Поэты и прозаики земли Русской. Выпуск 1 - читать онлайн

Век за веком – рядом, вместе

Создавали общий лад.

Стал сосед соседу тестем,

Сват для свата будто брат.

Этот женится на русской

И безмерно рад тому:

Было в доме серо, тускло —

Будет солнышко в дому!

Ласки ей! Свои удачи!

И зарплату – до гроша!

Ну а веру примет – значит,

Называй «моя душа».

Есть завет старинный, точный:

Кровь любовью обнови!

Отдал русский в жёны дочку —

Ты своим его зови.

О вражде у нас не слышно.

Да кому она нужна!

Это очень славно вышло:

Мир да лад, семья одна!

Русским жёнам честь и слава

И великая хвала!

Сколько же детишек, право,

Та ли, эта родила!..

Пополнение в России

Каждый день и каждый год.

Вместе мы – большая сила,

Вместе мы – большой народ!

Бежишь навстречу пробуждающемуся рассвету,

Волосы по плечам пополам с ветром.

Руки, как крылья, распахнуты в стороны,

Касаясь земли едва, паришь

невесомая,

С улыбкою лёгкою, чистою, как первоцвет.

И танцуешь, и смеёшься, и счастливее нет

На земле. И даёшь остальным света лучик,

А сама – отражение солнца и даже лучше.

Ярче, потому что живая и радуешь.

И вселяешь надежду, и собою облагораживаешь.

И поёшь, и раскрываешь чистую душу,

Разбиваешь преграды и темницы рушишь.

Пустоту содержанием наполняешь и смыслом.

Там, где ещё не зажглось, даришь искру.

Мгновение и очищающее пламя,

Огонь, сжигающий недоверие между нами…

И любовью греешь, и ободряешь сердца.

И зарождаешь жизнь новую в продолжение

цикла земного и природы движения.

И всё по кругу, и снова,

и без конца…

Но ведь это и есть

вечность и воля творца.

И не надо искать лучшего определения

Тому, как природа с чудом повенчана.

А итог? А итог – это она, Женщина!

Обычный прожит день очередной,

Сижу и на столе расслабил руки.

Мне что-то говорят и просят внуки,

Бурчит кипящий чайник за спиной,

И лампочка в разбитой старой люстре

Трещит, мигая светом надо мной.

Всё так идёт неспешно и покойно,

Размеренно и с чувствами в ладу.

Почти ничто меня не беспокоит,

Ну разве иногда за ерунду

Сорвёшься криком – и поймёшь,

что зря.

…Переживая и себя коря —

За старческую вспыльчивость и

строгость,

А видя детскую обиду, страх и робость,

Себя винишь и знаешь наперёд —

Всё позабудется, как раньше,

вновь придёт

Забота, и любовь, и трепетная жалость,

И понимание, что, может быть, осталось

Не так уж много дней, отпущенных тебе,

Подаренных, расписанных в судьбе

По строчкам, по мгновеньям мимолётным,

И точно в яблочко, и промахам бессчётным,

Которых не исправить, не восполнить.

…И каждый миг об этом надо помнить.

Я теряю покой, я не сплю, я хожу и гадаю —

Почему и зачем метрономом пульсирует кровь.

Уезжает мой сын, и друзья за кордон улетают,

Утекают мозги, честь и совесть, а с ними – любовь…

Миллионы сердец вполовину и надвое рвутся,

Сотни тысяч семей машут вслед белокрылым судам.

Наверху в облаках они верят ещё, что вернутся,

Лбом прижавшись к стеклу, тихо шепчут чего-то богам…

Есть и мать, и отец, но они у державы сироты —

Как птенцы на камнях, на холодных чужих берегах.

Всё, что дорого им, незаметно ушло в анекдоты,

Промелькнуло внизу в перелесках, деревнях, стогах…

Что потеряно? Что им готовят чужие пенаты?

Что они и когда обретут для себя, что найдут?..

Ростропович с Вишневской вот так уходили когда-то.

Но ведь это вдвоём. А теперь миллионы уйдут!

Кто останется здесь? Кем же Родина сможет гордиться?

Для кого всё кругом и зачем расцветает весна?

Озираясь вокруг, вижу серые хмурые лица,

На которых печать застарелого душного сна…

Сижу за столом, а на чайнике кукла надета.

Листаю тетрадь, и нетронутый стынет обед…

Здесь копии всех документов по делу поэта,

Которые ждали меня и пылились на полках сто лет…

Серебряный век. Серебрились виски у мальчишек…

Растоптанных судеб, растерзанных в клочья семей.

Каких начитались с наганами «кожанки» книжек?

Хватило ли собранных ими… надгробных камней?..

Двадцатые числа (конца окаянного лета),

Начало безумных, окрашенных скверною бед.

Последняя песня в слезах и с надрывом допета,

Ногтями на стенке написан прощальный сонет.

Кому повезло? Тем, что сдались, а может, уплыли?..

Бистро и гитара, про русское поле шансон,

Вокруг всё не то – про луну и про снег позабыли,

Щелчком подзывают, шутя обращаясь «гарсон».

Упали на скатерть кровавые капли варенья,

И папка в руках, и ком в горле, и замерший взгляд.

Подшитый листок недописанного стихотворенья

(О том, как в Египте феллахи под пальмой сидят).

И «выстрел» под ним – приговор приведён в исполненье…

Потерянная любовь, пронесённая через жизнь стихами,

Которые читали на питерской набережной и на пляжах

Майами.

Душа в оковах, рвавшаяся наружу

В надежде на везение и что ещё кому-то послужит,

Увидит живыми тех, кого любит без меры

И с кем не удастся встретиться всё равно.

И есть тому многочисленные примеры…

Почему? Я думаю, не было суждено.

Не отмерено кем-то, и согласие не получено

Ни на земле, где всегда царит равнодушие,

Да, видимо, и на небе, где тоже есть серые и заблудшие —

Ангелы падшие, пасущие такие же души.

А может, зависть и злость давит кого-то и душит?

А может, хочется унизить поэта и мольбы его слушать?..

Этим, кто подписывает бумажки и дарует визу,

Ставит штампики с серьёзным лицом для вида.

А за этими корочками и маленькими листочками —

Чья-то жизнь понапрасну перечёркнута строчками,

Обретающими жуткий смысл своей каллиграфией.

Для кого-то рутина, а для него – приговор, эпитафия.

Для поэта, давящегося сухими слезами,

Проглотившего стон, уткнувшись в подушку глазами.

И сердце, почти задушенное инфарктами,

Да и без них ранимое и битое разными фактами,

Фатально преподносимыми и горестно ожидаемыми,

Но всегда невыносимыми и скандальными.

Тебе что-то подарено и отобрано что-то.

Как оценить дары и то, что ушло безвозвратно?

И это не подтвердить математическими расчётами

И не обсудить при личной встрече, приватно.

А может, вымолить у гадалки и звездочёта

Или сухими щелчками сбросить костяшки на счётах…

Вот мне, к примеру, уже пятьдесят девять.

А что он, Иосиф Бродский, сумел бы сделать

За подаренные ему, а не мне три года?

Будь это милость Божия или просто природа,

Случай, желание или уже усталость.

А три года – целая тысяча дней или всё-таки малость

В нашем водовороте и безумной гонке событий?

Не скажет никто… и зачем? Всё равно – нам не быть… Им.

Скажите, вы читали про Войну?

Потом о Мире – пухлые два тома

(Они по школе будут вам знакомы) —

От графа русского, от Льва Толстого.

Он дал нам факты, форму, глубину

Любви… переживаний, чувств и боли.

С лихвою ими переполнены страницы,

Где весь сюжет в характерах и лицах —

До мелочей, навзрыд прописанные роли

Пришедших из историй и рассказов,

В которых ложь и правда вместе – сразу.

От автора, не ментора святого,

А от того, кто знал и славил слово,

Внося божественную искренность и силу,

Рождённую в переживаниях и вере

(Блажен, кто в свет и мудрость их поверил).

И солнце поднялось, и осветило,

И обнажило чувственную нежность

И откровенность, страстность и безгрешность

На шпаги острие, в повествованье книги:

В глазах священника и на руках расстриги.

Падение ядра, вращенья бесконечность,

Компот из вишни, летний сад, беспечность

Спеша сливаются в одной судьбе и жизни,

В цветущей юности, служении Отчизне.

Итак, который будет вам дороже?

Скажите честно, если про Войну, —

Я вам поверю, и про Мир – пойму.

В одном – любовь, в другом всё жёстче, строже.

Который том роднее, ближе вам, по нраву?

Рожденье, смерть, что вас волнует, право,

И чувства дарит ярче и острее?

