; причем эти три драмы разыгрывалась безостановочно.

И только когда стали разыгрывать еврейские мистерии (сохранившиеся и поныне в масонских традициях), впервые прозвучала чистая нота, отличная от трех вышеназванных. Первые три ноты сохранялись в полноте, но к ним добавилась четвертая. В сюжет была вплетена нота, или идея строительства. С особой силой стала подчеркиваться идея Бога – Строителя Храма мира. Стал пониматься символизм земных форм внутреннего духовного здания, вечного, нерушимого, непреходящего, благодаря чему была торжественно провозглашена вера в незримое и бессмертное.

Читатели Ветхого Завета и комментаторы еврейской религии, как и современные теологи иудеи, упирают на то, что нигде в Ветхом Завете не упоминается конкретное учение о бессмертии души. Те же, кто в него верит, отстаивают свои убеждения, заявляя, что бессмертие души – само собой разумеющееся дело, поэтому нет нужды о нем распространяться. Между тем для древнего еврея верование это было столь существенно, что он сооружал храм Соломона в доказательство существования того вечного Храма, где сияет истинная Шекина и куда всем придется, в конце концов, провести дорогу. Храм служил для него каменным свидетельством жизнеспособности Бога, а значит, и человека. В этом Храме, в его святая святых, можно было как живую реальность лицезреть Шекину, свет, что от века сияет на Востоке, и говорил он о присутствии Вечного Бога. Так мастер-каменщик, или строитель, стал искать свет, чтобы по прошествии времени тоже войти в это святилище.

Нота строителя и упор на строительном процессе и были основным вкладом евреев в новое учение, которое несли древние мистерии. С помощью Иерусалимского храма проповедовались творческая активность Божества (представляемого царем Соломоном) и роль божественного Строителя, заключающаяся в экстернализации, или материализации, того, что бьется внутри, ища внешнего выражения. Субъективная жизнь и неотъемлемое качество Бога находили свое символическое выражение в великолепной структуре храма. (Прослеживание символизма – один из интереснейших аспектов в деле постижения масонского искусства.) А три ипостаси Троицы снова и снова находят отражение в различных символах троичности, которыми изобилует ложа.

Само строение храма Соломона, с его внешним двором, святилищем и святая святых, свидетельствует о Троице и олицетворяется для нас тремя главными должностными лицами ложи, а также тремя степенями Голубой, или Небесной, ложи. Тот же символизм прослеживается во всех трех еврейских храмах, упомянутых в Библии: скинии в пустыне (символе первой степени), храме Соломона (символе второй степени) и будущем храме Иезекииля (символе третьей степени), который еще не возведен, ибо Утраченное Слово все еще не найдено. Любопытно, что в последнем храме святая святых называется уже иначе, а именно – Оракул, то есть слово, провозглашенное извне.

Почему тема строителя и строительного ремесла вошла в мышление масонства лишь в сравнительно поздний период, факт сам по себе весьма интересный. Известно, что все без исключения мировые религии проповедовали божественную троичность, или божественную Троицу, которая выступает под многими именами сообразно той или иной школе мысли. Ее христианские ипостаси с соподчиненными аспектами приводятся ниже: Сила (могущество) и мудрость в наши дни переставлены местами, чтобы подчеркнуть нашу нынешнюю цель (а ею является мудрость) как масонов и человеческих существ. Такая перестановка была сделана намеренно, когда стало чувствоваться еврейское влияние. Возможно, значение этого факта для эволюционного цикла работы Великой Троичности станет более или менее понятной, если попытаться осветить его с помощью приводимых ниже эзотерических «догм», которые являются таковыми лишь по форме, а не по содержанию.

1. Третий аспект Божества, выражающий жизнь в форме, есть сознание Бога, проступающее через посредство тела человека. Человек – храм Бога Живого. Такова же и Вселенная. Это формальная сторона масонского символизма.

2. Второй аспект Божества есть сознание, то есть, в сущности, свет, любовь и мудрость; оно составляет качество Бога и стремится к своему выражению через третий аспект, или тело. В этом истинный смысл умозрительного масонства. Именно этот аспект мудрости и его понимание и олицетворяет в настоящее время масонская ложа.

3. Когда оба аспекта сливаются, когда душа и тело, сознание и форма, качество и явление сплавляются в единое целое, результатом становится КРАСОТА, которую можно обрести в каменоломне живого опыта, при обработке инструментами каменщика грубо высеченного, неотделанного камня.

4. Красота, однако, может проявиться только благодаря активности того скрытого Строителя, которого мы называем душой, вторым аспектом, или «Христом в нас, упованием славы». Этот Строитель должен задействовать в работе мудрость и познание, возводя храм Господень, дабы мудрость выявлялась в красоте.

5. Позднее, уже в третьей степени, нарабатывается сила, могущество великого первого аспекта Божества, давая жизнь мертвым формам и позволяя Мастеру восстать из врат смерти в жизнь вечную.

На заре младенчества человечества упор делался на третьем аспекте, внешней форме, на том, что мы называем красотой. На самой заре масонства, когда акцент был на действенном, или оперативном, масонстве и на внешних формах храмов Господних, в стародавние дни, да и в более поздние времена при возведении соборов Светочи перечислялись в такой последовательности: красота, мудрость, сила. Сегодня последовательность иная: мудрость, сила, красота. Масонство перешло от оперативной к спекулятивной, то есть теоретической, ипостаси, и его внимание устремлено на мастерство и мудрость строительства. Позднее, когда все станут искусными мастеровыми, последовательность опять изменится: сила, мудрость, красота.

Сила означает, что жизнь есть сущностная реальность и глубинная тема высшей третьей степени. Мудрость нужна для того, чтобы правильно строить, возводить, созидать и обучать мастеровых, – это тема второй степени, и сегодня ее освоение является главной деятельностью масонских лож, поскольку практически все человеческие существа уже вступили в Храм и работают сегодня во второй степени, учась быть мудрыми строителями. Проявление потаенной красоты через внешнюю форму есть тема первой степени; отсюда акцент на поиске света, который должен раскрыть КРАСОТУ.

Поэтому, согласно планам Верховного Зодчего, проводимым Верховной же ложей, наступит время, когда идея сознательного, познавательного строительства должна дополнить ту, которую предвещали мистерии. Этим временем стал период еврейского домостроительства, а его кульминацией – царствование царя Соломона. Три темы, или три учения, масонства – о свете, знании и бессмертии – должны были пополниться учением о служении в деле сознательного, познавательного строительства Храма. Сейчас впервые Храм получается четырехугольным и человек действует как Бог.

Именно четвертая концепция должна главенствовать в человеческом сознании, и именно за нее в свое время были ответственны евреи. Во исполнение ее как раз и был возведен великий символ – храм Соломона. На протяжении веков, когда наступало время, приходили великие сыны Божьи, неся учение и материализуя символы, которые расширяли горизонты сознания человека. Одним из таких великих сынов Божьих был Соломон, который созидал в камне красоту и глас которого: «Да будет выстроен Храм Господень!» – по-прежнему звучит через века.

Так древние мистерии приобрели особый смысл и их весть была усилена еврейским народом. Столь мощным был духовный призыв и столь могучими импульсы, исходящие от исторических преданий и еврейских традиций, имен и личностей, что они в результате вытеснили многие исконные формы, и появилось то масонство, каким его сейчас знают и сохраняют, – наследник веков, продукт вдохновения великого посвященного и дитя народа.

Если бы люди исследовали значение еврейской расы, они бы отчетливей постигли и с большим сочувствием отнеслись к ее цели и судьбе. Она – символ всего человечества. Евреи – вечные странники, как, впрочем, и всякий человек. Они постоянно ищут то, что потеряли, и для этого отправляются в чужие страны, зарабатывают деньги и набираются мастерства. В самой масонской драме они символизируются тремя негодяями, которые отвергли и убили своего великого мастера, тем самым персонифицируя природного, материального человека, да и все человечество, которое долго искало материальные блага, отторгая божественное «Я» в своем внутреннем Храме – жизни. История еврейского народа – это история личности, история ее становления через страдания. Нужно помнить об этом, как и о том, что тем же евреям были даны три большие привилегии.

1. Придать масонству наибольшую пользу, обогатить его так, чтобы оно исчерпывающе отражало драму пути к Божественному.

2. Дать миру великого Сына Божьего, указавшего путь, на котором можно найти свет, обрести мудрость и – через смерть и воскресение – испытать жизнь во всей ее полноте.

3. Работать с энергией субстанции, с силой третьего аспекта Божественности и с деньгами. (И евреи действительно придали деньгам смысл более существенный, чем просто средство приобретения.)

Подытоживая сказанное, подчеркнем, что в масонской традиции, как об этом упоминалось выше, имели место четыре великих критических момента, или точки развития.

1. Момент, когда человечество стало искать свет. Произошло это в древней Лемурии (как факт или как символ) благодаря повышенной активности Верховной ложи. Человек приступил к долгим поискам.

2. Момент, когда человек стал искать мудрость и начал взбираться по винтовой лестнице, ведущей в Срединную палату (символ второго, или среднего, аспекта Божества). Произошло это в древней Атлантиде также под влиянием повышенной активности, исходившей от Верховной ложи.

3. Ныне, в арийскую эпоху, человечество ищет Слова Мастера.

Поэтому можно отчетливо различить три сравнительно недавних периода, когда Верховная ложа переживала критические моменты, стремясь осуществить в Храме особо насущные перемены: а) эпоха царя Соломона, когда под его руководством и ведением был построен на земле Храм Господень и к трем человеческим путям добавился третий – жажда строительства; так была впервые обозначена реальная групповая активность на благо высшего; б) эпоха Будды, когда делался особый акцент на мудрость, и мысль о материальном строительстве Храма была уравновешена картиной финала, завершения поиска и вхождения в истинный Храм, который в буддизме называется нирваной; в) эпоха Христа, когда этот Сын Человеческий, выражая любовь Бога, учил служению и жертвенности и явил великую истину: отдавший свою жизнь за Бога возведен будет в жизнь вечную.

Так и человек: вначале он приступает к поиску света, потом – к поиску знания, а по достижении последнего – к поиску Слова Мастера. Правда, поначалу ему дается лишь слово-заменитель, поскольку в ходе строительства он обязан доказать, что действительно является мастером. Он должен встать в ряды тех, кто возводит на Земле Храм Господень, и, пока тот не будет построен и Свет не войдет в его святая святых, истинное Утраченное Слово не может быть найдено. Только когда Трое (масонская Троица, символизируемая царем Соломоном, Хирамом, царем Тирским, и Хирамом Абифом) во всей своей мудрости, силе и красоте смогут войти в построенный Храм, только тогда Бог сойдет на Землю и будет дано Слово воскресшим сынам человеческим.

Отдав должное евреям как народу, не только внесшему значительный вклад в обрядовое масонство, но и придавшему древнему треугольному храму «четвертый угол», в результате чего ложа все более становится «квадратной», о чем говорилось в предыдущей главе, мы справедливости ради должны осветить и некоторые негативные стороны «масонства с еврейским уклоном».

Еврейская проблема в самом масонстве стоит не менее остро, чем в отдельных государствах с антисемитской ориентацией, и все потому, что эта проблема (в символическом аспекте) является проблемой человечества в целом.

Евреи с их претензией на роль «избранного народа» на протяжении веков олицетворяли странствующую воплощенную душу; но при этом сам еврейский народ никогда не понимал возложенной на него символической миссии, а потому совершил крупную историческую ошибку, в неведении своем присвоив себе славу и честь избранника Господня. Как восточная раса евреи не смогли внушить Востоку идею о божественной природе человечества в целом, согласно которой в равной мере божественны все люди и все – избранники Господа. В западноевропейском христианстве ту же ошибку совершили Кальвин и его последователи: вместо того чтобы внушить народам Запада, что люди, признающие свою сущностную божественность, делают это символически и от имени всех развивающихся воплощенных сынов Божьих, они полагали себя избранниками Божьими, а всех, кто не думал так же, как они, считали потерянными.

Когда евреи, так же как и недалекие религиозные фанатики, признают свою тождественность со всеми остальными людьми и будут выражать эту тождественность через правильные взаимоотношения, мир окажется совершенно иным. Мировая проблема в ее нынешнем виде – это по сути своей проблема религиозная, ибо за всеми раздорами и расхождениями в любой области мировой мысли непременно стоит религиозный элемент.

Одним из факторов, определяющих нынешние стресс и напряжение в мире, является то, что миллионы и миллионы людей на земле приучаются самостоятельно мыслить. Это означает, что ветхозаветная простота, наличествовавшая еще пятьсот лет назад, исчезла и ситуация значительно осложнилась. В древности силами общественно-социального развития в основном заведовали могущественные умы, так называемые Владыки материальности (те, кого поверхностные эзотерики часто называют «силами тьмы»), а силы духовности и мышление незначительной горстки продвинутых людей из различных наций еще не были столь влиятельными, как сейчас. В прежние эпохи ситуация в этом смысле была относительно простой и являлась частью эволюционного плана, состоявшего в том, что в человеческой жизни должны были временно заправлять материя и субстанция, а дух, как говорится в одной древней мудрости, должен был учиться «взбираться на плечи материи». Естественно, что воздействие на род человеческий производилось через такой материальный аспект, как деньги, находящийся в подчинении (в силу лучевой особенности этого народа) у евреев.

Сегодня, однако, благодаря широкому распространению народного образования и многочисленным способам пропаганды в мировом масштабе массы либо мыслят независимо, либо их мышление направляется могучими умами из числа духовно и эволюционно продвинутых людей, пытающихся управлять мировыми событиями. Отсюда все более возрастающая сложность проблемы, которая одинаково трудна как для «владык левого пути», так и для членов Великой Белой ложи.

Само же человечество быстро приближается к точке, когда его объединенная воля станет определяющим фактором в мировых делах благодаря раскрытию ума в ходе поступательного процесса эволюции. Поэтому сегодня наиболее важным и актуальным требованием дня является скорейшее просвещение людей относительно Плана и природы сил, управляющих эволюцией. А для этого должен быть недвусмысленно провозглашен и обнародован факт существования Иерархии, что привлечет к этой проблеме общественный интерес и вызовет общественные исследования и общественное признание.

В ходе этого процесса выйдет на свет божий и станет более доступной информация о той уравновешивающей группе посвященных и адептов, которые работают исключительно над материальной стороной жизни и у которых остается совершенно неразвитым такой аспект души, как человеколюбие, тогда как умственная природа чрезвычайно сильна. Однако оба этих полюса устремления – Иерархия, или Белая ложа, одушевляемая любовью, и ее противоположный полюс, Черная ложа, работающая исключительно через ум и материю, – есть детища одного и того же луча, его высшее и низшее проявления. Собственно, разделяющая оба эти полюса грань очень тонка и заключается только в намерении, в скрытой цели и конкретных задачах, которые ставят себе группы материальных работников. Главный инструмент Черной ложи – это организующее могущество ума, а не связующее влияние любви, как у Учителей мудрости. Однако в естественном процессе эволюции форм даже те, кто стоит и работает на темной стороне жизни, тоже оказываются благими сотрудниками, ибо выполняют полезную функцию в полном соответствии с контрастным принципом устройства и познания мира.

Однако из-за того, что названные «темные силы» работают в основном через ментальный принцип, наиболее восприимчивыми к их ментальным посылам оказываются прежде всего широкие необразованные массы, и мы можем видеть в самой жизни, с какой легкостью эти последние поддаются регламентации и стандартизации. Сами они не способны ясно мыслить, поэтому их умы пластичны и восприимчивы к мощным силам, направляемым обеими группами – духовными и материальными работниками планеты. Но так как подавляющая часть человеческих существ все еще слишком сконцентрирована на сугубо материальном, то силы, работающие на стороне материи, находят в их лице линию наименьшего сопротивления, которой недостает Учителям Великой Белой ложи. Правда, с каждым прожитым десятилетием эта опасность, к счастью, все более и более уменьшается.

Английское масонство

Итак, само слово «франкмасон» происходит от английского freemason – «свободный каменщик», хотя оно было заимствовано другими европейскими языками уже после того, как потеряло в Англии свой первоначальный смысл. Это слово встречается в английских документах начиная с последней четверти XVI века, в которых частенько упоминаются так называемые sculptores lapidum liberorum – «каменотесы свободных камней». «Свободными» камнями (free stones) в отличие от обыкновенных (rough stones) называли в Англии более мягкие каменные породы, вроде мрамора и известняка, употреблявшиеся для более тонкой, барельефной работы. Со временем длинный термин freestone's mason (каменщик, работающий со «свободными» камнями) сократился до простого freemason (франкмасон), которым стали обозначать категорию квалифицированных строительных рабочих-каменщиков. А затем постепенно исчезло и это различие между квалифицированными каменщиками и неквалифицированными каменотесами, и ремесленные гильдии стали называть то масонскими, то франкмасонскими.

Появление в Англии первых ремесленных гильдий, называемых по-английски весьма различно (crafts, mysteries,campaigns, guilds), относится к началу XII века; это же, очевидно, касается и гильдии каменщиков, хотя первые документальные свидетельства о ней встречаются не ранее конца XIV века. В то время лондонские гильдии делились по своей значительности на три разряда: гильдии, принадлежавшие к первому разряду, посылали в городской совет по шесть представителей, а принадлежавшие ко второму (к нему относились и каменщики – freemasons) и третьему разрядам – соответственно, по четыре и по два.

