К политической социологии Макса Вебера[1]

I. Источники

В этой книге помещены две работы Макса Вебера (1864–1920), относящиеся к самому позднему периоду его творчества. И по жанру (одна из них – брошюра, написанная на основе публичной лекции, другая – теоретико-методологическая глава фундаментального научного труда), и по предмету (становление современного государства и профессии политика, с одной стороны; проблематика и систематика понимающей социологии – с другой) они очень разные, не говоря уже об авторской интонации и стилистике. Вебер был выдающимся оратором и публицистом, его речи и газетные статьи привлекали широкую образованную аудиторию, но его методически строгие тексты, посвященные тонкому анализу понятий, приводили и до сих приводят в отчаяние своей сложностью менее искушенных читателей. Соединение этих текстов в одном томике нуждается в дополнительном обосновании, помимо указания на то, что созданы они были практически в одно время. Здесь нам потребуется обратиться прежде всего к скучной, но важной материи: библиографии. История публикаций требует внимания, без нее многое непонятно.

Уже при жизни Вебер пользовался известностью и большим уважением, однако истинные, грандиозные масштабы всего, что он сделал и намеревался сделать, стали понятны только после его кончины, переиздания ранее разрозненных работ и публикации наследия. Это было нелегким делом. Вебер писал много, принимался за несколько разных тем, переделывал тексты, вступал в полемику, часто болел, отвлекался и не имел возможности доделать начатое. Настоящих, полноценных монографий, сопоставимых, например, с «Философией денег» его друга Георга Зиммеля, Вебер при жизни не выпустил, хотя по объему и организации материала многие его публикации лишь условно могут быть названы статьями и скорее напоминают книги. В последние годы Первой мировой, в начальный период становления Веймарской Германии он был очень активен политически, о чем речь еще пойдет ниже, но успеха в политической карьере не добился. Сосредоточившись исключительно на преподавательской и научной работе, Вебер принялся готовить к печати несколько книг, но не успел увидеть результаты своих усилий. Умер он неожиданно, от последствий гриппа.

В начале 20-х гг., посмертно, в свет вышло несколько сборников трудов Вебера. Один из них он успел составить и назвать сам: «Собрание сочинений по социологии религии»[2]. Другие по большей части составляла вдова Вебера Марианна, она же дала им названия, отсылающие к этой книге. Получилась серия, как бы собрание собраний, демонстрирующее энциклопедизм Вебера и универсальность его дарований[3]. В «Собрание политических работ»[4] вошел и публикуемый у нас доклад о политике, который до этого, при жизни автора, был напечатан в виде отдельной брошюры. В «Собрание сочинений по наукоучению»[5] Марианна Вебер включила фрагмент[6] первой главы книги, над которой Макс Вебер работал больше десяти лет и которую, в конце концов, она же и собрала из его рукописей разной степени готовности[7]. В 1921 г., под общим заголовком «Очерк социальной экономики. Раздел III. Хозяйство и общество», книга вышла четырьмя «выпусками» (Lieferungen), причем первый из них был еще самим Вебером прочитан на стадии корректуры[8]. В 1922 г. из них составился большой том; в него вошли разные тексты, представлявшие, по мысли Марианны Вебер, в целом единый, хотя и не завершенный труд, первая часть которого была более абстрактной, методической и теоретической, а вторая была посвящена рассмотрению отдельных сфер социальной жизни. Выдержав несколько переизданий, уже после Второй мировой войны эта книга стала известна просто как «Хозяйство и общество»[9]. Когда ее изданием занялся Йоханнес Винкельман, в организации и составе «Хозяйства и общества» произошли изменения, в частности, то место в книге, где, в соответствии с пониманием замысла Вебера издателем, должна была располагаться глава по социологии государства, заняли его ранее опубликованные, искусно скомпонованные, тексты, в том числе и фрагменты доклада о политике[10].

Винкельман недаром писал, что «осмелился» подойти к делу таким образом. Можно было бы сказать, что его смелость обернулась во вред всему предприятию, но современные исследователи Вебера предъявляют обоим первым издателям более существенные претензии, чем переделка опубликованных текстов в недостающую главу.