Во что вы верите, что примете скорее —

Войну? А восхищаясь, радуясь… чему?

Потере жизни, помутнению рассудка?

Там лишь одно ночное время в сутках

И верить можно только одному —

Себе. Любой другой Войною занят,

А если обещает, то обманет…

Во всём великий смысл и острота

порывов.

Для чувств таких, как жалость, доброта,

к сочувствию позывов,

Здесь места нет совсем… Не время!

А чтоб собрать хоть что-то – это бремя.

И надо всем парит старуха-смерть

И каждому в глаза спешит смотреть.

Старается вовсю, играет с жизнью,

А на кону судьба, оконченная тризной, —

Финал естественный, когда приходит срок.

А здесь? Когда ещё не время и урок

Наш не окончен первый… и пока

Не ждём финала, перемены и звонка:

На перерыв, антракт, на передышку…

Но жизнь уйдёт, и смерть захлопнет крышку —

Ей (смерти) всё равно и не нужны конфузы.

Кого приветствовать, что русских, что французов,

То попадающих под руку эфиопов,

Ей всё равно – лишь приобнять кого-то

И проводить к паромной переправе.

А там монеты две – и вновь назад,

Туда, где можно лгать и править

Свой чёрный бал – на людях… и приват.

Как в домино – две краски маскарада

И на земле рисуют круги ада —

Где мерзости отчётливо видны

Во всех кровавых «подвигах» Войны…

Вот взрыв – и юноша упал, во взоре страх,

Мгновеньями бегут сюжетов вспышки.

А сколько их… о, бедные мальчишки…

Между прологом с эпилогом – боль и прах.

Ну всё, с Войной понятно стало,

Хотя бояться мужу не пристало —

Но не она для нас пристанище души.

Нам Мир с любовью будут идеалом.

О Мире и любви скорей пиши —

Без взрывов, стонов, в неге и тиши.

Так хочется на юность посмотреть,

На молодость в наивной страсти первой.

А самому красиво постареть,

Не поклоняясь ни Аресу, ни Минерве.

Стремление к полёту, вере, чистоте —

Вот то, о чём поют писатель и поэт.

О нежности, душевной теплоте

Мечтают воин, пацифист, эстет…

А первый бал Наташеньки Ростовой?

Что лучше для сюжета для простого!

И первый поцелуй, и детские желанья,

Улыбки, танцы, девичьи мечтанья…

В любви, Войне есть общее – экстаз!

Но если первая есть жизни продолженье —

Стремленье к идеалам, чистоте,

Искусству и природной наготе…

То во второй… от идеалов отреченье,

Души падение и саморазрушенье.

И в этом убеждались мы не раз.

Война и смерть – как сёстры, две подруги.

Когда я в церкви на венчание смотрю,

То понимаю, что нас движут к алтарю

Любовь и Мир – в гармонии, на пару.

Война ж нам дарит ненависть, отраву,

Озлобленность, пороки и недуги.

Что автор нам даёт, во что он верит сам?

Какие движут им подспудные идеи?

Иль только образы и темы им владеют

И всё расписано по планам и часам?

Довольно… всё уже предельно ясно —

Есть Мир, в котором жить непросто, но прекрасно,

И есть разлучница – могильщица Война,

Что с чёртом под руку и с ним обручена.

Мы бежим, задыхаясь от страха, обиды и злости,

То намётом летим, то, храпя, переходим на шаг.

Мышцы рвутся от боли, и гнутся и крошатся кости,

И спасает внезапно упавший в низину овраг.

Здесь так сыро, темно и безмолвно, предательски тихо,

Тут любое движенье раздастся – как выстрел в ночи.

Нас давно уже ждёт и бормочет голодное лихо,

Продираясь в подлеске, клюкой по деревьям стучит…

На подобранных лапах, к земле животом припадая,

Распахнувшая пасть и горящие пяля глаза,

К нам по склонам стекает живою волною шиза,

Всё подмяв на пути – постепенно овраг заполняя.

Мы уходим ручьём по засохшему старому руслу,

Окровавленный след за собой оставляя – как метки.

Нам теперь всё равно, лишь бы прочь от запретов и

клетки —

Путь наш труден и долог, тернист и потерями устлан.

В чём же наша вина и кто счёт предъявляет заочно?

Почему мы должны (ничего не прося, не беря)?

…Это просто охота, забава, и знаем мы точно —

Там внизу, на границе, у леса… стоят егеря.

Ей принесут цветы с карточкой от меня.

Посыльного потом попрошу рассказать,

Как приняла букет, как читала, —

чтобы понять,

Осталось ли чувство, а может, надеяться зря

На свидание, назначенное в записке,

Такое желанное. Но всё больше сомнений,

Как только становится уходящим

…время,

И ожидание, и понимание намерений.

Стать снова кем-то, а не просто знакомым старым,

Который давно уже от этой жизни усталый —

Хочет погреться у прежнего, неостывшего очага.

А может, это снова молодость и на картине стога?

И в музее почти пусто и ничего лишнего.

А может, это всё забытое и пронзительно личное?

Которое не описать и не передать словами.

А может, лучшее – это расстояние и молчание между нами?

Ведь сколько прошло – сорок лет, пятьдесят?

Но часы на башне, как прежде, стучат.

И голуби те же снуют под ногами —

Как тогда, когда мы по брусчатке сбегали

Вниз и смеялись, не стесняясь прохожих,

Нарочно, чтобы им стало понятно тоже —

Как нам хорошо и всё в мире – у наших ног.

И что не предложит теперь сам господь бог…

У нас уже есть – и другого не надо.

Одна ладошка твоя у меня в руке,

На вторую дышу, целуя, а сам

Согреваюсь твоим взглядом,

Васильками, плывущими по реке,

Глазами, горящими над листопадом.

Наверное, это не повторить,

Впрочем – как за оградой…

Пусть лучше останется тихая память,

Как над речкой пришлось молодыми плавать —

Сплетаясь руками и лицами над водой…

Но теперь мы уже не напротив друг друга,

Разделённые временем и всяческой ерундой.

Я теперь для тебя просто друг,

Ну а ты для меня лишь подруга,

а может быть… всё-таки, ну а вдруг…

Да нет, лишнее видеться нам с тобой:

Слишком поздно и в ощущениях сложно,

Да и адреса нет – я давно позабыл адрес твой.

Скажешь: «Не может быть!» Да, теперь и такое возможно!

Тяжело поэтом быть в России,

Рифмовать страдание и боль…

Почему всегда они просили

Милостыню, право на любовь?..

Где-нибудь ещё (помимо дома)

Им сулили цепи и тюрьму?

А к кому не липла идиома —

Подавали посох и суму?..

И в каком ином, скажите, царстве,

У каких пределов и границ —

Жить в гоненьях, муках и мытарствах,

От бессилья выть и падать ниц —

Разбивая в кровь своё лицо…

На котором всё как на картине:

Замерзать в огне, гореть на льдине,

Умерев ребёнком – стать отцом…

Говорить, не думая о смысле,

Проходить сквозь горы напрямик.

Не считать, а плавать в море чисел,

Знать, когда уйдём, как мир возник…

Ты не бойся, что они умнее,

И не надо их боготворить.

Им скажи спасибо, что умеют

Души грешные слезой

омыть.

Чашка кофе и первая сигарета,

Ты в кровати и ещё не одета.

На столе наброски лёгкие, осторожные,

Которые ждёт детвора восторженная

В коротких платьицах и штанишках.

А может, это автор переживает о книжках,

О сроках и просит ускорить процесс,

Который скорее похож на инцест

Между мыслью и графикой на листке,

С которыми – как прутиком на песке.

А потом берёшь в руку ластик

И вымарываешь на асфальте классик.

И двигаешься от предмета до композиции,

Удовлетворяя желания автора и амбиции,

Договор подписывая от лицензиара.

И не думаешь о получении гонорара.

Обсуждаешь с внуками меню и сюжеты,

Успевая к компьютеру и переворачивая котлеты.

И по телефону, и так разговариваешь,

И при этом никого не расстраиваешь

и успеваешь…

Быть художником, и бабушкой, и женою,

И громоотводом между детьми и мною.

А ещё совещания и селекторы,

И ковид, и какие-то строительные проекты!

Так бежит, так летит время, наверное.

Ведь не у всех судьба такая необыкновенная.

И терпения не у всех и на всё хватает,

и таланта…

Ну а Лариса? Могла быть художником и музыкантом…

И в ней – то гармония, то всё без края —

И она везде, она единственная такая!

Что лучше музыки, когда она звучит —

Триумф гармонии над жизненной рутиной!

А живописец с кистью у картины?