Гильдии как более масштабные объединения или братства в свою очередь распадались на цеховые подразделения (crafts), официально носившие названия городов, где они действовали. Самым известным и крупным цеховым подразделением был, естественно, Лондонский цех, который в 1411 году был «инкорпорирован», то есть включен в число официальных учреждений страны, а в 1472 году получил свой герб.

Сохранились два интереснейших документа (они относятся к середине XIV и началу XV вв.), раскрывающие положение английских строительных рабочих: это уставы артели, работавшей на строительстве церкви Святого Петра в Йорке, составленные в 1352, 1370 и 1409 годах руководившим ее работами церковным капитулом. Из них видно, что работы артели производились в крытом помещении, так называемой ложе (lodge), которая одновременно служила для холостых рабочих и спальней; за порядком работ и за поведением каменщиков следили старший мастер и надзиратели, а высший надзор оставался в руках представителя капитула – супервизора; вступая в артель, рабочие приносили присягу «над книгой» (очевидно, уставом), обязуясь подчиняться во всем капитулу и соблюдать артельный устав. К началу XV века название «ложа» перешло уже не только на мастерскую, но и на саму артель.

Тогда же, по-видимому, стали выделяться из цехов и складываться в особый организм и первые масонские ложи (братства). Этот процесс, судя по всему, был постепенным и совершался на протяжении ряда столетий. Несомненно, что еще во второй половине XV века оба типа организации совпадали, если исходить, например, из того факта, что Лондонский цех каменщиков в документах того времени так и назывался: «Святой цех и братство масонов». И только со временем между ними начинает уже выявляться заметная грань: цехи отвечают за чисто ремесленные дела, а братство, более сплоченная и дружная часть цехового коллектива, хранит традиции морального общения и взаимопомощи. Причем, с одной стороны, члены цеха могут и не являться членами братства, а с другой – для поступления в братство уже не требуется быть цеховым рабочим: принеся в ложе присягу и сделав вступительный взнос, можно было получить звание каменщика (франкмасона), ни разу в жизни не держа в руках ни мастерка, ни рабочей кирки.

Естественно, что на зачисление в ложу, в первую очередь, претендовали представители высшей знати, привлекаемые любопытством и заманчивой возможностью приобщиться к тайным знаниям масонов. Впрочем, этот процесс был обоюдосторонним: если знать притягивали к масонству его древнейшая история (о чем всегда если не явно, то обиняками намекали руководители и главы лож) и желание постичь его тайны, то и руководители лож, в свою очередь, не чинили особых помех вступлению в них представителей знати, ибо иметь в своих рядах высокопоставленное или приближенное ко двору лицо значило не только защиту и покровительство со стороны монарха, но и значительные привилегии для организации и ее руководства, а какой человек в то время (впрочем, как и в наше) поступился бы подобной перспективой?

Первым документальным свидетельством принятия в масонское братство постороннего лица служит протокол собрания Эдинбургской ложи от 3 июня 1600 года, где говорится, что единогласным решением собравшихся членом ложи избран сэр Джон Босуэлл, лорд Очинлекский. Начиная с этого времени присутствие знати в шотландских ложах становится обычным явлением: имена виконтов, графов, лордов и прочих сэров, принятых в ту или иную ложу (причем, как правило, в звании цехового мастера), встречаются в документах XVII века на каждом шагу. Со временем к знати прибавились и особы королевской крови, и масонство стали именовать «царственным искусством». И хотя в ту пору наличествовали и «чистые» ложи, то есть ложи, состоявшие сплошь из ремесленников (например, ложа Глазго), однако наравне с ними были и ложи вроде Абердинской, из 49 членов которой, если верить документальным свидетельствам, датированным 1670 годом, всего 12 были профессиональными каменщиками, а остальные – дворянами, пасторами, коммерсантами и гуманитариями.

Действительно, помимо знати среди членов масонских лож в середине XVII века все чаще и чаще встречаются имена представителей интеллектуальной части общества и ученого мира, которых, как раньше знать, привлекали таинственная история масонства и чисто научная любознательность.

Влияние на масонские ложи великосветского и интеллектуального элемента проявилось в усложнении первоначального ритуала – в появлении парадных костюмов, пышных церемоний, театральных процессий. Однако самое существенное изменение заключалось в появлении новых масонских степеней или званий. От старого учения были унаследованы только степени Ученика и Рабочего (Мастера). Со временем степень Мастера обособилась, благодаря чему возникла система трех степеней со специальным для каждой степени посвящением.

Хотя масонство по своему идеологическому характеру везде одинаково и не поддается изменению (как, например не существует японской или немецкой математики, ибо математика везде одна и та же), однако национальные, культурные и религиозные особенности общества, а также изобретательность отдельных лиц привносят своеобразие в его формы и организационное строение.

Отсюда – целый ряд систем и повиновений, отличающихся названиями, количеством степеней посвящения и обрядностью. Достоинство системы определялось преимущественно количеством градусов посвящения – чем выше градус, тем достойнее «брат». Таким образом установились вертикальная масонская иерархия, отличавшаяся не только пышными названиями степеней, но и сложностью подчинения нижестоящих «братьев» вышестоящим.

Сначала английские масоны учредили три степени посвящения: Ученик, Подмастерье и Мастер, которые являются характерными для так называемого Иоанновского, или символического, масонства[4].

В соответствии со степенями учреждаются и ложи трех видов: ученическая, подмастерьев и мастеров. Нижестоящие братья не допускаются в ложи высших степеней посвящения, в то время как вышестоящие посещают и контролируют ложи низших степеней. Таким образом в масонстве достигаются единство воли и железная дисциплина.

Прием в общество новых членов проводился на общем собрании (называемом ложей), на котором должны были присутствовать, по крайней мере, 5 или 6 масонов. Инициирующие обряды заключались в сообщении кандидатам тайных знаков, посредством которых члены общества узнавали друг друга, где бы они ни находились, и сопровождались пиршествами, проводимыми в соответствии с установленным ритуалом. Вновь принятые в день приема дарили «братьям» перчатки, а обязанности членов сводились к оказанию материальной помощи в случае старости, безработицы и болезни.

В каждой системе «братья» различных степеней отличаются друг от друга своими регалиями: фартуками с соответствующей символикой, нагрудными лентами, перчатками, медалями. Чем выше степень, тем искуснее и богаче масонские наряды, поскольку все эти атрибуты влекли за собой соответствующий уровень уважения и почитания и способствовали созданию у «братьев» возвышенного психологического настроя.

Четвертой, более почетной степенью в системе английской ложи-матери стала «Святая Королевская Арка». Однако до предела было далеко. Стараниями шотландского барона М. Н. Рамсея и немецкого барона К. Г. фон Гунда степени стали множиться. В клермонской системе над тремя символическими степенями были воздвигнуты еще шесть: Шотландский Мастер, Избранный Мастер, Рыцарь Востока, Рыцарь Розового Креста, Рыцарь Тройственного Креста, Царственный Архитектор. Постепенно пирамида англосаксонского, а затем и французского масонства выросла до 33 степеней.

Франкмасонские общества XVII века, подобно своим предтечам – старинным братствам, поддерживали между собой живую связь и составляли фактически единую организацию. Так, принятый в 1646 году в Йоррингтонскую ложу археолог Ашмоль в 1682 году безо всяких добавочных тестов и испытаний допускается на заседание Лондонской ложи и даже председательствует на нем в качестве старейшего члена.

Естественно, что вышеописанные общества франкмасонов, все еще всецело пропитанные духом старых ремесленных братств, в идейном отношении имели мало общего с позднейшим масонством. Куда более тесной была их идейная связь с философским и социально-реформаторским движением XVII века, с теми тайными обществами и закрытыми кружками ученых и утопистов, которые были так типичны для той эпохи.

Эти кружки и общества были отражением веяний времени, ибо развивающийся интеллект человечества, до сих пор скованный догмами церковной схоластики и фанатизма, на стезе научного познания природы не мог довольствоваться его ортодоксально-религиозным истолкованием и искал путей для распространения куда более рациональной и постижимой разумом картины мира.

Этот дух времени наиболее ярко отражала философско-просветительская и дидактическая литература того периода. Так, в «Описании христианской республики» (1619), принадлежавшей перу лютеранского пастора Иоганна Валентина Андреа (1586–1654), автора «Химической свадьбы» и наиболее вероятного сочинителя знаменитых розенкрейцеровских трактатов «Слава братства» (Fama Fraternitatis) и «Исповедание братства» (Confessio Fraternitatis), видную роль играет «Академия естественных наук», а в утопии «Путь света» (Via Lucis), принадлежавшей перу его ученика и сподвижника Амоса Комениуса (1592–1671), известного педагога и вождя современного ему гуманитарного движения, центральное место занимает «универсальная коллегия» ученых, принципы обустройства которой во многом перекликаются с масонскими ложами. Путь света, говорится в ней, идет к нашему сознанию через семь ступеней, кои суть: отказ от брака, дружеское общение, публичные празднества, школы, печать, мореплавание и ступень, возвещающая «всеобщее возрождение»; оно осуществляется работой «универсальной коллегии благочестивых и даровитых людей всех стран», а его орудия – «универсальные знания» (пансофия, панистория и пандогматика) и «универсальный язык»; раз в год эта коллегия устраивает в пределах Англии общие съезды, а воздвигаемый ею «Храм Мудрости» строится по принципам самого Верховного Строителя Вселенной (!!!), и двери его открыты для «всех, рожденных людьми».

Близкими Комениусу идеями проникнуто и посмертно изданное произведение Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида» (1638). На далеком острове Бенсалем («Дом Соломона») живет неизвестный доселе европейцам народ, который обращен в христианство из язычества посредством чудесного откровения через 20 лет после вознесения Христа. Самым замечательным учреждением острова является «орден Соломонова храма», или «Коллегия дней творения», цель которого – духовно обогатить человечество и усилить его власть над природой. Она создана и работает по принципу универсальной академии наук: тайные эмиссары коллегии – так называемые «коммерсанты света» – разъезжают по всему миру в поисках знания; их товарищи – «компиляторы» и «эвергеты» – систематизируют и классифицируют добытый материал, «плагиаторы» и «коллекторы» запечатлевают добытые знания в книгах и представляют в виде практических советов, «пионеры» на их основе проводят научные эксперименты, и так далее, и тому подобное, являя собой законченную систему научной работы.

Скромное начало практическому осуществлению этих планов было положено в 1645 году, когда лондонские и оксфордские преподаватели основали так называемую «Невидимую философскую коллегию», как называет это общество в своих письмах один из главных его основателей Роберт Бойль. Во время революции общество распалось и возродилось лишь в 1662 году в виде Королевского общества естественных наук.

Идею тайного общества выдвигает и в своем анонимно изданном в 1720 году сочинении «Пантеистикон» молодой философ и известный вождь деистов[5] (сторонников «разумной религии») Джон Толанд (1670–1722), принадлежавший к поколению, созревшему на идеях английской революции 1688 года, а потому более решительно, чем его предшественники, порывавший с прошлым, дерзавший критиковать самые основы христианства и на место Библии выдвигавший отвлеченный человеческий разум.

Толанд способствовал созданию тайных философских обществ, известных под названием «сократических», для которых он разработал особый ритуал. Сведения об этом ритуале можно почерпнуть в труде самого Толанда, в котором немало общего с масонскими воззрениями. Описанное Толандом в трактате «Сократовское общество пантеистов» процветает в Амстердаме, Париже, Риме, Венеции, Лондоне, поддерживая культ «трех величайших благ мудреца – здоровья, свободы и истины» и исполняя особый ритуал – «сократовскую литургию», цель которого – прославлять великих мыслителей с Сократом во главе. Но из мыслителей уже не делают кумиров: идейный прогресс достигается усилиями свободного от всяких оков и авторитетов ума…

Отсюда – один шаг до возникновения первых Великих лож, которые стали появляться в Англии в более мирную эпоху, когда огромное большинство людей высшего и среднего классов не помышляло ни о чем, кроме покоя от бесконечных смут и борьбы предшествующих десятилетий. С водворением на королевском престоле новой, Ганноверской династии жизнь страны начала входить в мирное русло, ибо, как казалось многим, все нужное для ее спокойствия уже было достигнуто. От былого увлечения политикой осталась лишь простая склонность к общественному времяпрепровождению, из которой и развилась страсть к разного рода кружкам и клубам.

Джеймс Андерсен, автор «Новой книги конституций» (или «Книги устава», как ее тоже часто называют), во втором издании ее, вышедшем в 1738 году, так рассказывает об основании Великой Лондонской ложи: «После торжественного въезда в Лондон короля Георга I и усмирения в 1716 году восстания[6] несколько лондонских лож решили сплотиться вокруг одного Великого Мастера (гроссмейстера) как центра единения и гармонии. Это были ложи „Гусь на вертеле”, „Корона”, „Под яблоней” и „Виноградная кисть” (по названию таверн, в которых они собирались)… Было решено устраивать ежегодные собрания всех четырех лож и каждые три месяца – собрания Великой ложи, то есть всех должностных лиц каждой ложи во главе с Великим Мастером и Великими Надзирателями.

В ожидании чести увидеть во главе всего общества представителя благородного сословия гроссмейстера выбрали пока из своей среды. В День святого Иоанна Крестителя (1717 год) в таверне „Гусь на вертеле” состоялся первый общий пир франкмасонов; Старший Мастер, занимавший председательское кресло, предложил собранию список кандидатов, и большинством голосов были выбраны: Великим Мастером – дворянин Энтони Сойер, а Старшими Надзирателями – капитан Джордж Эллиот и столяр Джеймс Ламболь…»

Раньше других на эту организацию обратили внимание члены Королевского общества естественных наук, вероятно, заинтересовавшиеся ею и с археологической, и с социальной точек зрения. Первым из них примкнул к масонству доктор права и придворный принца Уэльского Джон Теофиль Дезагюлье[7], в 1719 году избранный третьим по счету гроссмейстером Великой ложи. В 1721 году его примеру последовал доктор Стэкли, соблазненный, по его собственному признанию, надеждой открыть в масонстве подоснову античных мистерий, а вслед за ним – еще один член Королевского общества, скрывавшийся под псевдонимом Филалет, снискавший себе известность в качестве автора предисловия к вышедшему в 1722 году английскому переводу алхимического трактата «О долговечных людях», предисловия, весьма точно отражавшего характер тогдашнего масонства и сложившейся о нем репутации.

Уже тогда в масонах, с одной стороны, видели носителей великих тайн – новую разновидность «розенкрейцерских братьев» (возникает вопрос: почему не наоборот), а с другой – подозревали в них атеистов и политически опасных людей. Однако, несмотря на некоторую шумиху, поднятую вокруг масонства, в момент вступления в него Стэкли оно представляло собой еще очень скромную величину, было численно невелико и не пополнялось новыми членами. По словам Стэкли, приведенным в его дневнике, его прием в Лондонскую ложу был первым за последние несколько лет случаем принятия в масонство нового члена, и для выполнения вступительных обрядов даже в Лондоне не сразу нашлось нужное количество посвященных.

С другой стороны, именно в это время в масонстве наметилась существенная перемена: в него начали вступать на правах Великих Мастеров и иных руководителей представители знати, и его социальный состав постоянно менялся. Дезагюлье и Пэн, его предшественник и затем преемник, были последними нетитулованными гроссмейстерами Великой ложи; за ними следовали уже лорд Монтегью, лорд Филипп Уартон, граф Долькес и другие не менее высокопоставленные сиятельные лица, непрерывно сменявшиеся друг за другом вплоть до новейших времен. Начиная с 1724 года, в составе Старших Надзирателей тоже больше не встречается лиц, которые по крайней мере не носили звания хотя бы сквайра (сельского дворянина).

В декабре 1721 года в прессе упорно муссировался слух о предстоящем принятии в масонство наследника престола (принца Уэльского). Вообще известия о масонах все чаще появлялись на страницах лондонских газет, оповещая, что лорд такой-то вступил в масонскую ложу и «возвращался с собрания в белом кожаном фартуке», или что масоны праздновали в такой-то день закладку новой церкви и «щедро угощали рабочих». Масонство решительно входило в моду. По свидетельству уже упоминавшегося Джеймса Андерсена, «свободнорожденные британские нации, вкушая после внешних и внутренних войн сладкие плоды мира и свободы, проявили счастливую склонность к масонству во всех его видах, и запустевшие было лондонские ложи наполнились новой жизнью».

Одним из таких проявлений «новой жизни» было издание кодекса масонских уставов, обычаев и традиций – так называемой «Новой книги конституций», составленной в 1721 году пресвитерианским пастором и доктором богословия Джеймсом Андерсеном и посвященной первому титулованному гроссмейстеру франкмасонов герцогу Монтегью. В 1723 году с одобрения Великой ложи она была издана в качестве официального «руководства для лондонских лож и братьев, живущих в Лондоне и его окрестностях».

