Глава 1. Мерзавцы и мотоциклы

Подруга Соня потянулась ко мне и серьезно так, сосредоточенно погладила по кончику уха.

– Эй, ты что делаешь?

– Проверяю, – с убийственной трагичностью произнесла она. – Какой вид лапши в этот раз навешали тебе на уши. Рисовую? Яичную? Гречневую?

– Опять ты…

– Но, знаешь, даже издали видно, что лапша первого сорта! – Соня демонстративно сложила руки на груди и так сильно откинулась на спинку стула, что чуть его не опрокинула. А что, смешно было бы. Апогей милой женской ссоры в кафе. Бог наказывает ту, что решила рассорить влюбленных.

– Он действительно никак не мог приехать.

– И тебе тоже никак не мог позвонить, угу.

– Да там просто была авария, а потом…

– Яна! Ты сейчас говоришь, как эта… Героиня реалити-шоу! Которая застукала мужа с любовницей, но тут же заявляет, что все не так, как кажется. Мужа подставили, любовницу подложили, злодеи хотят разрушить вечную любовь.

– Рада, что ты сама признаешься в злодействе.

– Яночка, ну, ты чего, ну, – Соня наклонилась ко мне и пощелкала пальцами перед самым носом. – Давай рассуждать как взрослые люди. Валера спешит к тебе, стремится в Москву изо всех сил, чтобы не опоздать на самолет, с ним в машине за компанию едет друг, а еще впереди их знакомая девушка на мотоцикле… Так?

– Ну.

– Девушку заносит на повороте, она падает с мотоцикла, ломает ногу. Валера с друганом везут ее в больницу, далеко везут, в самую Москву, чтоб клиника нормальная, долго-долго оформляют бумаги. Так?

Вместо ответа я молча возвела глаза к потолку. С потолка на меня смотрела тыква. Что характерно, грустная. Круглый оранжевый плафон с кривой неискренней ухмылкой явно намекал, что ужо День Всех Святых придет и надает всем пендаля, не разбирая, кто конфетку отдал, а кто в кулачке зажал. Trick or treat как оно есть, черт его побери.

– Потом Валера спохватывается, пишет тебе, извиняется и говорит, что прилетит на следующих выходных. Я ничего не упустила?

– Ничего.

– А теперь вопросы. Почему его телефон был так долго выключен?

– Разрядился.

– В машине не было зарядки? В больнице не было розетки? У друга телефон попросить нельзя было? Почему он так долго торчал в больнице? Кто ему эта девица? Почему он не прилетел на следующий же день? Особенно учитывая, что у вас были планы…

– Хватит, – было, видимо, в моем голосе нечто такое, что заставило Соню заткнуться. – Я пошла. Пока.

– Не хочешь говорить, да?

– Не хочу. Нет.

– Хорошо. Но знай, когда захочешь, приходи в любое время дня и ночи…

Я не стала дослушивать, подхватила рюкзак и вылетела из кафе. Потому что очень, очень хотелось плакать. И никаких сил не было делать это на глазах у подруги. Если бы она начала утешать, я бы не выдержала. Хотелось разбить что-нибудь. Выплеснуть наружу все эти слезы и злость, которые я старательно, с маниакальным усердием запихивала внутрь себя. На пределе сил.

Иногда – как сегодня – мне казалось, что от взрыва инферно меня отделяет тончайшая оболочка, и она вот-вот треснет, порвется, разлетится на куски… Всего один лишний неудобный вопрос.

Почему его телефон был так долго выключен?


На улице уже стемнело. В воздухе плясала мелкая морось, по мокрому асфальту расплывались пятна света – отражения фонарей. Машины намертво стояли в пробке, переругиваясь гудками меж собой: впереди на перекрестке два одиночества встретились, поцеловались и перегородили дорогу всему транспорту. На остановке было не протолкнуться. Люди тоскливо смотрели на набитые маршрутки, которые еще и двигались в час по чайной ложке. Самые отчаянные пассажиры брали зонты на изготовку и готовились к штурму. Вечером, да еще таким эталонно осенним, всем хотелось лишь одного – побыстрее уехать после работы к ужину и горячему чаю.

Я перекинула рюкзак через плечо, поглубже засунула ладони в карманы куртки и пошла домой пешком, медленно и сосредоточенно обходя лужи. Спешить было решительно некуда. Планов на вечер у меня… не осталось. С тех пор как Валера не прилетел. Эту последнюю неделю октября мы собирались провести у меня дома, с теплыми пледами, чипсами и сериалами. Еще ходить на набережную, вместе пить кофе, держаться за руки… Делать, короче, все то, что доступно обычным влюбленным парам. А не раз в пару месяцев, как нам. Угораздило же меня влипнуть в отношения на расстоянии.

– Отношения на расстоянии, статус «все сложно», – ехидно протянула я с Сониной интонацией.

Глупо было отрицать, что она во многом права.

Обычно такие мысли я давила в зародыше – потому что нечего расстраиваться! рефлексируют только те, кому заняться нечем! – но сейчас у меня впереди было три километра до дома и весомый повод для размышлений.

Наверно, последние два года я была лягушкой. Но не той, которую поцеловали, и она сразу – хоп! – и принцесса. А той, которую посадили в кастрюльку с едва теплой водой, а потом постепенно нагревали. До состояния кипятка. Когда терпеть уже невозможно, но ты так долго убеждала себя в том, что происходящее нормально, что отказываешься выбираться наружу. Лучше свариться заживо.