Поэта муза тоже не молчит!

Как выбрать мне меж нотами и слогом,

Сольфеджио смешав с литературой

(Как между правилом размера, партитурой),

Не ошибившись с выбором, определённым богом?

Как то, что мы хотели бы в судьбе

Чуть изменить, попробовав исправить,

Так реквием, написанный себе,

Вас может и унизить, и прославить.

Что лучше, пасть на взлёте, не наскучить —

Иль прозябанием себя душить и мучить,

Построив всё по правилам и планам,

И жить со скукой, ленью и обманом?

Каких ещё насмотримся обрядов:

Пороков низменных, проклятий, травли, ядов,

Которые легко в бокалы льются

И другу лучшему… и брату подаются

Авансом будущих своих грехов,

Освободясь от совести и чести – от оков,

Которые мерилом быть должны, оценкой —

От медиума – Мастера Гриценко,

Ушедшего безвременно, внезапно…

Так хочется мне повернуть обратно

время,

Чтоб не давило тяжким грузом бремя

Потери, ощущенья пустоты,

Чтоб вновь покрылись строчками листы…

Покуда свет стекает из небес,

Из той реки, что породила вечность,

И обнимает горы, тропы, лес,

Изгиб ручья и даже быстротечность

Святой воды, способной быть живой

И возрождать,

И, окропляя годы,

Стекает свет и манит за собой

Из глубины немеркнущего свода,

Жизнь на земле из капли

Бытия

Сочится в травах, сочных и упругих,

Сплетая судьбы, чтобы ты и я

Свою любовь и жизнь вложили в руки.

Тихо елей качели и саночки

изумрудом расправленных плеч

Зазывают,

И шалости-салочки

хороводом готовы увлечь,

И купавы, как павы,

И юные

стебли крепких и сочных осок,

И закатов лучи семиструнные,

и тумановый дым-поясок…

заплетают верёвочку-беечку

из пеньки —

да на память клубок.

«Ты катись-ка, дорожка, копеечкой

на счастливый заветный порог».

Там дымок из трубы завитушками,

у порога неспешны ежи

И на небе румяной ватрушкою

светит солнце у Божьей межи…

Опрокинуло время твои затяжные мечты,

Словно струи дождя размывают дорогу,

И лужи,

В них небесная высь отражённой, и плещешься ты

На обочине лета, где свет, не преломленный стужей.

Здесь так весело птицы кружат над раскрытой рукой,

Когда капли стихают, как звуки небесной свирели,

И взрываются вены, а твой молодой непокой

Достигает вершины, сплетая закаты и ели…

Я напрямик пойду туда,

Где вера правдой колосится,

Где родниковая вода

Из душ сочится в наши лица,

В глаза сиянием небес,

Их золотого ореола,

Туда, где в небо смотрит лес

Среди толпы смятенной, бездумной и слепой

Незримо Ангел нежный сияет чистотой.

Рукой неспешной, лёгкой отводит край беды,

Накидкой белоснежной уносит в мир мечты.

Лишь слово благозвучно с его слетает уст,

Моих ушей стозвучно коснётся шёпот муз;

И властно, терпеливо, свой ускоряя шаг,

Он лечит, утешает и вдохновляет нас.

Лишь искрой золотою блеснёт вдали звезда,

Я знаю: Ангел нежный летит ко мне спеша.

Из полусферы света два сотканы крыла,

И жизнью неземною его полны глаза.

Среди толпы мятежной, бездумной и слепой

Проходит Ангел нежный, касаясь всех рукой.

Морозный воздух свежестью пронизан.

На ветках гибких,

алмазностью сверкая,

снег лежит.

Прозрачный, призрачный рассвет

чуть розоватой дымкой

окрасил нежностью

голубоватый снег.

Ловлю я дар с небес – моя ладонь раскрыта,

и удивляюсь, как всегда,

я хрупкой грани волшебного искусства,

алмазной россыпью богатств покорена

Природы дивное творенье —

кругом лишь белый цвет зимы —

узоров тайное сплетенье,

непревзойдённость красоты.

Дыханье дивное творит ли

иль тайный замысел Творца

руке волшебной ли послушна

земная тайна Бытия?

Кто слышал шум дождя? И шорох листьев в тишине?

И как бы вдруг разверзлись небеса и растворилось всё вокруг.

Смешались звуки неба и земли, небесных тайн открылись

сферы,

и восхищенье чудной красоты,

меня пронзив, открыло двери.

И мир в прозрении, в чистой наготе вдруг ослепительно

запел.

Слова ушли все в забытьё – и стал я слеп, и глух, и нем!

Ушло всё вдаль, вся мишура – непрочной жизни мнимые

успехи,

всё отдалилось, только я, Природа —

и никого на свете…

И даже нет, не так, не я!

Лишь только жизнь кипучим ликованием вестила —

в ней всё в единстве, всё едино:

и лес, и поле, и ручей, и капля летнего дождя,

что по листу стекала, – всё любило!

И лишь любовью был напитан мир, лишь ею всё

дышало, пело, жило.

Не отвергай, всё позабывший человек, любви Природы,

усмири гордыню.

Соедини оборванные струны не прочной нитью, а Единством

и, жажду утолив смиренным родником,

колени преклони перед её ВЕЛИЧЬЕМ!

Душа клянётся красками заката,

Небесной песнью звёзд летящих.

Душа рыдает стонами набата

И песнь поёт ветров пьянящих.

В душе едино слиты трели соловья

С тончайшею волной тумана,

С ржаными колосьями полей

И песней звонкого баяна.

Душа смеётся косыми лентами дождей

И радугой восторга цветов ярчайших.

Душа краснеет тюльпанами полей

И тихо замирает в сердце от стрелы летящей.

Душа богата порывами добра

И греет светом, из груди струящимся.

Твой вечный светлый гений – твоя душа —

Всегда в полёте к небесам слепящим…

Как часто мы в уединении

Растим прекрасный сад цветов,

Но, словно горьким плодом уязвлённые,

Уничтожаем до основ.

Мечты оборванные крылья

Уж не несут нас до высот.

Лишь верой вновь мы окрылённые

Лелеем мудрости цветок.

На ложь сегодня нет управы,

Разверзлась бездна, тьма царит.

Упали так людские нравы,

Что от стыда душа горит.

Во зле прекрасная планета:

Венец природы – человек, —

О Божьих позабыв заветах,

Грехом на смерть себя обрек.

Войной духовные нарывы

Вскрываются то здесь, то там —

Снарядов гулкие разрывы

Слышны всё чаще по местам.

Вот и на братской Украине

Вершится ныне Божий суд:

Нацистской присягнув гордыне,

Правители войну ведут.

Да не с Россией, а с народом

Своей страны уж восемь лет,

Пытаясь навязать «свободу

Майданную», которой нет.

Их незалежность – не свобода —

Холуйство пред Америкой.

Закатывают ей в угоду

Вселенскую истерику:

Мол, нас Россия атакует,

Спасите украинский люд!

Поверив, страны, негодуя,

Оружья им и танки шлют.

Вооружившись правдой Божьей,

Идут бойцы России в бой

С неонацистской злобой, ложью,

Чтоб прекратить в стране разбой

И защитить народ Донбасса,

Который не согласен быть

Рабом у злого Карабаса,

Его приспешникам служить…

И чтоб завистников России

Остановить у рубежей

Страны родной. От амнезии

Да исцелятся все уже:

Кто к нам с мечом являлся ране,

Натужно латами бренча,

Теряли всё на поле брани

И погибали от меча…

Vivat, Россия, Русь святая!

Тебе по силе равных нет:

Страницы прошлых войн листая,

Не сосчитать твоих побед!

Нам либералы говорят,

Что Крыма был лихой захват.

Но почему тогда, скажите,

Захвату весь народ так рад?

Был референдум, кто забыл,

И Крым решимость проявил!

Сказал он «нет» неофашистам —

Хватило мужества и сил.

И обратил сыновний взгляд

Туда, где много лет подряд

Он счастлив был в семье народов,

Где все свои, где каждый – брат.

Россию, как родную мать,

Не надо было долго звать:

Она в своём великодушье

Всегда покров готова дать.

На то она – Святая Русь!

Я слов высоких не боюсь.

Была и Украина Русью,

За эту правду я держусь.

Народ единый разобщён —

Известно всем – с былых времён,

Но, веру обретя Крещеньем,

Он Богом вновь объединён.

… Сегодня, как и прежде, спор,

На берегах Днепра раздор

Меж братьями за первородство.

России ставят Крым в укор,

Захватчицей её назвав

С подачи западных держав,

Которым на руку раздоры —

Вновь проявился злобный нрав.

