«ВОТ БЫЛИ МУЖИКИ!»
Мужчинам, ровесникам моим, посвящается.
Поехали мы как-то с мужем на рыбалку.
Зима в тот год пришлась как будто на раннюю весну – за все три зимние месяца мы не видали ни порядочного снега, ни обычных для Дальневосточного Приморья морозов градусов под тридцать. Они то приходили и давили крепко, не давая даже яркому, словно в июне, и такому же жаркому солнцу примирить людей и природу с ними, то внезапно уходили. И тогда солнце наводило «порядок»: жиденький снежок быстренько куда-то исчезал, обнажая твёрдую, кочковатую землю, и природа, как будто желая обмануться, начинала петь свою «типа» – весеннюю песню.
Вот в один из таких «жарких» дней муж и решил отправиться на подлёдный лов.
– Хорошая погодка сегодня! – потирая от удовольствия руки, всё утро гундел он. – Самая лучшая для рыбалки!
– А может, поостережемся? – робко пыталась возразить я. – Смотри, уже неделю солнце жарит. А вдруг лёд начал подтаивать? Всё-таки уже почти весна – конец февраля.
– Что ты, Любочка! Как будто не знаешь, что это всё обманка – солнце жаркое! Вспомни, в тени, вон под северной стеной дома – до июня земля, бывает, не прогревается!
– Так то – земля, – всё-таки пыталась настоять я на своём. – А то – лёд! Зимы-то совсем практически не было. – И, тронув мужа за локоть, протянула: – Ва-а-ась, может, не поедем?
– Трусишка ты моя! Поедем, поедем – я с мужиками уже договорился – Иваныч, Сашка и его брат – Толян, тоже с нами.
Я замолчала и принялась собирать рюкзак. Как всегда, муж не предупредил, что с нами целая компания мужичков едет. Значит, увеличить количество провизии придётся. Но мне было не привыкать. Муж никогда не ездил на рыбалку один. Да и мне нравилось, когда компания мужская собиралась. Те своих жён на ловлю не брали – говорили, мол, отдыхать едут, а не поднадзорно время проводить. Кое-что с собой приносили из еды, но больше – порожняком приходили. Опять же объяснялось это тем, что наловят рыбы и ухой удовольствие заедят. Но я-то знала, что на природе, с устатку, так сказать, подморозившись на льду сидя, от домашних заготовок, да ещё под водочку, ни один русский мужчинка никогда не откажется. А уж после домашненького – и ушица хорошо идёт!
К тому же Вася мой поесть – ох! как любил.
И вот только закончила я съестные сборы, а Вася – рыбальные, ребятки подошли. У них у каждого своя машина, но любили они больше на нашей старенькой вместительной Тойоте, и когда Вася за рулём, – в такие путешествия отправляться.
Погалдели они солидно между собой, впечатлениями – кого как жена проводила – обменялись, (а всех по-разному проводила!) – и вышли мы наконец из дома.
Солнце светит, птицы гомонят, кошки на припёке растянулись, голуби-мужики хвосты пушат, к самочкам клеятся и курлычат, курлычат, а те, словно не о них речь, ножками в сторонку семенят. И чуть ли ни капель с крыш звенит.
Я пытливо и со значением посмотрела на мужа, мол, видишь, права я – опасно на лёд выходить. Вася мой вид сделал задумчивый, как будто соглашается со мной, посмотрел вокруг, на солнце прищурился, головой помотал сокрушённо и беззвучно, как только он один и умел смеяться – рассмеялся.
А мужички уже деловито подходят к машине.
Конечно, я и не рассчитывала, что со мной кто-то согласится. Но всё же! А с другой стороны, раз в компанию меня мужскую приняли – никто никогда не возражал, чтобы я ездила с ними на рыбалку или ещё куда, например, за папоротником, по грибы, или просто – на мужские посиделки, – значит, и фасон держать надо!
И поехали мы. Знать бы только заранее моему Василию, чем вся эта поездка для него обернётся!
А я ведь говорила!
***
Рыбалка на льду была не очень дальняя – речка огибала наш посёлок и уходила тихими, (если не тайфун или не наводнение), водами вдаль.
