Мало кому хочется вспоминать о своих неудачах, и я не являюсь исключением в данном плане, но историческая справедливость настоятельно требует осветить некоторые из этих не слишком приятных эпизодов моей жизни, ибо они связаны с событиями, представляющими несомненный интерес не только для любителей отечественного флота, но и для широкой общественности. В данной статье я коснусь истории, не известной практически никому, кроме ее непосредственных участников. Впрочем, обо всем по порядку.
Время бежит незаметно. 7 апреля исполнилось 18 лет с момента гибели новейшей атомной подводной лодки ВМФ СССР «Комсомолец». Пожар, практически одновременно вспыхнувший в нескольких отсеках, повредил кабельные вводы, произошла разгерметизация прочного корпуса. АПЛ всплыла. 4,5 часа личный состав боролся за живучесть своего корабля в надводном положении. Пожар между тем продолжался. Сила его была такова, что забортная вода кипела в районе кормы субмарины. К этому времени на борту уже были жертвы. Раненых и обожженных вынесли на верхнюю палубу, хотя командир и полагал, что угрозы гибели АПЛ не существует. За несколько минут до последнего в его жизни погружения, в разговоре по радиосвязи с командованием флота, он оценил положение АПЛ как «стабильное» и лишь просил доставить на борт фреон для борьбы с незатухающим пожаром. Увы, фреон был уже не нужен. Около 16 часов 30 минут волны сомкнулись над рубкой субмарины. Десятки моряков оказались в воде с температурой минус два градуса по Цельсию. Но на борту проваливающейся в бездну АПЛ все еще оставались живые люди, они продолжали бороться, теперь уже за свою жизнь. «Комсомолец» был оснащен ВСК – всплывающей камерой, рассчитанной на одновременное спасение всего личного состава подлодки. Экипаж ее особо не жаловал. И дело было даже не в том, что чтобы всем вместе разместиться в ее узком чреве, морякам необходимо проявить поистине чудеса гибкости и изворотливости. Просто действительно мало кто из подводников верил, что она способна спасти личный состав субмарины. Этому обстоятельству способствовало одно трагическое происшествие, случившееся во время государственных испытаний АПЛ. Моряки вообще народ суеверный, а подводники – в особенности, поэтому как они могли выбросить из своих голов тот факт, что при попытке отработать всплытие ВСК камера тогда затонула и погиб один человек? По воспоминаниям оставшихся в живых членов экипажа, ВСК практически все откровенно побаивались. Но в создавшейся ситуации выбирать не приходилось.
Командир корабля, механик и еще три человека заняли места в камере. Нижний люк ВСК по неизвестной причине не хотел плотно закрываться. АПЛ быстро заполнялась водой, давление в ней росло. Росло давление и в ВСК… В последний момент кто-то из остававшихся на борту (предположительно, командир дивизиона живучести) попытался проникнуть в ВСК, но нижний люк, поджатый давлением воздуха, уже не открывался. «Комсомолец» продолжал погружаться. Стуки по крышке нижнего люка смолкли… Состояние людей в ВСК было критическим. Атмосфера была малопригодной для дыхания, давление – повышенное. Несмотря на все усилия, отстыковать камеру от гибнущей субмарины не удавалось. Лодку потряхивало, корпус жалобно скрипел и потрескивал. Командир АПЛ и двое членов экипажа потеряли сознание. На глубине (по оценкам экспертов) свыше 1200 метров обжатый чудовищным давлением корпус деформировался, освобождая всплывающую камеру. К этому времени ВСК была примерно на треть заполнена водой, давление в ней превышало две атмосферы. Начался медленный подъем наверх, к поверхности, к свету, к жизни. Перегруженная камера имела плавучесть близкую к нулевой, поэтому она зависла, не доходя буквально одного метра до поверхности. Их качало на волне, и находящимся внутри людям показалось, что они уже всплыли. Два мичмана попытались выбраться наружу. Уравнять давление с наружным они не догадались. Первый, находящийся на трапе прямо под люком, открыл кремальеру. Следующее движение могло стать последним в его жизни, но Бог, очевидно, посчитал, что выпавших на его долю приключений достаточно. Так или иначе, открыв защелку верхнего люка, он был выброшен избыточным давлением, как пробка из бутылки шампанского. Пролетев несколько метров по воздуху, мичман плюхнулся в воду и был подобран на один из спасательных плотов. Он вернулся с того света в прямом смысле этого слова. К сожалению, судьба не была столь же милостива к его собратьям по несчастью. Отброшенная сжатым воздухом крышка люка, благополучно пропустив счастливчика, ударилась об ограничитель и захлопнулась, нанеся смертельную травму вылетавшему вслед за ним коллеге. Труп последнего с проломленным черепом позднее был подобран спасателями. Остатки воздуха покинули ВСК. Как известно, природа не терпит пустоты, и вода заполнила камеру прежде, чем та успела добраться до поверхности. Дополнительный груз сделал свое дело, и ВСК с останками трех офицеров упокоилась на дне в полутора милях от своего носителя. 1685 метров холодных вод Норвежского моря отделили их от поверхности. 42 члена экипажа субмарины не вернулись из похода…
Один спасенный и пятеро погибших. 1:5 в пользу смерти. Таков общий счет ВСК.