Пугают санкциями, крах

Пророчат ей во всех делах.

Но вижу я духовным взглядом:

Тяжёлый кризис – в их умах…

Славянский дух непобедим!

Своё единство не сдадим!

Доказано во многих войнах —

Народ наш Господом храним!

Мир захвачен силами зла:

Гаснет свет, наступает мгла.

Боже, всех нас от бед спаси,

Сохрани, дай терпенья, сил,

Крепость мучеников святых,

Веру, мужество, стойкость их!

Научи побеждать врагов,

Не бояться смелых шагов —

Ложь бесовскую раскрывать,

Силой Правды атаковать!

И всем верным надежду дай,

Что вернёмся в Небесный рай…

Горячий чай уже не согревает душу,

Перебивает крепость сладкий шоколад.

Запреты времени сегодня я нарушу,

Отправлюсь в лабиринты мыслей наугад.

Петляющие перекрёстки лабиринта

Меня то вдаль ведут, то в близкие часы.

Дрожащая струна мелодии инстинкта

Затронет мои чувства взлётной полосы

Воспоминаний. Глупой болью отзовутся

Медовый час и горечь от иных минут.

Но почему-то тонкой паутинкой льются

Слезинки, строя незатейливый маршрут.

Прошу, душа моя, ты не играй на скрипке

И не буди до срока утренний рассвет.

Но не замрут опять минуты на простынке,

Как не замрёт опять дыханье прошлых лет.

Играет память позабытые спектакли,

Мелькают чьи-то лица в бликах фонаря.

Остыл забытый чай. С усталостью обмякли

Речь смутных образов и месяц в якорях.

Не упрекает время. Втайне посчитает

В оковах тишина все тучи на холсте.

Давно остывший чай уже не согревает

Воспоминания, зажатые в руке.

Связались перекрёстки в элегантный узел,

Всплывают наугад пустые миражи.

И только одичавшей ныне где-то музе

Я рассказать смогу по чётным актам жизнь.

За вдохновением в полёт,

Как птица, сердце улетает.

Включает месяц звездолёт,

Мечтами город поливает.

За строчкой строчка, дивный мир

Слова рисуют на бумаге:

Ночует в городе ампир,

Любовь молчит на чьей-то шпаге.

И то ли оживает явь,

И то ли сон кружит над лампой.

За вдохновенье музу славь!

Она поёт тебе под рампой.

Твердеет сердце от обид,

Душа невольно холодеет.

А память раны бередит,

И горстка чувств от них немеет.

Давно забыт покой и мир

Внутри себя. И нет сомнений,

В шкафу скелет устроил пир

На косточках без сожалений.

Усталость спит в своём углу.

Её уже не ощущаешь,

Но, словно солнце поутру,

Вперёд идёшь и процветаешь.

Написать одну строчку возможно.

Но вложить в неё ценность так сложно.

Тот использует слово безбожно,

Кто шагает по жизни ничтожно.

А тому, кто живёт невельможно,

Сам шагает по жизни надёжно,

В руки книгу берёт осторожно

И язык бережёт непреложно,

Написать одну строчку возможно

И вложить в неё ценность несложно.

Дождались, как же: снова потеплело,

Сосулек острых с крыши языки

Вновь зазвучали песенной капелью,

Вновь поманили чем-то дорогим.

Над синевою облака разлётом,

Над вдаль безбрежно тающей судьбой

Тепло живого солнечного света

Влечёт меня куда-то за собой.

И я бегу вприпрыжку, каруселит

В глазах и голове до тошноты:

Никак, обмытый этой вот капелью,

Поймал за хвост я след своей мечты.

Пробило полночь. Небо в ярких звёздах,

Луна зависла прямо над трубой,

Листвою клейкой пахнет свежий воздух,

И что-то совершается с тобой.

Готов поверить ты, что этой ночью

Изменит смысл земного бытия

Единственное слово и воочию

Сокрытое предстанет для тебя.

Перед тобой глубинная прозрачность

Вдруг явит то, что ты не разумел.

И станешь для других ты что-то значить,

Отметив мира новый передел.

А так весна, луна и свежий воздух

Разносит запах клейкого листа,

И ничего того, чтобы о звёздах

Не говорил бы кто-то никогда…

Били в скалы моря волны,

Хлёстко дождь стучал в листву.

Великанов с треском кроны

Ветром гнуло, как траву.

Вдруг поднялось море махом,

Валом на берег пошло,

Всё заполонило страхом,

Подхватило, понесло.

Там, где дом стоял, – лишь стены,

Поле – кладбище камней.

И ошмётки ржавой пены

На рогатинах корней!

Утро. Солнышко сияет,

Озаряя всё вокруг.

От цунами отдыхая,

Море ластится, как друг:

Шлёп да шлёп в песок волною,

Воздух йодист и бодрит.

И не верится, что вскоре

Оно то же сотворит…

Васильки, ромашки, лютики-цветочки,

Зной листву корёжит, тени испарив.

Стрекоза застыла на соседней кочке

И крылами ловит ветерка порыв.

Караси шевелят сонно плавниками,

Пузырьками взбулькнул многослойный ил.

Над селом, над лесом кто-то облаками

Пухленьких барашков по небу пустил.

Жарятся на солнце пацаны, девчонки.

Рожицы в веснушках, а на пузе – грязь.

Тычет мордой в вымя сосунок бурёнку,

И под солнцем хрюша в луже разлеглась.

Хочется моря, жаркого солнца,

Выси, бездонности, ветра в лицо,

Счастья огромного – с это оконце,

И чтобы в десять ступенек крыльцо!

Что-то в отдельности есть постоянно:

Вот оно, море, рокочет прибой.

И, словно к мысу верёвкой притянуто,

Солнце недвижно висит надо мной.

Чайки крылами касаются моря,

Их крики скрипучие режут простор,

Бьются о скалы с весёлым задором

Волны, несущие к берегу сор.

Но дома-то нет – здесь буйки и покрышки,

Обрывки сетей камень лижут в тоске.

Место красиво, но дикое слишком.

И след отпечатан лишь мой на песке…

А я ж хочу моря, жаркого солнца,

Выси, бездонности, ветра в лицо,

Счастья огромного – с это оконце,

И чтобы в десять ступенек крыльцо!

Когда белый снег сыплет хлопья в ночь,

Добрый человек может превозмочь

Натиск злой беды, горькую печаль.

В яркости звезды меркнущую даль

Не увидит он, не захочет взять,

Полувздоха стон грудью задержать:

В ночь войти, как в храм, суждено ему,

Свой доверить мрак сердцу одному…

Ночь ему сестра, в ней оттает он,

Пламенем костра высушится стон.

Исцелит ночь хворь, веру в грудь вдохнёт,

Через свою боль он себя поймёт.

Мне б пламени искусные цветы,

Где сладким ромом опоены ноты,

Я с жемчугом поэзии на «ты».

Ах, пройдены духовно эшафоты…

Мне б скрипку, что мелодией волнует,

Мне б дар писать холсты зимой!

Поэзия меня к листам ревнует.

Я лишь поэт, увы, не твой!

Сорок пятый на дворе,

Возвращаюсь в отчий дом,

В мае радость детворе,

Только в горле страшный ком,

Я бреду, а шаг – по стёклам.

Помню мать, отца глаза

И обрывком, да неблёклым,

Как катилась бирюза.

Подхожу – родной забор,

Яблони чудесный цвет,

Вижу томный яркий взор,

Это глаз любимых свет,

Здравствуй, мамочка родная!

Здравствуй, батя, я живой!

В сорок пятом, побеждая,

Я вернулся вновь домой!

Её уста пленяют розы,

И шёлк волос пленил костры.

О диво! Краски чудной прозы!

Лишь очи гордостью остры.

Наивность дремлет Артемида.

Мне б твой портрет всю жизнь писать!

В тебе погибла Атлантида.

Мне б шёлк волос всю жизнь ласкать!

О Боги! Солнце – её очи!

Чего же хочешь, мне ответь.

И я, погибший в звуке ночи,

Мечтаю пламенем гореть!

Мне б кисть и мольберты златые,

Чтоб дух, красоту описать.

И шепчут девицы младые:

«Кто смог так Россию создать?»

Мне б сказку, Ярило, да очи,

Чтоб дух святой ощутить.

Россия, чего же ты хочешь?

Я Господа буду молить!

Мне б кисти, мольберты златые,

Красоты писать да луга.

Мне б краски небес дорогие!

Омыты душой берега!

Россию врагам не понять,

Россию лишь сердцем лелеять,

Полей ароматы вдыхать.

Россию душой не измерить!

Богата изысками, красками мира.

