Рэфи вошел в комнату для допросов, как в свою гостиную, точно намереваясь усесться в кресло, задрав ноги, и посидеть так, отдыхая. Внешность его не таила ни малейшей угрозы. Несмотря на внушительный, шесть футов два дюйма, рост, он не выглядел солидным, основательно заполняющим пространство. Голову он по привычке задумчиво клонил к земле. Брови как бы вторили этому движению, нависая над веками и прикрывая небольшие, с горошину, глазки. Он слегка горбился, словно втягивая плечи в некую не очень заметную выпуклую раковину. Другая выпуклость, побольше, намечалась в районе живота. В одной руке он нес пластиковую чашку, в другой свою фигурную кружку с недопитым кофе.
Мальчишка с индейкой воззрился на его кружку.
– Вот это да! А, нет – дешевка!
– Все равно как швырнуть индейку в окно.
На такое замечание мальчишка ухмыльнулся и сунул в рот бечевку капюшона от своей куртки.
– Почему ты это сделал?
– Потому что отец мой подонок и тот еще фрукт.
– То, что это не приз в рождественском конкурсе на звание лучшего отца года, я догадался. Но как это тебе в голову пришла индейка?
Мальчишка передернул плечами.
– Мама велела вытащить ее из морозильника, – сказал он как бы в объяснение.
– Но каким образом она очутилась на полу папиной гостиной после того, как ты вытащил ее из морозильника?
– Почти весь путь проехала у меня на руках, а в конце сама полетела, по воздуху.
– Когда должен был состояться рождественский обед?
– В три часа.
– Я имел в виду, на какой день он был намечен. Чтобы разморозить пять фунтов индюшатины, требуется минимум сутки. В вашей индейке пятнадцать фунтов. Если вы собирались есть индейку сегодня, надо было вытащить ее три дня назад.
– Да плевать, какая разница? – Мальчишка глядел на Рэфи как на полоумного. – Что, если б ее бананами начинить, лучше было бы, что ли?
– Я это к тому, что, если б ты вытащил индейку из морозильника вовремя, она успела бы оттаять, не была бы такой твердой и не пробила бы стекло. А значит, присяжные могут усмотреть в твоих действиях умысел. Что же касается бананов, то сочетание их с индейкой – рецепт не слишком удачный.
– Нет, никакого умысла у меня не было! – воскликнул мальчишка, и это прозвучало совсем по-детски.
Рэфи допил свой кофе и взглянул на подростка.
Мальчишка поглядел на поставленную перед ним чашку и поморщился.
– Кофе я не пью.
– Ладно. – Взяв со стола пластмассовую чашку, Рэфи опрокинул ее в свою кружку. – Еще не остыл. Спасибо. Так расскажи мне, как все это было утром. Что на тебя нашло, сынок?
– Вы же не та жирная сволочь, в чье окно я пульнул этой птицей, так нечего меня и сынком называть! И вообще, что это – допрос или сеанс у психотерапевта? Вы обвинение мне собираетесь шить или как?
– Посмотрим, не собирается ли предъявить обвинение тебе твой отец.
– Не собирается. – Глаза мальчишки забегали. – Не сможет! Мне еще шестнадцати нет. Так что если вы не отпустите меня сейчас, то лишь время потеряете.
– Я и так потерял его достаточно из-за тебя.
– Сегодня Рождество. Небось, других дел у вас сейчас и нет. – Он покосился на животик Рэфи. – Кроме как булочки жрать.
– Да вот – удивительное дело…
– Ну-ка, ну-ка, удивите!
– Утром один юный кретин швырнул в окно индейку.
Глаза у мальчишки опять забегали и остановились на настенных часах.
– Куда же это мои родители запропастились?
– Счищают жир с пола.
– Это не родители. – Он сплюнул. – Она, по крайней мере, никакая мне не мать. И если он приедет забирать меня вместе с нею, я с места не сдвинусь!
– О, я сильно сомневаюсь, чтобы они приехали забрать тебя к себе в дом. – Сунув руку в карман, Рэфи вытащил оттуда шоколадную конфету. Развернул ее, громко шурша оберткой в тишине комнаты. – Ты обращал внимание, что последними в коробке всегда остаются клубничные? – Он с улыбкой кинул конфету в рот.
– Ну, вы-то небось и клубничные сожрете!
– Твой отец и его подруга…
– Проститутка паршивая, – прервал его мальчишка и, наклонившись к магнитофону, добавил: – Можете и это записать!
– Вот для того, чтобы передать дело в суд, они приехать могут.
– Папа не посмеет, – хрипло сказал мальчишка и досадливо вскинул глаза на Рэфи.
– Но он подумывает об этом.
– Нет, неправда, – захныкал мальчишка. – А если так, значит, это она его науськивает. Сука!