Мы ездили всегда на одно и то же место. Было оно присмотрено давно и обустроено даже нехитро на первый случай, если что. Потому я и соглашалась ездить – там мне и приготовить, и покормить мужскую компанию удобно, и обогреться есть где, и всякое такое прочее – по надобности.
В машине, за закрытыми стёклами, было жарко. Особенно припекало с той стороны, где солнце сквозь них светило. Казалось, что снаружи – июль в разгаре. Но мы-то знали, что там всё ещё минус десять. Такой вот обманчивый этот Приморский край, хотя и на широте Сочи!
Стали мы подъезжать к реке. Муж пытался найти удобный съезд на берег. А надо сказать, берега на той нашей речке были не высокие, но крутыми могли быть – мама не горюй! Однако туда, куда мы направлялись, берег был хотя и высокий, но зато пологий. Зимой всегда, если ещё и снега нет, совсем просто по нему к реке съехать, даже без шипованой резины, которой муж тогда ещё не обзавёлся.
Ну вот.
Нашёл Вася съезд и стал потихоньку, притормаживая, спускаться. А я гляжу вперёд, на реку, на лёд, и вдруг вижу, что метрах в пяти от берега – полынья! Я-то на переднем месте сижу, вот мне и видно лучше всех. А муж спуском занят.
И тут давай я орать:
– Тормози, тормози, полынья!
А он на меня не смотрит, улыбается, видно, думает, что я в своём репертуаре – стращаю его. Мужики на заднем сидении захихикали.
А машина всё ближе к наледи на берегу, всё ближе!
Тут я как начну ручку дверцы дёргать, а она, гадина, как нарочно, как в америкоских фильмах ужасов – я-то всегда думала, что это специально они так придумывают и снимают, чтобы обстановку сильнее нагнетать и страх на зрителя нагонять, – не поддаётся. И здесь, наконец, обратил Вася внимание и на меня, и на речку. Полынью увидал. Никогда не слышала, чтобы матом ругался, а тут такое выдал! – и по тормозам! Мужики сзади нам на плечи навалились и через лобовое стекло увидать силятся, отчего я ору, и Вася матюгается. А он давит на тормоз, а машина уже на заледенелый берег выехала и катит себе вперёд, и катит.
Конечно, всё это я описываю медленно, как будто так медленно всё и происходило. А на самом деле – секунды!
Смогла я дверцу открыть и вывалилась на берег, а машина с моим Васей и мужиками как катилась к проруби, так и покатилась!
Я глаза закрыла…
…Слышу, крики ко мне приближаются. Глаза открыла, а увидать от пелены в глазах ничего не могу, только силуэты размытые, бликами тёмными мерцают. И голос:
– Любочка, Любочка, всё в порядке.
И руки, с земли меня поднимающие.
– Любочка, всё в порядке. Ничего страшного не случилось. Живы мы все.
И только тут зрение ко мне вернулось. Смотрю, а Вася мой рядышком стоит и меня обнимает, а мужички – Иваныч, Сашка и брат его Толян – бледнющие, как из могилы вынутые! Но смеются, гады! Вот сволочи! А меня ноги не держат. Вот что значит, не женское это дело в мужские компании лезть!
Вокруг я глазами обвела, а машины-то нашей нигде не видно.
– Вася, а машина?..
– Машина?.. Да чёрт с ней, с машиной – вон под лёд уходит.
Я как глянула, так и обомлела вся! Машинка наша любимая, Тойоточка старенькая – только багажник из полыньи торчит! И только я багажник взглядом зацепить успела, а он – нырк – и нет его. Полынья, точно так и родилась ровненькая – плещется себе.
– Вася-я-я!
– Ну что – Вася. Завтра пригоню трактор, и вытянем её.
– Да при чём тут она!!! Живы-то как остались? Господи!
И тут меня замутило, а потом, сразу же – злость такая налетела!
– Говорила же я! Говорила! Придурок несчастный! Зачем поехали?! Я же говорила…
Слезам моим не было конца. А мужики и Вася мой только молча стояли передо мной и пыхтели, пряча глаза…
Вот такая история. Но это не конец её, а начало, и это будет то самое главное, о чём я и хотела рассказать, а именно: «Вот были мужики!»
