Поэтоптица - читать онлайн

Поэты – голуби

На дороге жизни:

Клюют камни

В поисках зерна истины.

Ничего не могут

Делать руками,

Превращёнными в крылья,

Сложенными за спиною

В тысяче ежедневных поклонов.

Взлетают редко,

Вспугнутые шорохом,

Застигнутые голодом,

Самые отчаянные —

От невозможности

Ходить по земле.

На Константиновской куртке удобно мне рисовать:

Коричневая кожа плотно вбирает пасту в себя.

На Костиной широкой спине расцветают пальмы и лилии.

Завидую я тебе: какие они красивые!

Рядом с ними рисую дом, пруд с карасями, клумба раскрашена.

Люди ходят: кто глушит ром, а у кого голова повязана.

Город рисую: с кафе и барами, с музыкой дискотек и бульварами,

Со злачными местами и рощами, с памятниками на площади.

Бегают горожане ранние, спешат на работу заранее,

Каждый с горестями и радостями нарисован на кожаной гладкости.

Солнце рисую и небо звёздное, а под ними – девчонку курносую…

Рисую, короче, мир – на куртке, свободной от дыр.

На этом мир обрывается; кожа куртки кончается,

Вот на обшлаге рисую себя: кончилась кожа у куртки вся!

Ну, так что ж, старый друг,

Ты не бросил ли пить?

Ну а чем же ещё мне

Пожар сей залить?

Чем тоску утолить

И чем сердце унять,

Если хочется жить,

Надоело страдать!

Надоело искать,

Убегая с ума.

Надоело мне ждать,

Что найдётся она!

Не найти мне её —

Ну так боль заглушу,

Не зову вас с собой,

Я один ухожу…

Он пропал как-то вдруг,

Мне не остановить…

Ну так как, старый друг,

Ты не бросил ли пить?

Придя домой, себя ты распакуй —

Сними с ушей служебную заботу,

Забудь про план, про ставку и работу

И сердце нараспашку ты открой.

Придёт жена – она придёт с работы,

С себя стряхнёт служебные заботы,

Из сумки извлечёт и хлеб, и шпроты,

Халат накинет – и на кухню, в бой!

Её ты без подмоги не оставь,

Надень свою домашнюю рубашку

И, сердце оставляя нараспашку,

Ей помоги сварить хотя бы суп.

А если в кулинарии ты туп,

То хоть постой с ней в утешенье рядом

И помоги ей словом, песней, взглядом,

Зачтётся всё и суп тебе дадут!

Потом, когда помоешь ты посуду,

Тебе ещё чего-нибудь дадут…

Что именно – я уточнять не буду,

Но если ты и в этом, братец, туп!..

Придя домой, себя ты распакуй!

За это ты получишь поцелуй…

Плечом к плечу несёмся по проспекту.

Стальных оленей погоняй, каюр!

Ведь чукча никогда не вступит в секту,

Не вставит в бок он ближнему шампур.

Он может пить, блевать и материться,

Он может нерпам рифмы голосить,

От пьяного угара он проспится

И будет рыбу неводом ловить.

У чукчи тёща есть в большом далёком чуме —

Она не любит рыбу из реки.

Лететь к ней птицей, в светлом брюхе-трюме,

Везя в гостинец печень кабарги.

Жена у чукчи режет строганину,

Детей мороз у очага собрал,

Собаки трутся о его штанину.

Картину маслом я вам написал.

Отчего я езжу в сад?

Ведь природе я не брат,

Не люблю сажать картошку,

Люблю лопать виноград.

Занимательны пути —

Нужно город весь пройти,

На автобусе проехать,

Наблюдая изнутри:

Как трепещут в небе птицы

Над проспектами столицы,

Как гремит по крышам гром.

Не забыть бы в гастроном

Забежать за колбасою,

А то с голода помрём.

Так и будет год за годом,

В выходные день за днём:

Убегаю от соблазнов,

Я в знакомый окоём.

