– Саша, ужинать будешь? – спросил за дверью голос Марты, и тут же трубно высморкались.
– Буду, – пообещала я неопределенно. Выходить не хотелось. Но чипсы давно куда-то провалились, а вода из крана, сколько ее не пей, объем, конечно, занимала, но только прибавляла бурчания в животе.
Вообще я могу есть сколько угодно и когда угодно… и даже сегодня. А, собственно, с чего бы мне отказываться от еды? И кому от этого будет легче? То что случилось – уже случилось… а ждать новостей все же лучше не на пустой желудок.
Непонятно, как Марта умудрялась столько лет меня воспитывать: сходства у нас никакого – ни внешнего, ни внутреннего. Как я уже говорила – она красавица. Просто ей было некому это сказать. А заодно и посоветовать сменить очки и выкинуть на свалку истории свой гардеробчик. Или же выслать его до востребования нуждающимся мисс и миссис Великобритании – там, в определенных кругах до сих пор такое носят. Я тоже, разумеется, никакая не икона стиля: мои вечные дырявые штаны и ботинки вселяют в Марту, одевающуюся а-ля «учительница первая моя» благоговейный ужас, но к разряду писков моды не относятся. Просто мне в них комфортно – а чего еще желать? Иногда мне кажется, что в этом мы с Маратом очень схожи: на его не чуждой тренажеров фигуре до сих пор здоровски смотрятся простые белые футболки и джинсы. Костюмы и галстуки – для деловых переговоров; в остальное же время Марат одевается вполне демократично, иногда даже и в такие милые моему сердцу рваные штаны. Марта рядом с нами в своих юбках-плиссе и таких же старомодных блузках выглядит ожившим анахронизмом: не то домоправительницей, не то старой злющей девой-неудачницей – что совершенно не соответствует истине; наша Марта – существо милейшее… ну, и старая дева – это факт. Да что я, в самом деле прицепилась к Марте? В конце концов, как хочет, так пусть и одевается! Но мне до сих пор интересно – где она откапывает весь этот винтаж: плиссе, гофре и рукава-фонарики? Наверное, все это вылавливается в тех же глубинных омутах, где и громоздкие роговые оправы, носовые платки с кружавчиками и туфли-лодочки. Впрочем, лодочки у Марты очень даже ничего – как и тонкие щиколотки, и изящные запястья. Да, совсем забыла сказать: общих привычек у нас с теткой тоже нет. Марта встает ни свет ни заря, и сразу развивает бурную хозяйственную деятельность. Энергии у нее хоть отбавляй – даже больше чем у Марата. Именно на Марте держится весь наш немаленький дом, а вовсе не на приходящей прислуге, не на Алисе, которая только путалась у Марты под ногами, делая вид что тоже очень интересуется садовыми цветами и заготовкой огурцов в зиму, и, конечно же, не на мне. От меня в домашнем хозяйстве так же мало пользы, как и от Мартиной беспородной собаки, с очень подходящей происхождению кличкой Рекс. С этого кудлатого чудовища постоянно сыплется шерсть и, сколько его ни мой, он все равно жутко воняет псиной. К тому же Рекс обожает валяться в постели – все равно чьей. Этой милой привычкой он приводит Марата в бешенство, и после каждого покушения собаки на его ложе – теперь уже супружеское – разражается дикий скандал. В свою комнату Рекса, которого я фамильярно называю Кабыздохом, я также впускаю неохотно.
За окном снова валил снег, косо и стремительно летящий в световых конусах дальних дорожных фонарей. Я вздохнула, и вышла в коридор. Под дверью маялись Марта и Рекс.
– Так ты ужинать будешь? – спросила Марта почему-то шепотом.
– Буду.
– Ну тогда пойди, яичницу себе зажарь.
– Ты сама мне зажарь, ладно? А то у меня всегда яйца растекаются. А я лучше с собакой погуляю.
– Саша, Марат не велел выходить! – затрепыхалась тетка, и схватила меня за руку, как будто я собралась уйти из дому навеки. – Пойдем со мной в кухню, хорошо? А Рексик и сам погуляет.
– Да что со мной сделается! – я в сердцах выдралась из цепких Мартиных пальцев, и потопала вниз, сопровождаемая всхлипами, причитаниями и радостным поскуливанием Кабыздоха, который уже стоял у подножия лестницы, но снова скакать по ступеням вверх не желал, ввиду преклонного возраста и нажитого с годами лишнего веса.
Марта почему-то не пошла в кухню, а осталась стоять на площадке. Она смотрела на нас с Рексом сверху, и вид у нее был странно виноватый: впрочем, большую часть времени он у нее как раз такой. Именно выражение лица и не дает разглядеть, что она действительно красива – а вовсе не ее жуткие одеяния. Не понимаю, как с таким выражением лица можно было работать психологом? А ведь Марта – с ее слов, конечно, занималась этим весьма успешно до того, как я свалилась ей на руки. Не думаю, что она врет, или хотя бы сильно преувеличивает: неуемные фантазии скорее в моем характере, чем в ее. Мне кажется, Марта приобрела такой несчастный вид от своей работы, когда принялась взваливать на себя вины всех и вся: супругов, которые не могут найти общий язык, жен, терпящих побои, или мужей, чьи пьющие жены неизвестно зачем рожают детей… Впрочем, я не хочу быть слишком строга к Марте – для меня она сделала все. Или почти все. Но психолог из нее все равно никакущий – по крайней мере, по отношению ко всем нам. Марта невероятно доверчива, и я беззастенчиво этим пользуюсь. Не так давно мне понадобилось дополнительное вспомоществование, и я, состроив печальную физиономию, попросила денег у нее. Естественно, при этом я драматическим шепотом попросила ничего не говорить Марату. Эта дурочка даже не осведомилась, на что я собираюсь употребить просимое – так горестно я поковыляла к себе наверх. Наверняка подумала, что у меня свинтили кошелек…