***
На следующий день Вася мой к полынье трактор погнал – хорошо не так далеко, как я раньше уже сказала, было ехать. Но ничего с трактором не получилось – слишком глубоко села машинка-то наша под лёд. Пришлось ему идти кран в ПМК просить. Но дали, дали – ничего нельзя плохого сказать. Да и как не дать? Не по пьяному же делу всё случилось! Все знали, что Вася мой непьющий, за руль, даже с рыбалки едет – только трезвым сядет. Потому и мужики любили с ним ездить – сам не пьёт, а они – сколько хочешь себе! А он потом их по домам развозит.
Все спецы, правда, на ПМК (передвижная механизированная колонна), Васе сказали, что, мол, можешь уже больше, Михалыч, не беспокоиться о Тойоте своей – как вытащишь, так сразу на свалку вези. Мало того, что старенькая уже (лет десять к тому моменту уже пробег у неё был – из Японии, правда, только три года как пригнали), так после такого ледяного душа и пребывания больше суток под водой, только на запчасти продавать её можно будет, да и за запчасти лишь мизерную цену взять получится, потому как старые уже, а теперь и поржавевшие станут к тому же.
Но муж слушать никого не стал. Вот упрямый он был! А может – упорный. Кто его знает, где упрямство у русского мужика в упорство переходит?
Настоял он, значит, дали ему на ПМК кран, и поехал он с мужичками из плена водяного-ледяного красавицу нашу белоснежную вызволять. Думали все, и я в том числе – бывшую красавицу.
Уж не знаю, сразу ли вытащили, или помучились. Вася мой, после того как не послушался меня и машину в полынье угробил, старался меньше меня волновать и обо всём, что связано с той поездкой и, конечно, машиной – не распространялся.
А почему? Потому что Тойоту ту я ему на сорокалетие, можно сказать, подарила.
…Девяностые. Лихие. Теперь одного из этих слов достаточно, чтобы русский человек понял, о чём речь.
И как раз незадолго до этого приехали мы с Васей в Приморье. Вася мой всю жизнь мечтал в деревне жить, хозяйство держать. Уговорил он меня – поехали. Сын в столичном городе остался. В институт поступил и с бабушкой, мамой моей, остался жить. И мне спокойнее: маме – помощь, а за сыном – пригляд… Знала бы я тогда, что всё там у них не так будет. …Длинная это и… печальная история. Да ладно. Чего уж теперь… Дело прошлое…
Стали мы с Васей хозяйством обзаводиться. Корову купили, поросят парочку за полцены – чуть живых, выходили, курочек, уточек. Огород я завела. Ничего этого раньше ни я, ни Вася не имели в жизни и не знали поначалу, как с этим всем управляться. Но потихоньку стало получаться. Доить корову и я, и Вася научились. В общем – оказалось, что хозяйство держать дело нехитрое. Главное, трудиться, рук не покладая, и кормами вовремя запастись. А в Приморье тогда сою повсеместно выращивали (может, и теперь – не знаю), и потому с кормами трудностей не возникало.
Ну, вот. И здесь девяностые пришли. В магазинах – шаром покати. Хорошо, что хозяйство своё. Но тоже – не долго оно помогало. Корма подорожали, посевной картофель стало не купить. Электричество отключать начали. И пошло-поехало.
И тогда решили мы, что надо мужу делом каким-то прибыльным заняться. У него, как обычно, по советским временам, права были с училища. И посоветовавшись, порешили мы, что продадим, к шуту гороховому, всё хозяйство, я работать в заготконтору пойду, а он – водилой частным по Уссурийску сделается.
Хочу ещё сказать, что муж мой, Василий, с полным умопомрачением с самой свадьбы нашей о машине мечтал. В стране тогда это самое заветное и невыполнимое для большинства мужчин желание было. И вот когда в Приморье приехали мы, сразу по уценке мотоцикл ему с коляской купили. Очень выручил он нас, тот мотоцикл «Урал». Особенно, когда за хозяйство взялись. Но теперь, когда с хозяйством решили проститься, и с «Уралом» нашим начали прощаться, поскольку выяснил Вася, что за Тойоту, даже с большим пробегом, всего нашего хозяйства не хватит. Хватит, если только «Урал» продать.