Я сознательно не называю ни одной фамилии. Многие из погибших и ныне здравствующих подводников допустили ошибки, повели себя не лучшим образом. Еще больше у меня претензий к тем, кто по долгу службы был обязан предотвратить, но не предотвратил выход в море АПЛ с плохо подготовленным экипажем на борту, кто мог, но не оказал своевременную помощь терпящим бедствие подводникам и не позволил принять ее со стороны «вероятного противника», ибо львиная доля погибших на их совести. Бог им судья. Бог и собственная совесть. Можно с пеной у рта отстаивать – и отстоять – свою непричастность или невиновность в суде, перед комиссиями любого ранга, перед товарищами и родственниками погибших, но самого себя не обмануть. Сознание собственной вины будет лежать тяжким бременем на совести (если она у них вообще есть) до конца их дней. Каждый несет по жизни свой крест, но это уже тема скорее для философского трактата.
Следствие и Государственная комиссия, специально созданная для выяснения причин катастрофы, благополучно зашли в тупик. Единственное, что было ими установлено, так это то, что пожар начался в седьмом, кормовом, отсеке, но источник возгорания определить не удалось. Туманное заключение ГК предполагало, что его можно будет выявить позднее, после подъема (?) АПЛ. Далее последовала яростная, безобразная возня на высшем ведомственном уровне с попытками переложить вину за гибель новейшей субмарины на ее экипаж (позиция ВПК) или на конструктивные недостатки последней (точка зрения руководства ВМФ), но и она окончилась ничем – каждая сторона осталась при своем мнении. И то, и другое было недоказуемо. Оставшиеся в живых члены экипажа, пропущенные через жернова многочисленных допросов следственных и политических органов, комиссий различных ведомств, «корректировок» своих первичных показаний командованием ВМФ и МО СССР, предпочитали впредь хранить молчание…
Два с половиной года спустя, в точно предсказанный мною срок, в районе гибели АПЛ были обнаружены следы радиации – «потек» ядерный реактор. Дело запахло крупным политическим скандалом и серьезными штрафными санкциями: субмарина, затонувшая под флагом СССР (правопреемницей коего добровольно признала себя Россия), легла на грунт в 198 милях от побережья Норвегии, в 200-мильной зоне экономических интересов последней. Стало очевидно, что следует в скором времени ожидать так называемый залповый выброс оружейного плутония из боеголовок ракет «Комсомольца». Требовалось немедленно что-то предпринять для разрешения создавшейся ситуации.
