Итак, решение принято, колебания отброшены, сразу стало просто и легко, и нужно приниматься за работу. Время, правда, уже сугубо вечернее, но вечер, если человек полон энергии и имеет желание действовать, ничем не хуже любого другого времени суток.
Фонари светили мне сквозь окостеневшие от вечернего морозца ветки деревьев, и их света было вполне достаточно, чтобы разобрать номер домашнего телефона на визитной карточке Эллы Владимировны. Диск автомата вращался нехотя, приходилось помогать ему – подталкивать пальцем. Мне ответил приятный мужской голос:
– Алло!
– Это Станислав Шубаров?
– Нет. Но он дома. Сейчас я его приглашу.
– Секунду! Мне нужна Элла Владимировна.
– Она будет позже. Так позвать Станислава?
– М-м, пожалуй.
После серии шорохов и щелчков в трубке раздался сочный, жизнерадостный басок:
– Здравствуйте, Стас у аппарата. Я вас знаю?
– Наверное, нет. Я Татьяна Иванова.
– Очень приятно, Татьяна, Станислав Шубаров. Вам нужна мама? Она будет в течение получаса. Что-нибудь ей передать?
– Нет, спасибо. Мне нужно побеседовать с нею лично.
– Ну так приезжайте.
– Удобно ли? Вечер. А я по делу.
– Мама будет рада вас видеть?
– Во всяком случае, не будет огорчена.
– Тогда приезжайте непременно. Делами она занимается допоздна.
– Объясните, как вас найти.
– Не знаете? Вокзальная, пять. Возле парка и больничного городка. Сориентировались?
– Вполне. Если Элла Владимировна появится раньше меня, прошу назвать ей мою фамилию.
– Согласен. Всего доброго.
Трубку повесили.
Так. Опять все дороги ведут в парк.
Я специально построила разговор в нейтральном, этаком безличном ключе. Насколько я знаю мужчин, в подобных случаях они склонны представлять образ дамы, соответствующий своим пристрастиям. При встрече останется только уловить то, что он там себе навоображал, и постараться если не превзойти, то хотя бы соответствовать его фантазиям. Если это проделать достаточно тонко, считайте, что мужская симпатия у вас в кармане.
А Станислава мне придется склонять к сотрудничеству, так что сами понимаете…
Я ехала и развлекалась мыслями о нелегком хлебе частного сыщика.
Прибыли. Вот Вокзальная, пять. Да, это дом! Если не грабить такие дома, то я не знаю, какие и грабить. Два этажа, это, конечно, не предел в наше время, но раскосые стены, стрельчатые окна, шпили, башенки, прочие архитектурные прибамбасы, плюс разноцветный кирпич, плюс наружная подсветка стен неведомо где упрятанными фонарями. И окружено все это великолепие кирпичной стеной фигурной кладки.
Думаю, ворот мне здесь не откроют. А вот и ворота. Чугунные кружева. По бокам – два фонаря пирамидками, под старину. Калиточка под аркой.
Как там Остап Бендер насчет Воробьянинова высказался: «Предводитель дворянства жил в пошлой роскоши».
Это я про тебя, Стасик.
Отворилась калиточка, вышел из нее мужичок в неновом пуховике, с непокрытой головой. Посмотрел, как я вожусь, запирая машину, не торопясь пошел вдоль улицы во тьму.
Давлю на кнопку звонка, калитка отворяется еще раз, и глазам моим предстает старушечье личико, все в глубоких морщинах.
– Татьяна Иванова? Предупреждали. Входи.
Бабуленька. Шаркает впереди меня по асфальту ко входным, наполовину стеклянным, надо же, дверям. Не удержалась, стукнула костяшками по стекляшкам – беззвучно! А стекла-то пуленепробиваемые и сами двери стальные. Вот тебе и «надо же»!
– Хозяйка там.
Бабуленька ткнула рукой в сторону кипенно-белой двери под широкой лестницей светлого дерева.
Я уже настроилась на чудеса роскоши, но вместо палат княжеских оказалась в комнате с подвесным потолком, белыми стенами и почти офисной мебелью.
– Та-нечка! Входите, входите!
Элла Владимировна. В точности та же, что в своей ресторанной берлоге.
– Как я рада!
О, сколько радости. Давно не виделись.
– Я не поздно?
– Ну что вы!
– Давайте сразу уточним все детали. Между нами не должно быть никаких неясностей.
