У постоялого двора толпился народ. Разве сегодня какой-то праздник? Клодия не решилась спросить об этом вслух, чтобы не показать себя невежественной. Подольше посмотрев в оконце кареты можно было и без слов догадаться, что у собравшихся у входной двери людей был далеко не радостный вид. Они о чем-то взволнованно, приглушенно переговаривались, опасливо оглядывались по сторонам, кто-то даже перекрестился. Среди однообразных поношенных полушубков можно было издали различить черную сутану. Даже приходской священник поспешил сюда. Интересно, зачем?
– Ты увидела кого-то из знакомых? – высокомерный голос кузины вывел Клодию из оцепенения. Поборов давящее чувства страха она попыталась улыбнуться Жюстену, неловко пытавшегося завести с ней разговор всю дорогу и мельком посмотрела на Паулину. Если ожоги на ее руках и причиняли боль, то она ни чем этого не выдавала, ни единой гримаски недовольства, ни единой жалобы. Надо же иметь такое самообладание. Клодия заметила, что кузина не снимает перчаток. Кажется под меховой оторочкой одной из них на запястье мелькнул кусочек бинта. Хотя точно сказать было не возможно. Паулина все время старалась спрятать руки в складках одежды.
Знакомых поблизости как назло не было, только возмущенная безымянная толпа, которая обсуждала что-то. Никого из этих людей Клодия не знала. Невозможно было понять, почему они ее так заинтересовали, вернее не они сами, а предмет их волнения. Дверь таверны хлопала на ветру и никто даже не пытался прикрыть ее поплотнее. А сам хозяин стоял в толпе и испуганно смотрел на что-то распростертое на земле. Издалека это было похоже на стопку тряпок, осыпанную осколками стекла. Клодия не сразу заметила, что окна второго этажа разбито, а торчащие из рамы острые куски битого стекла зацепились клочки цветастой материи и кажется там еще алела кровь.
Клодия испуганно выдохнула. Виной страха было какое-то необычное предчувствие, будто должно произойти что-то ужасное и то, что случилось сейчас еще не кульминация, а только первая ступень к этому.
– Я… я кажется действительно заметила знакомых, – солгала Клодия и не дожидаясь ответа, распахнула дверцу и выпрыгнула из кареты. Прежде расторопный грум Жак даже не успел опустить для нее подножку. Если бы она ехала в карете одна без сопровождения, то непременно послала бы его разузнать в чем дело. Он постарался бы исполнить любое ее поручение, даже не потому, что она госпожа, а ради приятных воспоминаний о детской дружбе. Он при каждом удобном случае пытался услужить ей и никогда не сплетничал.
Подумать только, дети выросли и теперь, когда межу ними могла бы завязаться по настоящему крепкая дружба, пришло осознание того, что они слишком разные. Слуга и аристократка уже не могут вместе шалить и бегать тайком на представления бродячего театра. Хоть они и ровесники, но их положение в обществе слишком разное.
Клодия осторожно приблизилась к таверне. Какие-то мужчины расступились перед ней, кто-то даже снял шляпу. Хоть она и не помнила в лицо этих людей, но никто из не забывал, что она маркиза, а следовательно ей нужно отдавать знаки почтения. Даже сейчас, когда они пропускали ее не в первые ряды на мессу и к воротам ярко освещенного поместья, а к трупу лежащему на снегу.
При виде его любой другой поморщился бы от ужаса, но Клодия не испытала отвращения только страх.
– Еще совсем ребенок… – причитал кто-то, крестясь. Клодии почудилось, что правая рука трупа тоже сложена для крестного знамения, но она была просто откинута за голову и кажется переломлена. Возможно, в теле этого мертвого мальчишки вообще не осталось целых костей. Во всяком случае конечности и туловище были вывернуты под неправильным углом и труп больше напоминал безвольную тряпичную куклу, чем человека. Снег вокруг него был запятнан кровью. Вонзившиеся под кожу осколки провели алые полосы на руках и груди. А посиневшее маленькое лицо… на нем застыло такое выражение ужаса. Ужас был и в широко распахнутых глазах. Сами они остекленели, но страх в них сохранился. Нечеловеческий, отчаянный, доводящий до безумия страх. Именно из-за этого исказившего черты выражения Клодия не сразу узнала того самого проказливого мальчишку, который недавно забросил в нее снежком. Он всего лишь хотел похулиганить, задеть чем-то золотоволосую девушку в костюме кавалера. Он не мог знать, что заденет рану и причинит ей боль. А теперь он лежал на снегу, мертвый и до сих пор казался перепуганный.
– Он выкинулся в окно, – прошептала какая-то женщина и Клодия обернулась к ней.