Самой важной и интересной частью «Книги конституций» является глава «О Боге и религии», в которой приводятся обязанности франкмасона и которая отражает культурную и политическую физиономию английского масонства того времени. «Масон по самому положению своему, – гласит пункт № 1 „обязанностей”, – обязуется подчиняться законам морали; если он верно понимает наше искусство, он никогда не станет ни тупоумным атеистом, ни неверующим вольнодумцем. Но хотя в древние времена масонам полагалось придерживаться религии страны своего проживания или нации, к которой они принадлежали, ныне представляется более целесообразным обязать их верить только в то, с чем согласны все, оставляя свое особое мнение при себе, то есть быть людьми благими и праведными, наделенными честью и честностью, какие бы конфессии и убеждения они ни исповедовали; тем самым масонство становится центром союза и средством установления подлинного дружества между теми, кого в силу необходимости разделяют огромные расстояния»[8].

Тем же настроением проникнуты и параграфы о гражданских обязанностях масона: «Масон является мирным подданным гражданской власти, где бы ни приходилось ему жить и работать. Он не примет участия ни в каких замыслах против мира и блага народа» (пункт № 2). В ложах запрещались всякие религиозные, национальные и политические споры: «Как масоны мы принадлежим лишь к упомянутой выше всеобщей религии и, заключая в своей среде людей всех языков, племен и наречий, объявляем себя врагами всякой политической распри» (пункт № 6). (Под «всеми племенами», разумеется, имелись в виду лишь народы британской империи, поскольку никакого иного смысла это выражение в то время нести, конечно, не могло.)

В июне 1722 года к государственному секретарю лорду Таунсенду явилась депутация лондонских масонов, чтобы уведомить его о предстоящем годичном собрании Великой ложи и по этому случаю лишний раз засвидетельствовать свою безусловную лояльность и преданность престолу. «Его Сиятельство, – рассказывала об этом событии газета „Лондон джорнэл” от 16 июня 1722 года, – отнесся к депутации благосклонно и заявил, что франкмасоны могут спокойно продолжать свою деятельность, пока в ней нет ничего более опасного, чем старые масонские тайны, носящие, очевидно, самый невинный характер».

Единственным общественно значимым видом деятельности масонства была благотворительность, унаследованная новым масонством от старых ремесленных гильдий, обязанностью которых всегда была забота о нуждающихся «братьях».

Несмотря на столь мирный и, в целом, чуждый политике характер деятельности, в английском масонстве, как, в принципе, в любой партии или организации закрытого типа, будь она хоть политической, хоть религиозной, начали наблюдаться и тенденции все более радикального плана: вместе с титулованной знатью в лондонские ложи проникла «крамола». Еще Филалет в своем предисловии к трактату «О долговечных людях» предупреждал масонов против ложных «братьев» и «святителей раздора, живущих в доме», а Андерсен, со свойственной ему осторожностью, пытался разрешить это затруднение с помощью компромисса. «Если кто-либо из членов ложи окажется в числе мятежников против государства, – гласит параграф „О гражданских обязанностях”, – он, конечно же, не может рассчитывать в своей политической деятельности на поддержку со стороны братьев, которые могут лишь пожалеть его как человека, оказавшегося в несчастье. Но если он не уличен ни в каком ином преступлении, то пусть даже братство, в силу своей преданности государству и во избежание неприятностей со стороны правительства, заявляет о своем несогласии с ним, он, тем не менее, не может быть исключен из ложи, так как связь его с нею нерасторжима».

В числе первых «мятежников против государства» вскоре оказался не кто иной, как сам герцог Уартон – гроссмейстер Великой ложи. Впрочем, избрание его гроссмейстером произошло при не совсем обычных условиях. Андерсен во втором издании «Книги конституций» (1738) рассказывает об этом событии так: «Когда подошел конец срока полномочий лорда Монтегью и влиятельнейшие масоны подняли вопрос о продлении их еще на один год, лорд Уартон самовольно созвал общее собрание под председательством старейшего мастера, и оно без соблюдения установленных церемоний объявило его, Уартона, гроссмейстером. Не желавшие нарушения устава отказались признать действительность этих выборов, и только после того как сам герцог Монтегью созвал Великую ложу и выборы, уже по правилам устава, были проведены вторично, авторитет нового гроссмейстера был признан всеми». Но «мятежный» герцог на этом не успокоился. В июне 1723 года он стал издавать оппозиционный листок «Истинный британец», направленный против Ганноверской династии, вступил в деятельные сношения с заграничными якобитами, а спустя два года эмигрировал из Англии и, приняв за границей католичество, стал открытым сторонником Стюартов. В 1731 году он закончил свои дни монахом одного из испанских монастырей.

Несомненно, однако, что, несмотря на свой «моральный облик строителя Храма Господня», масонство в период 1723–1724 годов было раздираемо серьезными политическими разногласиями, хотя большинство его членов хранило, безусловно, верность династии и провозглашенным ею принципам либерализма. Скорее всего, именно на этой почве возникла вражда к масонскому ордену со стороны иезуитов и находившегося под их влиянием римского престола. В 1738 году появилась папская булла, осуждавшая масонов как вредную для апостольской церкви секту.

Особенно участились проявления антимасонского настроения в обществе в начале 1740-х годов, в период подготовки последнего выступления сторонников папства и католичества с целью реставрации династии Стюартов (1745). Именно в это время на улицах Лондона появились так называемые «масоны наизнанку» с их шутовскими шествиями, подражавшими шествиям масонов. Чтобы спастись от насмешек толпы, масоны вынуждены были не только прекратить всякие уличные процессии, но и отказаться от ношения масонского наряда вне закрытых заседаний ложи. В этот же период всплыли на свет божий и многие закулисные масонские «тайны», касавшиеся в основном обрядовых действий «братьев» за закрытыми дверьми ложи. Масоны отреагировали на это тем, что еще больше «герметизировались», с куда большей осторожностью стали допускать в свою среду высокопоставленных лиц и чиновников и даже изменили пароли. Эта перемена стала одним из поводов «великого раскола» внутри английского масонства.

«Книга конституций» 1723 года предназначалась «для руководства лондонских лож и братьев, живущих в городе Лондоне, Вестминстере и окрестностях»: за пределы этого локального региона компетенция Великой ложи пока не распространялась. Но уже в следующем году наряду с лондонскими ложами, число которых возросло до 20, появились и провинциальные, и уже к 1729 году из 54 лож, входивших в состав Великой ложи, 12 находились в провинции.

Вскоре движение выплеснулось за границы Британии, и ложи, подобные лондонским, стали возникать и за границей, причем по большей части совершенно самостоятельно, безо всякого участия Великой ложи, просто в силу присущей англичанам потребности повсюду создавать привычную для себя обстановку и среду обитания.

В 1728 году появилась, по образцу английской, масонская ложа в Мадриде, основателем которой был все тот же лорд Уартон: за границей он не только забыл о своем отречении от масонства, но и присвоил себе титул «второго депутата Великой ложи». В 1725 году возникает ложа в Париже, в 1728 году – в Мадриде, в 1729 году – в Гибралтаре, в 1733 году – в Гамбурге, Лиссабоне, Лозанне и других городах; в 1735 году – в Гааге и Стокгольме, в 1738 году создается ложа в Польше. В 1749 году общее число примыкавших к Великой ложе заграничных «филиалов» достигло 13. Появились английские ложи и за пределами Европы – в азиатских и американских колониях: в Филадельфии (1730), в Индии (1762), на острове Ямайка (1742), в Канаде (1760) и так далее.

Нужно, однако, сказать, что далеко не все английские ложи признавали авторитет Великой Лондонской ложи, среди них было немало и таких (как старых, так и недавно созданных), которые сохраняли полную независимость от первой ложи или объединялись в новые Великие ложи. Так, в 1726 году право на звание Великой ложи устами Старшего Надзирателя доктора Драке предъявила Йоркская ложа. На годичном собрании ложи 27 декабря, в День святого апостола Иоанна, Драке произнес большую речь, в которой указал на славное прошлое Йоркской ложи и на ту весомую роль, которую она якобы (если верить масонским преданиям) играла в политической жизни общества во времена короля Эдвина. Учитывая все это, заявил доктор, было бы вполне справедливым назвать Йоркскую ложу «Великой ложей всея Англии», не оспаривая, впрочем, фактических прав и Лондонской ложи.

«Дурной пример заразителен», – гласит народная мудрость. Ложи, не признававшие свою зависимость от английской, стали возникать и на периферии, прежде всего в Ирландии и Шотландии: первая – в Дублине (1725), вторая – в Эдинбурге (1736), что, в общем-то, немудрено, учитывая извечную оппозицию этих некогда суверенных стран к «захватчице Англии». Примерно треть шотландских лож немедленно примкнула к Великой Эдинбургской ложе, что не помешало Кильвингской ложе тоже объявить себя Великой (1743). Гроссмейстером Великой ложи Шотландии был выбран представитель рода Сент-Клеров, претендовавших на наследственное звание «надзирателей и судей масонов»; принимая гроссмейстерское звание, сэр Уильям Сент-Клер торжественно отказался от этих притязаний.

Влияние на масонские ложи великосветского элемента проявилось в усложнении первоначального ритуала – в появлении парадных костюмов, пышных церемоний, театральных процессий. В результате была введена особая должность церемониймейстера и даже создана церемониймейстерская ложа (1735). Однако основные изменения коснулись ритуала – появились новые масонские степени, или звания. От старого масонства были унаследованы лишь степени Ученика, Подмастерья и Мастера как отражавшие принцип иерархического триединства управления. Правда, такое троичное разделение возникло не сразу, и еще в первом издании «Книги конституций» упоминаются две степени, поскольку Подмастерье (его в то время называли Рабочим) сначала не отличали от Мастера. Вскоре, однако, звание Мастера стали отделять от звания Рабочего, и таким образом сложилась система трех степеней с соответствующим каждой из них обрядом посвящения. Во втором издании «Книги конституций» это разделение считается уже если не узаконенным, то вполне общепризнанным.

Несмотря на ясно прослеживаемый принцип иерархического триединства (Троицы), не только нашедший отражение в масонской символике, но и тянущийся от Голубой (Небесной) ложи к ложам земного плана, многие, однако, считают, что переход к системе трех степеней противоречил изначальной демократичности масонской организации, поскольку посвящение в звание Мастера сделалось теперь привилегией лишь нескольких, так называемых «мастерских лож», причем сам разряд Мастеров распался на многие градации, и вслед за званием «просто» Мастера появились другие: Утвержденный Мастер, Выдающийся Мастер, Просветленный Мастер и так далее, которые венчало высшее звание – Мастер Королевской Арки. Возникла эта степень, как утверждают некоторые современные авторы, в Йорке, и первое документальное упоминание о ней относится к 1740 году. В 1765 году при Великой Лондонской ложе был организован особый капитул Мастеров Королевской Арки, превратившийся впоследствии в Верховный капитул масонов Королевской Арки, председатель которого носил титул Великого Заровавеля.

Что касается ирландских и шотландских лож, то они, во всем копируя политическую ситуацию в Британии, рьяно отстаивали свою независимость от английской ложи и свое же право на самоопределение. В этом свете показателен тот факт, что в Дублине в 1731 году вышла анонимная брошюра «Письмо гроссмейстерши франкмасонов», в которой отстаивалась в общих чертах теория христианско-рыцарского масонства со смещением приоритетов в сторону масонства шотландского. «Преобразователями языческого и еврейского масонства в современное христианское, – говорилось в нем, – были мальтийские рыцари и рыцари ордена Иоанна Иерусалимского; а все шотландские короли, начиная с Фергюса (VIII век), были преемственными гроссмейстерами франкмасонов».

Шесть лет спустя, в 1737 году, в публичной речи, с которой выступил перед собранием парижских якобитов шотландский дворянин Майкл Антон Рамсей, эта теория получила уже вполне законченный вид. «Масонский орден, – утверждал Рамсей, – возник в Палестине в эпоху крестовых походов, когда под сводами Иерусалимского храма были найдены тайные символы древней священной науки; рыцари Иоанна Иерусалимского вступили в масонские ложи и передали им свое имя (ложи Св. Иоанна)». Из Палестины, по словам оратора, масонство в эпоху крестовых походов перешло в Германию, Италию, Испанию, Францию, а уже из Франции – в Шотландию, где в 1286 году и была основана первая, Кильвингская ложа под руководством правителя Шотландии короля Иакова (Джеймса)…

При дальнейшем развитии легенды место рыцарей Иоанна Иерусалимского заняли рыцари-храмовники: мол, после уничтожения во Франции ордена тамплиеров некто Пьер д'Омонт, тайный преемник последнего гроссмейстера ордена, Жака де Моле, укрылся с несколькими рыцарями в Шотландии, где они примкнули безопасности ради к здешнему масонскому цеху и приняли название франкмасонов, с тем чтобы сохранить для потомства великие тайны и свой старинный символический ритуал.

В 1745 году была предпринята последняя попытка реставрации Стюартов. Последний из рода Стюартов, внук Иакова II, Карл Эдуард (Карл III), воспитывавшийся в Риме в чисто папских традициях, высадился на севере Великобритании, овладел шотландским престолом и немедленно объявил себя гроссмейстером шотландского масонства. Правда, правление его было недолгим: уже через год его сторонники были разбиты войсками Георга II, а сам он был вынужден бежать обратно на материк. Трудно сказать, действительно ли этот последний Стюарт был оперативным масоном, но молва сделала его «Верховным гроссмейстером всех шотландских, французских и немецких лож» и отважным заговорщиком, посещавшим тайные масонские общества в самом сердце столицы короля Георга.

Как видим, процесс объединения масонских организаций происходил в Англии довольно медленно и с большим трудом, тем более что серьезных стимулов для подобного объединения в то время еще не существовало.

В начале 1750-х годов этот процесс еще более усложнился благодаря появлению нового масонского центра – «Великой английской ложи старинных уставов». Попытки организации новых Великих лож предпринимались в Англии и раньше, но все они заканчивались неудачей, и по-настоящему опасный конкурент у Великой Лондонской ложи появился только теперь. Основанная в июне 1751 года в составе пяти лорадоских лож «Великая английская ложа старинных уставов» уже через три года имела в своем ведении 28 лож, в 1760 году – 83, а в 1800-м – 167.

Период после ее основания известен в истории масонства как период «великого раскола», хотя никакого раскола (в религиозно-реформаторском понимании этого слова) здесь не было и в помине, так как большинство примкнувших к ней лож не признавали авторитета старого центра и раньше. По сути дела, это было всего лишь независимое и параллельное развитие двух организаций.

Вначале отношения между «старым» и «новым» масонством носили весьма мирный характер: не было ни открытых столкновений, ни взаимных нападок. Но когда быстрый рост и успех новой организации затронули самолюбие и интересы «Великой английской ложи», ее сторонники обрушились на «старых» с обвинениями в расколе и самозванстве, на что те, как говорят английские артиллеристы, «ответили залпом из тех же пушек». Разгорелся ожесточенный спор, затянувшийся на несколько лет. Причем сторонников обеих партий возглавляли два Великих Секретаря – Уильям Престон со стороны «новых масонов» и Лоран Дермот со стороны «старых».

Разногласия между этими «тори» и «вигами» от масонства носили почти исключительно ритуальный характер. Что касается более глубоких различий, то, даже если они и существовали, заметить их можно было только в самом начале «раскола», когда социальный и национальный состав двух ветвей масонства не успел еще стать однородным. В «старом» масонстве изначально преобладал ирландский и отчасти шотландский элемент, в социальном же отношении оно было представлено более демократическими классами ремесленников и мелких буржуа (тот же Дермот, ирландец по происхождению, был выходцем из простой рабочей семьи и начинал свою деятельность простым рабочим).

В 1758 году «Великая ложа старых масонов» (как теперь называлась «Великая ложа старинных уставов») заключила тесный союз с Великой ложей Ирландии, а позднее своего рода личная уния соединила ее и с Великой ложей Шотландии. Так как в течение 10 лет (1771–1781) ее руководителями были гроссмейстеры шотландского масонства герцоги Атольские, то созданные в конце 1730-х годов «старыми» масонами военные ложи получили название «Атольских».

Однако с течением времени состав обеих разновидностей английского масонства становился все более и более однородным – в них решительно преобладал великосветский элемент. Старые споры постепенно забывались, ритуальные различия сглаживались. В конце XVIII века очень многие масоны были одновременно членами и «новых», и «старых» лож. Поэтому объединение организаций было лишь вопросом времени.

Первое предложение об объединении было сделано в 1797 году «старыми» масонами, но переговоры затянулись на целых 16 лет. И только в 1813 году, а точнее 27 декабря, в День святого Иоанна Богослова, когда гроссмейстерами «старого» и «нового» масонства стали два брата, графы Кентский и Сассекский, оно, наконец, осуществилось. На общем собрании обеих Великих лож по предложению гроссмейстера «старых» масонов, графа Кентского, граф Сассекский единогласно был избран «гроссмейстером Великой объединенной ложи старых масонов Англии». (Как видно из титула, объединение фактически явилось победой «старых».)