Указом Президента России от 30 ноября 1992 года был создан Комитет по проведению подводных работ особого назначения при Правительстве Российской Федерации (КОПРОН). Командование КОПРОНом возложили на меня, в ту пору молодого капитана 1 ранга. Разумеется, задачей номер один для КОПРОНа на первом этапе было определено детальное обследование АПЛ с целью уточнения ее состояния для выработки порядка последующих действий, будь то попытка подъема «Комсомольца», извлечения из нее ядерного реактора и боеголовок ракет или просто герметизация на грунте. Первые же погружения показали, что разрушения прочного корпуса АПЛ столь велики, что нарушена общая продольная прочность корабля, и любая попытка стронуть его с места может привести к диаметрально противоположному (искомому) результату – выбросу радиоактивных материалов, загрязнению обширной акватории и сотен квадратных километров дна Норвежского моря. Было принято решение об изоляции субмарины непосредственно на грунте, что в дальнейшем и было успешно осуществлено. Правильность выбранного тогда решения очевидна: сегодня, спустя тринадцать лет после завершения операции, следов радиации вблизи останков несчастной субмарины не наблюдается.
Среди прочих перед нами была поставлена и второстепенная задача – попытаться определить источник возгорания в кормовом отсеке. Изначально предполагалось, что сделать это можно будет как путем прямого обследования отсека после возможного подъема АПЛ (или проникновения в него с помощью специально сконструированных подводных роботов), так и по записям в вахтенном журнале, который, по показаниям очевидцев, командир «Комсомольца» взял с собой в ВСК. Повышенное внимание к ВСК объяснялось, помимо прочего, и желанием понять причину ее позднего отделения от АПЛ, и возможным наличием в ней неких секретных материалов. Так или иначе, но когда стало понятно, что подъем субмарины из-за огромных разрушений прочного корпуса практически исключается, а проникнуть в концевой отсек, скорее всего, не удастся, было принято решение о подъеме ВСК. Решение, точнее его утверждение, далось мне нелегко. Многие чиновники, в том числе и с большими погонами, прилагали отчаянные усилия, чтобы под любыми предлогами не допустить проведения операции. Поддержали меня тогда целый ряд видных ученных, директор ФСК Сергей Вадимович Степашин и первый вице-премьер Правительства Российской Федерации Олег Николаевич Сосковец. Они совершенно справедливо полагали, что необходимо постараться выяснить истинные обстоятельства катастрофы и причины запоздалого отделения ВСК от «Комсомольца», чтобы постараться устранить конструктивные или иные недостатки, дабы подобное происшествие впредь сделать невозможным. Именно благодаря им в конце концов было решено поднять ВСК.
Обследование ВСК на грунте глубоководными аппаратами «Мир» показало, что она лежит на боку, верхний люк полностью открыт. Зацепить ее было практически не за что.
Задача, стоящая перед нами, надо прямо сказать, была далеко не рядовая. К ее решению с первых же дней была привлечена организация, проектировавшая АПЛ «Комсомолец» (и ВСК, разумеется) – Центральное конструкторское бюро морской техники (ЦКБ МТ) «Рубин». Главный конструктор субмарины, Юрий Николаевич Кормилицын, выдающийся инженер, предложил простой, как и все гениальное, способ – ввести специальный захват, выполненный наподобие обычного зонта, в открытый люк, раскрыть его там и уже к данному захвату прикрепить трос, при помощи которого ВСК подтянуть к поверхности, а там остропить ее с помощью легководолазов и поднять на аварийно-спасательное судно. Всесторонне обсудив данное предложение, руководство КОПРОНа решило поддержать это изящное техническое решение. Была заказана соответствующая оснастка, двухкилометровый трос переменного сечения, подобрано судно с соответствующей лебедкой и демпфирующим устройством. У многих читателей наверняка возникнет вопрос: почему трос имел переменное сечение? Все объясняется очень просто. Учитывая длину троса и его собственную массу, легко подсчитать, что чем ближе к лебедке, тем больший вес приходилось ему выдерживать – вес самой ВСК, захватывающего устройства и километра с гаком хотя и синтетического, но достаточно тяжелого каната. Чем длиннее канат, тем больше его масса и тем больше, соответственно, должен быть его диаметр. Отдельный вопрос – сглаживание рывков каната при качке спасательного судна на волнении. Динамические нагрузки, возникающие при этом, могут играючи порвать самый прочный трос. Естественно, мы запаслись долгосрочным прогнозом погоды в регионе, но еще Петр Великий относил метеорологию к неточным наукам, наравне с астрологией и хиромантией, поэтому основная наша надежда была на специальное демпфирующее устройство, расположенное на корме судна и представляющее собой амортизированную раму на шарнирной подвеске. Трос, сматываясь с барабана лебедки, проходил через блок на вершине рамы и только после этого шел вниз, к ВСК. Отдаленно вся конструкция напоминала плавучий кран, только его стрела колебалась в вертикальной плоскости, сглаживая рывки поднимаемого объекта. Теоретически этот гигантский «спиннинг» для выуживания ВСК мог демпфировать любые нагрузки при волне амплитудой до трех метров.