Жена достала Смоктуновским,

Москвичка, что с неё возьмёшь?

Он так играл, а ты не Бродский!

Её слова мне – острый нож.

С визитом будучи в столице,

Я опустился в переход.

Гляжу – товарищ неказистый

Билеты в театр продаёт.

И зазывает Смоктуновским,

Культурой душу бередит.

Куда деваться – покупаю,

Посмотрим, кем был царь Эдип.

Театр мимики и жеста[1],

Задворки мира и Москвы,

Архитектура интересна,

А зрителей – один, два, три…

Что Смоктуновский? Не играет,

Лишь голос в записи звучит,

Но сам спектакль увлекает,

Реально – жест, гримаса, вид.

Актёры мечутся по сцене,

Синхронный сурдоперевод,

А за кулисами по фене

За жизнь ругается народ.

Спектакль окончен, маски сняты,

Рукоплескания дрожат,

Вращаю кисти, благодарен,

Назавтра еду в Ленинград.

Неясные, как сон, воспоминанья:

Кусочек вывески «…Уфа». Аэропорт?

Лицо сестры. Объятья, целованья,

Открытие: на коже много пор.

Гулянье во дворе хрущёвки новой

И крик сестры: «Тебе пора домой!».

Я убежал – она за мной, сурова,

Упала, в кровь коленки. Грех – за мной.

Учила жить. Стеснялась меня в школе,

Я – толстый узкоглазый карапуз…

Когда на сердце липнет корка боли,

По-детски жду: сестра облегчит груз.

Он был тринадцатым ребёнком

В семье крестьянской трудовой,

И мама больше всех любила

Его характер шебутной.

Но это позже, а пока

Уносят сани паренька

До незнакомого просёлка

С широкой глади большака.

Лихой у них сегодня кучер,

Он погоняет и свистит,

Брат старший, Вася, выпил малость,

Как на крестины бог велит.

На повороте покачнулся,

Возок и сани вдаль летят,

Младенец с воза кувыркнулся,

Родня – всё песни голосят…

Потом увидели пропажу —

И повернули, и спасли,

Иначе не писать рассказов

Отцовских вам мне в эти дни.

В тридцатом году мой родился отец,

Боёв не застал он кулачных,

Где стенка на стенку, один не боец,

Где даже не били лежачих.

У них на районе другой был закон:

Когда городские ломились,

Штакетник с забора выдёргивал вон

И так по-серьёзному бились.

Носили со скрипом они сапоги,

Шпанистое, дикое племя,

А за отворотом – с набором ножи.

Но как изменяет нас время…

Они поднимали страну из руин,

Учились профессиям нужным.

Дожили до внуков своих, до седин

И мир наш оставили дружно.

Нет тех пацанов, да и где та страна,

На их что плечах поднималась?

Посмотришь: уходит из жизни шпана,

А это страна оказалась.

Нижегородка,

При разливе – лодка

Спасенье.

Хлев на чердаке.

Здесь козы, свиньи,

Только лишь корова

Привязана к берёзе на горе.

Стемнело, спят кругом соседи,

Вдруг всполошился

Маленький ковчег:

Кудахчут куры,

Воет пёс и плачут дети,

А козы блеют,

Гаснет лампы свет.

Огромное в ночи

Проплыло мимо,

Понадрывались лаем сторожа.

Медведь ли, кит ли —

Неисповедимы

Пути Господни

Людям до конца.

На Белой ранним утром комарино,

Но клёв такой, что только успевай,

Здесь время, словно сахар, растворимо,

На смену в мастерской не опоздай!

Принёс домой улов рыбёшки мелкой,

А всё же рад – уху сварила мать,

И кот напрягся на комоде стрелкой,

Рыбёшку хочет с кухни своровать.

Когда же он «добычи не дождётся»,

С рыбалки будет Ваню сторожить.

