– Всякое сравнение хромает, как Полифем, – назидательно изрек Шерлок Холмс, тщетно пытаясь разворошить тлеющие в камине угли лаковым рожком для обуви.
– Особенно это, – усмехнулся Ватсон. – Полифем не хромал. Он был одноглазым.
Холмс поднес руку ко лбу, сосредоточиваясь. Длинная тень метнулась по стене, украшенной портретом Ее Величества и следом от пули.
– Нет, – с уверенностью сказал великий сыщик, поправляя левой рукой шаль, в которую он кутал тощую шею. – Полифем хромает. Последний раз, когда я его видел на Пикадилли, он едва волочил свое левое копыто. Посмотрите, Ватсон, нет ли поблизости от вас какой-нибудь газеты, на растопку…
Ватсон молча подал другу смятую «Дейли».
– О, кстати, – заметил Холмс, бегло просматривая лист, перед тем как скормить его огню, – уголовная хроника. Единственное, что может интересовать разумного человека в наше время. Кроме разве что объявлений о розыске пропавших родственников.
– А как же политика, Холмс? – вздохнул Ватсон.
– Это самый неинтересный раздел уголовной хроники… Впрочем, иногда они соприкасаются. Вот, например, – он поднес газету ближе к глазам, чтобы разглядеть слипающиеся в полумраке буквы, – кража серебряной посуды в Клубе рыболовов… Преступник, к сожалению, уже найден, – с недовольством добавил он. – А вот поджог библиотеки… Скорее всего, обычный пироманьяк, если только в ней не было чего-нибудь такого, что необходимо было уничтожить. Я допускаю, что Александрийскую библиотеку сожгли только для того, чтобы испепелить какое-нибудь примечание на полях пыльного свитка. Да только ли библиотека? Несколько последних военных конфликтов… О, ну-ка, ну-ка… Смотрите-ка: «Д-р С. Т. Н. извещает друзей о своем прибытии и просит как можно скорее связаться с ним известным им образом». Как я это пропустил… Я хочу сказать, что за таким объявлением может скрываться что угодно – или, точнее, кто угодно, вы не находите, Ватсон?
– Ерунда какая-то, – проговорил доктор сквозь зубы, отчаянно пытаясь подавить рвущийся наружу зевок.
– И в самом деле. Мы ведь говорили о чем-то интересном, а я читаю вслух вчерашнюю газету… Так вот, о Полифеме. Полифем хромает. Недавно это помешало ему удрать от полисмена, который и препроводил его в участок как подозреваемого в мелком вымогательстве наличных денег у почтенных джентльменов. Проще говоря, в попрошайничестве… – он снова взялся за рожок, пропихивая бумагу к угасающим угольям.
– Я вообще-то имел в виду мифологическое чудовище, а не ваших сомнительных знакомых, – пробурчал Ватсон, шаря рукой под креслом. – Холмс, оставьте эту штуку. Для углей есть кочерга.
– Вы ее видите, Ватсон? – осведомился Холмс, не прекращая своего занятия.
– Нет, – Ватсон скрючился, пытаясь достать до пола, где, по его предположениям, она могла лежать.
– И я не вижу, – констатировал Холмс, кутаясь в красный персидский халат, – а между тем в нашей комнате всего лишь десять градусов по Реомюру. Это довольно холодно – даже для такого промозглого ноября, как этот.
– Вы способны с такой точностью определять температуру? – оживился Ватсон.
– Способен, как и всякий человек, у которого перед глазами градусник, – острый подбородок Холмса вынырнул из потрепанной шали и дернулся вверх, указывая направление.
Над дверью поблескивал старинный французский градусник с алой каплей подкрашенного спирта в стеклянном брюшке.
Доктор тяжело вздохнул:
– Холмс, я столько времени провел в вашей комнате, но никогда не обращал внимания на эту штуку. Я все-таки очень невнимателен.
– Люди вообще мало на что обращают внимание, – отметил великий сыщик с плохо скрываемым самодовольством. – Иногда кажется, что они слушают глазами и смотрят руками… О дьявол! – он выдернул из камина затлевший рожок и замахал им в воздухе, распространяя запах паленого.
– Да, Холмс, и к вам это тоже отчасти относится, – заключил Ватсон, подавая Холмсу кочергу.
– Благодарю, – сухо ответил Холмс. – Где вы ее откопали?
– Нашарил под креслом. Как видите, руки иногда способны увидеть то, чего не видят глаза, так что ваше сравнение хромает, – не удержался доктор от колкости.
– Возможно, и хромает, зато оно зорко, – рассеянно сказал великий сыщик, разбивая кочергой обгоревшую головню.
– Зорко? Как Полифем? – дожал Ватсон, подволакивая кресло ближе к камину: оттуда наконец повеяло теплом.
– Ну хотя бы, – невозмутимо ответил Холмс. – Если, конечно, иметь в виду не короля лондонских нищих и не злополучного пленителя Одиссея, а его более счастливого тезку – лапифа-аргонавта, ставшего киосским царем. Мореплаватели обычно отличаются хорошим зрением.
– Э-э-э… Я думал, вы не читаете художественной литературы, – сказал Ватсон не слишком уверенно.
– И в этом вы совершенно правы, – легко признал Холмс, – зачем тратить время на чертовски занудных греков, когда есть Британская энциклопедия? Тем не менее мне однажды пришлось ознакомиться с соответствующим эпизодом легенд об аргонавтах, и весьма подробно.
– Но зачем? – Ватсон вытянул ноги к огню. Сырая мгла, наполнявшая комнату, чуть отодвинулась от каминного зева, но недалеко: спине доктора было неуютно.
– Зачем мне это понадобилось? – Холмс откинулся в скрипучем кресле, издавшем подагрический стон, и принялся раскуривать давно погасшую трубку. – Ну раз уж оперу на сегодня отменили, развлечем себя воспоминаниями. Как-то мне довелось разбираться в одном чрезвычайно запутанном деле. Не буду посвящать во все подробности, в данном случае несущественные. Скажу лишь, что ключом к важнейшему документу, проливающему свет на все, был шифр, записанный на полях какой-то книги. Увы, владелец библиотеки, в которой находилась книга, не смог мне ее даже назвать. Ножевые ранения очень мешают беседе, особенно когда задеты легкие. Все, что он успел, так это произнести непонятное слово «гилас». В результате мне пришлось основательно познакомиться с классической древностью, в частности со смазливым сынком царя дриопов Теодама и нимфы Менодики, пользовавшегося особой благосклонностью Геракла: мальчика звали как раз Гилас. Во время стоянки «Арго» в Мисии юноша пропал. Лапиф Полифем принимал участие в его поисках, но опоздал к отходу корабля. Потом Гераклу сказали, что юношу утащили нимфы, – добавил Холмс, усмехаясь. – Версия, которая не могла бы обмануть даже инспектора Лейстреда. Очевидно, паренек удрал по весьма уважительной причине: выдерживать объятия Геракла было, наверное, нелегко… Роль лапифа тоже вполне ясна. Впоследствии, как я уже говорил, он стал местным царьком. Ловкий малый.