Мне представляется обоснованной позиция редакторов Полного собрания сочинений Макса Вебера, прежде всего, Вольфганга Шлюхтера, три десятилетия назад объявившего «мифом» «Хозяйство и общество». Конечно, правильнее было бы говорить не о мифе, но об артефакте издательской деятельности Марианны Вебер и Винкельмана[11]. Неприемлемым для нового поколения исследователей Вебера стало представление включенных в «Хозяйство и общество» текстов, во-первых, как единого труда; во-вторых, как труда, логично разделяющегося на две части. Шлюхтер доказывает, что первая часть – наиболее поздний, хотя и не оконченный, вариант книги, которую Вебер в конце жизни начал писать заново с самого начала. Опираясь на переписку Вебера с издательством и ряд содержательных аргументов, эту часть в Полном собрании (Bd I/23) назвали «Хозяйство и общество. Социология. Не завершено». А вот вторая часть теперь считается не развитием первой, а подборкой относящихся к более раннему этапу текстов. Они образуют большие тематические блоки и в Полном собрании сочинений Вебера напечатаны в пяти книгах, выпущенных как части одного большого тома, предшествующего неоконченной «Социологии» (см.: Bd I/22–1–5).

Однако из этой в целом убедительно обоснованной позиции последовали и другие важные выводы относительно компоновки томов Полного собрания. Доклад о политике, хронологически примыкающий к самым первым главам «Хозяйства и общества», а тематически ранее всегда входивший целиком – в «Собрание политических сочинений», а фрагментарно – в 5-е издание «Хозяйства и общества», вошел теперь в другой том (Bd I/17), вместе с более ранним докладом Вебера «Наука как профессия», сделанным за год с лишним до выступления о политике. Шлюхтер обосновал это так: «Мотив для выступления и адресаты обоих докладов были одни и те же»[12]. В другом месте он высказался более содержательно: «Оба доклада отличаются как от научных работ и университетских лекций Вебера, так и от его политических статей и предвыборных речей. Это „философские“ тексты, предназначенные наставлять индивида в постижении фактов и самоосмыслении, а одновременно – руководствовать в ответственном труде на службе тому, что выше личности. От готовности к такому самоотверженному труду в напряжении самоотдачи и дистанцированности зависит, считал Вебер, будущее немецкой нации и современной культуры»[13]. Достаточно ли таких и подобных им соображений, чтобы оправдать насилие над хронологией, столь важной для академических изданий? Этот вопрос вряд ли получит окончательное разрешение, разве что однажды будет предпринято новое полное собрание Вебера.

Во всяком случае, такое совмещение двух докладов, на которое пошли издатели Полного собрания, не полностью оправдывает себя в дидактических целях (повторим это слово за Винкельманом). Противопоставление философии и строгой науки у Шлюхтера выглядит вообще не совсем удачным, если иметь в виду те цели, которые ставили себе важные для Вебера философы[14]. Возможны и другие издательские комбинации работ Вебера. Мне кажется, что «Основные социологические понятия» и доклад о политике полезно прочитать именно одно за другим, причем порядок чтения может быть и логическим (тогда на первое место надо поставить «Понятия»), и хронологическим (тогда начинать надо с доклада). Мы выбрали второй путь.

Методический текст Вебера построен в точном смысле как руководство; в «философском» тексте, помимо нескольких страниц, имеющих прямое отношение к практической философии – этике и политике, – много собственно научных результатов, без которых его невозможно толком понять. Если поместить эти сочинения рядом, можно сразу увидеть внутреннее единство не столько замысла, сколько исполнения[15]. Связывают их между собой несколько моментов.

Во-первых, подчеркнем еще раз, Вебер эти работы писал хоть и не одновременно, но, во всяком случае, в один и тот же период. Во-вторых, оба текста он довел до высокой степени готовности, до издательской корректуры; что один текст вышел из печати при его жизни, а другой – меньше чем через год после кончины, – это обстоятельство скорее случайное[16]. В-третьих, между двумя работами есть глубокая содержательная связь.