К середине 1993 года все было готово. Долгосрочный прогноз обещал благоприятные погодные условия в период проведения работ. Для руководства операцией по подъему ВСК в Мурманск из Москвы вылетел мой первый заместитель, опытнейший моряк, всю службу проведший на Северном флоте, контр-адмирал Михаил Григорьевич Толоконников. Он держал свой флаг на аварийно-спасательном судне, оснащенном лебедкой, которому предстояло сыграть основную роль в планируемом подъеме. К месту катастрофы «Комсомольца» подошло и научно-исследовательское судно Российской академии наук «Академик Келдыш», оснащенное глубоководными аппаратами финской постройки «Мир-1» и «Мир-2». Волнение моря не превышало 2—3 баллов, шел мелкий дождь.
Первыми ушли под воду «Миры». Операция по подъему ВСК началась с ее нового осмотра. На этот раз удалось заглянуть и внутрь. ВСК была пуста. По крайней мере, обнаружить в ней какие-либо документы, предметы или останки командира и двух других членов экипажа не удалось. Это было странно, но разбираться с нюансами времени не было. Операторы «Мира» приступили к ювелирной операции – вводу в верхний люк ВСК захватывающего устройства. Со второй попытки это удалось сделать, и спасатели перешли к следующему этапу операции – заводу основного троса и зацеплению его с захватывающим устройством. Снимаю шляпу перед операторами «Миров». Удерживать продолжительное время на течении тихоходный аппарат рядом с ВСК и проводить при этом сложнейшие действия при помощи неуклюжих манипуляторов – высший пилотаж, и они справились с заданием на «отлично». С самого начала у нас были большие проблемы со связью. «Келдыш» и спасательное судно поддерживали между собой связь на УКВ. Спасатель также имел связь со штабом Северного флота, «Келдыш» – через Санкт-Петербургское отделение РАН с ЦКБ МТ «Рубин», а уже оно – с КОПРОНом. Таким сложным путем мы получали информацию с акватории Норвежского моря, где разворачивались основные действия. Кипела работа и в ЦКБ МТ «Рубин», и в КОПРОНе. Вся информация анализировалась, вносились соответствующие поправки в план действий, они утверждались и тут же передавались на борт спасателя руководителю работ. Погода между тем, вопреки прогнозам, стала ухудшаться. Появилась крупная зыбь, хотя ветра еще не было. Операцию решили продолжить, ибо отцепить ВСК было уже невозможно. Лебедка плавно набрала обороты, и спустя несколько минут после того, как выбрали слабину, трос натянулся. Расчетные усилия отрыва ВСК от грунта, с учетом присасывающих сил, должны были превышать ее массу примерно на 40%. Динамометр лебедки отсчитывал нагрузку. Вес камеры прошли быстро. 10, 15, 20% сверх того. 25%. Напряжение на борту росло. 30, 35%. Слабый толчок ознаменовал начало подъема ВСК. Ветер и волнение стали усиливаться. Демпфирующее устройство срабатывало все чаще и чаще.
