Русская поговорка: «огонь – царь, вода – царица, воздух – господин».
«Interius autem dii staun manufacti, singulis nominibus insculptis, galeis atque loricis terribiliter vestiti, quorum primus Zuarasici (имя это встречается и в письме епископа Бруна к Генриху II) dicitur, et prae ceteris a cunctis gentilibus honoratur et collifur».
Сравни: Быдгощ от Быдгост, вещь (вещий) от весть и др.
Ходаковский указывает урочище Радогости (Новг. губ.) и пустошь Редбужу; в Моравии есть гора Radgost (Радгошть).
Радуница бывает или на Красную Горку, или в следующие дни Фоминой недели.
Об Илье-громовнике одно поучение на Ильин день говорит: «ныне светозарное солнце небеснаго круга шествия огненных конь светлостию просвещается радостию пресветлыя памяти огненоснаго пророка Илии». Возжигаемое в тучах, солнце представлялось как бы вновь нарождающимся, и потому летты называют его дочерью Перкуна.
О молниях, таящихся в тучах, миф выражается как о небесном огне, заключенном в горах и под землею (см. ниже).
В Архангельской губ. думают, что зажигать свечу днем, когда и без того светло, – грех.
У римлян запрещалось прикасаться к огню мечом.
Особенно те, которые были прилеплены к чаше с водою, при совершении водосвятия.
Это возжжение кудели стоит в связи с представлением грозовых облаков пряжею.
В Западной Европе существует обычай бегать по засеянным полям с возжженными факелами.
Хлеб и мука – символы жизни, здоровья: бесплодных жен и больных окуривают артусом, пасхою и свадебным караваем. Название болезни «собачьей старостью» дало повод класть вместе с ребенком в печь щенка; вслед за тем топят щенка в воде и думают, что вместе с ним погибает и самый недуг. В Томской губ. обмазывают ребенка сметаною и дают облизать собаке. Иногда меряют ниткою тень больного (вероятно, по созвучию со словом стень) и, закатав ее в хлеб, дают съесть собаке.
Мерить больного – один из древнейших обычаев.
Татары верили, что огонь противодействует злым умыслам и отымает силу у ядовитых снадобий; иноземных послов и русских князей проводили в шатер хана между двумя разложенными кострами.
Наоборот, если достать рубаху или одежду со здорового человека и повесить в горячем воздухе, то вместе с нею истлеет (исхудает и умрет) и ее хозяин (литовское поверье).
К этому воззрению, впрочем, примешивается и мысль о вольном мученичестве за старую веру.
Народная загадка, означающая печь, огонь и дым, все эти понятия изображает в родственной связи: «мать толста, дочь красна, сын храбер – под облака ушел».
Истопка, истопок, истобок – чердак избы, изобка, изобочка – небольшая изба, йстопье, истопка – беремя дров, достаточное для топки печи; последнее слово означает также две жерди над челом русской печи, где сушат лучину и другие вещи, и небольшой сруб с печью без трубы (Новг. губ.).
Дымница – деревня; офен. курёха (от курить) – дом: названия, любопытные по своей живописующей меткости, так как крестьянские избы и доселе большею частию курные (без труб). «Любить тепло – терпеть дым».
У нас огнище – огонь, разведенный на земле, и место, где выжжен лес; огнища – расчищенное из-под лесу место, то же, что пал, палы (от палить).
Можно с вероятностью допустить, что корни vas – обитать и vas – светить первоначально роднились между собой.
«Жилом жить, не чуму (очагу) молиться».
Перевод: «кто не видал церкви или алтаря, тот и печи молится».
Перевод: «да не погаснет мое огнище от моей крови! (или от моего вина, которое пьется на крестное имя); чтобы не пал кнес на мое огнище! чтоб мне не видать живым родимой избы».
То же соблюдается и белорусами.
Не должно садиться на печь, когда пекутся в ней хлебы.
Т. е. топят олово и по формам его угадывают, что именно было причиною испуга.
Тех, которые несли мертвеца, осыпают пеплом; те, которые зарывали усопшего, должны умыть свои руки и бросить через себя горячий уголь.
Точно так же Индра почитался богом супружеских и семейных союзов, охранителем дома, очага, племени.
В Литве все желающие узнать свое будущее смотрят накануне Нового года в печь.
В Вятской губ. сваха поворачивает три раза ступу, с приговором: «как не упрямится ступа, так бы не упрямилась девица!» Потом идет в дом невесты, подступает к печке и греет свои руки, причитывая шепотом: «как заслон печи горяч, так бы горело у девицы (имярек) по жениху сердце!»