В заключение Великий Капеллан провозгласил: «Да будет известно всем людям, что союз между двумя Великими ложами вольных каменщиков Англии подписан. Отныне два братства едины. Пусть же Великий Архитектор Вселенной сделает их союз вечным и нерушимым!..»

В объединительном акте 1813 года заявлялось, что хотя «чистое старое масонство» состоит лишь из трех степеней – Ученика, Подмастерья и Мастера, однако наряду с ними признается и «высокий орден Священной Королевской Арки» как добавочный и не для всех обязательный институт. На этих же основаниях в масонстве допускался и ритуал рыцарских степеней.

В 1815 году вышло в свет новое издание «Книги конституций» Андерсена. Основной пункт о религии и Боге теперь был сформулирован в ней так: «Та или иная религия и способ поклонения божеству не может быть поводом к исключению кого бы то ни было из общества франкмасонов, только бы он веровал в славного Архитектора неба и земли и исполнял на деле священные моральные обязанности». Формулировка эта была довольно обтекаемой и являла компромисс между сторонниками полной свободы совести и вероисповедания и теми масонами, кто по-прежнему хотел видеть в своей среде одних лишь христиан.

Классическое, или беспримесное, масонство, как оно сложилось к середине XVIII века, распадалось на две системы – английскую и шотландскую, носившие, соответственно, названия Иоанновского и Андреевского масонства – по имени святого покровителя.

Иоанновское (английское) считалось голубым – по символическому цвету, принятому «братьями». Члены Иоанновских лож – мечтатели и страстные проповедники – стремились к тому, чтобы путем совершенствования каждой отдельной личности достичь рая на земле. Их девизом было: «Сейте семена Царствия Света».

Андреевское (шотландское) считалось красным. Членам «красных» лож вменялось в обязанность быть неустрашимыми борцами за масонские идеалы свободы, равенства и братства. Их девизом были слова: Aut vincere aut mori («Или победить, или умереть»).

Соответственно, в убранстве Иоанновских лож преобладал голубой цвет. Так, в ложе первой, ученической степени стены были затянуты голубыми тканями, подвешиваемыми на золотом шнуре, завязанном большим кафинским узлом, на самой середине стены, обращенной к востоку. Тут же, на возвышении, к которому вели три ступени, находились престол, жертвенник и кресло председательствующего.

На престоле – лазоревое шелковое покрывало с густой золотой бахромой. Балдахин, осеняющий престол, и кресло Великого Мастера также были обтянуты голубым шелковым полотном с золотистыми звездами, на фоне золотистого сияния которых выступал треугольник со священным именем Великого Зодчего Вселенной, представленного, по традиции, в виде аббревиатуры Т.G.А.О.Т.U. (The Great Architect Of The Universe). На престоле – Библия, раскрытая на первой главе Евангелия от Иоанна. На потемневших листах Священного Писания – обнаженный меч, золотой циркуль и наугольник; меч лежит первым, словно не позволяя страницам переворачиваться, а самой книге закрыться.

Покрытые белым лаком деревянные кресла и стулья обиты лазоревым бархатом – для Великих Мастеров и белым атласом – для обычной «братии». Столы должностных лиц треугольной формы и покрашены в голубой цвет. Посреди ложи разостлан расписанный символами ковер. В золоченых треугольных подсвечниках горят девять желтых восковых свечей. Светильники озаряют мягким светом восток, юг и запад, северная же часть залы – в полумраке. С потолка свисает большая шестиконечная звезда из позолоченной бронзы. На «братьях» голубые камзолы и белые кожаные запоны (фартуки), маленькие железные лопатки (мастерки) подвешены белыми ремешками к третьей петле камзола, руки – в белых перчатках.

Управляющего, или Великого Мастера, отличает голубая шляпа, украшенная золотым солнечным диском или белым пером. Запон подбит голубым шелком, на нем вышиты три голубые розетки. В петлице камзола, на голубой ленте, – золотая лопатка; на шее – символические знаки: ключ из слоновой кости (знак власти) и золотой наугольник (знак подчинения орденским законам). В правой руке – круглый костяной молот.

В Андреевских ложах, если судить по обрядным книгам 1810-х годов, цвет тканей и символических украшений был преимущественно красным – цвет крови, гнева и мести. Стены ложи затянуты пурпурными тканями с вышитыми на них «золотыми языками огневого пламени и серебряными слезами». Кресло Великого Мастера, величаемого Командором, расписано «кроваво-красными тевтонскими крестами», ими же украшен и мрачный балдахин. Над балдахином же, против ожиданий, не было ни сверкающего золотом и лазурью священного треугольника с оком Провидения, ни пламенеющей звезды с многозначащей буквой G – нет, над ним простирал крылья увенчанный золотой короной двуглавый орел, сжимавший в когтях меч – символ непреклонной борьбы, а на его груди, в центре небольшого треугольника, были начертаны священное имя «Адонаи» и уже упомянутый латинский девиз, которые привлекали взор блеском серебряных литер.

На царственную одежду Командора – она пурпурного цвета – наброшена черная мантия, на которой, прямо напротив сердца, красуются изображения красного креста и короны – венца мудрости (корона возлагалась на голову Командора в особо торжественных случаях). «Братья», именуемые «рыцарями», одеты в короткие далматики черного цвета с вышитым на груди и спине красным восьмиугольным крестом и препоясаны красными поясами с золотой бахромой (в некоторых ложах использовались белые далматики с черной каймой и красные пояса с серебряной бахромой). В ложах Белого и Черного Орла (они считались наиболее суровыми и отличались железной дисциплиной) «рыцари» облачались в одежды средневековых храмовников, а в некоторых случаях – даже в рыцарские доспехи. Головы «рыцарей» венчали черные шляпы с опущенными полями, их украшал золотой солнечный диск с алыми буквами N. А., означавшими «Возмездие, Господи».

Патроном-покровителем ордена свободных каменщиков считался Иоанн Креститель. Ему посвящены три первые степени символических лож, в которых все обряды и символы являли собой страстный призыв к покаянию и самосовершенствованию. Более высокие степени были посвящены святому апостолу Андрею Первозванному, и их обладатели давали клятву – «не щадя живота своего, бороться со злом». Были, однако, и такие ложи, где особо почитался другой святой Иоанн – апостол, известный в истории религии как Иоанн Богослов. Соответственно, орденскими праздниками считались 24 июня, 30 ноября и 27 января – Дни святых апостолов.

Для празднования всех трех торжеств существовал особый, разработанный до мельчайших подробностей ритуал. Особой пышностью и торжественностью (причем не только в Западной Европе, но и в России) отличалось празднование Дня святого Иоанна. В этот день все члены ордена, к каким бы системам или «конфессиям» они ни принадлежали, по традиции, должны были сходиться или съезжаться вместе «для вящего процветания ордена».

В отличие от Иоанновского масонства, где были всего три степени, Андреевское масонство насчитывало 33 такие степени (к трем изначальным, «голубым», было добавлено еще 30). Эта иерархическая лестница степеней и процесс их присвоения носили название «Древнего общепринятого шотландского обряда»[9].

Близким к «Древнему шотландскому обряду» – и по духу, и по структуре – был учрежденный в 1754 году шевалье де Бонвиллем капитул высших градусов, который он назвал Клермонским – в честь Людовика Бурбона, принца Клермонского, в то время Великого Мастера братства вольных каменщиков во Франции. Известный исследователь масонства А. Г. Маккей в своем «Лексиконе франкмасонства» по поводу Клермонского капитула пишет: «Масонская система, легшая в основу работ в этом капитуле, получила название „Устава усовершенствования”, или „Устава Эредома”. Она состоит из 25 градусов, большинство из которых аналогичны градусам „Древнего общепринятого шотландского устава”. Градусы же эти таковы:

1) Ученик;

2) Подмастерье;

3) Мастер;

4) Тайный Мастер;

5) Совершенный Мастер;

6) Тайный Секретарь;

7) Надзиратель над строительством;

8) Профос и судья;

9) Избранник Девяти;

10) Избранник Пятнадцати;

11) Блистательный Избранник, Вождь Двенадцати Колен;

12) Великий Мастер-Архитектор;

13) Королевская Арка;

14) Великий, Избранный, Древний и Совершенный Мастер;

15) Рыцарь Меча;

16) Князь Иерусалимский;

17) Рыцарь Востока и Запада;

18) Рыцарь Розенкрейцер;

19) Великий Понтифик;

20) Великий Патриарх;

21) Великий Мастер ключа франкмасонства;

22) Князь Ливанский;

23) Верховный Князь-адепт, Вождь Великой Консистории;

24) Блистательный Рыцарь, Командор Черного и Белого Орла;

25) Блистательнейший Верховный Князь франкмасонства, Великий Рыцарь, Верховный Командор королевской тайны.

Отличительной чертой этого устава является то, что он предполагает, что франкмасонство произошло от ордена рыцарей тамплиеров и что, следовательно, каждый масон – рыцарь-тамплиер».

В том же «Лексиконе франкмасонства» некоторые градусы «Шотландского обряда» перечислены следующим образом:

«1–3. В эти степени посвящают в символической ложе, причем ритуал только незначительно отличается от ритуала, практикуемого Йоркским уставом.

4—14. Эти градусы присваиваются в ложе, называющейся „Ложей усовершенствования”, председательствующий Мастер которой должен быть посвящен в шестнадцатый градус.

15—16. Эти градусы присваиваются в Совете Князей Иерусалимских.

17—18. Эти два градуса присваиваются в капитуле Князей Розенкрейцеров.

19—32. Все эти градусы присваиваются консисторией Князей Королевской Тайны, однако 30–32 степени она присваивает только от имени и по поручению Верховного совета.

33. Этот градус присваивается административным органом, носящим название Верховного совета, который является руководящим органом системы „Древнего обряда”».

Как видим из сказанного, в «Древнем общепринятом шотландском обряде» последней ступенью, или степенью, считалась тридцать третья (в некоторых ложах – тридцатая), называвшаяся Командор Белого и Черного Орла, Великий Избранник, «Кадош». Под древнееврейским термином «Кадош» («Святой») подразумевалось «единство избранных сверхчеловеков, очистившихся от скверны предрассудков». Степень «Кадош» весьма популярна у исследователей масонской истории: по сути, нет ни одного сочинения или справочника по масонству, где бы не упоминалась эта степень, ибо посвященный в нее являлся живой и незыблемой персонификацией «мстителя за попранные права человечества», то есть был воителем, борцом, мстителем, что глубоко противоречило миролюбивому характеру «голубых» лож, да и масонства в целом.

Для получения степени «Кадош» кандидат должен был взойти по символической лестнице из четырнадцати ступеней (такую лестницу возводили в ложе), соединявшей «земное ничтожество с небесным величием, незнание со всеведением». Каждая ступень ее отмечена двумя буквами, являвшимися первыми буквами символического названия ступеней. Так, самая первая, нижняя ступень обозначена буквами СН, что означает скромность, хранение тайны; вторая – буквами GА (терпение, выносливость, упорство); третья – НА (самопознание, совершенствование сердца); четвертая – ЕМ (верность данным обетам, стойкость убеждений); пятая – МА (кротость нрава); шестая – С (непорочность); седьмая – ТS (правосудие); восьмая – АS (астрономия); девятая – МU (музыка); десятая – LO (логика), одиннадцатая – GЕ (геометрия), двенадцатая – АR (арифметика); тринадцатая – RН (риторика); четырнадцатая – GR (грамматика).

Символические знаки изготавливались из дерева, позолоченной меди, бронзы, золота, серебра, слоновой кости или перламутра, нередко их изукрашивали эмалью, финифтью, драгоценными и самоцветными камнями.

Чтобы распознать, является ли встреченный незнакомый человек членом ордена вольных каменщиков, существовали три способа: зрительный – подавался знак, слуховой – произносилось слово-пароль, осязательный – с помощью особого прикосновения. Любой член ордена имел право доступа во все ложи, относящиеся к той же системе, где бы они ни находились. Поэтому, находясь на чужбине, масон с помощью указанных опознавательных «паролей» мог доказать свою принадлежность к данной структуре, к чему он прибегал, однако, только если испытывал в чем-то острую нужду (например, в защите, если скрывался от преследования). Иногда в подобных случаях, особенно если масон заявлял о своем высоком градусе, его, по добровольному согласию, подвергали специальной проверке на знание всех знаков, слов и прикосновений пройденных им степеней. Пол в ложе устилали масонскими коврами с изображениями масонских символов, из которых только часть была настоящими или, как выражались сами масоны, «справедливыми и законными», а остальные – ложными. Если человек соответствовал заявленной им степени, он отбирал только те ковры, что относились к его степени, и в этом случае председательствующий закрывал собрание такими словами: «Братья, мы должны себя поздравить с тем, что узнали одного из наших собратьев». После чего «опознанный брат» получал необходимые помощь и поддержку – как нравственные, так и материальные, – в которых он нуждался.

Такие особые опознавательные знаки, слова и прикосновения разрабатывались для каждой масонской степени, и им обучали посвящаемого в соответствующую степень после принесения им клятвы. Вся эта система строилась на эффективном и очень простом принципе: чем выше степень, тем сложнее, вычурнее и труднее условные знаки.

Если опознавательные слова и знаки варьировались самым непостижимым и непредсказуемым образом, то с прикосновениями дело обстояло намного проще, и самыми распространенными в Иоанновских ложах (при встрече масонов равных степеней) были такие:

1) при встрече одновременно оба «брата» поочередно прикасались к трем суставам указательного пальца левой руки, произнося по букве слово степени Ученика, означавшего крепость, или твердыню;

2) одновременно и поочередно дотрагивались до первого, второго и третьего сустава среднего пальца, произнося буквы слова степени Подмастерья, означавшего силу;

3) притрагивались к первому суставу указательного пальца, поочередно произнося кодовое слово, а затем, обхватив пальцами правой руки первый сустав левого мизинца, один из масонов произносил слог, а другой – слово Мастера, означавшее смерть.

Французское масонство

Несмотря на заявление Майкла Рамсея, который утверждал, что англо-шотландское масонство происходит от французского, чисто объективно последнее является побочным детищем английского.

Его история на французской земле начинается с английской революции 1688 года, окончательно низвергнувшей династию Стюартов и заставившей Иакова II с кучкой верных приверженцев искать убежища у французского «короля-солнца» Людовика XIV. С этих пор с берегов Альбиона на континент, во Францию, потянулась та часть английской знати, которая осталась верна королю-изгнаннику и, не теряя надежды на его возвращение, готова была содействовать этому даже с оружием в руках. Эти сторонники Иакова называли себя якобитами (по имени наследника). Те, кто окончательно скомпрометировал себя в борьбе с протестантской королевской властью, вынуждены были навсегда покинуть родину. Именно эти эмигранты и сочувствовавшие им сторонники английских общественных порядков из числа французской знати и явились основателями первых масонских лож по эту сторону Ла-Манша.

К началу 1730-х годов в Париже уже имелись пять лож. Считается, что первая ложа (она фигурирует в документальных источниках под различными названиями) была основана еще в 1725 году, хотя конституцию (за ее основу была взята конституция Великой ложи Англии) получила лишь в 1732-м. Известно, что в основании и деятельности этой ложи деятельное участие принимал Чарльз Рэдклифф, граф Дервентуотер, убежденный якобит, который впоследствии, в один из своих тайных наездов в Англию, был схвачен, приговорен «к усекновению головы» и казнен на эшафоте. Если верить довольно неопределенным сведениям масонских историков, часто любящих изъясняться обиняками, он якобы был первым Великим Мастером (гроссмейстером) этой ложи с 1736 года. А после него на эту должность был якобы избран граф Гарнуэстер, которого в силу этого можно считать вторым Великим Мастером Франции.

Впрочем, не отставали от якобитов и представители лояльно настроенной части английского дворянства, сохранившие верность новой Ганноверской династии. Во всяком случае, на страницах английских и французских газет нет-нет да и появлялись сообщения о заседаниях парижских лож, учрежденных родовитыми английскими аристократами. Кстати, в числе именитых лиц, присутствовавших на этих заседаниях, часто мелькало имя Монтескье.

«Чума» масонства начинает быстро распространяться по французской земле, и в 1732 году «английские ложи» появляются сначала в Бордо, а вслед за ним и в других городах Франции: Лионе, Руане, Монпелье, Авиньоне, Нанте и Тулузе.

Наконец признанным главой парижских лож становится молодой французский аристократ, герцог д'Антен, который явился третьим по счету Великим Мастером, если следовать исторической хронологии, и первым – если придерживаться чисто французской линии происхождения.

Учитывая легкий и беззаботный нрав французов, вряд ли стоит удивляться тому, что «заседания» собиравшихся в ресторанах, кабачках, а затем и в гостиницах «братьев» мало походили на таковые и скорее напоминали шумные застолья с обильными возлияниями, сопровождавшиеся карточными играми. Вскоре, однако, таинственность самих организаций, с одной стороны, и шумность собраний, с другой, привлекли к масонству пристальное внимание полиции, следившей за распространением этого «опасного» движения с тех самых пор, как оно выплеснулось за пределы Англии.