Но, черт, неужели эта самая кастрюля с кипятком настолько мне дорога?

Мы встретились на чемпионате России по MTG[1]. Кастрюлька, то есть Валера, пришел туда поболеть за друга, а я первый раз приехала на такие крупные соревнования. Просто как-то сложилось: выиграла сначала на нашем местечковом турнире, потом на региональном уровне, и вот уже я в Москве. На улице плюс пятнадцать, а кто-то в одной футболке приехал из своего южного Таганрога с его +35, на радостях забыв, что в средней полосе даже летом бывает прохладно. Поэтому, когда в перерыв почти все участники соревнований отправились обедать, я категорически отказалась выходить на улицу. Хотя есть ужасно хотелось.

Никто из моих давних знакомых и приятелей не заподозрил неладное, зато Валера как-то сразу все понял, подошел, позвал за компанию до соседнего супермаркета и предложил куртку. За пять минут дороги туда, а потом обратно мы нашли кучу общих тем для разговоров, и я пропала.

Всегда думала, что любовь с первого взгляда – глупость.

И сама влюбилась взгляда эдак с тридцатого… наверно.


Ровно в тот момент, когда я ностальгически вспоминала нашу первую встречу с Валерой, выглядывая из-под зонтика, чтобы посмотреть в романтичное осеннее небо с кружащимися листьями, с дерева упал каштан и стукнул меня по переносице. Вернул, так сказать, в мир жестокой действительности. Напомнил, что романтика романтикой, но реальность иногда пребольно щелкает по носу. И задорно ускакал прочь, поблескивая глянцевыми коричневыми боками.

Меня, кстати, всегда занимал вопрос, зачем реальность так делает. Сначала заманивает, щедро отсыпая чудес и радостей, а потом, когда жертва попалась и доверчиво продолжает ждать подарков от судьбы, ставит подножку. Вот как это так? Закон всемирного равновесия в действии? Где-то прибыло, значит, потом где-то убудет? Закон полосатой зебры? Что, если весь наш мир на самом деле это гигантская зебра, которой ужасно скучно ходить в монохроме? Вот она маниакально и отмеривает полоски: белая-черная, белая-черная, белая-черная… А можно мне какую-нибудь необычную, а? Желтенькую? Серо-буро-малиновую? Фиолетовую в крапинку?

Короче, сначала все было хорошо. Ну или мне так казалось.

«Прилетай ко мне, пожалуйста, хотя бы на один день, я куплю билеты».

Нежность, объятия, касаться друг друга, засыпать в обнимку.

Волшебные закаты и рассветы.

Километры переписки: «я скучаю» – «я тоже».

Делиться настроением, делиться впечатлениями, чувствовать, что расстояния становятся совсем короткими, ничтожными, не важными.

Разговоры, разговоры, разговоры.

«Я тебя люблю».

Не я, кстати, первая это сказала. Не я. «И я тебя тоже», – вот это была моя реплика в нашем спектакле, который как-то незаметно из романтического ванильного жанра скатился в мелодраму.

Когда точно это произошло? Я потерла висок, пытаясь вспомнить. Память упорно сопротивлялась, затирала прошлое, прятала улики. Откуда-то сзади завопила пожарная сирена, я вздрогнула, но не оглянулась. Нет уж. Раз я начала – то есть осмелилась наконец – вспоминать, значит, ничего меня не отвлечет, даже если небо рухнет на землю.

Над головой тут же прокатился гром.

– Спасибо, что поддерживаешь разговор, – буркнула я в ответ вселенной и наконец ухватила за хвост воспоминание.

Одно. Остальные потянулись следом, как булавки за магнитом.

Это был сентябрь. В ворохе одежды, сваленном на кресле в квартире Валеры, я нашла… женские колготки. Это было как-то настолько нелепо, словно из фильмов про измену, что я даже сначала не поняла, что произошло. А потом как поняла! И тут же спросила, что это и откуда. Валера пожал плечами и сказал, что у него часто ночуют друзья и подруги, и – надо же! – эти самые друзья и подруги порой могут что-то забыть. «Спасибо, что нашла. Эй, ты же не думаешь, что это что-то значит?»

И оказалось, что легче не думать. Не мог же он меня обманывать, если говорил «люблю»? Если делился мечтами и планами, если обнимал так, что дух захватывало, если прижимал к сердцу, держа крепко и нежно… К тому же я знала, что у него и вправду часто останавливаются друзья из других городов.

Это был октябрь. Он ушел в пещеры с друзьями-спелеологами и пропал. В тот день, когда они должны были вылезти на поверхность и включить телефоны, ничего не произошло. Мои сообщения оставались не доставленными. Я волновалась и места себе не находила. Думала, что-то случилось. Переживала. Он вышел на связь спустя полтора дня. «Слушай, так бывает, в процессе чуть изменили маршрут. Ты и вправду волновалась? Перестань, я взрослый мальчик, а ты не моя мама».

И ведь правда же.

Это был ноябрь. Мы поехали праздновать его день рождения в Питер. Бродили по Невскому, ели в ресторане тушеную оленину с брусничным соусом, смотрели на Неву, прятались под одним зонтом от дождя. Стояли в длиннющей очереди в кунсткамеру… Тут он сказал: «Мне надо позвонить». И ушел на полчаса. Я мерзла, переминаясь с ноги на ногу, и смеялась сама над собой, ибо вернулся тот самый эталонный кошмар из детства. Когда мама поставила тебя в очередь в магазине, а сама пошла еще куда-то… И ты в ужасе. Касса приближается, денег в кармане нет, и что делать-то? Вопрос «успеет ли она вернуться» становится главным вопросом вселенной. И ответ на него вовсе не 42[2].