Зрелая социология Вебера с основоположений нацелена на то, чтобы развернуться в политическую социологию, понятия власти и легитимного порядка, а также понятие политического союза входят, по Веберу, в число главных социологических понятий. Можно сказать, что доклад о политике продолжает социологическое учение о категориях, хотя по времени создания, скорее всего, предшествует ему, но можно сказать и по-другому: доклад о политике готовит читателя «Основных социологических понятий» к тому, чем завершится поражающее сухим юридизмом чередование сухих определений действия, социального действия, власти и предприятия. Более сложное представление текстов Вебера могло бы стартовать, например, со статьи в «Логосе» «О некоторых категориях понимающей социологии»[17] (1913), перейти к докладу о науке (1917) и докладу о политике (1919) и завершиться главой об основных понятиях (1920). Полное собрание, обеспечив исследователей самыми выверенными версиями текстов, открывает вместе с тем поле свободного сопоставления и комбинирования работ Вебера, между которыми могут обнаружиться самые разные связи и переклички. Это – дело ближайшего будущего.

II. Политическая история и научная биография

«Духовный труд как профессия»[18] – амбициозное название серии докладов, которую задумали и организовали лидеры студенческого союза «Freistudentischer Bund» («Союз вольного студенчества»). Немецкая молодежь, в том числе студенческая, издавна собиралась в союзы, сыгравшие большую роль в духовной и политической жизни страны. Движение молодежи (Jugendbewegung) на рубеже XIX–XX вв. было значительной силой. Знаменитый издатель и создатель легендарного кружка Serakreis в Лейпциге Е. Дидерихс[19], видный деятель этого движения, в 1917 г. дважды устраивал в замке Лауэнштайн на севере Баварии встречи немецких интеллектуалов, обсуждавших будущее Германии. В них принимали участие и Макс Вебер, и Эрнст Толлер, поэт, драматург и молодежный активист, один из видных деятелей Союза. У Вебера были хорошие, интенсивные, но не лишенные проблем и напряжений отношения со студентами.

Большую роль в приглашении Вебера сыграл видный деятель Союза Иммануэль Бирнбаум, впоследствии влиятельный журналист. Вначале Веберу предложили сделать доклад «Наука как профессия». Он привлек широкое внимание интеллектуалов и произвел глубокое впечатление на слушателей[20]. Доклад о профессии политика Вебер прочитал 28 января 1919 г., то есть спустя более чем год. Пригласить его для чтения также и второго доклада решено было достаточно быстро, тогда как еще два, посвященные искусству и педагогике, вообще не состоялись[21]. Известно, что и переговоры с издательством первоначально строились на том, что все четыре доклада выйдут вместе, но уже в скором времени стало ясно, что рассчитывать надо только на тексты Вебера, которые и были напечатаны отдельными брошюрами в 1919 г. Предварительно организаторы договаривались с Вебером еще летом 1918 г.; впоследствии, уже зимой, он хотел отказаться от доклада, и его пришлось уговаривать снова. Настроение у него было неважное. Известно, что Вебер в 1918 г. много занимался политикой, вел консультации, в том числе участвовал в очень важных заседаниях в министерстве внутренних дел по выработке проекта немецкой конституции[22], выступал с речами, агитируя за Немецкую демократическую партию (Deutsche Demokratische Partei). С этой партией был связан и его самый большой политический успех, и самое большое разочарование. В декабре 1918 г. проходило выдвижение по округам кандидатов от партии в Национальное собрание, которое должно было принимать конституцию Германии. Вебера поддерживала партийная верхушка, его с энтузиазмом выдвинули на первое место среди прочих кандидатов, обойдя предложенный местной партийной бюрократией порядок номинирования кандидатур, на региональном партийном собрании во Франкфурте. Однако местные партийные деятели путем бюрократических уловок сумели изменить ситуацию, и в скором времени обнаружилось, что продвижение в Национальное собрание для Вебера здесь практически исключено[23]. Таким образом, 5 января, публикуя свое заявление в связи с отказом от дальнейших попыток выдвижения, Вебер вряд ли был расположен в ближайшее время выступать с речью о призвании политика. Однако и в более широком плане дела в Германии не давали повода для оптимизма.