Кот мимо котелка не промахнётся —

И ходу, ходу, прибавляя прыть.

Я приезжал с отцом в места родные,

Бывал я в них позднее, без отца —

Течёт река, стоят дома пустые,

Туман и дождь струятся вдоль лица.

Что такое русская весна?

Это солнце, холод и свобода,

Ночи, проведённые без сна,

Самоосознание народа.

Что такое русская душа?

Долгое умение терпенья,

Бережно хранимая казна,

Отданная людям во спасенье.

Что такое русское «Ура!»?

Это значит: жизнь не зря прожита,

Неожиданно ударит тишина

И в полях заколосится жито.

Скажите, немецкие братья:

Не слышала ваша земля,

Чтоб, в Сталина кинув проклятья,

Делилась последним семья

Не с немцем, не с финном-фашистом,

А с пленною «русской свиньёй»,

Что с голоду ел в поле чистом,

Суглинок с пожухшей травой?

А может быть, в ночь гитлерюгенд

Буханки им хлеба бросал,

Рискуя: расскажут подруги,

Что русских от смерти спасал?

Молчит неулыбчивый дойчланд

И немцы об этом молчат.

Я с маминых слов знаю точно

Проделки иркутских девчат:

Бежали гурьбой после школы,

Японцев и немцев кормить,

Делить свой паёк невесёлый

На тех, кто хотел их убить.

Забыты ночные бомбёжки

Далёкой столичной Москвы,

Голодные нищие стежки

В Сибирь москвичей привели.

Но в сердце живёт не обида,

Не гонор, не злоба, не месть,

Другая у русских планида:

Им жалость к поверженным – честь.

Нет, не с очаковских времён,

Гораздо раньше. По России

Проклятья сыпались и стон,

Истошно бабы голосили.

Мужей тащили поутру,

И днём, и под покровом ночи

И предавали топору,

Кричал немой кровавый кочет.

А мастера заплечных дел,

Не клали на руку охулки,

И в страхе замирал удел,

И разбегались переулки.

Им государева печать

Давила на уста и вежды,

Но перед Богом отвечать

За них берутся самодержцы.

Когда же власть упала всласть

На дно житейского болота,

Опричники, разинув пасть,

Идут мочить и бить кого-то.

Как заведённый механизм

С понадорвавшейся пружиной,

Свой вымещают фанатизм —

Без смысла, веры, без причины.

Почему назвали время смутным?

Сеять смуту – каждому не лень:

Вот купцам – товаром своим мутным,

Песней – скоморохам деревень.

Воинству – когда перебегает

То к Лжедмитрию, то от него,

А проворовавшимся боярам —

Запродажей чести за добро.

Нам царёк из западных окраин

Насаждает чуждый людям быт,

На Руси башкир или татарин

Только этой смуты не творит.

Заперт Гермоген в московской клети,

Словно совесть наша взаперти.

Нет просвета, и надежда – в нети…

Нижний Новгород – спасение Руси…

Постойте, постойте, постойте

За нашу Отчизну в бою!

Сидите, сидите, сидите,

Сидельцам я песню спою.

Бегите, бегите, бегите,

Куда от себя убежать?

Живите, живите, живите,

Другие идут умирать.

Глядите, глядите, глядите,

Гляделки, наверное, есть?

Хватайте, хватайте, хватайте,

Забыв про «ум, совесть и честь».

Молите, молите, молите

Себе просветленье и рай,

Учите, учите, учите

Английский, а будет – Китай.

Больше никто не сделает нам «козу»,

Не искупает голенького в тазу,

Больше никто не сделает нам «гы-гы»,

Даже за деньги и на манер жены,

Больше никто не сделает нам «агу»,

Этого я понять совсем не могу.

Больше никто не сделает нам «ням-ням»

Соску не даст никто – шлют к чертям.

Больше никто не сделает нам «хорошо»,

А мне приятно, я захочу ещё.