Валера вернуться успел, подгадав момент, когда я была уже на пороге музея. Как ни в чем не бывало. «Ловко ты отмазался от ожидания, – сказала я. – Кому звонил?» И он вдруг заорал в ответ: «Не твое дело! Что я, позвонить не могу уже?» А я стояла и смотрела круглыми глазами, не понимая, что случилось.

Потом был все еще ноябрь, или уже декабрь, недомолвки, недоговоренности, «абонент вне зоны действия сети», «прости, я забыл тебе позвонить, просто очень много работал». Я вздохнула. Эталонная картина, если смотреть со стороны. А если ты внутри, и воду нагревают постепенно…

Под Новый год я чуть не ушла от него.

Может, так и надо было сделать?

«Нет! – истерически завопил внутренний голос. Вот он всегда был на стороне Валеры. Наверно, тот его подкупил чем-то. – Ты же его любишь? Он же тебе дорог?»

Дорррог, дорррог, дорррог – над головой раздалось карканье, с дерева сорвалась стая ворон и полетела в сторону приморского парка, тяжело взмахивая крыльями.

И кто я, чтобы с ними спорить?


До дома оставалось еще десять минут ходьбы. Как раз достаточно, чтобы вспомнить тот дурацкий конец декабря, а потом убедить себя в том, что нечего бередить душу и поминать прошлое. Вон, настоящее тоже неплохо. Ветер. Листопад. Дождь. Половина фонарей в парке не горит. Левый ботинок промок. Пальцы замерзли. Мир прекрасен и удивителен.

Тогда я впервые разозлилась на Валеру. Если раньше получалось списывать его слова и странное поведение на «помехи» в понимании на расстоянии, на притирку и то, что взрослые самодостаточные люди не обязаны отчитываться друг другу обо всех телодвижениях, то тут… В ответ на логичный и невинный вопрос: «Как будем встречать праздники?» – он натурально завопил: «Достали вы все меня с этими праздниками! Все! Достали! Как хотите, так и встречайте, я тут при чем?» В ответ я заявила, что, во-первых, я – это не «все», а если у него проблемы со «всеми», то пусть на них голос и повышает. Во-вторых, я его девушка, а не посторонняя дурочка с переулочка, и мне надо планировать выходные, так что пусть возьмет себя в руки и таки поделится мыслями про тридцать первое декабря.

– В лес поеду. Один. У меня там есть любимая елка.

– То есть под елкой будешь встречать?

– Да. Или в пещерах.

– Богатые планы.

– Или в Чернобыле. У меня друзья были недавно. Нелегально, конечно, там есть чуваки, которые устраивают экскурсии…

– Понятно.

На этом месте я осознала, что разговор пора сворачивать. И тем же вечером договорилась с друзьями из Вологды, что приеду к ним в гости. Там ожидалась елка – не та, которая в одиноком лесу, а наряженная, еще катание на санках, игры в настолки, глинтвейн, соревнования по выпечке пирогов и три кота, которые от присутствия посторонних людей в доме становились бесконечно дурными и устраивали дикие шалости. С учетом того, что гостей ожидалось больше десяти, можно было заранее предвкушать долю веселого безумия.

С Валерой этот вопрос я больше не поднимала, решив, что поеду к друзьям через Москву, там как раз встречусь с любителем елок, пещер и радиации и расставлю все точки над «i». Ну, потому что переписываться – это одно, говорить по телефону – другое, а в глаза смотреть живьем – то самое третье, незаменимое.

Я прилетела поздним вечером двадцать седьмого.

Валера ждал у выхода из зала прилета, явно недовольный: рейс задержали почти на полтора часа. Подходя к нему, я еще успела подумать, что всего пару месяцев назад меня встречали с цветами, а теперь с кислым выражением на лице. Мелькнула шальная мысль: можно ведь сразу, с полуоборота поругаться. Устроить шоу для окружающих, расстаться красиво и драматично, переночевать в зале ожидания, погулять по Москве, а вечером двадцать восьмого уехать в Вологду… Но я ее тут же прогнала. Всегда считала, что если есть что обсудить в отношениях, то не стоит делать это на публике. Доедем до дома, попьем чай и поговорим. Или вообще завтра с утра.

– Привет. – Валера крепко обнял меня, потом отстранился и посмотрел… чуть подозрительно. – Что-то не так?

– Все так, – я пожала плечами. – Привет. Поехали.

Садясь в машину, я мимолетно подумала, что если мы сегодня… или завтра расстанемся, то мне очень будет не хватать совместных поездок. В самые дальние и интересные уголки Подмосковья, с кофе и бутербродами, с разговорами обо всем, ни о чем и самом сокровенном… Валера водил очень быстро, хорошо и с изрядной долей осторожности. Как по мне, редкое и очень приятное сочетание.

Я устроилась поудобнее, разгладила на коленях новую юбку и потянулась к ремню безопасности.

– Можешь пока не пристегиваться, – Валера наклонился через меня к бардачку, что-то там нашарил, потом повернулся и уткнулся мне носом в шею. Жарко задышал, щекоча бородой, и я почувствовала, как таю. – Сейчас заедем на заправку, там такие слойки пекут! Недавно разведал. А потом уже домой. Хорошо?