Как меняется эта женщина! Лучащаяся теплом и гостеприимством хозяюшка за секунду превратилась в собранную и целеустремленную бизнесменшу. Я с удивлением замечаю, что невольно подыгрываю ей. Однако ее расположение мне небесполезно, поэтому я заговорила с суховатой прохладностью и четкой краткостью, в строгом, как мне кажется, соответствии с ее сиюминутной ролью.
– Нам необходимо внести ясность по трем пунктам. Первое, почему вы решили обратиться именно ко мне и как узнали меня среди вчерашних посетителей вашего ресторана. Ведь, если мне не изменяет память, мы до сегодняшнего дня знакомы не были.
– Это несложно. – Шубарова сдержанно улыбнулась. – Вам ничего не напоминает такое название – «Нарцисс»?
Наповал! Она меня сразила! Мне даже показалось, что я на мгновение потеряла контроль над собой. Во всяком случае, в глазах Шубаровой промелькнуло торжество.
«Нарцисс». Несколько месяцев назад, летом, я там била рожи трем хамам, и во время этой драки погибла моя знакомая. А бармена звали Ашот. Ашот Мамедов. Все, вспомнила!
Убийство проститутки для… рекламы фирмы. Фирма называлась «Сирена». Расследуя это дело, я крепко наступила на мозоль милиции. Да, дело о рекламной паузе. Так я его называла для себя.
– Я вижу, вы вспомнили. Владелец «Нарцисса» – мой хороший знакомый. Да мы все, пищевики, знаем друг друга. Бизнес-то один. Так вот, в этом баре вы ловко отбрили одного, извините, мента. Старшего лейтенанта.
Я, не мигая, смотрела на Шубарову безмятежным, но неподвижным взглядом. Эти пищевики знают друг друга и вообще много знают. А того мента я не отбрила, а только кое-куда послала, разница есть. Сразу после драки и убийства моей знакомой. И так послала, что пошел он по этому адресу, не возражая.
– На владельца «Нарцисса», – продолжала Элла Владимировна, – это происшествие и ваши действия произвели такое впечатление, что он заинтересовался вами и вскоре установил через знакомых, что у нас в Тарасове по частному розыску Татьяне Ивановой равных нет. А дальше, Танечка, все по поговорке – «Худая слава камнем лежит, а добрая – впереди бежит».
Шубарова развела руками и рассмеялась.
Что ж, все понятно. Хотя поговорку она переврала.
– Я ответила вам?
Ответила она. Ответила и даже огорчила. Излишняя известность может осложнить мне жизнь.
– Хорошо. Второе. Предположим, по третьему пункту мы договорились, и я взялась за ваши дела. В этом случае я просила бы не вмешиваться в мои действия и не пытаться их контролировать.
Я остановила ее протестующий жест.
– Прошу помнить, что даже лишний контакт со мной может, при определенных обстоятельствах, повредить ходу дела.
– Глупо вмешиваться в то, о чем не имеешь представления, – ответила Шубарова. Что ж, здравая точка зрения.
– Третье. Сумма гонорара.
– Пятьдесят тысяч долларов или триста тысяч в новых деньгах. Сумма, названная шантажистами.
Я невольно улыбнулась и присовокупила:
– И Станислав остается на свободе, в добром здравии и с чистой репутацией. Чем тогда я отличаюсь от шантажистов?
– Тем, что у нас будет абсолютная уверенность в выполнении этих условий и в отсутствии повторных «наездов».
Этот ответ меня удовлетворил, и я согласилась на пятьдесят кусков «зеленью», оговорив, правда, что эта сумма – расчетная, и накладные расходы в нее входить не будут. Мадам, видимо, не ожидала от меня такой хватки и проводила слегка удивленным взглядом поверх любезной улыбки.
Теперь еще Стас. Куй железо, Танечка.
Возле лестницы, у самой двери, зеркало во весь мой рост. Я остановилась напротив, вгляделась и, «отпустив» мысли восвояси, подняла в себе образ волчицы. Зрачки едва заметно, но сразу же замерцали оранжевым, недобрым пламенем.
Все в порядке. Есть еще порох в пороховницах.
Будь здорова, Ведьма!
Отражение улыбнулось в ответ, и я неторопливо затопала вверх по ступеням.
Станислав встретил меня в уютном холле с большим, темным сейчас, окном на потолке.
– Вот теперь я вас знаю, Татьяна Иванова! – проговорил он вместо приветствия. – Расспросил матушку.