А что делать? Выбор разве был? …Хотя, выбор, наверно, всегда есть… Мы решили рискнуть. Короче, продали всё и Тойоту купили. Красавица! Изящная, белоснежная, просторная внутри. И пошёл Василий мой «бомбить» в Уссурийск. Я тоже на работу устроилась. Но основной статьёй дохода был всё-таки извоз. «Тойота-кормилица». Так мы её и звали. Супруг только что пылинки с неё не сдувал! Особенно первое время – разве только что в гараже с ней не спал! Я смеялась потихоньку и не препятствовала ему ребячиться. А что? Пообещала же я ему когда-то, в начале жизни нашей супружеской, что к сорокалетию машину ему куплю, и купила. А как же? Если бы не было моего согласия все деньги в неё вложить, разве же бы он её купил? Да и почему же такому хорошему, заботливому и работящему мужу, каким был мой Вася, такой подарок заслуженный не сделать? Вот и сделала. И радовалась на его радость, глядя.
А тут такое! Утопил! И без возможности отремонтировать…
Но я не злилась на него. Как говорится – «деньги – дело наживное». Главное, чтобы мир и лад в доме были. Ни матери, ни сыну этого ничего мы не сообщили. Пусть своими заботами живут, нечего наши ещё на голову брать. И потому, как посылали мы денюшку матери к её пенсии и сыну – к его стипендии, так посылать и продолжили.
Так вот. Вытащили они машину. Привезли. Во двор сгрузили. Больше всё это действо похоже было на похоронную процессию.
Муж с мужиками её в гараж закатил. Я в окно смотрела и удивлялась: почему на запчасти, с виду совсем новенькая. Только не едет сама. Потом оказалось, что в этом всё дело и было. И ещё в чём-то – сейчас не вспомню… Может, позже.
Так вот, значит. Да…
…Закрыл, значит, Вася тогда ворота эти гаражные, мужики возле него потоптались-потоптались виновато, как будто это они его машину утопили, и пошли себе по домам к своим целеньким и невредимым машинам. А Вася остался стоять возле гаража и глядеть себе под ноги. Я его трогать не стала.
Сколько-то времени прошло.
Потом он в дом заходит, посередине комнаты за стол усаживается и заявляет:
– Сделаю я её. И побежит она у меня как миленькая.
Я подсела с боку и удивилась:
– Механики же из ПМК твёрдо побожились, что ничего с ней сделать уже невозможно – больше суток в воде ледяной просидела. Даже, говорили, на запчасти вряд ли пойдёт, только если за бесценок совсем.
– Ага! А что мы с тобой делать будем без хозяйства, мотоцикла и без машины вот теперь? Где я денег таких заработаю, чтобы и нам не тяжко жить было, и матери с Лёшкой помощь посылать. Твои-то девяносто пять рублей к какому месту приложить можно, чтобы их хватило?
Он помолчал, потом обнял меня и голову мою на плечо себе положил.
– Ничего, Любочка, прорвёмся! Сделаю я её, вот увидишь! Ты вспомни, когда мы сюда приехали и дали нам квартирку с выломанным унитазом. Помнишь, что сантехники жэковские мне сказали? Помнишь? «Брось, мужик, забудь об унитазе! Ничего здесь сделать уже невозможно. Придётся вам, городским, без унитаза теперь жить». Ещё и посмеялись надо мной, когда я сказал, если они не берутся, то я сам его сделаю. И ведь сделал же! Помнишь, ещё приходили они своими глазами убедиться, что стоит унитаз и ещё и фурычит. Помнишь, их лица? Так и с машиной нашей будет.
Что мне оставалось? Только поверить его словам. Я и поверила. А он с того дня переселился жить в гараж. Я ему туда и покушать носила. Знакомые все наши и незнакомые даже – все приходили на работу его посмотреть. Механики и другие спецы из ПМК тоже заходили – и выходили, с сомнением на лицах, переглядываясь друг с другом.
Услышала я как-то их разговор.
– Умается перебирать. Ладно – движок и детали там всякие… Хотя, опять же, потом собирать же всё это надо. Не наш, всё-таки Жигулёнок, как ни крути. А вот ржа если есть начнёт?