– Хорошо, – я кивнула и отвернулась к окну. Слойки. Домой. Рыжая колючая борода, такая уже родная и… Я сжала кулаки. Так. Мы еще не поговорили. Ничего не решено. Так что не плачь, Яна. Не смей.

Машина медленно поползла к выезду с территории аэропорта. Валера бормотал что-то по поводу проклятых задерживающихся рейсов и цен на парковку, а я упорно смотрела в окно, не поворачиваясь к нему. Звук мотора, и слова, и шелест проезжающих мимо автомобилей, и гул взлетающих самолетов сплетались в какой-то тревожный, дико раздражающий белый шум. Мне хотелось распахнуть дверь и выскочить из машины, и гори оно все огнем. Странное, нелогичное, дурацкое желание. Я закусила губу и перевела взгляд вперед, на шлагбаум, который задрожал и поднялся перед нами.

По дороге вилась поземка, с неба начинала сыпать белая крупа. Валера выжал газ, набирая скорость, я машинально улыбнулась, снова повернулась к окну, подышала на стекло и нарисовала снежинку. Веселую снежинку без забот, хлопот и отношений на расстоянии. Сбоку промелькнули два фургона – они осторожно крались по заснеженному асфальту, а мы всех обгоняли, и я успела подумать, что на дороге, наверно, очень скользко, и все-таки пристегнулась.

А через несколько секунд мы вошли в поворот, и я успела подумать, что бок газели на соседней полосе как-то подозрительно близко. Слишком близко.

Наша машина пошла юзом, казалось, что асфальт под колесами вмиг превратился в лед. Валера крутанул руль, кузов газели пролетел в нескольких сантиметрах от моего окна, перед глазами замелькали метель, грузовик, метель, легковушка, отбойник, столб… Меня повело в сторону и треснуло виском о боковую стойку, в глазах начало двоиться, и тут раздался удар – бах! Меня швырнуло вперед, дыхание перехватило, грудь пронзила боль – ремень безопасности сработал идеально, удержав на месте.

Но тут картинка в глазах окончательно раздвоилась.

И я, как будто со стороны, увидела, как не пристегнувшаяся «я» выбиваю головой лобовое стекло, перелетаю через капот и качусь по обочине, освещенной фарами. Потом останавливаюсь и лежу. Неподвижно.

Я поняла, что от ужаса забыла, как дышать, потянулась рукой к боку и нащупала свою сумку. Ту самую сумку, которую распороло осколком стекла, и она лежала там, на асфальте, рядом… и раскатившиеся из нее тушь, помада и карандаш для глаз. И пачка бумажных платков. С совами. Оптика взгляда сломалась, совсем сломалась, я одновременно смотрела с пассажирского сиденья и будто подошла поближе, присела и разглядывала все в подробностях.

Две дорожки крови из носа, изрезанные пальцы рук, багрово-фиолетовый синяк на подбородке, изорванную, мокрую, грязную одежду… И улыбку. Свою, знакомую улыбку из детства. Из тех времен, когда не было никаких проблем, когда я была смелая, светлая, отчаянно бесшабашная, радостная и уверенная в том, что все всегда будет хорошо. И со мной, и с любимыми людьми, и с миром вокруг нас.

Границы мира сузились до островка света, на котором лежала та, другая «я», снежинки падали и падали, и мне на секунду показалось, что все это дурной сон, приснившийся в самолете за минуту до того, как пилот попросит пристегнуть ремни и скажет, что мы приземлимся во Внуково через двадцать минут. Еще совсем немного, я проснусь, быстро пройду через зал прилета, выскажу Валере все, что думаю, и ни за что, ни за какие коврижки не сяду к нему в машину. Поеду на маршрутке. На автобусе. На чем угодно. Лишь бы избежать этого кошмара, когда кажется, что вот эту сломанную куклу с твоим улыбающимся лицом заключили в снежный шар, трясут и трясут его, снег падает и падает, и кажется, что это будет продолжаться целую вечность.

Тут раздался хруст гравия.

Я подняла глаза и увидела, что ко мне – к другой, изломанной «мне» – по обочине подходит Валера. Причем выглядел он не таким, как в действительности, а таким, как я представляла его себе в мечтах. Чуть выше, чем на самом деле, с чуть более правильными чертами лица, в черной косухе и кожаных байкерских штанах – я обожала его в мотоэкипировке! – с золотыми прядями в рыжих волосах. Он закусил губу, посмотрел сверху вниз и присел рядом. Деловито достал из кармана большой хрустальный флакон, открутил крышку и поднес его к губам той «меня».

И тут из ее рта и глаз во флакон полетели маленькие серебристые искорки. Одна за другой, все больше и больше, они наполняли хрусталь мерцающим лунным светом, а Валера смотрел на это и… улыбался. Хищно, надменно, жестоко, как будто ему было совсем «меня» не жаль. Как будто он… Тут я похолодела. Специально все подстроил. Тут из-под «моей» головы вынырнул большой серебристый светлячок и заметался, забился, дергаясь туда-сюда, как будто ни за что не хотел попадать в хрустальный флакон.

Валера хмыкнул, потянул к нему руку, и тут я не выдержала.

– Эй! – я хотела крикнуть, но получился какой-то хрип. Шепот.

Зрение мигом пришло в норму, и оказалось, что я снова смотрю с пассажирского сиденья – туда, вперед, на дорогу.

Валера вздрогнул и обернулся ко мне:

– Ты что, меня видишь? – прошелестело в голове, я моргнула и почувствовала на щеке холодную руку. – Ты меня слышишь? – Валера смотрел на меня с водительского места.