Шатен с большими, влажно блестящими глазами. Возраст двадцать два – двадцать пять, не больше.
– Никогда не встречался с настоящим частным сыщиком. Да еще дамой.
– Детективчики почитываете? – подхватила я в тон.
– Балуюсь на досуге.
Глаза его обежали меня всю – сверху вниз и снизу вверх, и я видела, что произвожу впечатление. Не скажу, что это было мне неприятно. Высокий, правильные черты лица. Тело, правда, несколько рыхловато, но в целом – породистый, хорошо ухоженный экземпляр. Имеет смысл проверить, поддается ли он внушению. Должен, если не будет этого ожидать заранее. Со слов Шубаровой, он скрытен. Попробую внушением повысить его уровень контактности, облегчу себе существование.
Он предложил мне сигарету и после моего отказа бросил пачку на широкий, низкий подоконник. От выпивки я тоже отказалась.
– Как насчет нескольких вопросов? – осведомилась я.
– Ясно, – он медленно кивнул, – дружеская беседа вас не устраивает, и вы переходите к делу.
– Время позднее, – ответила я любезно.
– Тогда, может быть, перенесем встречу на более удобное для вас время?
Я ясно почувствовала, как во мне насторожила уши волчица.
– Вы так торопитесь расстаться?
Я произнесла это низким, грудным голосом.
– Нет! Что вы!
Ответ растерянный. Явно не ожидал от меня такого. Момент – и он восстановится.
– Вам нужна только дружеская беседа?
Я легко коснулась его руки, поймала глазами взгляд и больше не отпускала.
– Нет, – с расстановкой и невыразительно, – вовсе нет.
– Согласитесь, что и недружеские беседы могут быть очень полезными.
– Соглашаюсь.
Он начинает производить впечатление задумавшегося и отвечающего почти автоматически. Может, хватит? Не переборщить бы, наживу врага. Глаза в глаза – уже хорошо для первого раза. Взяла его ладонь в свою и тихим голосом медленно произнесла:
– Недружеские беседы могут быть еще и успокаивающими, обволакивающими покоем и тишиной. Не так ли?
Он почти прошептал:
– Да.
У него начали дрожать веки, взгляд заметно отупел. Начиналось расслабление.
Волчица, поскуливая, просилась наружу. Да, сейчас самое время перейти к шоковому воздействию. Сопротивляться он не способен. Даст ответ на любой вопрос. Но только сейчас. Этот мой «наезд» оказался для него неожиданным и потому успешным. Примени я сейчас шок, в следующий раз он будет настороже. А настоящие вопросы к нему у меня еще не созрели.
– Недружеские беседы могут приносить удовольствие, оставляя после себя желание повторить их. Правда?
Он прикрыл глаза, кивнул.
– Смотри мне в глаза, Станислав!
Он подчинился, и я осуществила волевой посыл – максимально сосредоточившись, мысленно связала его, мужчину, и себя, женщину, в единое целое и по этому единству, как по каналу, направила к нему теплую волну доброжелательности.
– В дальнейшем мы будем рады беседовать друг с другом. Мы хорошие люди. Мы рады нашему знакомству. Мы рады друг другу. Мы рады, но сегодня устали. Мы сегодня пораньше ляжем спать. Мы ляжем спать и будем видеть приятные сны. Мы будем видеть сны друг о друге. Мы друг другу приятны. Нам приятно будет увидеться вновь.
Голова его покачивалась, мышцы лица расслабились настолько, что слегка приоткрылся рот. Я осторожно отпустила его руку, едва заметно отодвинулась. Этот неожиданный сеанс – первый мой успех в деле Шубаровых.
– Станислав! – пропела я как можно музыкальнее. – Станисла-ав!
Он встрепенулся, огляделся.
– Что? Что случилось?
– Вы задумались, Станислав! – И, тихо рассмеявшись, я поднялась с места.
– Мне пора.
– Но мы же ни о чем не поговорили!
– Зато как приятно провели время.
– Приятно!
Он был заметно утомлен, но нашел силы проводить меня до лестницы.
– Вы удивительное создание, Татьяна Иванова!
Я попрощалась с ним улыбкой.
Внизу мне попалась на глаза женщина, которая впустила меня в дом. Судя по всему, она слышала последние слова Станислава и взглянула на меня с интересом.
– Вы работаете здесь?
– Да, – она тряхнула тряпкой, – прихожу четыре раза в неделю. Убираюсь, немного готовлю.
– Я – Татьяна.