Чтобы несколько представить себе эту обстановку, вспомним лишь некоторые важные события, вернувшись – от даты его доклада – на несколько месяцев назад. В ноябре 1918 г. в Германии начались политические процессы, которые в ретроспективе называют Ноябрьской революцией. Уже в октябре 1918 г. стало ясно, что война Германией проиграна, 1 ноября началось Кильское восстание моряков, волнения быстро распространились на крупные города, и вскоре был низвергнут баварский король Людвиг III (автономия земель была еще очень велика, и первая республика была провозглашена в Баварии социалистом и пацифистом Куртом Эйснером, к которому Вебер, заметим, относился крайне негативно). Вскоре последовало отречение императора Вильгельма II. Однако получалось так, что именно возникающая республика будет нести ответственность и за военное поражение и унизительный мир, и разрушение гражданского порядка. Это входило в намерения имперской бюрократии и генералов, и это же вызывало негодование Вебера, считавшего именно их ответственными за многие роковые для страны решения. Революция не переросла в столь же длительную и масштабную гражданскую войну, как в России, но в Германии тем не менее началась тяжелая и часто кровавая борьба. Жертвами ее стали, между прочим, Карл Либкнехт и Роза Люксембург: – руководители левосоциалистического союза «Спартак», основатели коммунистической партии Германии были убиты 15 января 1919 г. членами фрайкора, добровольческой праворадикальной военной организации. Вебер негативно относился к «Спартаку», но бессудные, совершенные «неизвестными» политические убийства были противны самому духу того, что он считал ответственной политикой.

Знаменитая формула «государство с успехом претендует на монополию легитимного физического насилия» не случайно рождается у Вебера в это время. В нескольких крупных центрах Германии были сделаны попытки установить власть советов, организованную по образцу революционной России. Центральное правительство пыталось подавить это движение, ответом стали массовые забастовки. Пожалуй, дальше всего дело зашло именно в Баварии. 21 февраля Эйснер был убит правым радикалом графом Арко. 7 апреля была провозглашена республика советов, которой удалось успешно отразить в первые недели своего существования атаки фрайкора, однако уже 3 мая соединенными усилиями армии и фрайкора Мюнхен был взят под контроль центральным правительством.

Вернемся еще раз на несколько месяцев назад. 18 января начинается Версальская мирная конференция, а 28 июня подписан Версальский мирный договор. За месяц до этого Вебер вместе с несколькими почтенными коллегами подписал знаменитый «Меморандум немецких профессоров», в котором оспаривалось стремление победителей представить Германию единственной виновницей войны. Вебер не был согласен со всем строем этого документа, подготовленного немецкими официальными лицами, но эффекта меморандум все равно не имел[24]. Разочарование Вебера, его мрачный настрой это только усилило. Уже вскоре после выступления с речью о политике он окончательно решил посвятить себя науке и преподаванию. В марте он принял приглашение Мюнхенского университета, а 1 апреля был назначен на должность профессора[25]. С этого времени начиналась уже другая жизнь – сугубо научная, только вот длиться ей оставалось всего год. Правда, и в эту жизнь то и дело врывалась политика.

Когда Баварская советская республика успешно отбивалась от фрайкора, ее отрядами руководил упомянутый выше участник встреч в замке Лауэнштайн Эрнст Толлер, немецкий поэт и драматург, глубоко почитавший Вебера (настолько, что переходил из университета в университет, чтобы посещать его лекции). Толлер был среди тех, кто слушал доклад о политике и участвовал в последующей дискуссии с Вебером. Одной из привлекательных для молодежи сторон личности Вебера была его готовность к длительным спорам с теми, кто имел совершенно иной жизненный опыт, статус и политические взгляды, хотя отношения со студенчеством в конце его жизни были у Вебера непростыми и неровными. Когда, после разгрома Баварской советской республики, Толлер был арестован и судим по обвинению в государственной измене, именно свидетельство Вебера о том, что тот вел себя всегда исключительно в согласии с убеждениями, спасло Толлеру жизнь[26]. Он вышел на свободу через несколько лет заключения. В некотором роде зеркальный случай произошел в 1920 г., когда суду был предан застреливший Эйснера граф Арко. Ему тоже грозила смертная казнь, но возмущение консервативного студенчества заставило власти отступить. Вебер был не согласен с этим, он называл такое поведение властей, используя старые, непечатные немецкие выражения публично, подлой трусостью. Если в 1919 г. ему приходилось наталкиваться на реакцию несогласия и непонимания со стороны левых и пацифистов, то в 1920 г. к нему все более настороженно относились правые, радикальные круги. Вебер совершенно не симпатизировал Эйснеру, но считал, что Арко лучше быть расстрелянным, лучше погибнуть героем за свои убеждения, нежели влачить жизнь «знаменитости кофеен». Его расстрел стал бы «могильным камнем на этом карнавале, украшенном гордым именем революции», его жизнь означает, что и Эйснер живет вместе с ним.