– Скорее это из-за того, что в гостиной у него теперь идет снег.
– Ей-богу? Идет снег? – И снова это прозвучало очень по-детски. Глаза подростка расширились от радостной надежды.
Рэфи пососал конфету.
– Многие предпочитают шоколад кусать, грызть. По мне, так сосать вкуснее.
– Пососи-ка лучше знаешь что? – мальчишка тронул свою ширинку.
– Такие слова ты своим дружкам говори!
– Я не педик! – обиделся мальчишка. И тут же подался вперед, снедаемый детским любопытством: – Нет, серьезно, там у него в гостиной снег идет? Вот бы посмотреть! Отпустите, а? Я бы только в окно глянул!
Рэфи проглотил конфету и, опершись локтями о стол, строго сказал:
– Осколки оконного стекла попали на десятимесячного ребенка.
– Да? – недобро усмехнулся мальчишка. Он откинулся теперь на спинку стула, но вид у него стал настороженный. Он тронул заусенец на пальце.
– Младенец находился возле елки, когда туда шлепнулась индейка. К счастью, обошлось без ранений. Я имею в виду ребенка. Индейка как раз пострадала. Думаю, для праздника она теперь не годится.
Мальчишка, похоже, ощутил некоторое облегчение и вместе с тем замешательство.
– Когда мама приедет забрать меня?
– Она уже выехала.
– Девушка с большими буферами, – согнув пальцы чашечками, он прижал их к груди, – уже два часа, как сообщила мне это. Да, кстати, что это у нее с лицом приключилось? Вы что, поцапались? Милые бранятся?
Рэфи не понравилось то, как мальчишка говорит о Джессике. Он нахмурился, но постарался сдержаться. Не стоит этот паренек его нервов! А рассказывать-то ему стоит?
– Наверное, твоя мать едет потихоньку. На дорогах скользко.
Мальчишка взвесил его слова и как будто забеспокоился. Он все теребил заусенец.
– Слишком уж большая была эта индейка, – проговорил он после долгого молчания. Сжал в кулаки руки на столе и опять разжал их. – Она купила такую же, как всегда покупала, когда он еще с нами жил. Думала, может, он вернется.
– Мама твоя на это надеялась, – проговорил Рэфи скорее как утверждение, чем вопросительно.
Мальчишка кивнул.
– Когда я вытащил ее из морозильника, у меня прямо в голове помутилось. Уж слишком она была громадная.
И опять молчание.
– Я не думал, что она разобьет стекло, – сказал мальчишка уже тише и глядя в сторону. – Разве можно себе представить, что индейкой высадишь окно?
Он вскинул глаза на Рэфи, и в них было такое отчаяние, что Рэфи, несмотря на серьезность ситуации, не смог скрыть улыбки – с такой искренней досадой это было сказано.
– Я хотел только напугать их. Знал, что они там собрались, разыгрывают семейную идиллию.
– Ну, теперь-то игра в идиллию кончена.
Мальчишка промолчал, но словно расстроился, и Рэфи сказал:
– Но пятнадцатифунтовая индейка для троих – это немного чересчур, правда же?
– Знаете, этот подонок-папочка жрет дай бог как!
Рэфи решил, что зря теряет время. С него довольно. Он встал, чтобы уйти.
– Папина родня тоже каждый год приходила, – добавил мальчишка в попытке удержать Рэфи. – Но на этот раз они решили не являться. А нам вдвоем куда такую громадину! – вновь повторил он и покачал головой. Он отбросил притворную браваду и говорил теперь совсем иначе. – Когда же мама наконец приедет?
Рэфи пожал плечами.
– Не знаю. Наверное, когда ты выучишь свой урок.
– Но сегодня же Рождество!
– В Рождество тоже можно кое-что выучить.
– Уроки – это для малышей.
Рэфи улыбнулся такому замечанию.
– Разве не так? – Мальчишка сплюнул, как бы обороняясь.
– Вот я сегодня получил кое-какой урок и выучил его.
– А-а, об отсталых и переростках я не подумал!
Рэфи направился к двери.
– Так какой же это был урок? – торопливо спросил мальчишка, и по тону его Рэфи понял, что он не хочет оставаться в одиночестве.
Помедлив, Рэфи обернулся, понурый, грустный.
– Неприятный урок, должно быть.
– Скоро убедишься: уроки другими не бывают.
Мальчишка сидел нахохлившись, расстегнутая куртка с капюшоном сползла с плеча, сквозь грязные длинные патлы проглядывали розовые ушки, на щеках – россыпь розовых прыщей, а глаза – синие, ясные. Всего лишь ребенок.
Рэфи вздохнул. Как бы до времени не отправили в отставку за этот рассказ. Он придвинул к себе стул, сел.
– Для записи, – сказал Рэфи, – рассказать это просил меня ты.