– Варвара, – ответила она дружелюбно.
– Очень приятно. Скажите, Варвара, а кто тот мужчина, который вышел из калитки, перед тем как вы меня впустили?
– Это Володенька Коврин. Вообще-то он в больнице работает, электриком. А здесь подрабатывает.
– Спасибо, Варвара. Закройте за мной.
– До свидания.
Усевшись в машину, я не торопилась запускать мотор – оценивала впечатление от своих действий. Впечатление было неплохим. Единственный минус я поставила себе за излишнюю осторожность. Однако перегнуть палку с самого начала – значит усложнить дальнейшую жизнь.
Уже включив передачу, я оглянулась – в окне второго этажа Станислав, явно интересующийся моей машиной. У уха – короткая антенна сотового телефона. В сердцах надавила на педаль газа – взвизгнули покрышки, машина рванула с места.
Прошипев сквозь зубы несколько слов из тех, что неупотребимы в приличном обществе, я взяла себя в руки. Испытанного мной минуту назад удовлетворения как не бывало, Станислав Шубаров только что сообщил кому-то по телефону номер моей машины.
Это был факт. Он подлежал осмыслению. Это было хорошо. Плохо было то, что, направляясь сюда, я не догадалась поменять номера на фальшивые.
Следуя золотому правилу не грызть себя долго за промахи, я постепенно успокаивалась и мчалась на едином дыхании от светофора до светофора. Одна из основных городских транспортных магистралей, забитая днем до предела, радовала сейчас простором и скоростью.
В самом деле, мы участвуем в событиях, события участвуют в нас, все идет своим чередом. Шубаров сообщил кому-то мой номер? Посмотрим, что за этим последует.
Вот и центр. До дома – рукой подать. Повинуясь внезапному побуждению, я свернула на Дзержинскую. Знаем мы эти побуждения. Это язык, на котором общается с нами наша интуиция. А моя ничего плохого мне не посоветует.
Перекресток. За ним – серая громада «серого дома». Здание областного УВД. Интересно, подполковник Кирьянов еще здесь или уже ушел? Здесь. Вон окно его светится. Засиделся. Друг сердешный, сколько же мы с ним не виделись? А и встречались последний раз тоже по делу.
Из высоких дверей, один за другим, вышли несколько человек. Постояли, прикурили и, поправив фуражки, направились по тротуару к служебной автостоянке.
А вот, похоже, и Кирьянов пожаловал. Сейчас я его, безлошадного, как генерала…
Удивился Киря, опешил даже, когда подшелестела к нему моя «девятка» и сама собой открылась дверца: «Машина у подъезда!», шагнул от удивления назад, но, рассмотрев меня в темноте салона, расцвел широкой улыбкой:
– Ха! Танюха!
Садясь, зацепился фуражкой, еле успел подхватить.
Я была ему рада. Он мне – тоже. Это нечасто случается в наше время, чтобы люди действительно радовались друг другу.
Офицерики на автостоянке смотрели нам вслед.
– Каким ветром тебя сюда, Танюха?
– Осень на дворе, Володенька, осенним, значит. Ехала мимо, в окне твоем – свет. Дай, думаю, сделаю доброе дело, отвезу домой старого друга и себя ублажу – повидаю тебя, побеседую.
Смеется Володя. Поблескивают звезды на его погонах. Подполковник! Никак не привыкну. Дело! Ну да и я не баклуши бью, не хлебом единым сыта.
– Как с наркотой-то твоей, дружище?
– Прет с югов, зараза эдакая! Осень, сезон, сама понимаешь.
– Выходит, без дела не сидишь?
– Что ты! А ты-то как?
– Тоже не без дела.
– Танюха, Танюха! – Он накрыл своей мою руку на рулевом колесе – теплая его ладонь, большая. – Переходила бы ты, Танюха, в нашу уголовку. Хочешь, сразу старшим инспектором устрою? Место как раз освободилось.
Я смеюсь, головой мотаю.
– Боюсь, не справлюсь, Володенька, сразу старшим-то.
– Брось! Из тебя такой опер выйдет!
Смотрю на него, улыбаюсь, благо – перекресток и красный свет. Молчу.
– Эх! – тряхнул головой Володенька. – Кошка ты, которая гуляет сама по себе.
– Вот именно, – соглашаюсь я. – Главное, чтобы интересно было гулять.