– Да уж… почитай больше суток в воде торчала… мало разобрать, перебрать… Просушить, мать твою, всё надо. Не приведи господь – где под обшивкой влага останется! Сожрёт ржа, правда твоя, Степаныч, как есть сожрёт машину-то…
– Как есть сожрёт! Вывез бы Василий её на свалку сразу, чем мудохаться с ней зазря.
Вот так вот.
А Вася… Вася из гаража почти месяц не выходил.
К концу этого срока никто уже к нему не заходил. В посёлке посмеиваться начали – рехнулся мужик. И я, честно сказать, веру терять начала. Но история с унитазом поддерживала ещё во мне её остатки. Хотя машина импортная – это тебе не унитаз.
***
Вовсю звенел апрель! На солнечной стороне днём можно было, раздевшись до купальника, загорать и даже обгореть! Коты выли по всему посёлку ночами, кобели бесхозные стаями хороводили тощих сучек, а домашние кобели с ума сходили, норовя сорваться с привязи. Лёд на реке тронулся окончательно и разновеликими льдинами стремительно проносился между берегов. Река готовилась, как всегда по весне, выйти из этих самых берегов. В огородах кипела работа: вскрывались парники, разбрасывался навоз, возводились высокие грядки, высаживалась рассада и разбрасывались семена. Словом, жизнь по полной программе бурлила во всём, во всех и повсюду! А мы жили на одну мою зарплату в девяносто пять рублей, и Вася по-прежнему не вылазил из гаража…
Да… вот так вот… К этому времени мне уже стало казаться, что так теперь и будет всю оставшуюся нашу жизнь…
Была пятница. Рабочий день в сельской местности тогда, а может, и до сих пор, длился до четырёх часов. Во всяком случае – у женщин.
Я собиралась домой. Работницы переговаривались между собой, смеялись, шутили, а я представляла, как приду домой, увижу открытые ворота гаража, согнувшегося над какими-то деталями мужа, потом приготовлю поесть и отнесу ему в гараж… Сердце заныло от жалости.
– Смотрите, девочки! Это кто такой важный на Тойоте белоснежной к нам приехал? Слышь, Любаша, только у твоего такая была. Никак, у кого-то ещё появилась? – раздался удивлённый голос Людмилы, нашего счетовода.
Женщины замолчали и, побросав дела, сыпанули к окнам конторы. И вдруг все разом загалдели:
– Люба, Люба! Иди скорей сюда! Смотри – это же твой Василий!
– Какая Тойота, какой Василий! Девчонки, вы же знаете, что…
И тут в контору вошёл мой Вася. Он взглядом нашёл меня, и, шаркнув по полу ногой, с поклоном, торжественно произнёс
– Прошу, мадам! Извольте проехаться на машине до дома. Рад буду подвезти!
– Вася-я-я-я!
…Целый год мы ещё на нашей красавице ездили, а потом муж продал её во Владик кому-то за хоро-о-ошие деньги!
***
Я открыла глаза.
Надо же – задремала! А как будто наяву всё было и совсем недавно. Как сейчас.
О чём это я думала перед тем, как дрёма одолела?.. О нынешнем поколении… Вспомнила о зяте подруги… Да, это ему я тогда эту историю рассказала. Когда кран он починить не мог, – а всего-то – прокладку заменить надо было. С тех пор никогда не слышала от подруги жалоб на него. Говорит, с того дня, если что-то у него не ладится, сядет к компьютеру и ищет, ищет подсказку там в нём, пока не найдёт. И сам теперь за все дела мужские берётся – и просить не надо!..
Тут мысли мои снова вернулись к сегодняшнему дню и лицедейству за окном. Я поняла, что воспоминания о былом успокоили меня, и потому не осталось во мне ни раздражения, ни возмущения на происходящее вокруг. Что же делать? Какое время – такие и песни! Я бы ещё добавила: какое время – такие и певцы. Остаётся надеяться, что и эти великовозрастные дети когда-то окончательно повзрослеют, и придёт к ним понимание своей роли и места в этой жизни, как и ответственности за вокруг происходящее.
…с небес раздался голос ясный: – Я – Проза Жизни.
Мне подвластно всё: и жизнь, и слёзы, и любовь,
и сладость грёз… химеры снов… Поговорим? хотя б о том…