Россию врагам не понять!

Изящная Господа лира!

За родину буду стоять!

Россия – отрада, о, храмы!

Таит небосвод тишину.

И любит героев упрямо.

В душе я Россию несу!

Тонкий тюль уста укроет,

Руки кружево таят,

За окном метель завоет,

Войны льда её хранят.

Величава, грациозна,

Стан снежинками укрыт.

Только горе, что морозна,

Пламень сердца в льдах зарыт,

Очи, что сапфира краше,

Звёзды синие хранят,

Испивают иней в чаше,

Льды с покорностью дрожат.

Я смотрю на трон великой,

Будто ангел – сон возник,

Тюль укроет луноликий

От мороза чистый лик.

Мои оды – рассветы Парижа,

В них скрижаль бесхитростных снов.

Неуместны оттенки престижа,

Нелюбимо богатство оков.

В них алкала сама Артемида

И Гефест огнём пожирал,

Неуместны просторы Аида,

В них уместен таланта скандал.

Влюблённый в отчизну морей вековых,

Сходил я с ума на холстах у великих,

И взор изумрудов людей дорогих

Писал мне апрель на щеках луноликих.

Сонет, сонет! Очнись, мой милый,

Я до восторга им больна.

Мой взгляд, от сладости постылый,

Его качал в окопах льна.

Балет, балет! Очнись, мой ярый,

Я до восторга им больна.

Мой стан, от нежности усталый,

Его красой сводил с ума.

Рассвет, закат! Очнись, мой милый,

Я до восторга им больна!

Мой стон, от слабости постылый,

Его качал, как миг-волна!

Наивный кудесник, трепетный ропот,

Тревожишь мелодией душу опять,

И в тёмной ночи твой сладостный шёпот

Захочет мой лик красой воспевать!

Наивный кудесник и солнца портрет,

Чаруй и волнуй мои сильные грани,

Под ночь сочини мне лунный сонет.

Вручаю любовь в твои нежные длани!

Мне хочется подняться в высоту,

Чтоб увидать хоть с птичьего полёта,

Что даст нам в этой жизни красоту,

С чем мы добьёмся экстренного взлёта.

Туда, где начинается рассвет,

С которым звёзды меркнут в лучах солнца,

Туда, где греет наши души свет,

Который сейчас греет нас с оконца.

Потом, проникнув в глубину души,

Развеяв облака и тучи жизни,

Начнёт всё согревать там и сушить,

Чтоб мрак убрать из ней до самой тризны.

Чтоб радостью наполнилась вся жизнь,

Чтоб пели песни соловьи с рассвета,

Чтоб о любви и счастье была б мысль

И мы б не ждали тьмы, а только света.

И этот свет нам души согревал б,

Даря тепло лучами жизни этой,

И мрак, проникший в души, развевал

Посланиями Божьего Завета.

Все мы бы жили счастливо всегда,

Не стало б войн, ворья и мрака жизни,

Не знали б бед мы больше никогда,

И о плохом не было б даже мысли.

– Я Вселенная!.. – открыл я.

Премию мне надо дать,

Без лопаты всё нарыл я,

Вот хочу теперь раздать.

Все открытия, находки —

То дано было познать

Мне, не выпив грамма водки,

А когда лишь лёг поспать.

Даже Нобель не додумал,

Только мне на ум пришло,

Всё, что Бог давно задумал,

До меня теперь дошло.

Не понять мне этих грёз бы,

Не открыв в науке дверь:

Каждый орган – это звёзды

И галактики теперь.

Мозг – Туманность Андромеды,

А кишечник – Млечный Путь,

В каждой клетке – Архимеды,

Знающие жизни суть.

Чёрные есть дыры тоже,

Параллельных миров вход.

Это всё дал Господь Боже,

Чтоб не вымер люда род.

Вот, закрыв глаза, лежу я,

Думая, что делать мне:

С Андромедой жизнь свяжу я,

Иль в дыру… А вдруг во сне…

Я прийти хочу в детство, пусть лишь на часок,

Босиком пробежаться по лужам

И с корзинкой сходить по грибы там в лесок,

Не боясь ни жары и ни стужи.

Детства встретить друзей, наиграться в лапту,

В ножички или сделать рогатки,

Пострелять в воробьёв на кустах, на лету

И потом поиграть вместе в прятки.

А услышав зов матери, нежный, родной,

Прибежать в дом, наесться окрошки,

Вместе с мамой из миски хлебая одной,

Не оставив на дне даже крошки.

И за печкой потом тихо лечь на кровать,

Перед сном почитать детства книжку.

И неважно, что утром мне рано вставать,

Книги в детстве любил, даже слишком.

Но, увы, далеко время то, и теперь

Нет друзей тех, с кем вместе играли,

Мама тоже теперь не откроет уж дверь

В доме том, где тогда проживали.

Это в памяти нашей лишь то время есть,

Время детства прекрасное наше,

И когда к нам из детства доносится весть,

Наши души становятся краше.

Пусть случается это на миг, иногда,

И того душе нашей хватает —

Вспоминаний, что нас согревают всегда,

Когда холодно в душах бывает.

Хочу всегда я слышать голос твой,

С собою рядом, а не виртуально,

И ощущать объятия с тобой

Днём, ночью, каждый день реально.

Мне хочется, чтоб ты была со мной,

Куда б ни повела нас жизнь с тобою,

Всё, что нам уготовано судьбой,

Пройти с тобой дорогою одною.

Мне хочется тепла твоей души,

Чтобы согреться им своей душою

И не грустить чтоб в темноте глуши,

А наслаждаться радостью большою.

Любимая, ты Факел Светлый мой,

Моя любовь и жизни всей награда,

Ты стала на всю жизнь моей судьбой,

Моя ты радость и моя отрада.

Люблю тебя всем сердцем, навсегда,

Нас Бог с тобою свёл до края жизни,

Никто не разлучит нас никогда,

При жизни здесь и даже после тризны.

Любимая, мне нужен голос твой

Со мною рядом, а не виртуально

И ощущать объятия с тобой

Днём, ночью, каждый день, всегда реально.

Не давай шакалу шанс,

Даже если ты ослаб,

Даже если впал ты в транс,

Берегись шакальих лап.

Берегись шакальих фраз

О любви его к тебе

В прошлой жизни иль сейчас,

В душу не пускай к себе.

В сердце не пускай своё,

Не дай места ему там,

Не дай сердце рвать твоё,

Чтоб не превратилось в хлам.

Чтоб не пожалел потом,

Что поверил в этот раз

И впустил шакала в дом, —

Не давай шакалу шанс.

Ведь шакал – всегда шакал,

Сколько б ни вилял хвостом,

Сколько клятв бы ни давал,

Он всегда предаст потом.

Не давай шакалу шанс,

Даже если ты силён.

Он предаст, и много раз,

Ведь предатель вечный он.

Устал я так, что больше не могу

Подняться, встать и выйти на дорогу,

Пойти и прогуляться по лугу,

А я ведь так хотел… Молился Богу.

Мне так хотелось лечь среди травы,

Кузнечиков в траве услышать стрекот.

Ах, как мы в детстве были все правы,

Не думая, что нужно время, опыт.

Мы кувыркались, прыгали резвясь

И не боялись: что-то вдруг сломаем.

У нас тогда была с природой связь,

Теперь ушла, куда – не понимаем.

Теперь скорее лечь бы на диван,

Включить ТВ и посмотреть программы,

Как в кинофильме молодой Иван

Лежит в траве с косою утром ранним.

Над ним плывут крутые облака,

Пчела жужжит и бабочки летают,

Смотрел и любовался он, пока

Не поднял крик – на завтрак собирают.

Пока роса, они ручной косой

Траву косили, чтобы было сено,

Я ж любовался этой всей красой.

Жаль, нас того лишила жизни смена.

Теперь кругом комбайны, трактора,

Серпы с косой нами давно забыты,

Ушла с природой тесная пора,

И в памяти те времена зарыты.

У нас теперь одна мечта – диван,

Попить пивка и посмотреть бы телек,

А утром встать, пока ещё не пьян,

Сгонять за пивом, взяв разбитый велик…

Всю жизнь овца волков боялась,

А съел овцу её пастух,

Она ему всё улыбалась,

Но к горлу нож – и взгляд потух.

А как прекрасно, ей казалось,

Сложилась в стаде жизнь её,

Овец, баранов там не малость,

И каждый сено ел своё.

Они все вес набрать спешили,

Чтобы казаться им важней,

Но скоро шубы из них сшили,

Ведь шубы были их нужней.

И мяса выходило много,

Чтоб сделать плов и шашлыки,

Ведь у овец одна дорога:

Нож пастуха ль, волка клыки.