Известно, например, что 10 сентября 1737 года полицейские нежданно-негаданно нагрянули на одно из заседаний масонов, происходившее в гостинице, размещавшейся возле дома крупного французского виноторговца Шапло. Собственно, именно он и заявил в полицию на масонов, жалуясь на огромное количество кабриолетов, слуг и толпы зевак, собравшихся у гостиницы и потревоживших покой «добропорядочного буржуа». Несмотря на энергичные протесты Великого Мастера герцога д'Антена, полицейский комиссар настоял на закрытии собрания, причем содержатель гостиницы поплатился большим штрафом. Однако ни полицейская слежка, ни участившиеся запреты на проведение собраний не помешали дальнейшему распространению масонства в самом Париже, и заседания в тех или иных снискавших популярность у масонов гостиницах продолжались.

Очевидно, такое времяпрепровождение членов масонских лож было вполне в духе и времени, и самих французов. Так, например, в одной из французских газет за 1736 год приводится сообщение такого рода: «Сколь старое, столь и знаменитое в Англии общество делается модным. Кто хочет вступить в него, должен внести 10 луидоров и в придачу сказать много добрых слов. Недавно было принято 10 новых сочленов, и церемония закончилась обедом, на котором присутствовали люди новых чинов, причем герцог, прежде чем садиться за стол, выиграл у одного английского лорда 700 луидоров в пике».

Неудивительно, что при такой открытости и огласке старания полиции разузнать масонские «тайны» увенчались успехом: ей с помощью одной подкупленной певички удалось заполучить описание масонского ритуала, которое тотчас было разглашено и вынесено на публичное осмеяние. Последовал шквал насмешек: танцовщицы исполняли в театре «масонский танец»; ученики иезуитской школы исполняли «масонскую пантомиму», в которой высмеивали принятие в члены братства; в театре марионеток появился новый персонаж – петрушка-масон; страницы газет заполняли сотни ядовитых памфлетов, и так далее, и тому подобное. Но это, как всегда, произвело обратный эффект: масонство получило такую мощную рекламу (пусть и с добавлением приставки «анти-»), что стало модным поветрием и в него хлынули представители всех трех сословий.

Разумеется, ситуация была гораздо серьезнее, чем это может показаться из наших описаний, тем более что за дело взялся Ватикан. Так, Папа Климент XII в особой булле от 7 апреля 1738 года обвинял свободных каменщиков в лицемерии, притворстве, ереси и извращениях, особо вменяя им в вину таинственность и скрытность и грозя виновным в принадлежности к масонству отлучением от церкви.

Естественно, наиболее разумные из «братьев» пытались защитить свою организацию. Так, видный член масонских лож доктор Прокоп поместил в газетах любопытные зарисовки, где приводится собирательный портрет французского франкмасона 1740-х годов: «Что представляет собой настоящий франкмасон? Вот его портрет. Это добрый гражданин, усердный подданный, верный своему государю и государству, а кроме того – это совершенный друг. У нас царит свобода, но всегда приличная. Мы вкушаем наслаждение, не оскорбляя небес. Цель наших устремлений – возродить Астрею и воссоздать людей такими, какими они были в те времена. Мы не идем проторенной стезею. Мы стремимся созидать, и наши здания – это темницы для пороков и храмы для добродетелей…»

Когда 9 декабря 1743 года скончался герцог д'Антен и французское масонство осталось без руководства и внутренней связи, то уже через два дня, 11 декабря, в срочном порядке было созвано заседание, на котором 16 парижских мастеров выбрали пожизненным Великим Мастером принца королевской крови Людовика Бурбона, графа Клермона. С этих выборов и ведет свое начало Великая ложа Франции, устроенная по английскому образцу.

Чуть позже, на втором заседании, те же парижские мастера приняли новый устав, положив в его основу «конституции» Андерсена, соответствующим образом переработав их применительно к французским условиям и порядкам. Устав, как и его английский предтеча, признает лишь три символические степени и неумолимо отклоняет всяческие притязания на особые привилегии так называемых «шотландских мастеров».

Таинственная и мало кому понятная степень «шотландского мастера» возникла, судя по всему, в вареве этого «смутного времени», когда сторонники Стюартов, желавшие вернуть на шотландский престол отчаянного авантюриста королевской крови Карла Эдуарда Стюарта, предприняли военный поход в Шотландию, но были разбиты и вынуждены бежать во Францию. Ловкие памфлетисты тут же обозвали эту экспедицию «новым крестовым походом», проведя параллели между ним и средневековыми крестовыми походами в Святую Землю и увязав между собой цели крестоносных орденов и франкмасонских лож. Отсюда оставался всего лишь шаг до «родства» масонов с госпитальерами, то есть рыцарями ордена Святого Иоанна Иерусалимского, а затем и с тамплиерами – рыцарями-храмовниками, остатки которых после разгрома ордена, если верить легендам, нашли приют в Шотландии. Отсюда уже сам собой напрашивается вывод, что Шотландия и есть истинная «родина» масонства. Поэтому степень «шотландского мастера» истолковывалась в этом смысле чуть ли не как звание, равнозначное «ветхозаветному» патриарху или пророку, то есть человеку, стоящему над всеми и являвшемуся предтечей всех последующих званий и степеней.

Первым, кто попытался сделать это на официальном уровне, был уже упоминавшийся нами Майкл Антон Рамсей, состоявший гувернером в доме знатных герцогов Бульонов, личность темная и загадочная, явно связанная с якобитами, но при всем при том свободно въезжавшая в Англию и выезжавшая из нее. Этот человек с двойным лицом, открыто делившийся своими мечтами о создании масонской космополитической республики и в то же время с чистой совестью отрекавшийся на аудиенции у французского министра-кардинала Флёри от всякого участия в масонских ложах, в своей знаменитой речи (о ней мы писали выше) ловко увязал между собой масонство и ордена крестоносцев, дав толчок появлению на арене истории «новых идеологов масонства» с их безудержным полетом фантазии. Особо выделяется среди них общественный деятель 1760-х годов барон Генрих Чуди, внесший немалый вклад в «историческую доработку» степени «шотландского мастера». Потомок известной швейцарской фамилии, сын советника парламента, талантливый памфлетист, актер французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, частный секретарь графа И. И. Шувалова, он в то же время снискал себе славу как лучший идеолог системы «шотландского обряда», связав, подобно Рамсею, легенды о храмовниках с борьбой Стюартов за утраченный престол.

Таким образом, уже с 1740-х годов масонство стало обрастать все новыми степенями – «архитектор», «избранник», «Кадош» и прочие, которые начали плодиться, как грибы, на почве разросшейся легенды о мести за убитого мастера Хирама (Адонирама). И в эти же годы все чаще встречается окруженная особым ореолом степень «шотландского мастера», с которой связывали надежды на реформы и новые откровения.

Несмотря на строжайший запрет, содержащийся в уставе 1743 года, с легкой руки «новых идеологов» масонства повсеместно возникали новые системы и учреждались более высокие степени мастерства. Уже в 1747 году кавалер Бошен, основавший «Орден дровосеков», уступая настойчивому желанию знатных дам, начал вводить последних в ложу на правах ее равноправных членов. А в 1754 году кавалер Бонневиль (о чем мы уже упоминали выше) основал в Париже капитул высших степеней, назвав его Клермонским – в честь Великого Мастера.

В основе этого расцвета многоступенчатых систем и усложнения масонских степеней лежало, несомненно, вполне конкретное социально-общественное явление – борьба между дворянством и буржуазией, а в среде самого дворянства – борьба между старым судейским и пожалованным сословиями. Если буржуа жаждал отличий, то не менее его жаждал их и дворянин: ревниво следивший за соблюдением чести своих предков, он привык к феодальной иерархии и старался использовать в этом смысле масонскую легенду. Добивались места в ложе и знатная дама, и жена богатого буржуа, содержавшие салоны, а потому пользовавшиеся известной долей политического и социального влияния на определенные классы и прослойки общества.

Таким образом, все стремления к «естественному порядку» разбивались о классовые перегородки. Неудивительно поэтому, что Великая английская ложа Франции, устанавливая новый статут, в конце концов уступила общему течению и в 1755 году предоставила «шотландским мастерам» особые привилегии, передав в их ведение функции наблюдения и увещевания.

Среди всей этой неразберихи умер граф Клермонский (1771), и кучка энергичных парижских масонов вновь задумала провести реформу. Враждовавшие в Великой ложе группы примирились, и на особом собрании, в котором вместе с парижскими мастерами участвовали и делегаты от провинциальных лож, был выбран новый гроссмейстер, герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, будущий Филипп Эгалите, и его заместитель, герцог Монморанси-Люксембург. Это знаменитое собрание делегатов от различных лож длилось несколько месяцев в 1772–1773 годах и получило название «Национального».

22 октября 1773 года состоялось торжественное вступление в должность нового гроссмейстера, в признании которого объединились все капитулы, советы и «шотландские ложи» Франции. С этого времени новая национальная ложа именует себя Великим Востоком Франции.

Во главе Великого Востока оказываются титулованные состоятельные дворяне, что отражается на высоких взносах (не менее 150 ливров в год), которыми облагаются главные сановники и должностные лица ложи и которые расходуются на содержание не только этой ложи, но и центрального органа.

Великосветские амбиции руководителей Великого Востока немедленно сказались в тенденции образования особых, аристократических лож, членами которых были исключительно лица знатного происхождения. Так, в 1775 году герцог Шартрский основал «Ложу чистоты», в которую вошли такие сливки общества, как герцог Шуазель, маркиз Лафайет, граф Сен-Жермен, принц Гессе, принц Нассау, маркиз Спинола и другие. Даже у знатного рода герцогов Бульонов была своя особая ложа – Великий Восток Бульонов. Естественно, что представителям буржуазного сословия, как и актерам, путь туда был закрыт и допускались только лица дворянского происхождения и те, кто достиг известности и высоких степеней мастерства в том или ином виде ремесла и искусства.

Нельзя не упомянуть и о парижской ложе «Девять сестер», которая до революции 1789 года была своего рода колыбелью масонской жизни Франции, – в нее входили наиболее выдающиеся представители культуры того времени: политик Кондорсе, астроном Лаланд, скульптор Гудон. Во время своей дипломатической миссии во Франции членом этой ложи состоял Бенджамин Франклин, а незадолго до смерти, в 1778 году, в ее члены был посвящен Вольтер.

Деятельность лож в это время почти исключительно сводилась к чисто благотворительным делам – помощи бедным, воспитанию сирот и подкидышей, поддержке инвалидов, – так что французское масонство как таковое полностью «сроднилось» с существовавшим общественно-политическим строем, и сказать, что оно стояло на революционных позициях и готовило заговор или даже оказывало сопротивление существующему режиму, было бы преувеличением.

Действительно, во французских ложах XVIII века можно было встретить кого угодно – священнослужителей, аристократов, буржуа, революционеров и прочее, и прочее. По законам логики, было бы просто невероятно, если бы в этом множестве людей вдруг определилась какая-то общая линия поведения перед лицом событий, которые грозовой тучей сгустились на политическом горизонте Франции. Так что тезис аббата Баррюэля, утверждавшего в своих «Памятных записках о истории якобинства» (1797), будто Французская революция была задумана и подготовлена каким-то масонским «секретным комитетом» (именно отсюда пошло расхожее мнение, будто якобинская революция – дело рук масонов), видимо, следует отнести к разряду фальсификаций.

Дело в том, что вольные каменщики имелись как в стане революционеров, так и в стане контрреволюционеров. А господствующей мыслью среди тех и других была идея проведения конституционной реформы, которая бы преградила путь насилию. На крайних позициях стояли лишь немногие масоны, такие как Дантон и Марат, с одной стороны, и Местр и Тассен (последний был одним из руководителей Великого Востока Франции) – с другой.

Так что если и есть связь между распространением масонских идеалов и Французской революцией 1789 года, то разве что временная, а отнюдь не причинная. Французская революция несет на себе масонский отпечаток только в том, что касается ее общих информационных принципов, а отнюдь не политической действительности.

Однако до революции оставалось еще десять с небольшим лет. А тем временем «орден древнего общепринятого обряда» (во Франции он назывался орденом Старого Послушания) отправил в провинцию своих эмиссаров, которые в Лионе, Бордо и Страсбурге основали три новые ложи. Тогда-то Бакон де ла Шевали и внес предложение: объединить Великий Восток Франции с директориями новых провинций Старого Послушания. В 1776 году был заключен договор, согласно которому ложи Старого Послушания получали представительство в Великом Востоке, сохраняя в то же время полную свободу действий.

В это самое время все западноевропейское общество было охвачено единым стремлением познать тайны духа и физического мира. Преклонение перед ищущим разумом достигло высшего напряжения и разрешилось мистическим порывом, который затянул в свой водоворот и философов, и ученых. Естественно, что во главе этого мистического движения, как всегда, стояли французы, тогдашние законодатели мод чуть ли не во всех сферах общественно-политической жизни.

Во многих масонских ложах активно изучается каббала, а их члены изощряются в аллегорическом толковании символов. В общем энтузиазме люди начинают докапываться до тайн мировых загадок, стремясь уловить смысл жизни, творчества и смерти. Благодаря этой своеобразной моде на все мистическое западноевропейское, и прежде всего французское, общество представляет собой благоприятную почву для появления и распространения всевозможных магов, оккультистов и вещателей истины, порой приводивших самые невероятные доводы в доказательство своей «подлинности». Кто из них был настоящий маг, а кто шарлатан-самозванец, определить было практически невозможно, да это и не требовалось, ибо общество пожирало все. То была поистине благодатная пора для самозваных учителей, пророков и целителей, которых считали обладателями алхимической мудрости – философского камня и жизненного эликсира.

Естественно, что возродившийся интерес к алхимии и изыскания розенкрейцеров встретили горячий отклик во французском масонстве, среди членов которого нашлось много рьяных последователей так называемой науки Гермеса трижды Великого – герметической мудрости. На этой волне в 1770 году аббат ордена бенедиктинцев Антуан Пернетти, глубокий эрудит, владевший знаниями о мифах народов мира, легендами древности и искусством алхимии, основал в Авиньоне «герметическое» общество, вскоре преобразовавшееся в Великую ложу Шотландии. Правда, в практике созданного им братства многие авторы за внешне христианским флером (церемония посвящения предусматривала совершение мессы и исповедание) усматривают возобновление розенкрейцерства.

Одно из самых видных мест в ряду наиболее «магических» личностей этого времени занимают такие фигуры (либо французы, либо тесно связанные с Францией), как граф Сен-Жермен (1710?—1784), граф Калиостро (1743–1795), Мартинес де Паскуалис (1727–1774), его ученик и последователь Сен-Мартен (1742–1803), а также такая весьма одиозная личность, как целитель-гипнотизер Франц Антон Месмер. Из всех перечисленных лиц мы здесь остановимся только на последних трех, а касательно первых двух (Сен-Жермена и Калиостро) отсылаем читателя к «Приложению», где приводятся авторские художественные эссе, посвященные этим во всех отношениях удивительным, оригинальным и по-своему неповторимым людям.

Два выдающихся оккультных деятеля Франции – Жак де Ливрон Иоахим де ля Тур де ля Каз Мартинес де Паскуалис (часто именуемый просто Мартином де Паскалем) и Луи Клод де Сен-Мартен (прозванный Святым Мартином) – являются основоположниками и главными теоретиками мартинизма, самого авторитетного и влиятельного направления в католическом масонстве конца XVIII – начала XIX века. Правда, до сих пор точно неизвестно, кто именно из них дал название всему направлению, но традиционно принято считать, что произошло оно от имени второго из них, Сен-Мартена, который, кстати, был учеником первого.

Хотя факт существования личности Мартинеса де Паскуалиса, который был если не основоположником, то уж точно предтечей мартинизма, до сих пор вызывает сомнения у некоторых исследователей масонства, почему-то отождествляющих его с графом Сен-Жерменом, с которым он имел ряд общих черт, при всем при том, однако, если верить официальным документам, он был вполне реальным лицом – сыном испанского дворянина, члена одной из масонских лож «шотландского обряда», и француженки из респектабельной буржуазной семьи. В 1754 году, в возрасте двадцати семи лет, Мартинес (вероятно, не без влияния и протекции отца) был принят в ту же ложу и довольно скоро был возведен в степень Великого магистра, или Мастера. Но желание быть не просто членом ложи (пусть даже и в высоком ранге), а ее основателем, видимо, подвигло его учредить собственную ложу, что он и сделал спустя семь лет с группой единомышленников. Ложа была основана в Бордо и названа «Отделенный храм», хотя в историю она вошла под названием «Орден Избранных Коэнов», поскольку сам Мартинес называл своих последователей «Рыцари избранного священства Вселенной» (Chevaliers Elus Cohens del'Univers), или Элиа Коэны – по названию высшей жреческой касты иудейских храмовых служителей (коэнов, или коханимов), владевших якобы тайным учением Моисея во всей его полноте.