Больше никто не сделает нам…

Величье храма и тоска музея,

Проулок разорвав напополам[2],

Стремятся в небеса, а я балдею,

Оглядывая все по сторонам:

Юродивые, нищие с сумою,

Анахореты с белой бородой,

Уродливое, бедное, кривое,

Страна веков, минувших предо мной.

Интеллигентное, в беретке, свитерочке,

Глаза распахнуты, души возвышен взор,

Здесь зонтик в сумочке, а здесь мозги в кулёчке,

Восьмидесятые, вот-вот зайдёт Егор[3].

И те и эти молятся холстине,

И тем и этим наша жизнь трудна,

Увязли обе очереди в тине,

Не призовёт их к подвигу страна.

А я иду широкими шагами

На улицы и площади Кремля,

И тех и этих посылая к маме.

Где плаха здесь? По ком колокола?

Плывёт броненосец «Потёмкин»

Над чашей ночных «Лужников».

К чему вам привет от потомков?

Вам – слава лихих моряков.

Ведь вы не стерпели позора

И не проглотили обид,

Под вами – чернеющий город

И прошлое за борт летит.

Оно оседает в подвалах,

Где нищие скудно живут,

Оно в чайханах и дувалах,

Где герыч ледям продают.

Оно в палачах-полицейских

И свете московских дворцов,

Оно во мздоимстве судейских,

В кастетах лихих молодцов.

Но выплыл из Черного моря

Наш гордый и старый корабль,

Ему салютует «Аврора»

И вечно живущий «Варяг».

Встают на защиту герои

Погибшей, но славной страны,

Подъедет вот-вот бронепоезд

Что был на запасном пути.

А надо залазить в нежную душу поэта?

Хоть грязную обувь снимите, читатель, при этом.

Стоят наши души в одном поэтическом поле,

Мечтаем, что тризны не справит никто в нашем доме.

Пускай будут свадьбы, крестины, души именины,

Пускай будут страсти, но только любовью лечимы,

А выйдешь из дома – прикрой от невзгоды затворы,

Читатель уходит и лезут в душонку к нам воры.

Их доля печальна – пожива их ждёт небогата,

Отдали читателю все, как родимому брату,

Внутри только пыль, да холодные голые стены,

Потрогай рукой – внутри стен напрягаются вены.

Не верьте поэтам:

Они не об этом,

Когда разродятся

Весёлым куплетом.

Их сердце и совесть

Пробиты дуплетом,

И в мире реальном

Других, увы, нету.

И некому больше

Зимою и летом,

Вести нас, незрячих,

Меж тьмою и светом.

Какова она – любовь поэта?

Жажда обладания и власти,

Сборы ежедневных преклонений

И раздача жалких подаяний.

Трон его затерян в горнем мире,

Допускает он к себе немногих,

Дозволяет целовать порфиру

И движеньем глаз прочь прогоняет.

Места нет двоим на пьедестале,

«Тяжела ты, шапка Мономаха»[4],

Но делиться этой тяжкой ношей

Ни с одним живым поэт не станет.

По ночам к нему приходят духи,

Окружая трон толпой безмолвной.

Лишь тогда он тяжкий груз снимает,

Отдаёт касаниям умерших.

В сердце и душе его – пустыня,

Выжженная властью над словами,

Он к себе пустить не может смертных,

А поэтов вовсе убивает.

Посреди равнины многоводной

Холмики рассеяны в долине,

Там на каждом – трон стоит, пустует,

А вокруг в тоске поэты ходят.

Я – сибирский котёнок, к туалету приучен,

Умоляю: отдайте меня в тёплые руки!

Метить мебель не буду, хоть на вид и самец.

Колбасу уважаю, антрекот, холодец.

Я – уральский ребёнок, к туалету приучен,

Поскорей заберите меня в мамины руки!

Тихий, скромный, прилежный, до дури послушный,

Тыща слов обожаний маме в тёплые уши.