Не только для партийной бюрократии (на что указывает Моммзен), но и для многих знакомых Вебера странным было такое непредсказуемое сочетание политического реализма и этического ригоризма в политике. Далеко не столь позитивное отношение, как доклад о науке, вызвал и его доклад о политике. И, конечно, проблема тут была не только в практически-политических оценках и не в личных отношениях. Например, Карл Лёвит, в будущем знаменитый философ, был очень воодушевлен докладом о науке и разочарован докладом о политике. Лишь частично такое недовольство можно списать на характер «презентации». Вебер, сообщают издатели, с самого начала считал, что доклад получится не очень хорошим. Но ведь пришло на него довольно много публики, примерно, около сотни человек, а после выступления еще долгие часы продолжались разговоры со слушателями уже в приватной обстановке, на одной из мюнхенских квартир. Само отношение Вебера к политике, само видение настоящего и будущего, нескрываемая горечь пережитого исторического опыта не могли не сказаться на восприятии речи.

Стенограмма доклада не сохранилась, но судя по всему, он подвергся серьезной доработке для публикации и существенно увеличился в объеме. Вебер многое дописал, и вместе с его добавлениями и уточнениями получился оригинальный письменный текст, а не просто расшифрованная и авторизованная речь. Вебер мог ответственно подойти к выбору каждого слова, каждой формулировки, и это заставляет столь же внимательно вчитываться в его доклад, как мы это делаем с научными трактатами.

III. К политической социологии: основные понятия

Я не хотел бы повторять все, что было сказано о понимающей социологии и политической позиции Вебера в связи с предыдущей публикацией его работ[27]. Остановлюсь лишь на нескольких принципиальных моментах, которых не касался в должной степени ранее.

Вебер обладал огромными познаниями в политической истории, однако в области сравнительного исследования современных партий находился под влиянием специалистов, таких, как М. Острогорский[28]. Устройство партийной машины, характеристики современной плебисцитарной демократии, политическая журналистика – все то, о чем непременно напишет любой исследователь политической социологии Вебера, – являются лишь частью у него самостоятельных изысканий и, возможно, за сто лет за сто лет потеряли прелесть новизны, и даже информативность. Тем не менее Вебер остается классиком социологии и крупнейшим политическим мыслителем. Дело не только в том, что одним из первых он зафиксировал устройство партийно-электоральной машины и плебисцитарный цезаризм новых вождей, разделил политиков на тех, кто живет ради политики как таковой, и тех, кто живет за счет политики, и т. п. Все это необходимо знать, конечно, потому что политическая социология Вебера является неотъемлемой частью социологического и политологического образования, однако основательное знакомство с ней имеет более универсальное значение. Это можно увидеть, если вообразить себе окончание «Основных социологических понятий» и начало «Политики как профессии» в качестве своего рода сцепки, места сочленения большого единого текста, который, как я уже сказал выше, с одинаковым успехом можно читать, начиная и с доклада о политике, и с методической главы.