И сколько им ни улыбаться —

Судьбы своей не изменить,

Овца ль, баран, как ни стараться,

Пути по жизни не сменить.

И, коль одна цель в жизни – стадо,

Надежды нет на пастуха:

Ты сколь ни блей, так им и надо —

Мясо на плов, для шуб меха.

Конец один овец по жизни:

Волчьи клыки ль, пастуший нож.

А что потом, съели иль сгрызли,

Неважно… Всё одно и то ж…

Уставший день сник на пороге ночи,

И солнце, уступая путь луне,

Ушло за горизонт, так, между прочим,

Сверкнув последний раз в моём окне.

Стих ветер, и поникли ветви липы,

Не слышно криков во дворе детей.

И яркий диск луны на небо выплыл,

Вслед звёзды засверкали рядом с ней.

И тишина ночная теперь всюду,

Её нарушит редко лай собак,

Пугающих, кто быть мешает чуду

И не даёт природе спать никак.

Ночь спящая внимает звёздной песне

И слушает космический мотив,

А я дремлю, сидя у окна в кресле,

Глоток последний чая проглотив…

Плывут, как лодки, облака по небу,

Как будто в море тихом, без волны,

Как в старой сказке, там, где быль и небыль

Сойтись все вместе были бы вольны.

Вдали большие парусники, яхты,

Вблизи гора, в горе той есть тоннель,

В котором вход в пещеры есть и в шахты,

А проблески невдалеке – там мель.

И я гляжу на небо с вожделеньем,

Как будто я плыву на лодке там,

Средь кораблей, что на пути Вселенной,

Меж звёзд качаясь, словно по волнам.

Живём мы в мире вечном, многомерном,

Где быль и небыль на одной волне,

Что наяву и в сказке равномерны

И дополняют друг друга вдвойне.

Сегодня мы с женою были

В Кривцово, где мемориал

Солдат тех в память, что убили,

Кто нас в войну здесь защищал.

Тут Мать стоит, глотая слёзы,

Руки к своей груди прижав,

Здесь скорбь шумящие берёзы

Впивают в душу, как кинжал.

Простите нас, сыны Отчизны,

Что забываем часто мы,

За что отдали свои жизни

Вы в годы страшной той войны.

Вы верили, что ваши дети

Вновь не познают страшных бед,

Что будет мир потом на свете

И войны не погасят свет.

Не будет впредь в мире призывов

Кровавую войну начать

И не придётся отцу с сыном

Снять сатанинскую печать,

Которая вновь вскроет море

Кровавое слёз и беды,

И разольётся снова горе

У человеческой судьбы.

Стояли мы, смотрели плиты

Со списками мёртвых солдат

На высоте, кровью залитой,

Тех, чьи останки здесь лежат.

И сердце горестью сжималось

Под тихий шум здешних берёз,

Давила на плечи усталость,

И резало глаза от слёз…

Мне сегодня вдруг приснилась мама,

Лучше моей мамы в мире нет.

Но её давно уже нет с нами,

Домом стал её давно тот свет.

На меня взглянула взглядом нежным —

И с души свалился тяжкий ком,

Тот, который был холодным, снежным,

Душу разрывающим притом.

Я спросил, когда её увижу

И к душе её смогу припасть,

Обниму и стану я к ней ближе,

Материнскую ощутив сласть.

Но она взглянула очень строго:

– Милый сын, живи, не торопись!..

Пред тобой сюда идущих много,

Для кого закончилась уж жизнь.

Для тебя ещё здесь нету места,

Как появится, тебе скажу,

Но то Богу Одному известно,

На земле нужней ты, как гляжу.

Я тебя, сынок мой, успокою,

Изгони из сердца эту мысль… —

И ушла, мне помахав рукою.

– На земле нужна здесь твоя жизнь…

Я проснулся словно окрылённый

(Было на душе моей тепло),

От тяжёлых мыслей обелённый.

Видно, тёмное с меня стекло…

Как знать, за что, где, как и почему

Беды познаем на себе влиянье,

Которая ведёт нас ни к чему

Хорошему и путает сознанье.

Чем нам потом разводит все мосты,

Что в жизни нас соединить хотели,

И убивает всё, куда глядели,

Здесь в нашей жизни лучшие мечты.

Мечты, дающие нам всем надежду

Здесь обрести душе своей одежду.

С ней будет счастлив в нашей жизни путь,

А мы его познаем ныне суть.

А защищённая от бед душа

Нас поведёт по жизни, не греша.

И в этой жизни пламенной своей

Мы ощутим все благости земные,

Которые ведут вперёд по ней

Нас впредь по жизни, каждый день отныне.

И освещают нам на ней пути,

Тропинки все и разные дороги,

Чтоб мы на них не поломали ноги,

А впредь могли по ним вперёд идти,

Как было всем указано нам Богом

На нашем жизненном пути сем строгом,

И не могли б с того пути сойти,

Иного счастья нам здесь не найти.

С рожденья нам судьба одна дана,

И с ней мы выпьем жизнь свою до дна.

И что в пути случится, то нам знать

Не суждено, такая наша карма,

Не для того нас родила здесь мать,

Чтоб мы надеялись на судьбу шарма,

А чтоб судьбу своей семьи пройти

И в ней исправить прошлого ошибки,

Чтоб скрип звучать стал тонким звуком скрипки,

И в наши души с божеством войти.

А коль пойдём другою мы дорогой,

За это Бог накажет снова строго,

Вновь наша карма упадёт на дно,

И снова горе будет лишь одно,

Что вновь отбросит нашу жизнь назад,

Как будто лист в осенний листопад.

И ждать весны нам иль пожар лесной,

С которым лес сгорит, оставив пепел,

Или распустит листья вновь весной,

Как небосвод вновь будет тёпл и светел.

А лес, зазеленевший вновь листвой,

Распустится опять с благоуханьем,

Как новый мир поделится сознаньем,

Чтобы заполнить прошлый мир пустой.

Его наполнить радостью и счастьем,

Как благодать приходит к нам с причастьем,

Чтобы раскрыть душевное тепло,

Которое б по миру потекло.

Так, чтоб сердца и души нам согреть,

Но так, чтоб в этой жизни не сгореть.

Как знать, за что, где, как и почему

Всё в нашей жизни с нами происходит,

Узнать, когда, где, что будет кому

И что к кому зачем, когда приходит?

И эти знанья – благо или нет,

Для нас для всех, коль знать мы это будем,

То в благодать иль сатану разбудим,

Кто верный даст на это нам ответ?

И это надо нам или не надо,

То зло несёт нам всем или отраду,

Мы жизнь продлим иль уничтожим тем

Наличьем знаний этих разных схем.

То сатанизм иль Божья благодать?

Как это знать? Как знать? Как знать? Как знать?

Вот стоит красавица берёза,

Распустивши серьги под окном.

Рядом клён в весенних буйных грёзах

Красовался, думая о том,

Что пройдёт неделя, пусть другая —

И он страстно, буйно расцветёт,

И берёза, нежная такая,

Своим платьем вся к нему прильнёт.

И они, листвой своей касаясь,

Ветками изнеженно шурша,

Словно ангелы весны, ласкаясь,

В летний путь пойдут свой не спеша.

Не спеша, неторопливо, рядом,

Нежно ветками переплетясь,

Чувствуя друг друга листьев взглядом,

Ощущая пламенную связь,

От которой загорятся листья,

Когда осень к ним во двор придёт,

Их одежда станет словно лисья

И под ноги до весны спадёт…

Чтоб весной, припомнив эти ласки,

Снова страсть к друг другу обрести

И опять, как будто в доброй сказке,

Сладко лето вместе провести…

Мне хочется обнять тебя, прижаться

Всем своим телом, всюду целовать,

Не отрываясь от тебя, держаться

К тебе вплотную, всю тебя ласкать.

Почувствовать всего тела дрожанье,

Дыханье страстное и трепет губ,

Познать всю сладость любви, обожанья.

Я никогда с тобою не был груб.

Ты для меня источник наслажденья,

Любви и радости и страстных чувств,

Ты принесла с собою их рожденье,

В тебе вся прелесть жизненных искусств.

Не видел Леонардо то да Винчи,

Когда свою Мадонну рисовал,

Но то тогда, а я тебя всю нынче,

Сейчас всю в своей жизни познавал

И познавать хочу всю постоянно,

Не отрываясь даже ни на миг,

Пусть это и звучит как будто странно

И непонятно будет для глухих.

Но вижу я тебя всегда, и слышу,

И чувствую дыханье, сердца стук.

С тобой создали мы в сей жизни крышу,

Чтоб не разъединять нам наших рук.