Я – седой дьяволёнок, пузо в сизой щетине,

Забирайте спросонок, кому нужен мужчина.

Домашние кошки сидят на окошке,

Хозяева носят им вкусные крошки,

Свободные кошки худые немножко,

Их кормят, как волка, спешащие ножки.

Домашние дети – свои на планете,

Весь день зависают они в интернете,

Бродячие дети ночуют в кювете,

Но звонко смеются они на рассвете.

Домашние женщины – хуже военщины:

Пытают: «Где был?» у своей деревенщины,

Свободные женщины Крыма и Венщины,

Идут, улыбаясь, хоть с милым не венчаны.

Домашних наливок хотим, больше сливок,

Нет лучше на свете для счастья прививок,

Полез на загривок удавки навивок:

Мы дикую водку глохтим без запивок.

Шкафчик с грибочком в детском саду

Болью пронзал душу мою:

Как его утром спросонья найти?

Кто бы не занял, пока я в пути.

Вырос Володя, и шкафчик подрос,

Сейчас в нём поместится мощный матрос.

С тревогой бреду я с работы домой:

А вдруг кто-то занял мой шкафчик родной?

Константин! Кури сигары,

Пей, проклятый, водку

И под звон ночной гитары

Заводи молодку.

Заводи – дела неплохи

И тепла постель,

Подари души ей крохи

И себя доверь.

Ну а я – больной душою,

Я сметён и смят,

Сердце завистью изрою,

Изорву наряд.

Изорву наряд казённый,

Размечу постель,

Фельдшер, доктор отделённый,

Вставят мне теперь.

Вставят всё, что можно вставить,

И уколят в зад.

Ты простись с моей печалью,

Я сметён и смят…

Чем обидели женщины?

Тем, что было наградою,

Тем, что сны мои вещие

Сердце больше не радуют.

Счастье было обещано,

Но слова наземь падают,

В каждом – чёрная трещина

Бьёт души моей радугу.

Счастья нет сегодня снова,

Мне от этого хреново,

Мне без этого нельзя:

На плечах моих семья!

Если буду я несчастен

Или даже несчастлив,

Стану менее прекрасен,

Привередлив и спесив.

Буду бить своих домашних

За подачу щей вчерашних

И, за ужин укорив,

Требовать аперитив.

С детства я дышал бензином —

Как-никак шофёрский сын,

Запах был не то чтоб милым,

Он скорее был родным.

Я не стал токсикоманом,

И шофёром я не стал,

Этот детства милый запах

Потихоньку забывал.

Мне теперь малы деревья,

Да и женщины худы,

Даже запахи бензина

Хитрой химии полны.

Это злость моя иль старость?

Не могу никак понять!

Сколько лет мне жить осталось

Или дней пересчитать?

Скоро ты меня потеряешь,

Беспечная, не ревновала к бабам,

Меня соберут в большой чемоданчик,

Зубную щётку с собой не надо.

Квартиру, машину, детей и дачу

Тебе оставлю – не чмо, а мачо.

Фотографий ворох и диск жёсткий

Не унесу, не сожгу за киоском.

Оставлю пыльную тетрадь со стихами,

Сломанный телефон, по которому звонил маме,

Дыру на обоях и солнечный лучик —

В душе мужественнее, чем Юлиус Фучик.

Оставлю адрес своего покоя,

Наконец-то узнаю, что это такое.

Приходи, приезжай, телеграфируй,

Если не найдёшь покупателя на мою лиру.

Нет, не каждому быть Сенекой,

Минимально: стать человеком,

Не размахивать аусвайсом,

Подражая ворам-чубайсам.

Не топтать слабаков ногами,

Посылая их всех по маме,

Не отнять у людей надежду,

Кутюрье чтоб купить одежду.

Не сменять горизонт на яхту,

Чтоб понять, как в тюрьме зачахну,

А любовь – на крутую случку,

И не вспомнить, как звать ту сучку.