Чем завершаются «Основные социологические понятия»? В § 17 рассматривается понятие государства, которое трактуется при помощи понятий действия (я предпочитаю переводить «das Handeln» как «действование», подчеркивая тем самым его процессуальный характер) и союза. Завершается же он определением «иерократического союза» и церкви. Понятие действования является первым для этой главы и вообще первым для социологии Вебера, который, мы помним, говорил, что социология должна быть наукой о социальном действовании. Таким образом, понятие действования, поскольку оно появляется в последнем параграфе первой главы, смыкает ее начало с завершением, и это завершенное изложение главы приводит читателя к политическому и иерократическому союзам, к государству и к церкви. Внутри «неоконченной» «Социологии», то есть внутри первой части «Хозяйства и общества» в старых изданиях, за главой об основных социологических понятиях следует глава об основных социологических категориях хозяйствования, то есть, говоря в более привычных нам терминах, экономической социологии. Если действование по смыслу ориентировано на «полезность» и ее достижение, оно называется у Вебера «хозяйственно ориентированным». Хозяйственно ориентированное Вебер отличает от собственно хозяйствования, потому что средства для достижения полезностей могут быть насильственными, политическими. Хозяйствование же по сути своей – мирное, оно ориентировано на хозяйственный расчет. «Всякая рациональная политика хозяйственно ориентирована в области средств, и всякая политика может обслуживать хозяйственные цели. Точно так же (хотя теоретически это относится не ко всякому хозяйству) наш современный хозяйственный порядок в нынешних условиях нуждается в том, чтобы распорядительная власть над ресурсами была гарантирована правовым принуждением со стороны государства, т. е. угрозой возможного насилия для сохранения и осуществления гарантий формально «узаконенных» распорядительских прав. Но само хозяйство, находящееся, таким образом, под силовой защитой, не связано с применением насилия»[29]. Это важнейший момент. Действование Вебер рассматривает по схеме «цель / средство», причем он прекрасно знает об иерархии целей, так что ближайшая цель может оказаться средством для достижения следующей, более высокой. Поэтому, называя политику средством, а хозяйство целью (если несколько огрубить его высказывания, то получится именно это), Вебер говорит не о частных целях и средствах, не о фрагментах цепочек, в которых, например, нечто полезное просто отнимается, но с тем, чтобы пустить награбленное в экономический оборот. Он говорит о более стратегических вещах, о том, что насилие есть все-таки средство, а полезное – цель, и систематический расчет путей, ведущих к ней, – это хозяйствование, а не («хозяйственно ориентированный») грабеж. «Прагматика насилия противоречит духу хозяйства»[30]. Полезностью Вебер далее объявляет «шансы применения», вещными благами – носителей этих шансов, а услугами – то, что обеспечивают люди своими действиями.

Разумеется, это, в свою очередь, может быть лишь частью более обширного рассуждения, потому что трактовка полезного и желание полезного далеко не самоочевидны и различны для разных эпох и культур. Вебер хорошо знает об этом, весь проект «Протестантской этики» вырастает как раз из поисков ответа на вопрос о том, как связать смысл хозяйственного действования с потребностью избежать наибольшего зла, смерти. Если каждое действие (единичный акт, как сказал бы через тридцать лет Т. Парсонс) является средством для достижения цели, которая может быть полезна для достижения следующей (например). Что, в принципе, именно хозяйствование могло бы иметь отношение к главной цели, то есть именно в успешном хозяйствовании заключен главный ответ на вопрос о высшем благе, – это именно тот результат, который мог бы удовлетворить Вебера на более раннем этапе его творчества. Однако «Основные социологические понятия», как мы видим, предполагают такой ответ лишь в качестве одного из возможных. Они недаром кончаются не понятием государства, а понятием иерократического союза.

Государство способно силой навязать порядок, при этом основные характеристики порядка не так важны, как средство – легитимное насилие. Насилие означает преодоление сопротивления. Чужая воля должна быть сломлена, но сломлена именно как воля, то есть подчинена, перенаправлена. Те, кто действуют, подчиняясь, в силу дисциплины и признания господства легитимным, не утратили способность к действию, к постановке цели и выбору средств. Но цель они ставят в соответствии с подчинением господствующему, и надежность этого господства (то есть шансы на то, что действующий не изменится, не перестанет подчиняться) называется порядком. Если бы порядок был обеспечен только грубой силой, он мог бы быть нарушен, скажем ответной силой, но он обеспечивается также верой в легитимность. Легитимность означает укоренение порядка в чем-то высшем, чем голая фактичность приказа, изменение временного горизонта подчинения по сравнению с тем, который может быть обеспечен грубым превосходством силы. Именно поэтому, подобно тому, как Вебер отделяет хозяйственно ориентированное действование от хозяйственного, он отделяет политически ориентированное действование от политического. Разные союзы (а союз – это способ организации действований) могут пользоваться насилием, но оно не будет легитимным; могут они и стремиться к тому, чтобы воздействовать на руководство политического союза, на организацию порядка, на исполнение власти. Но политическим в точном смысле является то, что связано именно с порядком, постоянным легитимным порядком государства.