И чтоб сердца наши синхронно бились,

Стуча ритмично, соблюдая такт,

Нас Бог свёл, чтобы мы с тобой влюбились,

Любовью подтвердили этот факт.

Люблю, когда песок волнует море,

Скрывая еле видные следы,

Рассветы и закаты цвета крови!

Живу, когда со мною рядом ты!

Люблю, когда костёр бросает искры,

И звёздные огни над головой,

И рук твоих прикосновения чистых,

И блеск в очах лазурно-голубой!

Ведь можно говорить порой часами,

Но не затронуть главного в душе.

Когда горит чарующее пламя —

Не нужно слов: всё сказано уже…

На острове построили из веток

Наш маленький и скромный уголок.

Любви друг к другу хватит на полвека,

И я тебе дарю её исток.

А буря если домик наш накроет —

Во мраке чёрной бездны не умрём!

Обнимемся покрепче мы с тобою,

С любовью нашей всё переживём!

Ты ушла, мне не сказав ни слова,

От обиды резко хлопнув дверь.

Это для меня, увы, не ново —

Я привык к разлукам, уж поверь.

Ты ушла, не молвив «до свидания»,

Ревностью задушена была.

Слёзы, крики, боль и расставание…

Как с таким гулящим прожила?!

Осознав, схватив пиджак со стула,

За тобой, любимая, сорвусь.

Пять минут… всего лишь пять минуло —

Одинокий тихо ворочусь.

И, в стекле оконном растворяясь,

Заклубится дым от сигарет.

Алым светом, нежно просыпаясь,

Тьму прогонит утренний рассвет.

Мы за эту ночь с тобой забыли

Все когда-то славные года,

Но желанный запах твой ванили —

Он со мной остался навсегда.

Мне сегодня ветер, не смолкая,

Песни о разлуке напевал.

Знаю, что теперь другой ласкает,

А когда-то я её ласкал…

Да, о нас я часто вспоминаю,

Но в пучине страсти не тону.

Милая, я больше не пылаю!

Милая, я больше не в плену!

Пой же, ветер, снова мне и снова —

Сердце не болит в который раз:

Нет её причудливого слова,

Нет улыбок, карих вешних глаз…

Но когда другую обнимая,

На постель в порыве отнесу —

Её имя нежное, желая,

Будто невзначай произнесу.

Ветер, пой, её я не ревную!

Только чаще снятся уж теперь

Розовых закатов поцелуи

И объятья голубых морей…

Пусть помнят деревья седые

О том, как с задором в очах

Девчонки совсем молодые

С винтовками шли на плечах.

Ах, как они пели, ребята,

О счастье и первой любви,

О том, как фашистов проклятых

Погонят с родимой земли!

Очнитесь, опомнитесь, люди:

За мир, за родную страну

Сквозь грозные залпы орудий

Девчата идут на войну!

Их груди скрывали шинели,

Но длинных ресниц не отнять.

Они и пожить не успели,

И женское счастье познать…

Пусть помнят вовеки живые,

Как в сорок втором по весне

Девчонки совсем молодые

Остались на этой войне…

Слепну я от полуденной пыли.

Завтра снова отправимся в бой.

Эй, ребята, сражение в силе!

Не заглох я ещё! Я живой!

На броне мои раны остыли,

Дорогой экипаж невредим.

Эй, танкисты, ну что приуныли?

Победим мы врага, победим!

Коль услышишь, вдали за рекою

Мой мотор поутру заревёт,

По команде «готовимся к бою» —

Это сердце стальное поёт.

Может быть, и погибну сегодня,

Если «Тигры» меня окружат.

Но другие под взором Господним

Дело жизни моей завершат!

Я кричу – подорвался на мине!

Умираю, но смерть не страшна!

Теперь небо мне кажется синим,

Значит, есть и у танка душа…

По ночному Невскому гуляю,

Дышит стариною всё вокруг.

Шляпу я перед тобой снимаю:

Здравствуй, мой любимый Петербург!

Как Нева взволнована, игрива!

Как в ансамбле развели мосты!

Это чудо Северной Пальмиры —

Мраморной, гранитной красоты!

Вот проснулся Летний сад от солнца,

Запах кофе нежно поманил.

Вот они – мои дворы-колодцы,

Я играть мальчишкой здесь любил…

Оживает купол золочёный —

Пробудить Исаакия спешит.

И взлетает в небо окрылённый

Ангел Петропавловской души…

Петербург – ты как бальзам для сердца!

Трёхсотлетний, вечно молодой!

Дай в твоих объятиях согреться,

Слушать этим утром шёпот твой.

Кто же ты, моя Россия?

Позабытые слова?

Или бурная стихия,

Горы, реки и листва?

Может быть, седое небо,

Что заплакало дождём?

Те края, где был и не был,

И берёзка под окном?

Ты – дуэли столкновенье,

Пушкин раненый в бреду!

И мятежные волненья

В восемнадцатом году!

Ты – печальный лик иконы,

Гибель, красная звезда!

И малиновые звоны,

Что не смолкнут никогда!

Ты – пророк, святой, мессия

И родные берега!

Я с тобою, Мать-Россия,

Вот тебе моя рука!

Годы юные в сердце открыты,

А по сердцу – как будто ножом!

Позаброшенный мой, позабытый

Вспоминаю родительский дом.

Он – как листья зелёные летом

И сиренью пропахли дворы!

Это край мой, стихами воспетый,

Это детство и крик детворы!

Он мне снился. Узнал я всё сразу:

Эти улицы, сад и она —

Та девчонка из пятого класса

С поцелуями, словно весна.

Я приехал, вернулся как прежде,

Но друзей и подруг не видать…

Только осень листвою небрежно

Будет тихо лицо целовать.

И тоска на душе не сокрыта.

Навсегда годы юности в нём —

В позаброшенном и позабытом,

В том родительском доме моём.

Зеленеют под солнцем деревья,

Над горами седыми – туман.

Показалась родная деревня.

Здравствуй, мой золотой Дагестан!

Пахнет яблоком, грушей и сливой

Возле дома пленительный сад!

И разлаялся друг мой игривый.

– Дай же лапу! Я так тебе рад!

Не поверив, глаза протирая,

Зарыдала любимая мать.

Ты не плачь, я с тобой, дорогая,

Чтобы руки твои целовать!

На чужбине болит моя рана!

В серость будней ушёл с головой,

Но мечтал о горах Дагестана

И как встречусь сегодня с тобой…

Заучите, что в тяжкие годы

И когда на душе холодней,

При утрате, печали, невзгодах —

Рай ищите у ног матерей!

Прохладе с гор пора уже в долину

Магнолии туманом освежить

И южного курорта сердцевину

От Цензора небес на время скрыть.

И с вами я, оставшись без присмотра,

Под шёпот волн кувшинчик «Хванчкары»

Цежу глотками, солнечную бодрость,

Смакую юга щедрые дары.

От моря тянет золотистым йодом,

Магнолий белых тает аромат,

А ваши губы пахнут диким мёдом,

Их сладок вкус и чуть солоноват.

Ах, боже мой, красавица-весталка,

К чему сегодня, через столько лет,

Прикрыв глаза, я вспоминаю жаркий

(Он стал таким) тот вечер тет-а-тет?

Как беззаботно упустил я счастье,

Не удержав, не предложив руки.

Иль, может быть, не в нашей это власти?

Любовь приходит свыше – как стихи…

Заветный телефончик ваш утерян,

Лечу на юг, пусть там никто не ждёт.

Судьбы моей давно удел отмерен,

Но вдруг случайно, чудом повезёт?

Не засыпай, шофёр, держи баранку,

За поворотом есть морской вокзал…

А память крутит старую шарманку,

И волны сердца бьются о причал…

У бабушки в углу иконка,

Лампадка тлеет фитильком,

А за иконкой – похоронка.

А рядом с Богом – Дед с Отцом.

От них как будто больше света

В избушке с низким потолком,

И верит бабушка, что это

Всё предначертано Творцом.

Одной лампадкою согреты,

Все в мире братья на крови.

Прости ей, Боже, ересь эту,

Поскольку Суть Твоя – в Любви…

На стене порыжевший портрет:

Шалопай восемнадцати лет,

Чуб волною зачёсан назад,

Простодушный улыбчивый взгляд,

На рубашку нацеплен значок —

«Ворошиловский меткий стрелок».

Может, если б он выжил тогда,

И у них было б всё точно так:

Растерялась с годами любовь

И порядком друг другу бы кровь

Подыспортили к старости лет,

Только нет его, нет его, нет…

Сколько лет я гляжу на портрет,

В этом доме живу сколько лет,

Но тебя заменить ей не смог,

Ворошиловский меткий стрелок.