Когда дело сладится, родные невесты собираются в назначенный день в хату жениха, где угощают их искрошенным на печной заслонке салом.
У славонцев новобрачная должна войти в избу с хлебом и заглянуть в дымовую трубу или бросить в разведенный на очаге огонь монету. У чувашей молодая, входя в дом мужа, прежде всего подходит к печке и делает ей низкий поклон.
В одной чешской песне молодая просит: да умолкнет музыка перед прежним ее домом, так как она разлучается с милым владыкою богом.
«И богом своим жряше»: «жьрете богом»; жрьць = жрец.
Смягчение звука «г» в «ж» очень обыкновенно в славянских языках: гоить – жить, горло – жерло и проч.
Лит. kuriejis – прозвание Перкуна, солнца и жреца.
Вариант: «черным серет».
«Двое стоячих (небо и земля), двое ходячих (солнце и Месяц), да два разбойника-разорителя (огонь и вода)».
Перевод: «Мой сын – добрая душа; но как придет вечером домой голодный, то легко может статься – испечет хебя и съест за ужином. Вот порожняя кадь, дай покрою тебя».
Празднуя родовым пенатам, вотяки пекут блины; домохозяин зажигает восковую свечу, ставит ее в передний угол, берет со сковороды блин и, испрашивая себе и всему семейству здоровья, прибыли в скотине, урожая в хлебе, разрывает блин на части и бросает в пылающую печь; то же делает он с мясом и со всеми другими яствами; наконец плещет в огонь кумышкою (напитком, приготовляемым к празднику), и затем уже садятся за стол. У евреев хозяйка прежде, чем посадить в печь хлебы, берет небольшой кусок теста и бросает в огонь.
Со столом крестьяне соединяют ту же мысль о плодородии, что и с хлебом, который, по старинному обычаю, должен постоянно лежать на нем: жениха и невесту обводят вокруг стола для счастья, беременную женщину – для легких родов (Нижегор. губ.); «не стели на стол скатерти вдвое, не то родятся двойники».
«При всех жертвоприношениях, даже тех, которые совершались в честь Зевса или Афины, прежде всего призывался всегда очаг. В Олимпии первая жертва, которую совершала собравшаяся Греция, приносилась очагу, вторая Зевсу. Точно так же и в Риме первую молитву всегда обращали к Весте… Подобным же образом мы читаем в гимнах Ригведы: «прежде всех надобно призывать Агни. Мы произнесем его священное имя прежде имени всех прочих бессмертных. О Агни, кто бы ни был бог, которому мы поклоняемся, совершая жертву, всегда она принадлежит тебе».
Польск. berma, немец. berme – уступ у городской стены.
То же воззрение на огонь и воду, как на стихии, необходимые при жертвенном обряде, встречаем и между дикими племенами инородцев.
По свидетельству Страбона, персы, закалая у рек, озер и источников белых коней, сожигали их при пении священных гимнов и делали на землю возлияния древесным маслом, смешанным с молоком и медом.
Зубная боль останавливается также прикосновением пальца, омоченного кровью крота.
По немецкому поверью, кровь дитяти и невинной девицы исцеляет от коросты.
В поучении митрополита Фотия (1416) о невкушении удавленины сказано: «кровь бо вместо души в бессловесных имеет силу».
«Всех ближе к очагу отец; он зажигает его и заботится о нем; он его верховный жрец. Во всех религиозных службах он исполняет высшую обязанность: он закапает жертву, его уста произносят молитвенную формулу, которая должна снискать ему и его домашним покровительство богов».
Без старого пня сиротеет огнище.
У греков и римлян мать семейства (materfamilias) пользовалась большим почетом; на ней лежала забота, чтобы очаг не потухал. Греки считали несчастием «иметь очаг, лишенный супруги»; а у римлян жрец, овдовевши, терял свой жреческий сан.
Ходаковский указывает на множество урочищ, названия которых образовались от слова князь, и замечает, что они всегда расположены в известном расстоянии от городищ, а где подобных названий не встречается, там находил он имена, образовавшиеся от слова поп.
«И нача княжити Володимер в Киеве един, и постави кумиры на холму вне двора теремнаго… Володимер же посади Добрыну уя своего в Новегороде, и пришед Добрына Ноугороду, постави кумира (вар. кумир Перуна) над рекою Волховом, и жряху ему людье ноугородстии аки богу».