…Я сидел в своем огромном кабинете на четвертом этаже бывшего здания Министерства судостроительной промышленности СССР на Садово-Кудринской, 11. До меня в нем располагался один из замминистров. Не знаю, приходилось ли моему предшественнику испытывать подобные нервные нагрузки, полагаю, что да, причем неоднократно, но мне казалось, это я сейчас пытаюсь своими силами подтянуть с почти двухкилометровой глубины к поверхности капсулу массой около двух десятков тонн. Попросил секретаря не соединять ни с одним местным абонентом. На столе стояла очередная (шестая? десятая?) чашка крепчайшего кофе. С трудом сдерживал свои эмоции и желание позвонить самостоятельно в Питер: хорошо понимал, что любую информацию до меня доведут незамедлительно, а звонки начальства ничего, кроме лишней нервотрепки, не дадут, процесс не ускорят. Около 17 часов зазвонил аппарат ПМ, массивный телефон, все еще украшенный гербом давно несуществующего Советского Союза на диске номеронабирателя (правительственный, междугородный). С замиранием сердца поднял трубку. На связи был генеральный конструктор и генеральный директор ЦКБ МТ «Рубин», академик АН СССР (в ту пору уже РАН) Игорь Дмитриевич Спасский:
– Тенгиз! – голос академика звучал глухо. – Плохие новости. Камера сорвалась. Подробностей пока не знаю, связь очень плохая. Что-либо выясню – позвоню.
Академик был крайне расстроен. Игорь Дмитриевич знал меня с лейтенантских погон, был старше почти на тридцать лет, и кривить душой ему было незачем. Очевидно, он действительно больше ничего не знал. Подробности неудачной попытки подъема стали известны через несколько часов, когда на связь вышел непосредственный руководитель работ, контр-адмирал Толоконников.
…Волнение моря достигло 3—4 баллов. Шли под разными углами, накладываясь друг на друга, две системы волн – ветрового волнения и появившаяся откуда-то издалека зыбь. Спасательное судно с подвешенной на корме ВСК мотало из стороны в сторону. Михаил Григорьевич находился на крыле мостика, откуда было удобнее наблюдать за всем происходящим. Судно медленно дрейфовало по волнению, подрабатывая машинами, чтобы держаться носом к набегающим волнам. ВСК, выбираемая лебедкой, выполняла роль своеобразного плавучего якоря. Трос старались постоянно держать в натянутом положении, не допуская провисаний, ибо ВСК, как крупная рыба на крючке, в процессе подъема крутилась и скручивала его, а любая слабина могла привести к появлению петель и заклиниванию троса в верхнем блоке демпфирующего устройства или его обрыву. Первые сотни метров прошли относительно гладко. Нейлоновый трос сам неплохо амортизировал, сглаживая рывки судна на волнении. 200, 300, 500 метров от грунта. 1000 метров! Люди физически ощущали, как ВСК приближается к поверхности. О том, что придется делать дальше, Михаил Григорьевич пока старался не думать. Посылать водолазов в легком снаряжении в волнующееся все сильнее и сильнее море, чтобы остропить камеру, было по меньшей мере рискованно. Толоконников уже давно решил для себя, что будет проводить эту операцию на глубине 35—40 метров, большей, чем планировалось изначально, чтобы волнение было максимально погашено, но все ухудшающаяся погода вселяла серьезные опасения в реализуемости данного замысла. Погода на Севере вообще непредсказуема. Яркое солнце может смениться снежным зарядом, штиль – внезапным шквалом, а спустя всего несколько минут вновь будет сиять солнце и уже ничего не будет напоминать о недавнем разгуле стихии…
…Счетчик лебедки показал 1500 пройденных метров. Пошел последний, самый тонкий участок троса, диаметром всего 22 миллиметра. До поверхности оставалось чуть менее 200 метров. Казалось, еще чуть-чуть, и округлая верхняя часть ВСК, как спина загарпуненного кита, покажется на поверхности Норвежского моря. Увы, этого «чуть-чуть» не произошло. Произошло нечто совсем иное – непредвиденная на море случайность, как философски отметили бы английские морские волки – совпадение двух волн – ветровой и зыби. В не самое подходящее время и уж точно в не самом подходящем месте. Нос спасателя задрался вверх, а корма просела метров на пять. Демпфирующее устройство добросовестно выбрало свои три метра люфта, но на большее оно просто не было рассчитано. Оставшийся провисшим трос, закрученный ВСК, тут же свернулся в петлю диаметром в 20—30 сантиметров. Нос судна пошел вниз, а корма, соответственно, вверх. Последовал рывок. Петля резко уменьшилась в диаметре, что привело к критическому радиусу изгиба троса. Динамический удар довершил дело. Натянутый, как струна, трос лопнул в месте максимального изгиба…
ВСК вновь, уже в третий раз за свою недолгую жизнь, затонула. На этот раз – окончательно. На высшем политическом уровне было принято решение признать «нецелесообразным возобновление попыток ее подъема».