– Просто несчастный случай… – попытался возразить священник, но его выговор был слишком уж неуверенным. Пусть лучше это будет случайность, ведь самоубийц нельзя отпевать, а этот еще совсем маленький, почти безгрешный, ведь никто не знает о его скверной выходке.
Клодия так и не поняла ее ли собственные эти мысли или кто-то злобный и проказливый снова шепчет ей на ухо. Она прижала руку ко рту, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Осколки разбитой масляной лампы неприятно заскрипели под подошвами. Дыра в разбитом окне зияла пустотой. Что могло произойти там наверху, прежде чем этот несчастный вылетев из окна испустил дух здесь на твердых холодных булыжниках? Хоть кто-нибудь из толпящихся здесь людей знает правду или же они могут только предполагать.
Как странно, подумала Клодия, ее обидчик пусть даже и случайный мертв, а его труп так до сих пор и не убрали, словно кто-то хочет торжествовать над ним вместо нее, кто-то, кто хочет защищать ее интересы даже более яро, чем она сама. Вряд ли можно приобрести защитника, который таким вот зверским образом перебьет всех ее недоброжелателей. Она здесь совсем не виновата. И все же Клодия ощущала вину.
– Это же Сесил, сын трактирщика, мы говорили с ним еще вчера, – услышала она обрывки чьего – то разговора. – Кто бы мог подумать?
Кто-то сокрушенно качал головой, другие все еще рассуждали, как такое могло произойти. Священник раскрыл псалтырь. Скоро позовут гробовщиков и могильщика. Больше ей здесь делать нечего. Клодия подобрала юбки и зашагала прочь, но все же решила последний раз обернуться на разбитое окно, словно кто-то дернул ее назад. Там кто-то стоял. В темном проеме между осколков она явно различила чей-то силуэт, но всего на миг. А затем опять пустота и неизвестность.
Толпа все сгущалась. Казалось, что все местные жители решили собраться сюда. Только какая-то сгорбленная старушонка стояла поодаль. Клодия ни разу раньше не замечала здесь ни одной женщины в таких убогих лохмотьях и так сильно ссутулившуюся. Жалость и страх. При виде подобной немощной старости Клодия испытывала и то и другое. Она не хотела состариться точно так же, не хотела даже думать о том, что печать прожитых лет так тяжела, но и мимо пройти было бы бессердечно. Из маленького кошелька спрятанного в муфте она обычно оплачивала мелкие покупки, но сейчас пыталась достать несколько медных монет, чтобы отдать этой старушке. Вместо мелочи пальцы вытащили золотой и Клодия не задумываясь отдала его. Какая разница су или луидор? Она бы дала и больше, если бы Паулина не ратовала против благотворительности. Ей не хотелось помогать обездоленным и она всегда корчила презрительную гримасу, когда другие так поступали.
Сейчас Клодия чувствовала обездоленной себя, потому что ей приходилось возвращаться в карету к тем, которые в отличии от чужих людей ежедневно составляли ей компанию, но даже не пытались как-то проявить вежливость. Снег приятно хрустел под ногами и Клодии хотелось думать, что за ней невидимый для других летит Анджело. Конечно, оборачиваясь назад она не ожидала увидеть его, но и не думала, что место на котором стояла нищенка вдруг окажется пустым. Люди все еще толпились у места происшествия, но никакой старухи поблизости уже не было.
– Что с тобой, дорогая? Неужели ты увидела призрака? – приторно нежный голос Паулины донесшийся из кареты был насквозь фальшивым. Было ли это заметно Жюстену или кому-то еще? На глазах у свидетелей кузина умела разыграть из себя любящую родственницу, но даже при этом старалась поддеть. Клодия с неприязнью поморщилась от ее слов. Да, можно было сказать и так. Она увидела призрака.
– Как захватывают нас эти истории о привидениях, которые передаются из поколения в поколении всюду, особенно здесь, в Оверне, – Жюстен хотел разрядить обстановку, но только лишний раз напомнил о Па-Де-Дом и вечере разоблачения.
Он тут же понял свою оплошность и замолчал, но Клодии уже расхотелось садиться в карету вместе с ним и Паулиной. Пусть это выглядит, как выглядит, но хоть раз она настоит на своем.
– Езжайте без меня, – предложила она самым учтивым, но настоятельным тоном. – Мне необходимо пройтись.
– Но… – она не стала слушать возражений и быстро зашагала прочь. Где теперь найти ту старуху? Да и была ли она призраком? Нужно ли так серьезно относиться к шутке? Пустынные улицы разветвлялись и тянулись в разные стороны. Разве можно здесь кого-то найти, в этом лабиринте, где столько домов и людей, где на дорогах припорошенных снегом тут же стираются и исчезают самые свежие следы. Клодия накинула на голову отороченный оборками капюшон накидки и быстро побежала вперед, сама не зная, кого ищет и зачем.