Итак, от действования Вебер переходит к социальному действованию, от него – к отношению, далее к закрытым отношениям, к отношениям по типу союзов, к союзам, в которых обеспечивается и которые основаны на господстве, далее к легитимному господству и легитимному насилию, монополию на которое имеют союзы на определенной территории. Они эту монополию могут потерять, средства господства могут быть экспроприированы, господство реорганизовано, но все равно порядок – порядок законного государства – должен быть. От категории действования путь к категориям союза, господства и государства не так уж долог, но это совершенно иной путь, чем тот, который проложен в экономической социологии Вебера.

Вопрос все же остается открытым: как быть с насилием. Голый порядок и грубое насилие вряд ли будут считаться легитимными как таковые. Вот почему под конец главы Вебер вводит понятие иерократического союза, власть которого над людьми не насильственная, а «психическая». Он распределяет блага спасения. Казалось бы, это дополнение или альтернатива государству. Но Вебер осторожен: лишь церковь является учреждением, рационально, как «учреждение спасения», и монопольно иерократически господствующим, скорее всего, хотя и не обязательно, господствующим над людьми на определенной территории. Обязательно ли блага спасения находятся у церкви? Обязательно ли речь идет лишь о спасении в христианском смысле? Обязательно ли «психическое господство» связано с религиозным – как бы оно ни понималось – спасением? На все эти вопросы ответ у Вебера отрицательный, и понятно, что социологии религии здесь не хватает так же, как и социологии политики (отчего, собственно, желание представить соответствующие главы «Хозяйства и общества» как развернутый ответ на эти вопросы всегда казалось столь естественным). Но «Политика как профессия» отчасти отвечает на эти вопросы.

В идее широкой демократической поддержки призванного политика, в идее харизмы как того качества, которое делает востребованной и возможной такую поддержку, мы видим прямое высказывание политико-социологического толка, в отличие от экономико-социологического. У порядка, у государственной бюрократической машины, у насилия есть не просто фактические средства обеспечить уважение к порядку, но также и некоторая собственная смысловая составляющая. Харизма в религиозном смысле открывала пути к трансцендентному, это была способность (благодатный дар) истолковать и научить правильному пути к спасению. Харизма в политическом смысле означала дар и способность сделать, так сказать, имманентное трансцендентным. Соединение волений действующих – обычная тема политической философии – истолковывается как поддержка призванного политика, имеющая иной характер и иные следствия, чем то, что может быть получено путем простого сложения. Суверен Гоббса, общая воля Руссо – это предшественники веберовской харизмы как политической категории, которая, заметим, при этом истолковывается, с одной стороны, вполне эмпирически, как реальная вера, реальная надежда на спасителя-политика, а с другой – отчетливо отсылает к религиозной тематике, ибо связывает посюстороннее поведение не с моментальной хозяйственной потребностью, но с благами (политико-героически) понимаемого спасения. Почему вообще из массовой поддержки – тем более, если она выражена в таком феномене, как поведение избирателей, – может родиться понимание достоинств политика, которые напоминают о феноменах совершенно иного типа (религиозных) и других эпох (далеко отстоящих от модерна с его секуляризацией, превращением религиозного в светское)? – Эти вопросы разрабатываются уже после Вебера, но то, что ставятся они до сих пор, говорит не столько о неудовлетворительном характере предложенных им решений, сколько о том, что его социология радикальным образом поменяла всю рамку мышления о политическом, отчего важнейшие связи с традицией европейской мысли стали невидимыми для неискушенного взгляда. Реконструкция веберовской мысли именно в этом роде, то есть понимание Вебера не только как великого новатора, но и как наследника, продолжателя, является трудным, увлекательным и, возможно, в научном отношении очень продуктивным делом.

Александр Филиппов

Загрузка...