Я медленно перевела взгляд.

Лобовое стекло было целым.

Асфальт впереди, освещенный фарами, пустым.

Никто не лежал в луже собственной крови.

Ни у кого не пытались украсть… что? Что он пытался забрать у…

Я застонала. Прикоснулась к виску.

В голове пульсировала и ширилась боль. Мешала думать, мешала смотреть, стирала все, что я только что увидела, заставляла думать, что это бред. Показалось. Пригрезилось. А в груди и солнечном сплетении поселилось отчаянное, сосущее ощущение пустоты. Как будто часть меня исчезла. Испугалась и сбежала. Умерла. И пустоту эту требовалось срочно заполнить, чтобы не сойти с ума.

Я расплакалась, потянулась к Валере и уткнулась в его плечо.

– Сильно ударилась? – пробормотал он.

– Да… Болит, очень.

Про галлюцинации я говорить не стала. Я уже толком их и не помнила. Совсем не…

– Черт! – я наступила в глубокую лужу, почти по щиколотку, и холодная вода плеснула через край ботинка. – Черт-черт-черт!

Реальность выдернула меня из воспоминаний, и я поняла, что осталось совсем недалеко до дома. Пройти полквартала, свернуть во двор, и… Стоп. Я сглотнула. Те самые галлюцинации. Сейчас я помнила все настолько ярко и четко, что сложно было представить, будто в течение двух лет считала их бредом.

Бессмысленным видением.

Иллюзией, порожденной сотрясением мозга.

Может, из-за них я не позволяла себе рефлексировать, анализировать и вспоминать прошлое?

Может, потому что это было слишком больно… и странно?

Я подняла лицо к небу и посмотрела на растущую луну, перечеркнутую черными ветвями деревьев. Тридцать первого будет полнолуние. Идеальный День Всех Святых, день призраков и колдовства. Я рассмеялась, сама не понимая чему, вытерла капли дождя с лица и зашагала дальше.


Оставшиеся воспоминания были похожи на ту самую воду из лужи, которая теперь хлюпала у меня в ботинке. Холодные, неприятные, и никак не избавишься, пока не разуешься и не переоденешь носки.

А если носков с собой нет?

А если я не удержусь на одной ноге в процессе выливания воды из ботинка и плюхнусь на мокрый асфальт? Будет больно. И еще более мерзко.

Какие неприятные «если».

Лучше, наверно, обойтись без них.

Лучше не думать и продолжать идти вперед, делая вид, что не обращаешь внимания на хлюп-хлюп.

Мой принцип в отношениях в последние два года. Лучше не думать, а то вдруг хуже станет?

Ночью после той аварии мы с Валерой лежали в постели, я обнимала его изо всех сил, прижималась к плечу и думала: какая же я дура. Я думала, что лучше расстаться? Что за бред! Мне остро не хватало его, меня тянуло к нему, как будто тонкие ниточки пришили меня навсегда к его лицу, и насмешливому взгляду, и нежным ладоням. Я обреченно и необычайно остро понимала, что не могу без него.

Как будто из души вынули какую-то деталь, и пустое место жизненно необходимо было заполнить. Заполнить тем, кто сейчас рядом. Кто меня спас, мастерски вырулив на скользкой дороге.

Кажется, у меня было сотрясение мозга… в легкой форме. Мысли текли медленно и казались неповоротливыми, как медузы, выброшенные на морской берег. Когда мы дождались эвакуатора, Валера предложил не ехать в больницу – «что там? ушиб? ты действительно хочешь провести полночи в травмпункте? поехали лучше домой!» – и я почему-то согласилась. Думать и решать не хотелось. Хотелось в тепло и на ручки. Валера обнимал меня, и укачивал, и шептал, что все будет хорошо. Легонько покусывал за ухо и целовал пальцы, один за другим. Это спасало от головной боли лучше, чем любой анальгетик.

Но вечером следующего дня он проводил меня на вокзал и посадил в поезд, уходящий в Вологду.

Оставил без своего тепла, хотя я думала… я надеялась, что авария изменит его решение встречать Новый год одному. Что он захочет быть со мной. Я до последнего ждала, что Валера попросит: «Останься». До того самого момента, когда за окном поплыл перрон и столбы и меня с головой захлестнула мутная, темная обида.

Не помню, как встретила тот год. У меня болела голова, настроение было на нуле, и большую часть времени я сидела, подобрав ноги, в кресле под теплым пледом и гипнотизировала экран телефона. Ждала сообщений от Валеры.

Кто-то из друзей спросил:

– Он вообще нормальный? Отправить свою девушку с сотрясением мозга в другой город, блин.

– И что такого? – рассеянно ответила я.

– И ты не рассталась с ним?

– Нет!

Я дернула плечом, выбралась из кресла и ушла на крыльцо дома. Охладиться. Снег падал большими мохнатыми хлопьями, где-то в соседних дворах взрывались петарды, наряженная во дворе елка переливалась разноцветными огоньками, а я страшно злилась. Чужие слова царапали и будили внутри что-то такое, что ни за что нельзя было будить. Что-то неприятное. Колючее. То, чего я не хотела чувствовать. Расстаться? Что за глупости.

Зачем расставаться с человеком, если я его люблю.

Дальше как-то так и повелось. Друзья то и дело ужасались, возмущались, негодовали и пытались убедить меня, что Валера ведет себя не слишком хорошо и перспектив в отношениях у нас не слишком много.