Орден практиковал одну из разновидностей церемониально-сексуальной магии ярко выраженного фаллического характера, в ходе которой использовались золотые украшения и совершался (обычно в дни весеннего и осеннего равноденствий) многоступенчатый ритуал с обращением к светлым духам и проклятиями по адресу темных сил, имевший целью воссоединиться с тем, что Паскуалис называл «активным интеллектуальным началом». Но именно из-за этого, то есть по причине оккультных ритуалов, увлечения магией и обилия иудейской символики, Паскуалиса в кругах «ортодоксального» масонства явно недолюбливали и даже исключили его организацию из числа регулярных лож. Что, впрочем, только сыграло ему на руку, ибо, когда король в 1767 году издал официальный указ о временном закрытии масонских лож, этот запрет формально не распространился на орден де Паскуалиса, и многие масоны воспользовались им как прикрытием для продолжения своей деятельности. Как бы то ни было, благодаря несомненным оккультным и организационным способностям де Паскуалису удалось за сравнительно короткое время заручиться поддержкой некоторых высокопоставленных лиц и сделать свою ложу одной из самых влиятельных в стране.

За год до этого к «Избранным Коэнам» присоединился Сен-Мартен, ставший личным секретарем Паскуалиса, а после смерти последнего (тот отбыл по семейным обстоятельствам на Гаити и вскоре умер в Порт-о-Пренсе от злокачественной лихорадки) фактически возглавивший братство. Следуя собственным принципам и понятиям, он довольно скоро перестроил его, превратив в своего рода светский «рыцарский» орден, отличавшийся от прочих подобных организаций большей внутренней свободой и отсутствием жестких иерархических принципов. Кстати, активным членом ордена был известный французский писатель Жак Казот (1719–1792), который в своем романе «Влюбленный дьявол» приоткрыл, как принято считать, завесу над оккультной и сексуально-магической практикой, осуществляемой в ордене.

Если говорить о принципиальной разнице во взглядах между де Паскуалисом и Сен-Мартеном, то она в основном сводилась к двум пунктам. Во-первых, первый являлся ярым защитником и апологетом оперативной магии, которую он считал единственным действенным средством для «воссоединения» человека с духами-покровителями, тогда как второй отдавал предпочтение внутреннему самосовершенствованию индивида и постепенному развитию его духовных способностей, отводя контактам с «потусторонними» сущностями более чем скромную роль.

Во-вторых, в учении де Паскуалиса гораздо ощутимей влияние иудаизма, нежели христианства, чем и были обусловлены как использование им соответствующей терминологии («коэны», «кадеши» и т. д.), так и общая направленность учения, делающего упор более на «материалистические» аспекты эзотеризма в ущерб спиритуалистическим. Эта тенденция отчетливо видна в единственном известном на сегодняшний день сочинении Мартинеса де Паскуалиса «Трактат о реинтеграции (воссоединении) всех существ в их первоначальных свойствах, качествах и силах, духовных и божественных», который долгое время хранился и распространялся в рукописном виде и впервые был опубликован только в 1899 году. Это сочинение наравне с перепиской самого де Паскуалиса и документами ложи, носящими ритуально-катехизический характер, являются в настоящее время главным источником сведений по идеологии раннего мартинизма.

Учение, изложенное в трактате (оно якобы было принято автором непосредственно от небесных духов и записано под их диктовку), поражает отсутствием систематики и довольно запутанно по своему изложению. Очевидным является только то, что в его основе сложная смесь из таких составляющих, как гностицизм, средневековая магия и каббала в ее «христианской» интерпретации.

Что касается теоретических вопросов учения, то Паскуалис, ничтоже сумняшеся, объявляет себя прямым преемником пророка Моисея и его божественной мудрости, хранившейся все эти века в строжайшей тайне. Центральное место в этом «новом» Моисеевом откровении уделяется человеку-архетипу, как он трактуется в каббале, то есть Адаму Кадмону, который отождествляется здесь с Божественным Логосом – первой сущностью, воплотившейся на материальном плане. Предназначенный Богом на роль «зодчего всех миров» Адам Кадмон (как и библейский Адам) тоже совершил грехопадение, ибо возжелал уподобиться Богу («Отведайте с древа… и станете как боги»), однако суть этого грехопадения была иной: он якобы решил попробовать себя в роли Бога-Творца и посредством неких таинственных манипуляций произвел из самого себя «темную материальную форму» – праматерь Еву, первую женщину, которая у Паскуалиса имеет явные ассоциации с языческими богинями-матерями вроде Деметры или Кибелы. В переносном смысле это должно пониматься таким образом, что Адам Кадмон захотел одухотворить изначальный хаос, «тьму внешнюю», дабы явилась разумная и подчиняющаяся всем его желаниям материя, по отношению к которой он мог бы выступать как Бог. В этом и заключался его тягчайший грех перед Всевышним, ибо подобным самоуправным актом он нарушил единство и цельность того андрогинного образа, который Господь положил в основу Своего плана, называемого «человек».

Согласно Паскуалису, Господь не наказывал Адама и не изгонял его на землю, в плотный материальный мир – тот сам наказал себя вечным заточением в «темницу плоти», а страшнее этого и помыслить невозможно. Правда, сделал он это не без влияния злокозненных и ранее изгнанных с небес падших духов, которые искали для себя новое поле деятельности. Им и стали все последующие поколения человечества, пошедшие от Адама. Паскуалис разделяет их на потомков Каина и Сифа, то есть на «нечистых» и «чистых». И хотя последние сильно перемешались с потомками «Каинова семени» и вследствие этого изрядно деградировали, именно им суждено исправить ошибку прародителя и помочь человечеству вновь вернуться в состояние, предшествовавшее «грехопадению». И в этом решающую помощь им должны оказать «избранные рудокопы духа», то есть высшие небесные духи, воплощенные на Земле.

Далее Паскуалис приводит разработанную тщательнейшим образом иерархию духовных сущностей, подробно указывая, какому из «посвященных» и на какой степени посвящения следует «воссоединяться» с той или иной сущностью, дабы совместными усилиями осуществить столь желанное для обоих таинство. В силу этого число учрежденных им в ложе степеней посвящения в точности соответствует «чинам» иерархии ангельского мира, разработанной Дионисием Ареопагом. Три основные степени, каждая из которых в свою очередь делится еще на три «подстепени» (Ученик, Подмастерье и Мастер), повторяют ангельскую иерархическую структуру Дионисия, и им, разумеется, соответствуют ангельские «чины». Четвертая же, секретная степень – «Крест Истинный» (Reau-Croix) – присваивалась главе ордена и его ближайшим соратникам; в духовном мире им соответствует «высшее духовное существо», то есть сам Бог. Только посвященным в эту степень открывались высшие тайны магии, с помощью которых они очищали земную «ауру» от влияния демонических сил и привлекали в нее наиболее чистые и совершенные небесные энергии. С их помощью они совершали некое теургическое действо, в ходе которого входили в контакт и сливались в экстазе единения с «человеком-архетипом» – Адамом Кадмоном.

Что касается Клода де Сен-Мартена, стараниями многих его последователей, особенно доктора Папюса, приобретшего в России широкую популярность (хотя известно, что и сам Сен-Мартен находился в дружественных связях с некоторыми членами Новиковского кружка, называвшими себя «московскими мартинистами»), то он, несмотря на искреннее уважение и пиетет к своему наставнику, внес весьма существенные коррективы в теорию и практику мартинизма в силу того, что представлял качественно иной тип мистического сознания, да и мыслил иными категориями.

Приход Сен-Мартена к мистицизму был достаточно неожиданным, хотя внутренне и вполне закономерным. Долгое время он, что называется, никак не мог найти свое призвание и менял профессии одну за другой: то пытался заниматься адвокатской практикой, то состоял на военной службе, а то и просто сидел на иждивении у своих родителей, мелкопоместных дворян. И лишь случайная встреча с Мартинесом де Паскуалисом в окрестностях Бордо в 1766 году придала его жизни новый смысл. Тот быстро оценил богатые душевные и интеллектуальные качества нового знакомого и помог ему избавиться от многочисленных комплексов, являвшихся следствием жизненных неудач и слабого здоровья. Под его руководством Сен-Мартен прошел необходимый испытательный срок и через два года, в 1768 году, был принят в орден, а спустя еще какое-то время, уже в статусе «Избранного Коэна» и личного секретаря главы ордена, решил навсегда отказаться от любых видов мирской деятельности, посвятив дальнейшую жизнь духовным проповедям и выработке собственной религиозно-этической доктрины.

В 1771–1772 годах Сен-Мартен со слов наставника записывает текст «Трактата о реинтеграции…», а вскоре пишет и выпускает в свет свое собственное сочинение – «О заблуждениях и истине» (1775), за которым последовали «Таблица природы» (1782), «Человек желания» (1790), «Пришествие человека-духа» (1802) и ряд других, а также изданные посмертно «Крокодил, или Борьба добра со злом» и «Книга чисел».

Мягкий, доброжелательный и бесконфликтный по натуре, Сен-Мартен быстро нашел поклонников и меценатов как в высшем свете (включая и членов королевской фамилии, как, например, герцогиня де Бурбон), так и в рядах «третьего сословия». Закрепившаяся за ним репутация «личного духовника и исповедника», так же как и полное неприятие любых видов политической борьбы позволили ему во времена Французской революции быть «вне схватки», благодаря чему он спокойно пережил годы террора, после чего уехал в Швейцарию, где мирно и скончался. (Чего не скажешь о многих его собратьях по ордену, хотя бы о том же Жане Казоте, который был гильотинирован по подозрению в участии в заговоре с целью освобождения короля.) Нравственная позиция Сен-Мартена была столь безупречна, что даже ярые недруги мартинизма не могли к нему придраться и предпочитали не упоминать его имя. Впрочем, нет правил без исключения. Уже упоминавшийся нами аббат Баррюэль, автор многотомных «Памятных записок по истории якобинства», все же поставил его имя в один ряд с именами прочих «оккультных революционеров», самым страшным из которых, по мнению аббата, был граф Калиостро.

Среди всех христианских мистиков и оккультистов XVIII века Сен-Мартен был, несомненно, самым последовательным моралистом, стремившимся полностью оградить себя от мирской суеты и предпочитавшим парить в высоких эмпиреях духовного космоса. Во многом женственная и меланхолическая натура идеолога мартинизма наложила своеобразный отпечаток и на все его сочинения, и на характер его мистицизма, не приемлющего тех активно-наступательных методов в общении с потусторонним миром, которые практиковал его духовный учитель.

В основе его доктрины лежит мысль, что человек как таковой неизмеримо важен в структуре жизни и Вселенной: «Функция человека отличается от функций других живых существ тем, что человек призван навести порядок во Вселенной», – пишет Сен-Мартен. Сам того не ведая, человек обладает невероятными силами, ибо «создан из удивления, желания и разума», а высшим критерием его совершенства, поднимающим его над всеми тварями земными, является способность воображения, способность создавать себе образы, представления и понятия, дающая ему возможность прозревать суть, скрытую за повседневностью: «Хотя человеческие глаза и покрыты шорами, те понятия, которые человек себе формирует, дают ему силу видеть сквозь эти шоры». Большинство людей, по разумению Сен-Мартена, – это вялые, безучастные создания, которые бездумно пасутся на пастбище жизни, словно овцы на лугу, и думают, что ничего нельзя поделать, что повседневность подобна тюрьме, из которой можно сбежать только одним способом – принимая наркотики, алкоголь или наложив на себя руки. «Величайшая проблема человека – это его пассивность, подобная гипнозу, хотя на самом деле двери всегда открыты».

Все труды Сен-Мартена проникнуты глубокими ностальгическими настроениями, тоской по утраченному первозданному райскому состоянию, когда «человек был родственным Богу духом, наделенным светлой и чистой плотью» и божественная сущность отражалась в нем, словно в чистейшем зеркале. Этот незамутненный божественный свет человек передавал непосредственно самой природе, так что все без исключения уровни мироздания находились в состоянии органического равновесия и взаимообогащения. Следствием же грехопадения (а в его трактовке Сен-Мартен придерживался чисто христианских канонов) явилось то, что человек осквернил всю природу, и она с той поры погрузилась в своего рода сомнамбулический сон: «Природа безмолвствует, говорит только Солнце». Все видимые формы и сущности утратили свои первоначальные качества, сохраняя в себе лишь остаточные следы («припоминания») о своем изначальном непорочном бытие.

Чтобы отыскать эти следы и пробудить их в себе, человек должен пройти через определенный и последовательный цикл внутреннего развития, ведущий его от низшего состояния (Сен-Мартен называет его человек увлекаемый, то есть лишенный внутренней точки опоры) через состояние человека желания (когда он твердо знает, чего хочет) к состоянию нового человека (которое характеризуется необратимостью совершающихся в нем реинтеграционных процессов). А венчает это восхождение человек-дух, живое воплощение идеала полностью «реинтегрированной» личности. Лишь на этой стадии окончательно и бесповоротно рассеются злые чары, удерживающие его в том ущербном состоянии, которое он воспринимает как единственную объективную данность.

При этом Сен-Мартен как истинный оккультист постоянно подчеркивает, что человек, «следующий путем Божественной Премудрости», прежде всего должен полагаться на собственные духовные усилия и не уповать на то, что стоит только пожелать, как ему на помощь явятся добрые духи, которые разом откроют ему все секреты мироздания. Никакая, даже самая сильная магия и самая изощренная метафизика, предупреждает он, не помогут, если не будут сопровождаться ежедневной и ежеминутной рутинной работой над собой, над своими слабостями, несовершенными качествами и поступками.

Из этого постоянного противопоставления человека внутреннего человеку внешнему, которое столь характерно для учения Сен-Мартена, вытекает, по его убеждению, тот факт, что любой уважающий себя эзотерик должен быть чужд какой-либо формальной обрядности вкупе с традиционными «тайными науками», и этот постулат резко обособляет мартинизм среди всех современных ему мистических течений и движений. Эта установка на пересмотр прочно укоренившихся к тому времени в массовом сознании стереотипов, ассоциирующихся с понятиями «мистик» и «посвященный», нашла отражение в следующем высказывании Сен-Мартена: «Мое предназначение в этом мире состояло в том, чтобы естественным путем привести человеческий дух к вещам сверхъестественным, которые принадлежат ему по праву, но идею о которых он совершенно утратил».

Несмотря на все неоспоримые нравственные и литературные достоинства сочинений Сен-Мартена, в них все же чувствуется влияние других, более мощных и независимых, чем он сам, умов и учений, в первую очередь мистицизма Якоба Бёме (к его «Авроре» он даже написал комментарии), и романтической натурфилософии Шеллинга. Любопытно, что русский философ В. В. Розанов в своей знаменитой книге «Люди лунного света» описал человеческие типы, подобные личности Сен-Мартена, назвав их «урнингами». Для них характерно отсутствие ярко выраженных физиологических влечений, которые компенсируются необычайно интенсивной внутренней духовной работой, делающей их своего рода «монахами в миру». Судя по всему, Сен-Мартен и был именно таким «монахом» – строгим моралистом и мистическим созерцателем, парившим «над бренным миром» и изобличавшим его скверну.

Как бы то ни было, но идеи Сен-Мартена, особенно его панегирики «кратким моментам ощущения свободы», которые человек переживает в кризисных ситуациях или в религиозном экстазе и которые, собственно, и являются признаками начала его освобождения, стали со временем краеугольными камнями европейского романтизма, послужив источником вдохновения для таких мастеров художественного слова и музыки, как Гете, Шиллер, Шелли, Берлиоз и многие другие.

Что касается самого ордена мартинистов в его нынешней ипостаси, то сегодня его позиция и программа вполне согласуются с нравственными принципами масонства, о чем свидетельствует, например, «катехизис» ордена, впервые опубликованный после Второй мировой войны. В нем, в частности, содержится следующая важная этическая заповедь, которую могла бы без стыда включить в свою идейную программу любая масонская ложа: «Молитва, великая умная сила, способная приоткрыть нам врата храма, должна практиковаться ежедневно, постоянно, но в чистоте помыслов и по вдохновению. Главное же – она должна быть вселенской. Ты должен молиться не за себя, но за всех. Падший эон ждет руки нашей помощи. Он тоже наш брат, и мы не вправе забыть его. Долг людей действовать так, как если бы между ними не существовало различий, осуществляя вселенское братство и даря милосердие всякому существу, не исключая животных, наших меньших братьев, которым предстоит подниматься по ступеням божественной лестницы и в будущем более достойно помогать великому делу Верховного Существа…»

И далее: «Если же мы испытываем отвращение к тому злу, которое сотворил неприятель, и поддаемся искушению сравнивать его с собственной чистотой помыслов, например, противопоставив нашу щедрость его вероломству, нашу терпимость – его сектантству, нашу честность – его лживости и т. д., пусть даже и неосознанно и не испытывая ни на мгновение чувства гордыни, то все равно мы тотчас же утратим все преимущества, скажем так, собственного превосходства, ибо мгновенно привяжем себя к низости, став соучастниками таких же вероломства, сектантства и лживости, которые мы порицаем. Чистота помыслов должна быть способной возвыситься до нашего идеала жизни, ей мы должны желать прибыть туда же, куда и мы сами стремимся, – к совершенной щедрости, совершенной терпимости, совершенной справедливости…»

Эти слова вполне могли бы стать новым евангелием, которое могла бы взять на вооружение и сделать своим нравственным кодексом любая религия или конфессия, стоящая на позициях человеколюбия и гуманизма.