Рассудила нас с другом война,

Мне – награды, и жизнь, и жена,

А ему – неоконченный бой

Да бессмертная эта любовь.

Горы дремлют в когтях ледниковых объятий.

Взглянешь вниз – замирает душа.

Уплывает земля, как на майском параде

Лёгкий шарик из рук малыша.

Пять минут передышки. Отметка – пять двести.

Ветер снежный отрог закурил.

Эту гору с Серёгой мы сделаем вместе.

Хватит фарта, упрямства и сил.

Лишь бы только погода не срезала крылья

И лавины прошли стороной.

Осыпают нас горы алмазною пылью

И бинтуют следы за спиной.

Мы не горы штурмуем, сердца разрывая,

Облаков потревожив покой.

Из болот мы себя до вершин поднимаем,

Проверяя на вшивость горой.

Что нас в горы влечёт? Очумели от скуки?

Иль опасность уж так хороша?

Но слабеют при встрече от радости руки,

И поёт, распрямляясь, душа.

Я в чулане нашёл

Деревенского старого дома

Свой гербарий в тетрадке

За третий, наверное, класс.

Там кленовый листочек,

Как старый и добрый знакомый,

Словно с формы канадцев,

Лежал до поры про запас.

И подумалось вдруг,

Что и я согреваюсь надеждой

Сохраниться в Поэзии,

Хоть бы единой строкой,

Словно лист – настоящей

И так же как Парус – мятежной,

Что лишь в поисках бури

Для сердца находит покой.

Никогда ничего не пиши о войне,

Нет тех слов, чтоб серьёзно, без мата.

Не трепись, помолчи, дай остыть тишине,

Не мешай на привале ребятам…

Вон в две дырки сопит вологодский пацан,

Он из наших, из тех, кто в тельняшке,

Он, возможно, во сне у родного крыльца

Что-то шепчет на ушко Наташке.

Рядом с ним прикорнул возвратившийся в строй

(Повезло, что осколочный в мясо)

Дядя Фёдор. «Забой» у него позывной,

Он шахтёр – это хуже спецназа…

Есть и с орденом – Мишка, точней Моисей,

Он на голову точно контужен,

Всё ему нипочем, всё лишь «азохен вей»

(За карман малолеткой осужден).

Жаль, Серёга Ткаченко ушёл на покой,

На зелёные райские кущи,

Его конь над рекой, да и он молодой…

А над нами – осенние тучи.

А над нами военною пахнет грозой,

Серафим шестикрылый за нами,

Нас с молитвами ждут и с победой домой.

Мы вернёмся, родные! Мы с вами!

Погибают в бою.

И в тылу, как в бою, погибают,

Не покинув рядов

И не дав ни на миг слабину…

Только ангелы скорби

Сейчас над Поэтом летают,

Только крик журавлиный

Тревожит небес вышину…

И пускай в его честь

Не назвали ни улиц, ни скверов,

Зато Слово его

Продолжает Отчизне служить,

Как и память о нём,

Не жалевшем ни сердце, ни нервы,

В сумасшествии дней

Путеводной Поэзии нить…

Я Пушкина, как Бродский, пожалею,

зимой в крещенский холод и метели

он лучше поменял бы ту аллею

и пьедестал на место у постели,

что у окна бревенчатой избушки,

напротив печки, и трубы, и вьюшки,

у той постели, где в ногах с котом

лежу под домотканым я холстом

и томик Бродского пытаюсь перечесть.

…Дворец наместника увит омелой[1]…

И мне, Поэт, порукой ваша честь,

хотя в стихах вы очень даже смелый.

Спускайтесь с пьедестала, я вас жду.

Я чаем вас с малиной отогрею,

и «сукиного сына» вам прочту,

и, может быть, по-бабьи пожалею.

Жалеть по-бабьи – больше, чем желать,

болеть душою, сердцем согревать,

робеть ещё, конечно, и стесняться,

читать, мечтать и вечно восхищаться…

Не нужно здесь высокопарных слов,

как с «нашим всем» бы я поговорила,

теплом согрела, чаем напоила,

и в печку подложила новых дров,

и даже пьедестал посторожила б,

чтоб вы поспали парочку часов…

(В плаще, с причёской, я почти точь-в-точь,

никто не отличит, к тому ж метёт всю ночь…)

Война,

мой милый мальчик,

есть война.

Она грязна —

убийственно грязна.

И холодна, когда

лежишь в шинели

под ледяным,

в три бога мать,

дождём!

А вместо каши —

котелок шрапнелью

пробит.

Да хрен с ним,

с этим котелком.

Вон перед нами

взвод лежит за бровкой,

уже и стоны

больше не слышны…

Их порцию

наркомовскую водки

потребуем поздней

у старшины.

И их помянем

этою же водкой,

холодную перловку доедим…

Коль доживём.

А если…

Завтра в сводках

о нас ни слова…

Что же мы хотим…

Заведено – вся слава

Генералам!

Зато нам водки

сразу полкило!

Чтоб запьянеть,

пожалуй, будет мало…

Ох, сколько ж гарных

хлопцев полегло…

Мы выпиваем, тело согревая

и заглушая голод, холод, страх.

Мы боль потерь

на ярость заменяем,

кто помоложе…

Старым – дело швах.

Они своё давно

отвоевали:

глаза не видят,

ноги не несут…

Они войне сынков

своих отдали

и скоро душу

Богу отдадут.

На фронте не сойдёшь

с ума едва ли,

не научившись

пить и забывать…

но как забыть,

как мы себя теряли —

как просто

оказалось

убивать…

Наш городок прифронтовой,

Совсем обыкновенный —

Лишь «сушек» гул над головой

И холод звёзд вселенной…

Потухли осени костры,

Надели шубки ели,

Но душу леденят посты —

Опять недоглядели!

Сказал бы Черномырдин: «Да…

Хотели ведь как лучше —

А получилось как всегда!» —

И непечатно тут же.

Чудим, печально, не впервой,

Но с Богом переможем.

И холод кончится весной,

И мир наступит всё же!

А Новый год уже в пути!

Готовьте угощенья!

Салютов гром и конфетти!

Подарки! Поздравленья!

Наш городок прифронтовой,

Совсем обыкновенный.

Снежок кружится над землёй,

Ложится звёздной пеной…

Никогда так радостно не пелось,

Время не летело под откос,

Никогда так в жизни не хотелось —

Жить всерьёз!

Наслаждаться жизнью без остатка

И ходить с тобой в осенний лес,

Тратить время попусту и сладко,

Ждать чудес!

Никогда так близко не страшила

Мрачная конечность бытия…

Что ж меня так поздно полюбила

Жизнь моя…

Я уйду, ничто не потревожив,

Наподобье лёгкого листка.

А любовь, она ещё, быть может…

Всем – пока!

Старая Ведуга,

Ведуга старая —

Дом у реки,

Окна с завалинкой,

Печки да валенки,

И… старики.

В детство далёкое,

В небо высокое,

Как заглянуть?

Вот подъезжаем —

И сердце сжимается,

Не продохнуть…

Слева лощина,

По прадеду —

«Радкина».

Эти поля —

До революции,

До контрибуции,

Наша земля.

За керосинкою,

Свежей холстинкою

Печь застеля,

Дед мне про Сивку,

Про Бурку рассказывал,

Дратву смоля.

Я под рассказ

Засыпаю на печке,

День был длинён…

Тихо стрекочут

Сверчки и кузнечики,

Сладок мой сон.

Летняя ночь

Изумрудами капает

Звёздных огней.

Снится мне Родина,

Самая-самая,

Нету родней…

В детство далёкое,

В небо высокое

Как заглянуть?

Вот подъезжаем —

И сердце сжимается,

Не продохнуть…

Звёздочка искоркой,

Сгустком желания

Гаснет в ночи.

Тают мгновения

В миг расставания.

Что ж ты молчишь?

Помнишь, наверное,

Сосны янтарные,

Склоны Хибин,

Лысые сопки,

Отроги коварные

В сходах лавин.

Пылью морозною

Солнца окутанный

Жёлтый цветок,

А в котелочке —

Заваренный круто

Зверь-кипяток.

Как топором

Разминали «вибрамы» мы,

Лишь бы надеть,

Как с рюкзаком

Сорокакилограммовым

Шли сквозь метель.

Звёздочка гаснет,

Но всё же желание

Я загадал —

Чтоб не кончалась

Дорога та дальняя,

Шла сквозь года.

Чтоб согревать

На привале за пазухой

Руки твои.

Чтобы молчать,

Расставаясь ненадолго,

Вновь о любви…