А мне с каждым днем все жальче и жальче было думать даже не о расставании – просто о самой возможности расставания! – потому что чем дальше, тем больше я вкладывала души и сил в то, что было между нами.

Когда же становилось слишком грустно – например, после в очередной раз выключенного телефона, на несколько дней, без предупреждения, – Валера прилетал и начинал изо всех сил доказывать, что «все в порядке». Дарил украшения и дорогие гаджеты, был горяч и страстен в сексе, придумывал приятные сюрпризы и интересные поездки. «Натягивал поводок», – так сказала бы Соня.

Однако жить вместе не предлагал.

Не звал меня к себе.

Не говоря уже о предложении руки и сердца.

Пусть я и заводила этот разговор… а потом сама ужасно об этом жалела, потому что Валера начинал злиться и бурчать, что я пилю ему мозг на пустом месте. Клюю. Выедаю десертной ложечкой.

Если бы подруга с такими отношениями «все сложно» пришла ко мне за советом, то я однозначно посоветовала ей расстаться.

Но когда я сама пыталась отстраниться и взглянуть на свою жизнь «снаружи»… Ужасно начинала болеть голова, начиналась тахикардия, настроение портилось так, что хотелось лечь и лежать, повернувшись лицом к стене. Мир выцветал до пепельного цвета, и жизненная сила будто утекала из меня… Вытекала из дыры где-то там, в районе раненого сердца с застрявшей стрелой проклятого Купидона. Или кто там меня подстрелил.

Нет, были у этого и положительные стороны.

Однозначно, были.

От душевной боли можно страдать, а можно сублимировать ее в искусстве.

Два года назад мои рисунки были хобби в чистом виде, увлечением, которое занимало от силы пару часов в неделю.

Сейчас мои работы собирали сотни восторженных комментов на сайтах devianart и behance. А на вопрос «Как ты ЭТО придумываешь вообще?», я честно отвечала «Во сне». Города с изломанными улицами и пугающей геометрией, милые феечки с зубами острыми, будто рыболовные крючки, химеры, собранные из десятков видов животных, бесконечные зеркальные лабиринты в стиле Эшера… Когда мне хотелось орать от боли, я рисовала. Когда не было сил жить в этом мире, я уходила в другой, созданный собственными руками. И он оживал, обретал форму, все больше людей смотрели на него и любили его, и временами я отстраненно думала, что, если бы не Валера, все эти образы никогда не родились бы. Хотя бы за это стоило сказать ему «спасибо».

Может, я бы вообще никогда не узнала, на что способна моя фантазия.

Как не знает лошадь, способна ли взять высокое препятствие, пока ее не пришпорят.

Громко хлопнув дверью подъезда, я запретила себе рефлексировать дальше.

Хватит.

Зарекалась же.

Снова будет болеть голова.

Снова мне будет плохо.

Надо просто перетерпеть… переждать. Еще пять дней, и он прилетит. А когда мы были вместе, все сомнения исчезали, испарялись под светом его улыбки. И, главное, боли не было. Пусть отпуск получится вдвое короче, чем ожидалось, мы все равно проведем его хорошо. Встретим Хеллоуин, вырежем зловещую рожицу на тыкве, будем пить кофе с корицей и…

Выйдя из лифта, я замерла, и все мысли об ущербной личной жизни тут же вылетели из головы.

Дверь в мою квартиру была приоткрыта.


Если бы это было романтическое кино, то по законам жанра через мгновение на пороге должен был нарисоваться Валера с букетом роз наперевес, рухнуть передо мной на одно колено и протянуть кольцо с неприлично огромным бриллиантом. «Любимая, выходи за меня замуж! – проговорил бы он. – Я тогда не смог прилететь, весь извелся и вдруг понял, что ты – моя жизнь. Поэтому я все бросил, прилетел в Ростов, примчался в Таганрог, вломился в твою квартиру и устроил такой вот сюрприз. Ты рада?»

Если бы это была комедия, то по законам жанра я должна была осторожно заглянуть в прихожую, а оттуда мне навстречу выпрыгнуть как минимум пятеро друзей с криком: «Яна-а-а-а! Мы подумали, что в последнее время ты слишком грустная и тебя нужно развеселить! Мы дарим тебе редкую морскую свинку курчавой породы, будем тебя развлекать всю ближайшую неделю, давай же ржать и делать глупости!»

Если бы это был фильм ужасов, то по законам жанра я бы, конечно, зашла в темную прихожую, попробовала нашарить выключатель, не нашла его на стене, сняла куртку и наощупь начала пробираться дальше в комнату. Если бы это была середина фильма, то в лицо мне, как пить дать, вылетела бы стайка летучих мышей или ворон с криком «невермор!», раздался зловещий скрип или звон разбитого стекла. А если бы дело двигалось к финалу, то, возможно, из шкафа бы вывалилось само древнее зло или голодный вампир.

Однако – к сожалению или счастью – жизнь не похожа на жанровое кино, поэтому я осторожно, одним глазком заглянула в прихожую, включила свет, быстро осмотрела дверь – она была целой, никаких следов взлома – и позвонила единственному человеку, обладающему ключами от квартиры, ну, кроме меня.

– Юрий Иванович, – сказала я, присев рядом с дверью и разглядывая язычок замка. – Простите, что поздно звоню. Вы сегодня, случайно, не приходили?

– Нет, – удивился Юрий Иванович, хозяин квартиры и милейший мужчина, который появлялся не чаще раза в месяц, никогда не ел мозг, сам вызывал сантехников и электриков и лишь просил периодически, чтобы если кто спросит, то я его родственница, а вовсе не снимаю тут. – Что-то случилось?