Но если Сен-Мартен искал «деятельную и разумную причину» для того, чтобы внести единство в мир нравственный, то магнетизер и врач-целитель Франц Антон Месмер предлагал обществу единый принцип мира физического – универсальный флюид, посредством которого существа макро– и микрокосма оказывают влияние друг на друга.

«Всегда возникает трагедия духа, когда изобретение гениальнее, чем изобретатель, когда мысль, которую художник и исследователь хотят воплотить, им не по силам и они вынуждены выпустить ее из рук завершенной лишь наполовину. Так было и с Месмером. Он ухватился за одну из важнейших проблем нового времени, но справиться с нею было выше его сил; он задал миру вопрос и сам безнадежно мучился в поисках ответа. Избрав ошибочный путь, он все же оказался предтечей…»

Это цитата из эссе Стефана Цвейга, посвященного Францу Антону Месмеру (1734–1815). Если начать перечислять, предтечей каких путей был Месмер, то перечень этот окажется весьма внушительным, ибо в него войдут и суггестия, и психоанализ, и шокотерапия, и трансперсональная психология, и спиритуалистические направления конца XIX – начала XX столетия.

Венцом жизненной и научной деятельности Месмера явилась быстро ставшая знаменитой теория «животного магнетизма», которая открыла новую, неосознаваемую сферу человеческой психики и дала толчок в ее изучению. Даже такой крупнейший философ того времени, как Фридрих Шопенгауэр, с уважением отзывался о месмеризме и его создателе и охарактеризовал учение как «самое содержательное, с философской точки зрения, из всех открытий, хотя бы оно даже порою задавало загадок больше, чем разрешало их».

Выходец из простонародья (его отец состоял служкой при католическом епископе), Месмер получил в монастырской школе строгое воспитание, которое никак не способствовало развитию его религиозности, а точнее – отвратило от нее, зато разожгло его интерес к тайнам человеческого духа. Свою карьеру врача и целителя Франц Антон начал в Венском университете, где блестяще сдал выпускные экзамены и получил звание доктора медицины, хотя само название его диссертации – «О влиянии планет на человеческий организм» (1766) – смутило многих известных профессоров. В ней он впервые формулирует свою фундаментальную теорию о существовании некоего незримо разлитого по всей Вселенной первичного эфира, названного им «магнетическим флюидом», – тончайшей мистической субстанции, сообщающей всему мирозданию внутреннюю упорядоченность и одушевленность. Эта субстанция непосредственно связана со здоровьем человека, ибо служит проводником излучения и влияния звезд и планет – подобно тому, как незримая сила магнита способна притягивать или отталкивать неодушевленные тела.

Эта теория вызвала единодушное неприятие в медицинском мире, так что по окончании университета Месмер был вынужден заняться обычной практикой, одновременно собирая материал и накапливая наблюдения, могущие подтвердить истинность его прозрений и догадок.

На протяжении долгих десяти лет врачебной практики он разрабатывал и понемногу применял свою теорию магнитов, которые он вначале просто клал или прикреплял к больному месту, однако вскоре он усовершенствовал свою методику и начал предписывать больным пить «магнетизированную» воду и даже купаться в ней. Решительный перелом наступил в тот день, когда он отважился на ответственный эксперимент с женой одного своего знакомого, страдавшей многочисленными духовными и телесными недугами. Методика наложения магнитов на определенные участки тела по системе, которую он к этому времени разработал, принесла ошеломляющие результаты. Слух о «магнитном докторе» быстро разлетелся по Вене, и к его дому стали стекаться страждущие со всего города. Со временем среди его пациентов стали появляться люди со связями и влиянием, а когда он исцелил одного придворного советника, которого разбил паралич, это открыло ему двери в самые высокие круги общества. Не менее ошеломляющее впечатление на современников произвело и другое достижение Месмера: он возвратил зрение страдавшей с детства слепотой музыкантше – «девице Парадиз».

Все эти «чудеса» не остались незамеченными, и в 1775 году Месмер был торжественно принят в члены Баварской академии наук, а затем и в ряды Австрийского общества врачей.

Между тем в реальной жизни Францу Антону приходилось несладко, ибо его коллеги по профессии, усмотрев в сем чудесном целителе серьезную потенциальную угрозу для собственных интересов, объявили его мошенником и шарлатаном и организовали против него настоящую травлю, по поводу которой Месмер с грустью писал: «Здесь (в Вене) объявили меня обманщиком, а всех, кто верит мне, – дураками». Не обошлось и без скабрезных инсинуаций, ибо его стали открыто обвинять в интимных связях с клиентками (в том числе и с «девицей Парадиз»), так что им серьезно заинтересовалась «светская инквизиция» того времени – печально известная «Комиссия нравов», созданная по инициативе королевы Марии Терезы и ее духовников. Не в силах выносить всю эту грязь, Месмер в 1778 году покинул родину и переехал в Париж, где быстро восстановил свою былую репутацию, проведя ряд успешных сеансов лечения. Впрочем, почва к его приезду была подготовлена давно: во-первых, славой, которая далеко опережает самого человека, а во-вторых, подобными же сеансами другого «мага-целителя» – графа Калиостро, – потрясшими до этого воображение парижан.

В Париже Месмер на первых порах совершенно беспрепятственно проводит свои эксперименты с «магнетическим флюидом», одновременно разрабатывая собственное учение об «исцелении духом», получившее позднее название месмеризма. Магниты мало-помалу уступили место большим чанам с водой (а иногда и целым бассейнам), дно которых было усеяно осколками стекла, битыми бутылками и железными стружками, а в покрывающих их крышках были проделаны два отверстия с продетыми в них железными стержнями, за которые пациенты брались руками. Естественно, жидкость считалась «заряженной» и насыщенной целительными духовными испарениями, с помощью которых Месмер за один сеанс лечил до сотни человек.

Вся эта прекрасно выстроенная сценография сопровождалась тихой печальной музыкой, призванной создать соответствующее настроение. Затем неожиданно на сцене появлялся сам Месмер, облаченный в кружевную мантию лилового цвета, и начинал расхаживать среди пациентов, возлагая руку на головы одних, касаясь металлическим жезлом других и говоря успокаивающие слова третьим. Пациенты, прикасавшиеся к чану, либо истошно кричали, либо содрогались в конвульсиях и падали в обморок, что воспринималось всеми как доказательство магических сил Месмера и действенности его методов.

Но блестящую карьеру целителя вновь прервали – правда, на сей раз не происки конкурентов и не обвинения собратьев по профессии, а революционные события, в ходе которых Месмер растерял большую часть своих высокопоставленных клиентов – им отсекли голову на гильотине. В 1792 году Месмер снова был вынужден бежать – но уже не от «светской инквизиции», а от «праведного» гнева революционера и врага всех мистиков Робеспьера и его компании. Врач укрылся в Швейцарии, в сельской глуши, где прожил остаток дней своих в полной неизвестности и умер, всеми забытый, в 1815 году.

Несмотря на все новаторство и революционность идей и методов Месмера, его, однако, нельзя назвать абсолютным пионером в этой области, ибо у него были предшественники, причем довольно солидные. Наибольшее влияние на его мировоззрение оказали, прежде всего, Парацельс и Кеплер, которых с полным правом можно назвать мистиками от натурфилософии.

Первый за двести с лишним лет до Месмера называл магнит «монархом всяческих тайн» и посвящал ему целые трактаты. Вот как формулирует их суть в уже упоминавшемся нами эссе Стефан Цвейг: «В то время как железо и другие металлы подчиняются лишь силе тяготения, лишь один-единственный элемент обнаруживает некую одушевленность, какую-то самостоятельную активность. Магнит властно притягивает к себе другое, мертвое железо, он способен как бы изъявлять собственную волю, и его властная повадка невольно вызывает предположение, что он подчиняется иным, не земным, может быть, астральным законам мироздания… Сила магнетизма свидетельствует о наличии в земле, в „адамовой материи”, особой, астральной, связанной со звездами субстанции, более тонкой, благородной и высокоорганизованной по сравнению с земной и оттого способной таинственным образом „очистить” человека от внутренней скверны».

Второй же, Иоганн Кеплер, развил и усовершенствовал теорию об универсальной астральной энергии, дав ей некую видимость естественнонаучного обоснования, в каковом виде она и была воспринята Месмером.

Месмеру же принадлежит изобретение и своего рода шоковой терапии, основанной на всем известном принципе, выраженном в русской поговорке: «Клин клином вышибают»; дескать, душевнобольных нужно лечить, вызывая у них приступы безумия, а эпилептиков – вызывая у них приступы эпилепсии. Собственно говоря, «животный магнетизм» для романтической натуры Месмера был ничем иным, как объектом религиозного поклонения, ибо являлся, по его мнению, очевидным и неоспоримым свидетельством реальности существования сверхъестественных сил и их проявления в физическом мире. Именно поэтому он столь упорно приписывал магнетизму «планетное» и «космическое» происхождение и, следуя астрально-магическим теориям Кеплера, пытался установить связь между конфигурацией и движением небесных светил и степенью равномерности или неравномерности распределения магнетического флюида в человеческом организме. «В природе имеется нечто такое, что в состоянии нарушать или изменять положение в балансе человеческого тела, – пишет он в своей диссертации, – и это „нечто” является для многих болезней и причиной, и методом излечения»; по его мнению, эта загадочная субстанция содержится в «тончайших световых корпускулах», испускаемых небесными телами, и именно там ее и нужно искать.

Помимо того что опыты Месмера впервые привлекли внимание широкой публики к технике гипноза и искусственных состояний транса, он, так сказать, был одним из первых, кто вторгся в область взаимодействия бессознательного и сексуальности, в этот «темный континент», как назвал сексуальность сам Фрейд. Для пуританского XVIII века подобное расценивалось как дерзкий вызов «моральным устоям». Недаром Французская академия наук, давшая в своем секретном докладе (1784), предназначенном лично для короля Людовика XVI, резко негативную оценку деятельности Месмера, мотивировала все это необходимостью «оберегать добрые нравы граждан». Похоже, это больше соответствует истинному положению дел, нежели чисто формальные и не очень убедительные возражения, выдвинутые ею в официальном отчете.

И хотя, как справедливо заметил С. Цвейг, Месмеру «суждено было трудиться, но не суждено было увидеть плоды трудов своих», эти плоды в полную силу заявили о себе в ближайшем будущем, поставив Месмера, этого непризнанного гения психотерапии, в один ряд с величайшими «революционерами духа».

В истории французского масонства время перед Великой революцией было своего рода затишьем перед бурей. Преследования прекратились, ложи процветали, отношения с духовенством были прекраснейшие. Столь же теплыми были и отношения с королевской властью.

Возникает все больше лож научного типа, которые собирали под своей крышей выдающихся представителей науки и искусств. Так, среди членов Научной ложи, основанной в 1769 году Лаландом и затем переименованной в ложу «Девяти сестер», значились наиболее выдающиеся люди той эпохи, крупные политические деятели, литераторы, художники и ученые, такие как Вольтер, Франклин, Кондорсе, Эли де Бомон, Кур де Гебелен, Дантон, Бриссо, Камиль Демулен, Бальи, Ромм, Тара, Пасторе, Форстер, Кабанис, Парни, Ласепед, Шамфор, Франсуа де Нешато, Дедиль, Флориант, Грез, Берне, Гудон, братья Монгольфье и многие другие.

Не уступала ей и тулузская Энциклопедическая ложа, основанная накануне революции, в 1789 году. С момента основания она начала закупать энциклопедии и справочники и оформлять подписку на ряд научных изданий. Менее чем через год она насчитывала более 120 членов, большинство которых принадлежали к интеллектуальной элите общества.

Однако мирная жизнь французского масонства была нарушена революцией. И хотя в символике Французской революции немало знаков масонства (ватерпас, око в треугольнике, арка) и даже сама трехцветная кокарда, придуманная масоном Лафайетом, казалось бы, указывает на масонские цвета (голубой цвет – это первые три степени, красный – степени с четвертой по восемнадцатую, а белый – с тридцать первой по тридцать третью в ложах «шотландского обряда»), тем не менее подобные свидетельства не могут служить доказательством того, что сама революция была делом рук масонов.

Несомненно, что многие крупные революционные деятели принадлежали к масонским ложам (в их числе Робеспьер, Дантон, Мирабо, Бриссо и другие), но самый характер масонства и его нравственная позиция исключали возможность политической оппозиции. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что к масонским ложам принадлежали и многие роялисты, а также сам король Людовик XVI и его ближайшие родственники – граф Прованский (будущий Людовик XVIII) и граф Артуа (впоследствии король Карл X).

Террором охвачено все французское общество. Чем разнузданней террор, тем тише масонская деятельность, ибо любое собрание могло повлечь за собой арест (по подозрению в заговоре) и гибель на эшафоте. В годы революции только три парижские ложи – «Центр друзей», «Друзья свободы» и ложа Святого Людовика Мартиники – по-прежнему занимались если не деятельностью, то ее видимостью, и как и почему это сошло им с рук, остается только удивляться.

Возобновление масонской деятельности в следующем столетии давалось с немалым трудом, как бы подтверждая тот факт, что идеалы свободы, равенства и братства, составлявшие подлинную атмосферу масонских храмов, так и не были, а возможно, и не могут быть перенесены в «светскую жизнь». Как не вспомнить Андерсена, который в «Книге конституций» предупреждал, что масонское братство «всегда процветало в эпоху мира».

В наполеоновскую эпоху жизнедеятельность французского масонства разворачивалась под знаком растущего и набиравшего силу антиклерикализма. Наполеон Бонапарт, который сам, если верить многочисленным свидетельствам, «обрел свет масонства», занял в отношении ордена покровительственный тон, считая его прибежищем незрелых или впавших в детство бездельников, развлекающихся игрой в ритуалы и символы. И хотя во времена Империи во Франции процветали женские ложи, которые посещала императрица Жозефина, все это были явные признаки декаданса. Масонство терпели, иногда даже заигрывали с ним, но вся деятельность, в конечном счете, сводилась к салонной игре в куртуазность и звучные имена.

Мало-помалу в культурной жизни Франции воцарялся позитивизм. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что в 1847 году в масоны был посвящен даже Прудон, который в своих публичных речах объявлял «войну» Богу не на жизнь, а на смерть. Впрочем, Прудон слыл большим любителем «выходок», и его заявление вполне объяснимо, если рассматривать его в свете того, что речь шла о борьбе с извращенными религиозными представлениями и насильственным насаждением веры.

Во Франции XIX века торжествовал дух агностицизма и вольнодумства, и ложи, как это ни парадоксально, увядали не от преследования властей, а под натиском малозаметного атеизма. Все это происходило на фоне нарастающей политизации, принимавшей иногда двусмысленный характер, как, например, во время Парижской коммуны 1871 года: поддержанная рядом масонских групп, она, в сущности, была направлена на установление над ложами тотального политического контроля со стороны правящих кругов. Таким образом, смысл и цели масонства были искажены и опровергнуты.

Логическим результатом преобладания доктрины позитивизма в масонстве явился конвент Великого Востока Франции, состоявшийся в 1877 году; он упразднил ритуальную формулировку и ландмарку Великого Архитектора Вселенной. А уж упразднение ландмарки – это нечто неслыханное!

С этим предложением выступил бывший протестантский пастор Фредерик Дэмон, отказавшийся в 1881 году от религиозной деятельности и полностью посвятивший себя политической карьере. На конвенте он прямо и недвусмысленно заявил: «Предоставим теологам обсуждать догмы. Предоставим авторитарным церквам формулировать запреты. Масонство же пусть остается тем, чем оно должно быть, – организацией, открытой всякому прогрессу, всякой нравственной и возвышенной идее, всякому здравому и либеральному направлению мысли».

Прекрасные слова, звучащие вполне в духе ортодоксального масонства, но при этом не объясняющие, почему следует упразднить понятие Великого Архитектора Вселенной, которое, собственно, даже не является теологической формулировкой, а всего лишь подтверждением животворящего божественного начала, действующего в реальном измерении. Это было начало великого конца, ибо с этого времени Великий Восток Франции стал именовать себя «сугубо филантропической, философской и прогрессивной организацией», по сути, превратившись в центр «антирелигиозной» пропаганды.

Американское масонство

Считается, что масонство в североамериканских колониях Англии обязано своим появлением «великому американцу» – философу, ученому, писателю, мыслителю, изобретателю, государственному деятелю и прочее, и прочее Бенджамину Франклину, издавшему в 1734 году «Книгу конституций» Андерсена и тогда же получившему степень Великого Мастера. Однако все говорит за то, что первые масоны появились на территории колоний еще в 1720-х годах, сразу после того, как масонство возникло и вошло в моду в метрополии.

В 1730 году, печатая в издаваемой им «Пенсильванской газете» отчеты о собраниях лондонских масонов, Франклин упомянул о существовании «в здешней колонии (то есть Пенсильвании) многих масонских лож», сославшись на «большой интерес, проявляемый к ним со стороны публики». Именно в этом году в Америке появился и первый «провинциальный гроссмейстер» (для провинций Нью-Йорка, Нью-Джерси и Пенсильвании), которым стал живший в Англии сын Нью-Джерсийского губернатора Дэниела Кокса. В 1731 году он присутствовал на собрании Великой Лондонской ложи, где в его честь был поднят тост за «Великого Мастера провинций Северной Америки».