Лица любимых не коснутся годы,

И пусть любимых не погаснет взгляд!

Пусть мы умрём, уйдут с Земли народы —

Твои глаза всегда в мои глядят.

Завидую мальчишке на площадке,

Что развлекает девочку свою:

Висит на турнике, бежит вприсядку

И обещает звезды и луну.

А я уже давно не обещаю,

Задор на мудрость жизнь перегнала,

Приду домой. Нальёт мне чашку чая

Девчонка постаревшая моя.

Боюсь я беззащитности любви:

Мне горло перехватывает вдруг.

Нам рай земной она не сотворит

Или других подобных хитрых штук.

Она сердца тревогой истомит,

Умы сомненьем в трепет приведёт,

А если кто-то в счастье верещит,

То не любовь. Она ещё придёт.

Любовь – эфемерное чувство,

Его не поймаешь в кулак,

Его не пришпилишь иголкой,

А даришь его просто так!

Весна – бесконечная пятница.

На небо солнце напялится.

Вода побежит под снегом,

Как слава за буйным соседом.

Собьются в стайки девчата,

Как воробьи и зайчата,

Либидо – медведь спросонья —

Мозгов вышибает донья.

Выходит олень из чащи,

Зимы разбивая ящик,

И сыплются в мир сюрпризы —

Гулящей весны капризы.

Олень рвёт рогами космос,

Ломая планет соосность,

А стриж залатает ниткой

Небес и судеб убытки.

Врастают рога в планеты,

Субботой приходит лето.

Весна ушла от нас, как птица в осень,

Не ухватить хвоста её удачи,

И не трубить в полях упрямым лосем,

Не ощущая выстрела отдачи.

Расти цветком на грядке или в поле,

Шмелей и пчёл собою привлекая,

На ярком солнце не опасно горе,

Поможет дождь, с листа его смывая.

Взорваться криком хочется немому,

Идти скале, безмолвно вросшей в землю,

Всё сотворить сегодня по-иному,

Закону смерти краткий миг не внемля.

Придёт назавтра к жизни отрезвленье,

Сегодня буйный сок сулит спасенье.

Я тобой очарован,

Но это

Слишком личное,

Слишком моё.

И показывать людям

Не буду

Сокровенное полотно,

Где ты выткана перламутром,

Обрисована янтарём,

Безмятежная, нежная утром,

Восхитительная – днём.

Войны будут проиграны,

Все микроматчи отыграны,

Жёны уйдут к любовникам —

Сплошь слесарям и садовникам.

Дети пошлют папу лесом,

И убегут в гости к бесам,

Дом запылает пожаром,

Бумажник станет поджарым.

Удавится твоя муза,

Увидев билет Союза,

Сосед зашьётся в завязку,

Жизнь станет похожей на сказку…

А я отворю калитку,

С листа отдеру улитку,

Скажу ей в кривые рожки:

«Пойдём со мной по дорожке!».

Взасос её поцелую,

Люблю я её любую.

Какие девушки уходят,

Похоронив мою мечту —

Они коленки туго сводят,

Молочно-белые, в соку.

Какие девушки остались,

Какие не произошли —

Они над миром разметались,

Весну собою разожгли.

Какие девушки уснули

У обладанья на краю —

Ладони узкие уткнули

В грудь волосатую мою.

Я снова тебя люблю:

Виню в этом я весну.

Конечная цель ясна:

Любовь дарит всем весна.

Проснувшийся зверь лесной

Бегу за тобой весной,

На кончиках лап несу

Февральскую грязь – весну.

Провидения рука запускает облака —

Как семейные трусы, необъятны и чисты,

Наполняя небо ветром и обрывками весны.

Отпечатана судьба на любой морщинке лба.

Блеск залысин и седин от гостей в дни именин

Мне не то чтоб неприятен, а до рвоты нестерпим.