– Да я тут пришла домой, а дверь открыта. Причем я ее закрывала, когда уходила. Точно-точно. Может, замок чудит?

– Вряд ли, – судя по голосу, Юрий Иванович забеспокоился. – Ничего там не пропало?

– Не знаю еще. Сразу вам позвонила. Но дверь не взломана, так что…

– Яночка, ты, это, проверь, как там внутри… Если плохо все, то звони, буду полицию звать. А если на первый взгляд в порядке… То закрой дверь и езжай, ночуй, наверно, к друзьям или еще куда, если есть такая возможность, ладно? А я завтра сам приеду и замок поменяю.

– Ладно. – Я прикрыла глаза, вспоминая, как расположены выключатели. Не хотелось бы ходить по темноте, даже плюс-минус один метр, даже не в фильме ужасов. – Я вам перезвоню. Или напишу.

– Договорились. Буду на связи.

Я положила трубку, молча кивнула телефону и зашла в прихожую, на всякий случай оставив дверь открытой настежь. И даже подперла ее снизу тапочкой, чтобы пути к отступлению были открыты.

– Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Молчание было мне ответом.

Сердце забилось часто-часто, но я выдохнула, взяла в руки себя и трекинговую палку наперевес, и отправилась исследовать квартиру.

Однако через десять минут увлекательнейшего аттракциона «почувствуй себя детективом, осматривающим предполагаемое место преступления» пришлось признать, что палку можно было оставить в прихожей. В шкафу не открылся ход в Нарнию и оттуда ко мне не ломились фавны с зонтиками, из сливов в ванной и на кухне не торчали щупальца воинствующих гигантских кальмаров, хаос на рабочем столе остался нетронутым, все вещи были на своих местах. Ни одного повода заподозрить неладное во всей гигантской студии двадцати семи метров общей площадью. Тогда я написала Юрию Ивановичу: «Тут все нормально, сейчас уеду, напишите, во сколько завтра встречаемся», – и вздохнула.

Мечты о горячем чае и запланированных на ужин варениках с вишней растаяли как дым. Придется переодевать мокрые носки, брать пижаму и ноутбук, тащиться вместо отдыха через полгорода к родителям – потому что давно обещала заехать, вот и повод совместить неприятное с полезным – и выслушивать от мамы нравоучения по поводу неправильной жизни.

Неправильной работы.

Неправильного хобби.

Неправильной учебы.

Неправильного Валеры.

Работа была удаленной, хобби «каким-то пугающим», учеба в магистратуре не слишком прилежной, а Валера вообще диавол во плоти. Именно так, через «и», с интонациями какого-нибудь «страдающего Средневековья»[3].

Собрав вещи в рюкзак и переодевшись, я еще раз осмотрела комнату, не нашла ничего необычного и ушла обратно в прихожую. Посмотрела на себя в зеркало… и нахмурилась. Протянула руку к стеклу и потрогала его, пытаясь вспомнить – была здесь трещина или нет? Из-под рамы в левом верхнем углу выползала тоненькая полоска, переливающаяся радужными бликами, если смотреть на нее под углом. Я наклонила голову в одну сторону, потом в другую. Трещинка то совсем исчезала, то вновь появлялась. И как я ее раньше не замечала?

Надо завтра у Ивановича спросить… Или не надо. А то решит еще, что я тут его зеркало побила. Заставит новое покупать. Я с досадой потерла переносицу. Терпеть не могу такие мелкие бытовые штуки. Вроде ничего серьезного, а засядут в мозгу как занозы и всплывают при каждом удобном случае.

Вот и теперь.

Сначала во время поездки на маршрутке: «Передавайте за проезд» (Яна, у тебя там на зеркале трещина).

Потом у родителей: «Яна, что ты сидишь с отсутствующим видом? Совсем уже в мир фантазий отъехала!» (Помнишь? у тебя там на зеркале трещина.)

И даже во время переписки с Валерой перед сном: «Сладких снов, котенок!» (Кстати, у тебя на зеркале трещина!)

Тьфу ты!

Мысли эти достали настолько, что на следующий день я неслась в квартиру с ключами наперевес и решением выкинуть это зеркало к чертям и купить новое. Даже за свои, а не в счет арендной платы. Однако, когда я просочилась в прихожую одновременно с Юрием Ивановичем и открыла было рот, чтобы озвучить эти планы, мир снова решил меня удивить.

Вчерашней трещины на зеркале не было.

* * *

Если тебе кажется, что твоя крыша тихонько и тайком пытается уехать в несанкционированном направлении, есть несколько вариантов действий.

А. Решить, что тебе кажется, и продолжать спокойно жить.

Этот вариант манил своей простотой, но я все же решила смотреть правде в глаза.

Бэ. Решить, что тебе не кажется, ужаснуться и в панике бегать кругами, смешно размахивая руками.

Сделав три круга по ковру и споткнувшись о провод удлинителя, я решила, что этого достаточно и можно переходить к следующим пунктам списка.

Вэ. Решить, что тебе не кажется, и приобщиться к народной мудрости.

Гэ. Решить, что тебе не кажется, и обратиться к психологу.