Вслед за ним этой же чести удостоился и уроженец бостона Генри Прайс, которому в 1733 и 1734 годах были выданы соответствующие грамоты: первая утверждала за ним звание «провинциального гроссмейстера Новой Англии и всех относящихся к ней владений и территорий», а вторая – звание «Великого Мастера всея Америки».

Однако, несомненно, «крестным отцом» американского масонства был и остается Бенджамин Франклин, при деятельном сотрудничестве которого в 1731 году в Филадельфии была учреждена независимая от Лондона Великая ложа, и сам Франклин хлопотал перед Прайсом о предоставлении пенсильванским масонам особых привилегий.

По-видимому, Франклин познакомился с масонством еще в 1725–1726 годах[10], во время путешествия в Лондон, когда ему было только девятнадцать лет, в каковом возрасте он, однако, не мог стать членом ложи, так как для этого, в соответствии с уставом, требовалось достижение 25 лет. Но то, чего нельзя в Англии, можно в Америке, особенно если создать свою собственную ложу, что Франклин, возвратившись в Америку и сделал – основал тайное общество «Клуб кожаного передника», зародыш будущего «Книгоиздательского и философского американского общества». В учрежденной в 1731 году Великой ложе он с первых шагов стал играть выдающуюся роль: сразу после вступления в нее сделался «депутатом-мастером», то есть представителем гроссмейстера, в следующем году составил для нее первый в Америке масонский устав, а в 1734 году, как говорилось выше, был возведен в степень Мастера.

Однако три года спустя в Филадельфии произошло событие, едва не сыгравшее печальную роль в судьбе масонства Пенсильвании. Некий Эвон Джонс, аптекарь по профессии, вместе с несколькими приятелями, не имевшими, как и он сам, никакого отношения к масонству, решил сыграть шутку со своим учеником Дэниелом Ризом, поклонником оккультизма, страстно мечтавшем вступить в масонский орден, чтобы узнать его «страшные тайны». Шутники представились Ризу как масоны и предложили ему «вступить в ложу». Тот, не подозревая обмана, согласился. Ему завязали глаза, привели в погреб аптекаря и, заставив проделать разного рода нелепые и даже циничные «обряды», объявили «посвященным в степень Ученика». Через несколько дней состоялось «посвящение в степень Мастера». Но шутка на этот раз закончилась трагедией: «дьявол», украшенный коровьими рогами и хвостом и державший в руках блюдо с зажженным спиртом («адский огонь»), нечаянно опрокинул его на Риза, в результате чего тот получил страшные ожоги, приведшие к летальному исходу. Джонса и его соучастников арестовали и предали суду как убийц.

Великая ложа Пенсильвании в самом начале процесса заявила в прессе о непричастности масонов к этому делу, но в обществе быстро поползли темные слухи о сатанизме масонов и их тайных преступлениях, которые достигли ушей родителей Франклина, живших в Массачусетсе. Мать была в ужасе и горько оплакивала участь сына, попавшего в сети «ариан и арминиан». Франклину пришлось оправдываться. В письме к родителям он уверял их, что «масоны – самые безобидные люди, ни в принципах, ни в поступках которых нет ничего противного религии и добрым нравам», и просил мать «приостановить ее приговор над масонами, пока она не узнает их лучше». «А пока, – писал он, – пусть она относится к ним доброжелательно, как я отношусь к ее недругам, арианам и арминианам, о которых мне так же мало известно что-либо, как и ей о масонах».

В 1755 году в Филадельфии прошло торжество по случаю первого освящения масонского здания по масонским же обрядам. В публичной процессии, двигавшейся из ложи в церковь Христа «для выслушивания божественной службы», принял участие сам губернатор провинции и 127 членов из трех пенсильванских лож, в числе которых находилось и доверенное лицо гроссмейстера Великой Ложи – Бенджамин Франклин.

Расслоение масонства в Англии на «старое» и «новое» быстро перекинулось через океан и затронуло североамериканские колонии метрополии: здесь наряду со старыми английскими ложами появились шотландские и ирландские, а также английские ложи «старого устава», не признававшие авторитета первой Великой Лондонской ложи. В ходе англо-французских войн за обладание территориями вместе с английскими войсками попали в Америку и странствующие военные ложи, в основном тоже придерживавшиеся «старого устава». Все они выгодно отличались от прежних («новых») большей демократичностью и доступностью: если последние стремились принимать в члены почти исключительно представителей высшего света, то первые охотно открывали двери перед простыми офицерами, моряками, купцами средней руки и даже ремесленниками.

Неудивительно, что, как только «старое» масонство появилось в Америке, оно почти сразу же получило численный перевес над «новым». Дело доходило до того, что многие «новые» ложи полностью меняли свой ритуал, а некоторые даже закрывались, поскольку все их члены «переходили на сторону „старых”».

В Пенсильвании Великая провинциальная ложа «старого устава» была организована в 1760 году. Ее первым Великим Мастером стал богатейший землевладелец Уильям Болл, незадолго до этого переметнувшийся от «новых» масонов к «старым».

Перед началом войны за независимость в Америке было восемь великих лож: две в Массачусетсе и по одной в Нью-Йорке, Пенсильвании, Вирджинии, Джорджии, Северной и Южной Каролине. Все они придерживались очень разных ритуалов (которые подчас являли собой пеструю смесь по принципу «с миру по нитке») и находились под влиянием различных центров. В Вирджинии, например, до возникновения там Великой ложи (1777) масонские ложи строили свою деятельность и по хартиям «новой» Массачусетской великой ложи, и по хартиям «старой» Пенсильванской ложи, и по хартиям Великой ложи Шотландии. В одной из таких «шотландских лож», основанной в 1752 году в маленькой деревушке Фредериксбург, штат Вирджиния, 4 ноября 1752 года был принят в масоны молодой майор королевской армии, будущий вождь освободительной войны Джордж Вашингтон.

Бытующее сегодня представление о том, что Американская революция (как называют войну за независимость Соединенных Штатов), так же, впрочем, как и Французская, является результатом заговора масонских лож, тоже не соответствует действительности. Да, верно то, что духовные вожди масонства находились по большей части в лагере сторонников независимости, как верно и то, что большинство подписавших Декларацию независимости были масонами. Однако не меньшее число масонов было и на другой стороне, особенно среди английских военных, воевавших против Джорджа Вашингтона и американской армии.

Впрочем, было бы неразумно отрицать тот факт, что дух свободолюбия, терпимости и независимости, характеризовавший культурную атмосферу масонства первой половины XVIII века, действительно одухотворял идеи Декларации независимости.

Действительно, в армии, сражавшейся за независимость, масонские ложи получили самое широкое распространение. Самой знаменитой была Американская союзная ложа, действовавшая в системе «старого» масонства. Наиболее активные члены этой ложи почти все были захвачены в плен и убиты англичанами. Только в 1778 году эта ложа вновь возобновила свою деятельность в Реддинге, штат Коннектикут. Да и почти весь командующий состав американской армии, начиная с самого главнокомандующего и кончая низшими офицерскими чинами, принадлежал к числу масонов. Масонами были также почти все выдающиеся политики того времени: Джеймс Отис, Сэмюэл Адамс, Джозеф Уоррен, Джон Маршалл и другие, равно как и большинство народных представителей, подписавшихся в 1776 году под Декларацией независимости, а в 1787-м – под союзной конституцией.

Даже сегодня американское масонство гордится своими «отцами-основателями», и многие вольные каменщики в Америке подчеркивают масонское содержание основополагающих принципов Декларации 1776 года. Они с гордостью вспоминают, что во время знаменитых событий в Бостоне, получивших название «Бостонского чаепития» (ноябрь 1773 года), таверна «Зеленый дракон», где размещалась и проводила свои собрания ложа Святого Андрея, играла роль «гнезда, в котором высиживались патриотические заговоры», и что именно оттуда пошла задумка одеть расправлявшихся с чаем «сынов свободы» в индейские наряды. В книге протоколов ложи под этой датой стоит лаконичная запись: «Братья отдали свое время получателям чая», а на полях несколько раз выведена заглавная буква «Т» (от английского tea – чай).

Британским властям было хорошо известно, какую роль в подготовке восстания играют патриотически настроенные американские ложи, и они громили их, в то же время всячески привечая пробританские, или верные Англии, ложи. Так, во время оккупации Филадельфии (сентябрь 1777 – июль 1778) помещение ложи № 2, члены которой отличались своим патриотизмом, было разгромлено английскими солдатами, а весь принадлежавший ей инвентарь (одежда, книги и т. д.) изъят, тогда как лояльные Англии ложи № 3 и № 4, в состав которых вошли многие офицеры английской армии, спокойно продолжали свою деятельность.

Первым случаем открытого изъявления «старым» масонством своих патриотических чувств была процессия, организованная в 1778 году Великой Пенсильванской ложей по случаю приезда в Филадельфию Джорджа Вашингтона. Она была приурочена к ежегодному масонскому торжеству – Дню апостола Иоанна Богослова (27 декабря), но поскольку в этот день было воскресенье и свободных церквей не оказалось, его перенесли на следующий день. Со времени освящения в 1755 году масонского дома это было первое в Филадельфии публичное шествие масонов. К Вашингтону заблаговременно явилась депутация от пенсильванских лож, вручившая ему приветственный адрес и приглашение принять участие в процессии, на что, как затем доложили депутаты, «его превосходительство изволил выразить свою признательность и ответил полным согласием».

На следующий год в День Иоанна Крестителя (24 июня) состоялось второе масонское торжество с участием Вашингтона, на этот раз в самих войсках, расположенных лагерем в штате Нью-Джерси. Организатором праздника была коннектикутская военная ложа «Американский союз», пригласившая для участия в нем и другие ложи. «По окончании торжества, – рассказывает очевидец, – его превосходительство брат Вашингтон в сопровождении Секретаря и Надзирателей ложи прошел через толпу „братьев” к реке и при звуках музыки, игравшей „Боже, храни Америку”, спустился в свой катер. Когда катер отчалил, с берега раздалось троекратное ура, на которое ответило троекратное ура с катера. Музыка играла „Гренадерский марш”…»

По мере того как война за независимость ширилась и американская армия одерживала одну победу за другой, фигура Вашингтона в глазах патриотически настроенных американцев набирала все большие размах, вес и значимость, приобретая черты национального героя. Не были исключением и масоны, у которых начиная с 1779 года вошло в обычай на всех масонских пирах провозглашать тост «за генерала Вашингтона». Многие ложи посылали ему приветственные адреса или выбирали его своим почетным членом, а вновь возникавшие назывались его именем.

В 1800 году по случаю смерти Вашингтона масоны провели целый ряд церемоний, посвященных памяти генерала. Помимо участия в официальной траурной церемонии, проведенной, в соответствии с постановлением союзного конгресса, в Филадельфии 26 декабря 1799 года, пенсильванские масоны провели собственные собрания и процессии, посвященные его памяти. 1 января 1800 года в зале, забранном черными драпировками, около катафалка с масонскими и военными гербами Вашингтона состоялось траурное заседание Великой ложи.

«Зал был полон, – говорится в одном из отчетов об этом событии. – Несколько минут царило торжественное молчание, а потом Почтенный Мастер воскликнул с востока: „Умер брат Вашингтон”. „Умер славный брат Вашингтон”, – отвечали ему с юга и запада. Затем начались речи, прерывавшиеся рыданиями ораторов и слушателей. Весь день помещение ложи было открыто для посторонних посетителей, а по просьбе многих уважаемых граждан оно открывалось еще и в субботу 4 января с 10 до 16 часов дня.»

24 февраля в Филадельфии прошла еще одна общественная траурная процессия с участием 11 пенсильванских лож. Их представители несли гроб, покрытый черным сукном, потушенные светильники и принадлежности масонских лож, обернутые крепом. 11 февраля подобные же церемонии состоялись и в Бостоне.

Личные вещи Джорджа Вашингтона как реликвии до сих пор хранятся в различных ложах Америки: локон его волос хранится в золотой шкатулке в Великой Массачусетской ложе, а Библия, на которой он присягал в 1752 году при вступлении в ряды масонства, – во Фредериксбургской…

После обретения независимости масонство в отдельных штатах сохранило свою организационную структуру, которая сложилась еще в колониальный период, несмотря на то что еще при жизни Вашингтона Американская союзная ложа обратилась с петицией к Великой ложе Бостона учредить центральную масонскую организацию во главе с самим Вашингтоном. Однако дух автономии возобладал, и великие ложи штатов сохранили в неприкосновенности свой суверенитет.

Хотя объединение великих лож не состоялось, зато быстро происходил другой процесс – образование во всех штатах собственных Великих лож и отпадение американского масонства от Англии. В 1782 году в штате Нью-Йорк, находившемся до войны в ведении Великой ложи «новых масонов», была основана независимая Великая ложа в составе девяти меньших лож – одной ирландской, одной шотландской и семи английских «старого устава». В 1786 году Великая провинциальная ложа Пенсильвании приняла звание «Почтеннейшей великой ложи франкмасонов Пенсильвании и всей относящейся к ее юрисдикции масонской территории».

После войны борьба между «старым» и «новым» масонством на территории теперь уже независимых Соединенных Штатов мало-помалу затихала. В одних штатах (а их было большинство) «новое» масонство практически исчезло, а в других (как, например, в Массачусетсе в 1792 году) обе разновидности мирно сливались в одну организацию.

Однако, начиная с 1826 года, рост и развитие американского масонства были резко остановлены, ибо Соединенные Штаты захлестнула злобная антимасонская кампания, раздутая в связи с делом Моргана. Поводом к ее развертыванию послужило исчезновение и предполагаемое убийство (факт коего так и не подтвердился) Уильяма Моргана, который объявил о своем намерении опубликовать книгу, разоблачающую все «секреты масонства». А поскольку тот незадолго до этого действительно перессорился с местными масонами (которые, кстати, совершенно бескорыстно освободили его из долговой тюрьмы) по поводу публикации своей книги, то именно их, естественно, и обвинили в убийстве. Немедленно образовались добровольные «комитеты наблюдения», поднялся ажиотаж в печати, возник формальный процесс против масонов. В результате в январе 1827 года обвиняемые все же были приговорены к нескольким месяцам тюрьмы «за насильственное держание человека взаперти и тайный увоз за границу», ибо на следствии выяснилось, что «убитый» был переправлен Канаду и несколько дней содержался в дровяном сарае на берегу реки Ниагары.

Впрочем, истины ради следует сказать, что повод для провокации был дан самими масонами: несколько человек из их числа выступили на страницах провинциальной газеты с угрозами в адрес Моргана. Что касается самого Моргана, то в 1831 году он объявился живым и здоровым, зато благодаря ему с 1826 по 1838 год американское масонство оказалось в полосе глубокого кризиса и преследований.

Агитация против масонов продолжала расти и принимала политический характер, так как противники сенатора Клинтона (да-да, экс-президент Соединенных Штатов Билл Клинтон происходит из старой сенаторской семьи), только что победившего своего соперника на губернаторских выборах, старались использовать «дело Моргана» в своих партийных целях. В газетных статьях, памфлетах и публичных речах они утверждали, что «убийство» (ибо продолжали говорить об убийстве) является делом не местных масонов, а всей масонской организации, и что главным вдохновителем его был никто иной, как сам губернатор Клинтон – гроссмейстер Великой Нью-йоркской ложи и член Главного капитула высших масонских степеней.

Ходили нелепые слухи о масонских обрядах, клятвах и преступлениях, которые провинциальное население охотно принимало на веру, тем более что до сих пор ничего о масонах не слыхало или вовсе ими не интересовалось.

Антимасонское движение, первоначально возникшее в двух западных графствах штата Нью-Йорк, быстро распространялось по всей западной части штата. Когда на парламентских выборах 1827 года противники масонов выступили в качестве отдельной партийной группировки с требованиями устранения масонов со всех общественных и административных постов, они имели неожиданно огромный успех и собрали в пяти графствах большинство голосов. Движение распространялось дальше, переходя постепенно границы штата. Принципы масонской организации были объявлены «губительными для политического равенства, опасными для свободного государства и враждебными правосудию». Дело доходило до того, что масонам и членам их семей отказывали в праве работать на государственной службе, в школах и религиозных общинах.

Успехи движения вызвали панику в масонских кругах. Дорожившие политической карьерой спешили покинуть масонские ложи; некоторые сами принимались изобличать масонские «тайны», пополняя ряды обличителей масонства. Отступничество отдельных лиц перешло мало-помалу в повальное бегство, и ложи закрывались одна за другой. В западных графствах Нью-Йорка масонство на какое-то время полностью исчезло, а в некоторых штатах сократилось на две трети.

Впрочем, паника скоро улеглась, и уже в 1832 году массачусетские масоны освящали в Бостоне свой первый «храм» (место собраний). Даже в Нью-Йорке, где потери масонства были особенно чувствительны, «братья» скоро оправились от ударов: Великая Нью-йоркская ложа сделалась самой значительной из всех американских лож как по размеру, так и по числу подчиненных ей субъектов и членскому составу.