За столом сидело двое. Первый был по-деловому опрятный, но явно лишённый бюрократической алчности. Это легко читалось в его глазах. Напротив него – Второй, заметно потрёпанный жизнью, слегка уставший и разочарованный. Впрочем, в глубине кабинета виднелась тень ещё одного силуэта, но на это не обратил внимание ни Первый, ни Второй.
Первый уверенно взял со стола папку – обычную, картонную на завязках, такую же потрёпанную, как и сам Второй. Открыл – так же уверенно и спокойно, без доли отвращения и брезгливости перелистал пару страниц…
– Такой потенциал… Как же при таком потенциале можно было до такого дойти?
– Ну… – замялся Второй, – всё как-то так, само собой… незаметно…
– Ох, не оправдывайся, уж что было, то было…
Второй виновато опустил голову, позволяя Первому изучить содержимое папки в тишине.
– Сколько достижений, столько возможностей… Так всё хорошо начиналось…
Второй оживился. На его лице появилось беспокойство.
– И что теперь?.. всё, финита ля комедия? – озадаченно спросил он.
– А ты сам на что настроен? – с явной иронией в голосе спросил Первый.
– Ну… как-то не хотелось списывать себя со счетов…
– Ага… ну раз так, значит, не всё ещё потеряно… Что ж… тогда записывай…
Второй положил на стол сложенную шапку, достал из внутреннего кармана записную книгу – явно не новую, но едва исписанную и открыл её на новой странице.
– Итак, – продолжил Первый, – первое – не унывать. Скоро весна начнётся – солнышко выйдет, землю пригреет – станет веселее… Тут ты знаешь не хуже моего. Второе. Выбрось чемодан.
– Какой?
– Без ручки… Чего надрываешься? Непонятно. Раз нести так тяжело, то и шкурка не стоит выделки.
Второй озадаченно кивнул.
– Третье. Сходи в библиотеку. В Горьковку было бы неплохо.
– В Горьковку? Легко!
– Ага… На второй этаж подымаешься, там краеведческий отдел есть. Изучай, не стесняйся. Много нового узнаешь, и будет чем папку пополнить, а то так – пара листиков…
При этом Первый указал на лежащую на краю стола замызганную картонку.
– Для начала работы хватит. И так слишком много догонять придётся… Ах, да, ещё, выйди на улицу, прогуляйся, пообщайся с людьми, узнай, чем живут… Ну, только не с таким угрюмым лицом – вспомни, что такое приветливость – раньше ведь у тебя вопросов с коммуникацией не возникало…
– То было раньше… – уныло отреагировал Второй.
– Не начинай! Научишься!
– А если не справлюсь?
– Если руки не опустишь, справишься, куда ж тебе деваться?
Второй заметно оживился. Уже в дверях он оглянулся и спросил:
– А папка?
– Пусть пока у меня побудет – уж больно потрепалась, заменить нужно.
Второй кивнул и, не прощаясь, ушёл, просматривая запись в блокноте.
Из глубины комнаты вышел Третий.
– Не думал, что вы так умеете…
– С ним по-другому пока что нельзя – не привык он к нашим речам. Работа в три смены сделала его грубым и мужиковатым. Он забыл, какие красивые бывают рассветы и какие чувственные закаты, но он вспомнит… Пройдётся по улочкам городов, заглянет в деревню – там люди разные живут, они ему напомнят…
– А он хоть знает, кто вы? – спросил Третий, поправляя у себя перья за спиной.
– Нет, но догадывается. Его душа никогда не грубела настолько, чтобы он забыл доброе слово и доброе дело. Где-то в глухой деревне зайдёт он в низкую избу, и ветхая, как этот мир, старушка зажжёт свечу подле Моего образа – душа его оттает, и вспомнит он Меня и Моё слово, и станет ему легче.
– А если не зайдёт?
– Зайдёт… Обязательно зайдёт… Он не может по-другому…
Я – Гамлет, я насилье презирал.
Я падал оземь, разбивая руки,
Я плакал и смеялся, и рыдал
От бесполезности любви и мира скуки.
Что за вопрос: «Так быть или не быть?»
Как мне решить постигшую дилемму?
Скажи же, мир, как мне тебя любить,
Когда ты даришь мне проблему за проблемой?
По что мне мир, по что мне и война…
Скажи хоть ты, любимая, родная,
За что ты отвернулась от меня,
За что ты продалася, дорогая?
Безумный мир с загадками небес!
За что меня в песок ты растираешь?
Я быть хотел песчинкой от небес,
Но за талант меня ты презираешь…
Как виноградных две лозы,
Сплелись в едину две культуры,
И две таинственных фигуры
Воздвигли души на весы.
В пустом соблазне пролетели
Недели, годы и века.
Самих себя они отпели,
Чтоб всё забыть наверняка.
И вот вам сказка и не сказка —
Красивых слов пустая даль,
Как из прекрасного дамаска
Рождается в душе печаль.
Кружиться бы им в мерном танце,
Дарить любовь, улыбки, сны,
Запечатлеть себя на глянце
И свои поиски весны.
Обманом было всё разбито,
Что для любви лишь рождено.
Один – победы славит лихо,
Второй – пьёт горькое вино.
В вечернем сумраке свечи
Пусть песней зазвучит слеза.
Сказала сердцу ты: «Молчи!»
Но правду выдали глаза.
Он понял всё, он был не глуп,
Он знал всё трижды наперёд,
Он уголками тёплых губ
Тебя пленял, но только вот
Ты знаешь точно: сказка – ложь,
Намек один – хлебни беды,
Поверь ему и преумножь
Свою тоску, что ж скажешь ты?
В вечернем сумраке свечи
Себя сжигаешь ты опять,
Твердишь опять: «Смирись, смолчи!»
Чтоб боль свою скорей унять.
Свеча рыдает в два ручья,
Душа болит в пустом бреду.
Под трель ночную соловья
Соврёшь ты: «Вовсе не люблю!»