Прохожие почти не встречались. Раньше на этих дорогах всегда кто-то толпился, но сейчас не было никого. Все ли сбежались посмотреть на несчастный случай? В памяти Клодии всплыло окровавленное тело мальчишки так явно, словно труп все еще лежал у ее ног. Она зажмурила глаза и побежала дальше, так никого и не встречая на пути. Ноги сами несли ее вперед. Снег чуть хрустел под подошвами. И это ли те самые знакомые улицы. Еще никогда они не были такими пустынными, словно покинутыми навсегда. Казалось, что выйдя из кареты она переступила невидимую грань и попала в зазеркалья, в совсем иной мир, где кроме нее нет ни одной живой души только призраки в темных окнах заколоченных домов.
Что-то звякнуло под ногой. Камень? Девушка споткнулась, едва удержалась на ногах и взглянула под ноги. Ничего. Ровная дорога. Нельзя же быть такой неловкой, чтобы спотыкаться на ровном месте. Вот до чего доводит расстройство, когда чей-то злой язык вновь и вновь адресует тебе колкости, когда кто-то пытается омрачить тебе жизнь высокомерным пренебрежением к тому, что тебе дорого и постоянными замечаниями, как это делает Паулина.
Стоит ли злиться на нее, она сама не ведает, что творит. Так сказал бы Анджело. Но где он? Почему он снова не материализуется из пустоты и не укроет свою подопечную крыльями, когда той так холодно и страшно на безлюдных улицах в миг изменившейся Оверни. Клодия перевела дыхание и прижалась к стене какого-то дома. Бок кололо от быстрого бега. Легкие разрывались. Сердце бешено колотилось в груди. А вокруг уже темнело. Так быстро. Зимой дни такие короткие, а ночи длинны и наполнены дыханием холода, и еще в них таиться страх. Чьи-то когти раздирают волков в лесу и с жадностью разрывают чужую дичь. Лучше туша дичи, чем твоя жизнь, твердил Клодии внутренний голос. Это достойная плата, но удовлетвориться ли тварь из леса ею. Вдруг сейчас в сумерках она приползет в деревню и отыщет тебя.
– Вепрь в обмен на мою жизнь, возможно этого тебе будет достаточно, – тихо, будто творя заклинание прошептала Клодия, но никто не ответил. Ничьи когти не заскребли по стене соседнего дома. Вокруг никого не было и от этого мгла, опустившаяся на землю казалась еще более пугающей. Скоро совсем стемнеет, а в окнах до сих пор не вспыхнул свет.
Клодия устало побрела назад. Если бы еще вспомнить какой дорогой она бежала, чтобы выйти назад на площадь. Темные окна казались такими неприветливыми. Не к кому даже постучаться, все двери наглухо заперты. Возможно, замки на них всего лишь не лишняя предосторожность. Ведь после того, как разодранные трупы обнаружили в лесу, недалеко отсюда люди не могут спать спокойно. Каждый путник боится стать следующей жертвой голодных волков. А может вовсе и не волков.
В чьем-то окне полыхнул свет. Теплые оранжевые блики легки на снег и озарили его приятным теплом. Клодия кинулась туда, но не дойдя до порога остановилась. Это же деревенский кабак. В такое заведение она ни за что не зайдет. Только не в этом наряде. Вот если бы только она была переодета мальчишкой, тогда путь ей был бы открыт везде, но к сожалению так необходимый костюм остался пылиться в сундуке. Сейчас она дама, а значит нужно вести себя достойно. Осторожно, прячась в тени Клодия заглянула в окно. Вот бы погреться у разожженного очага, но компания вальяжно расположившаяся за грубым деревянным столом не располагала к тому, чтобы к ним присоединиться.
Здесь был мальчишка, сын лавочника Рено, который, наверняка, радовался тому, что его не постигла та же плачевная участь, что и его ровесника. Жена кабатчика суетилась у очага. В мужчинах за столом Клодия узнала пекаря и лесоруба, а том, что сидел чуть отвернувшись, в углу с перевязанной рукой, кажется, был охотником.
– Досталось же вам, – Рено хотел помочь ему закрепить бинт на мускулистом запястье, но силач отпихнул его в сторону, грубо и легко, как докучливо щенка.
– Не вздумай сам идти в лес, чтобы проверить правдивость моих слов, – суровым тоном предупредил он мальчишку, наверное, уже не в первый раз.
– Я и не думал, – тут же яро закачал головой Рено. – Я не сомневаюсь, что вы говорите правду.