Да какой я, к черту, дед! Мне бы взвиться на мопед

И умчаться от тоски с ясноглазою в Пески,

Там валяться в землянике, сжав в руках её виски.

Синевой знакомых глаз проплывает солнца таз,

Кучевые облака затеняют их слегка,

Я в них – сказочный герой, а не лысый и седой.

Девушки в декольте

Сегодня пришли не те:

В тёплых вязанных кофтах

С юношей в бороде.

Я не шутя истерю:

«Верните тити!». Молю:

«Отсутствие пары тёплых

Толкнёт народ к Октябрю!».

Безжалостным был ответ:

«Для вас у нас титей нет».

В монастырском саду много яблок зелёных,

Я тебя украду, нет преград для влюблённых.

Будут росы молчать и доверчиво капать,

Перестань причитать, о судьбе своей плакать.

Над селом рассвело, чутко дремлет возница,

Зубы кислым свело. Уезжаем, девица!

На размер велики

Симпатяжке красивые туфли,

Но она их несёт,

Словно флаг неземной красоты.

Зло судьбы молотки

Простучат на божественной кухне:

Улетают вперёд,

Скрежеща об асфальт, каблуки.

Не упасть ей в кювет,

Сбалансирует гибкое тело.

Ей и дальше идти —

Унося красоту в небеса,

Посылая привет

Проходящим в дождливое лето,

Грохоча по пути,

Как грохочет о камень коса.

Девушки у ростовых окон

Счёт времени и месту потеряли,

В волосах сидящей Лаокоон

Мог бы заблудиться с сыновьями.

На ногу́ закинута нога,

Плечи развернула как царица,

На коленке – нежная рука,

Округлилась в брюках ягодица.

А другая – встала у окна,

Правая рука лежит на раме.

Вытянулась к небу, как струна,

Напряглась. Вот-вот помашет маме.

Мир женщины похож на паутину,

Мужчины рвут приятную картину.

Мужчины мир предельно ясен, прост:

Еда, вой на, мечта, любовь, погост.

А женщины всё мечутся у моря,

Что обещает радость им и горе,

Не могут прыгнуть в омут с бережка,

Лишь воду трогают и пятятся слегка.

Мужчина строит дом и пашет землю,

А женщина мечтает Олоферну

Отрезать всё и вся и насовсем.

И это после секса? Без проблем!

Детишки бегают, кричат над морем чайки,

Идёт поэт вдоль моря в разлетайке,

Я молчалив, сижу с пивком у сада,

О женщина! Загадка и отрада!

Женские слезы – вода,

Слезы мужские – яд,

Женщины плачут всегда,

Мужчины – когда захотят.

Женские страхи – пустяк,

Мужские обиды – смерть,

Волосы женские – флаг,

Мужскому пушку – лететь.

Точит вода морщин

Складку за складкой вслед,

Время уносит мужчин,

Вместе с полсотней лет.

Не одиночество, нет,

Пост у ворот и дверей,

Нужен ей тёплый плед

И фото домашних зверей.

Не звучит сосуд фарфоровый,

Если ложечкой не бить,

Не узнаешь девки норова,

Если крепко не любить.

На пустых полях за городом

Только пыль да комарьё,

Отдалась Россия ворогам,

Налетело вороньё.

Не любить тебя – не каяться,

Что ошибка выше сил,

Век в твоей неволе маяться,

Раз водицы попросил.

Где ты, та голубоглазая,

В землю русая коса,

В небеса с которой лазая,

Льёт красу свою роса?

Ты и девочка, и женщина,

Ты и морок, и порок,

Городская деревенщина,

Неисполненный зарок.

Я люблю тебя, озлобленный,

Ненавижу, в дым любя,

Молодым, седым и сгорбленным

Пропаду из-за тебя.

Женщины были как с дерева:

Грушею сладкой в рот.

Спросить не успеешь: «Где это я?»,