Перевод: «где отец давал богам яства (кормы), куда ходил возглашать к ним – там враги порубили все деревья и разрушили всех богов (т. е. идолы)».
В народных сказках избрание нового царя происходит таким образом: по решению думных людей, всякий должен войти в церковь со свечою в руках; у кого свеча загорится сама собою – тот и царь.
По всему вероятию, вещие мужи выходили из среды тех же старейшин, которые заправляли родовым культом. Народное поверье приписывает колдовство преимущественно старикам и старухам; существует даже убеждение, что тайная наука волшебства хранится постоянно в некоторых семействах, передаваясь наследственно из рода в род – от отца к сыну.
Новгородский архиепископ Макарий писал о язычниках водской пятины: «и проста человека у себя держаху и почитаху, яко священника, его же нарицаху арбуем (колдуном): сей вся приношая совершения (приношения совершая) по своей прелести, и детем имена нарицая». Отец Иоакинф начало шаманства относит к тому времени, когда еще не знали ни храмов, ни особого класса жрецов. Служение шаманов состоит в принесении жертв, возглашении молитв и врачевании. В Китае шаманы уже составляют жреческое сословие.
Храм и хоромы, храмина (дом, жилье) – слова буквально тождественные.
Если упадет полено из охапки дров, взятой для топлива, если распадутся сложенные в печи дрова – будут гости (чужеродцы). От гостей ожидают новостей, слухов; этим объясняются приметы: если от свечи отскакивают искры, то скоро получатся вести; если свеча нагорела, то вести будут с той стороны, куда наклонился нагар.
«Под господством религии очага человек не молился своему божеству о прочих людях; он призывал его только для себя и своих. Еще во времена Плутарха говорили эгоисту: ты служишь своему очагу – έστία δύεις. Это значило: ты чуждаешься своих сограждан, живешь только для себя».
В Орловской и Псковской губ. выражаются об иконах, приносимых из церкви на дом: «боги ходят».
У чехов есть поговорка: «dabei strewjce na ozeh powesil».
Нужно в чистый четверг налить миску борща с кашею, взять хлеб и все это отнести на чердак; если домовой воспользуется предложенным ему угощением, то в уплату оставит неразменный рубль.
Финны рассказывают, что домовой является белою кошкою, которая освещает собою всю избу.
«Наши отцы, читаем в гимнах Вед, пением и возглашениями (метафора завывающей бури и громовых раскатов) разрушают крепкие города и скалы (= тучи); они открывают нам путь к великому небу, обретают день и солнце, свет и кров» (т. е. прочищают небо от зимних туманов, выводят весеннее солнце и дождевые облака).
В некоторых губер. домового называют постен – слово, означающее в областных говорах: тень от человека; ср. с выражением: тени усопших.
Виргилий ставит безразлично то очаг вместо пенатов, то пенатов вместо очага. Слово lаr употреблялось и для означения дома, семьи и жертвенника.
«При неплодии жены у древних всегда признавалось право развода. В Индии религия предписывала, чтобы неплодная жена была через восемь лет заменена другою. Если брак был бесплоден по вине мужа, то все-таки семья должна была продолжаться. В таком случае брат или другой родственник мужа заступал его место, и жена была обязана ему отдаться. Дитя, от них родившееся, считалось сыном мужа и продолжало его культ. Таковы были правила древних индусов; мы встречаем их и в законах Афин и Спарты». – «Тот, кому природа не дала сына, может усыновлять приемыша, дабы не прекратились надгробные поминания, гласит древний законодатель индусов. Так как усыновление оправдывалось единственно необходимостью предупредить гибель культа, то оно дозволено только тому, кто не имел собственного сына. Закон индусов вполне безусловен в этом отношении – так же, как и закон афинский».
Кобольд Eitel жил в дымовой трубе и часто высовывал оттуда свою голову; кобольд в Бишдорфе целый день сидел на очаге и беседовал с хозяйкою; der rothe kleine kerl in Gyseghem сидел в углу камина; другие полудремлют около возжженного пламени и сами разводят в печи огонь в те ночи, когда не светит луна.
Имя это остается необъясненным.
В Воронежской губ. простолюдины говорят не иду домой, а иду ко двору; «идти домой», по их мнению, равносильно выражению: «идти в могилу».
Об Ахенском соборе рассказывают, что его строил нечистый на том условии, чтоб ему отдана была душа первого, кто войдет в это здание.
Есть указание, что домовых в старину называли убожьями.