Это решение позволило многим вздохнуть с явным облегчением. Кто знает, сколько нежелательных тайн могла приоткрыть эта уникальная титановая конструкция? Какие записи таил в себе вахтенный журнал АПЛ? Как проходила борьба за живучесть субмарины? Были ли перенесены в чрево ВСК секретные документы и приборы? Почему ВСК не отделилась своевременно от носителя? Почему плотно не закрылся нижний люк? Почему ВСК все же затонула? Почему она оказалась пустой? Выбросило ли все и всех, кто в ней находился, остатками воздуха или кто-то побывал в ней до нас? Вопросы, вопросы, вопросы…
А так все в полном ажуре. ВСК лежит на грунте, нижний люк прикрыт, в верхнем торчит захватывающее устройство с двухсотметровым тросом в придачу. Камера запечатана наглухо. В ближайшие десятки лет в нее никто не проникнет, а там хоть потоп. Аминь!
Увы, эта неудавшаяся попытка подъема ВСК, которую я и все наши специалисты восприняли как личное поражение, тогда ничему нас не научила. Мы наивно полагали, что в случае успешного подъема всплывающей камеры будут найдены и опубликованы ответы на все вышеперечисленные вопросы, сделаны соответствующие выводы, внесены коррективы в процессы подготовки АПЛ к выходу в море, обучения личного состава подлодок, отточены конструктивные решения…
Как мы были слепы! Потребовалась гибель и подъем подводного крейсера «Курск», гибель еще 119 человек, чтобы стало очевидно: правда ни тогда, ни сейчас никому из руководства не была нужна.
Как иначе объяснить те горы лжи, что были нагромождены вокруг этой катастрофы? Нагромождены и осенены Генеральной прокуратурой РФ, лично генеральным прокурором России (на тот момент) Устиновым. Хочется посмотреть в глаза тем, кто на протяжении почти двух недель безбожно лгал в СМИ о «проведении спасательной операции», о скором «спасении личного состава», давно мертвого к тому времени, о «столкновении» с «неопознанным плавающим объектом», а после подъема АПЛ и ее обследования придумали сказку о «взрыве неисправной торпеды» и «гибели оставшихся в живых подводников через 3—4 часа после катастрофы». Эти люди лгали не просто по привычке – они выгораживали себя. Допустив катастрофу, они не сделали ничего путного для спасения людей. Именно бездарнейшие действия руководства привели к гибели 23 человек в кормовых отсеках «Курска», уцелевших после взрыва боезапаса.
Лгали всем – от простого народа, две недели надеющегося на чудо спасения подводников, до президента России. Именно эти «специалисты», очевидно, и убедили его в связи с «незначительностью инцидента» в «нецелесообразности прерывать отдых» в славном городе Сочи. Весь цивилизованный мир изумился в те дни тому, что Владимир Владимирович, верховный главнокомандующий, сам сын военного моряка, не прервал свой отпуск и не прибыл в Североморск, или по крайней мере в Москву, чтобы лично возглавить операцию по спасению подводников или контролировать ее ход.
Ни секунды не сомневаюсь, что знай президент России правду, он немедленно взял бы управление ситуацией на себя. Надеюсь, президент по достоинству оценил вклад этих «советников» в создание своего имиджа.
Коммунисты поступали честнее. Они просто скрывали все несчастья от народа. Сейчас негативную информацию подают в препарированном, сильно усеченном и «исправленном» виде. Остается только процитировать классика: «Полуправда значительно хуже, чем отъявленная ложь». С этим утверждением трудно не согласиться.