Мы сидели на физике. За окном белел день. Учитель – большеносый мистер Нэвос, как всегда, с улыбкой слушал ответ на заданный им по теме урока вопрос. Улыбка, чтобы вы понимали, была издевательской, саркастической.
Толстая (будем говорить прямо) Бэрта Стивенс стояла и пялясь в учебник, не в силах найти ответ на заданный ей вопрос.
– Ну… это… полезное действие… – выцепила она из чьего-то шёпота.
– А что означает приставка «К»? Ведь параграф называется КПД, – его резиновая улыбка растянулась по всему лицу.
– Ээээ…
Класс, гладя на учителя, тоже начал хихикать, а затем по инерции начала улыбаться и сама Бэрта.
– Нууу… – тянула она одни и те же буквы.
– Зря смеёшься, Зак, я спрошу тебя следующим, – ласково обрадовал парня за средним рядом мистер Нэвос.
Бэрта замолчала, пялясь в тетрадь.
– Да что ты там ищешь? – улыбаясь спросил учитель. – Не ищи, не засоряй свою чистенькую голову этой дурацкой физикой! Тебе ещё запоминать рецепты супов, а это намного важнее! – мистер Нэвос светился, довольный своим остроумием. – Вот Заку, может быть, понадобится физика, а тебе зачем? Тебе бы найти себе мужа – и дело в шляпе. Знай только супы ему вари.
Она молча смотрела на него с глупой улыбочкой.
– Да? – спросил он.
Бэрта промолчала.
– Садись, Стивенс, ты меня огорчила, – его улыбка поблёкла, хотя её подобие всё ещё висело на искривлённом недовольством лице учителя. Его верхняя губа чуть поднялась вверх, ноздри раздулись. В этом выражении лица открывался истинный мистер Нэвос. Открывалась его обида на детей, которые не осознавали важности законов этого мира, обида на то, что они не хотят познавать то, что с таким интересом познавал он в свои годы. Только уцепив это мимолетное выражение, можно было подобрать ключ к душе мистера Нэвоса. Однажды, открыв своё истинное я, он произнёс одну фразу, которая сильно обидела мое внутреннее «Я».
Он сказал:
«Я обязан учить великому ещё зёленые, не подготовленные умы, которые даже не осознают, что такое физика».
Хоть в его глазах мы и были обычными детьми, но называть всех бездумными, зелёными – было неправильно. Чтобы вы понимали, я любил физику, и под этой фразой я подразумеваю очень многое. Любовь как к предмету изучения, любовь к тому, частью чего я мог бы стать, и, если бы стал, точно был бы тем, кто привнёс бы многое в эту науку. Любовь как ощущение, когда ты – и есть физика.
На что он с усмешкой отвечал:
«Физику нужно знать, а не любить, Купер».
Я всегда получал по физике четыре, потому, может быть, учитель не так серьёзно относился ко мне. Но он не понимал главного: моего чувства к этому предмету. Он не учёл это в своей формуле оценки, как и любой математик не придаёт значение чувствам, заботясь о чистых цифрах.
Удивителен был факт того, что математику я презирал всем сердцем (предмет), а в физику был бесконечно влюблён.
Мистер Нэвос внёс оценку Бэрты в журнал и окинул взглядом класс. На его лице опять начала появляться улыбочка.
– Может быть, Исаак порадует нас сегодня?
Цепкий взгляд учителя устремился прямо на меня.
Зак удивился, ведь он думал, что его конец уже близок. Он обрадовался, осознав, что у него ещё есть время надышаться перед смертью.
Зато я не волновался, потому как был готов. Улыбочка физика сошла с его лица почти сразу. Его выражение стало серьёзным, но во взгляде различалась мягкость, еле видная, но всё же мягкость.
Когда я ответил на последний вопрос, он лишь сказал:
«Молодец», – и сразу обратился к журналу.
Сегодня я получил пять.
Теперь та девочка постоянно ходила с Сью, точно была её охранником. Эта дылда была выше Сью на три головы. Почему именно охранник? Она всегда одевалась как парень, и лицо у неё было грубое, как у парня, да и голос был низкий. В один из вечеров я по случайности нашёл её в Либерти. В её профиле все фотографии были с фотосессий (я так думаю, с семейных), и на них она выглядела совсем не так, как в жизни. На них она была нормальной, хорошенькой девочкой. Сияющие глаза, улыбка, макияж… на этих фотографиях она выглядела совершенно иначе, но я не воспринимал их всерьёз, потому как знал, что это всего лишь иллюзия. Улыбка была натянута, макияж, я больше чем уверен, она смыла сразу же, как закончилась съемка, сияние глаз было не более чем красивым фотоэффектом. Все в этих фотографиях дышало обманом.
Видимо, у неё была нелюбовь ко мне с первого взгляда. Я же не чувствовал к ней неприязни до того момента, пока она не начала явно проявлять свою: цоканьями, испепеляющими взглядами, а как-то раз она даже назвала меня гномом (а я отнюдь не являлся карликом). У меня такой же рост, как и у Сью. Но, конечно, я был ниже этой дылды. Моя покойная бабушка всегда говорила мне, что сначала девочки растут быстрее мальчиков, а потом наоборот, и сейчас я убеждался в этом. Что я мог поделать с природой? Но ведь телохранителю этого не объяснишь.
Я стал больше общаться с Ронной и Элли. Мы часто встречались с ними в коридорах, останавливались и болтали. Поначалу Дэнис ждал меня, после – стал уходить.
Как-то я спросил его:
– Куда ты убегаешь?
Он ответил:
– Ну а что мне тебя ждать? Вы о чём-то своём вечно говорите. К тому же я даже не знаю их.
Он был прав. Да и, кроме того, я понимал, что это не самое приятное, когда ты, будто верный пёс, ждёшь, пока твой хозяин сделает все свои дела. Но это никак не обижало ни его, ни меня и потому, когда я приходил на урок, всё было как обычно.
Часто, когда мы стояли с девочками в коридорах, к нам подходила Сью (слава богам – без своего охранника), и мы разговаривали обо всём, о чём только можно было говорить. Я чувствовал стеснение, пытался выглядеть лучше перед ней и наслаждался каждым моментом, проведённым рядом. Дни шли быстро, несмотря на пасмурную погоду.