Несмотря на то что в современном дискурсе поощряется вариант «г», я все же сначала сходила на пикабу и написала там пост от своего виртуала, готически-депрессивного художника Джоша. «Случалось ли вам, – вопрошал Джош, – именно вам самим, а не третьим лицам типа сына маминой подруги, сталкиваться со странным в этой жизни? Видели ли вы некробиотические поля, теряли ли вещи безвозвратно там, где потерять их невозможно, натыкались ли на полтергейст, видали ли тени в зеркалах при гадании?»

А потом в течение нескольких часов наслаждалась. Пост двигался в топ, количество комментариев перевалило за пару сотен, а внутри их царила крипота. Помимо очевидных городских сумасшедших, слова которых явно не стоило принимать близко к сердцу, своими странными историями делились люди, мнению которых я доверяла. Причем никаких откровений типа прорывов инферно или явлений призраков. Друзья, знакомые и незнакомые писали о мелочах, которые со стороны казались совсем не важными… А вот если задуматься о них серьезно, то начинали царапать мозг, как та самая трещина, чтоб ей пусто было. Мелкие нестыковки. Случайности. Детали обстановки.

Дом, который ты однажды точно видел, но потом никак не можешь найти к нему дорогу.

Вещи, которые точно клал на место, а потом они обнаружились на другом конце квартиры.

Глупые гадания, которые сбывались.

Вещие сны.

Необъяснимые звуки и странные голоса в ночи.

Ладно. Вариант «Вэ» намекал, что даже если я сошла с ума, то в неплохой и не самой маленькой компании. Однако пришло время для последнего рывка, и я написала психологу.

Деяние, сравнимое по героичности со взятием Трои или прыжком в пасть Змею Горынычу. Ибо я ненавижу психологов. Как-то не складывалось у меня с ними. Исторически.

Первая женщина, к которой я пришла по рекомендации других довольных клиентов, оказалась знакомой моей тети. И вместо того, чтобы в рамках профессиональной этики прекратить консультации, я долго и со вкусом обсуждала с ней мою неуверенность в себе и неправильный выбор специальности в универе. Когда все вскрылось, мне просто хотелось сквозь землю провалиться. Зато тетя спросила: «А что такого? Ирочка хотела как лучше!»

Второй психолог, к которому меня привело желание решить проблемы в отношениях с бойфрендом, сначала долго уговаривал меня: «Зачем вам вообще мужчина? Кажется, вам он не нужен!» Потом сообщил, что для терапии пары нужно присутствие обоих. И начал убеждать моего друга, что я тому не подхожу. Делал это при мне, кстати. Чудесная работа с запросом клиента.

Через пару дней бойфренд сообщил, что нам надо расстаться, ибо он многое понял.

И вот теперь у меня был третий заход. Я упорно не говорила во время терапии ни про Валеру, ни про личную жизнь. Только про плохие сны и проблемы в творческой самореализации. Дело не особо двигалось, зато можно было убеждать себя, что я действую в современном модном дискурсе. У психолога пока нашлось ровно три плюса. Он консультировал удаленно. На него можно было ссылаться в разговорах с мамой (видишь, видишь? я работаю над собой!). А еще его звали Викентий. Почему-то это имя изрядно и необоснованно меня веселило.

А еще ему можно было рассказать про зеркало, не боясь, что он тебя пошлет или покрутит пальцем у виска.

– Это вытеснение, – глубокомысленно изрек Викентий, выслушав сагу об исчезающих и пропадающих трещинах. – Ваш мозг, Яна, устал обрабатывать проблемы, которые вас реально волнуют, и ищет, к чему прицепиться и переключить внимание. Мелочи. Если же их нет, то придумывает воображаемые поводы поволноваться.

– То есть я реально схожу с ума?

– То есть вы реально не видите в комнате слона, а вместо этого пытаетесь охотиться на муравьев. – Викентий на той стороне экрана стянул с носа очки, протер их салфеткой и водрузил обратно. – Неужели вы думаете, что это незаметно?

– Что именно незаметно?

– То, что вы приходите ко мне с запросами, которые на самом деле не имеют отношения к реальности. То есть имеют, но зачем вы мне их приносите? Есть что-то другое, из-за чего вы себя не любите. Пытаетесь казаться тем, кем не являетесь. Мучаетесь и расстраиваетесь.

– А вот это уже не ваше дело! – вспыхнула я, забыв на мгновение, что дело-то как раз его. И я за дело это, между прочим, еще и денег плачу.

– Это как с мотоциклом в прошлом месяце, Яна, – мягко сказал Викентий. – Вы говорите мне: «Как полюбить на нем кататься, если я боюсь?» Но не говорите, из-за чего боитесь. Как я могу помочь вам, если не знаю предыстории?

Ну не буду же я рассказывать психологу о том, что Валера вечно уезжает на покатушки с друзьями, пропадает там неизвестно насколько, пару раз падал – не сильно, но страшно; то есть не ему страшно, а мне за него! – и все подначивает меня: «Давай подарю моц, будем вместе ездить!» А мне страшно. Тогда, зимой, на дороге, я еще видела…

– Яна, вы тут? – обеспокоенно спросил Викентий. – Или…

– Плохо себя чувствую, простите. Давайте закончим пораньше. Деньги сейчас переведу. – Я даже не стала выключать зум, просто захлопнула ноут и невидящими глазами посмотрела в окно. Там падали листья и снова шел дождь. Вот ведь гадство. Говорят, что обычно с ума сходят по весне. Что ж у меня по осени-то крыша едет?

Стиснула зубы, пробормотала «соберись, тряпка!» и пошла печь булочки с корицей. Лучшее лекарство от душевных мук, между прочим, лучше любых психологов. Наверно.

Загрузка...