Вот так и болтали мы ни о чем, пока не доехали до его дома. Могли и еще поговорить, но подполковнику надо было скорей к своим сорванцам и жене в халате. А то уложит она детишек без него, и не повидается сегодня с ними подполковник.
Поэтому я не стала тянуть.
– Вов, помоги.
– Тань, конечно. Выкладывай!
– В вашей уголовке крутят дело об ограблении дома Шубаровых, Вокзальная, пять. Ущерб там, похоже, «в особо крупных размерах», так что должно у ваших быть, не в районе.
– Сделаем!
Машину к своему дому я не погнала, а оставила на автостоянке неподалеку. Дошла пешком. По дороге думала о волчице. Что-то она последнее время своевольничать стала. Мало собой занимаюсь. Дала себе слово сегодня, несмотря на усталость, «поведьмачить» как следует.
Многие из тех, с кем нехорошо сталкивала меня судьба, знают мое прозвище. Но лишь некоторые из них испытали на собственной шкуре, что значит Ведьма. Думаю, им лучше было бы попасть под кулак накачанного мордоворота. Удары по сознанию болезненнее ударов по организму. Вторые не всегда увечат тело. Первые, как правило, корежат психику.
Занялась я этим давно. Еще в студенческую пору. Повальное увлечение гороскопами, хиромантией, биоэнергетикой зацепило своим крылом и меня. Мало кто в этом разбирался, но мало кто не пытался медитировать на досуге. Я же взяла на себя труд прочесть несколько книг по теме. По чистой случайности книги попались толковые. Это было почти чудом, если принять во внимание горы оккультной макулатуры, окружающие нас со всех сторон. Короче, увлечение со временем потеряло свою остроту, но полезные знания и навыки остались.
Вот и дом. У подъезда, на лавочке, двое парней с обтянутыми кожаным «убором» крутыми плечами. Услышав мои шаги, подобрали ноги, оглянулись в мою сторону. Нездешние. Я их не знаю. Стараясь не выходить на свет, я свернула в глубь двора, к детской площадке, опустилась на скрипнувшие качели прямо напротив них. Если шпана нездешняя, то, скорее всего, сейчас встанут и подойдут в поисках приключения. Я им его гарантирую. А если нет? Похоже – нет. Потому что один из них привстал было, но второй придержал его за полу куртки, и тот опустился на место. Сидят, покуривают, поплевывают. Интерес ко мне теряют. Теперь в мою сторону поглядывают лишь изредка.
Вперед!
Я испуганной лебедушкой процокала мимо них, скрылась в подъезде. Ничего!
«Из ничего и будет ничего», – Шекспир сказал. Глубокая мысль. А если не «ничего»? И этот вариант имеет право на существование.
Стас, конечно, мог звонить, скажем, подружке и кривляться при этом перед окном, любуясь природой, а мог и сообщать в экстренном порядке кому-то номер моей машины.
Эти двое могут поджидать приятеля, зашедшего к знакомому взять на просмотр кассету с фильмом, а могут дожидаться Татьяну Иванову, чтобы удостовериться, что живет она именно здесь.
Поднявшись к себе на шестой этаж, я погнала лифт обратно и с деловым видом вышла из подъезда.
Лавочка была пуста.
Это, конечно, тоже не аргумент, но уже ближе. Тот или те, кому звонил Шубаров, сейчас получают сообщение, что Татьяна Иванова действительно живет по указанному адресу.
Вопрос первостепенный на текущий момент: кому звонил Станислав?
Вопрос второстепенный: что связывает с ним Станислава?
Вывод: интересуется мной достаточно способная личность или группа, выход на которую возможен пока только через Шубарова.
Мафия? Может быть.
Запишем это на извилинах и не будем ломать голову над вопросами без ответов. Как я уже говорила, мы участвуем в событиях, события участвуют в нас, пусть все идет своим чередом.
Я почти успокоилась, но дверь квартиры запирала, как дверь сейфа – со всем тщанием.
Хочу заметить, что многим моим подзащитным и противникам невдомек, что Татьяна Иванова не только суперменша, вернее, супервуменша, с ногами, растущими от плеч, и не носящая шпильки из опасения совершить убийство в рукопашной, что Татьяна Иванова – человек, как и все остальные, довольно часто испытывающий чувство страха. Особенно перед неизвестным.
Уже раздевшись и пустив воду в ванну, я услышала звонок телефона. Пришлось трясти грудями через всю квартиру. Но это дало мне время приготовиться. Услышав в трубке после своего «Алло!» упорное молчание, я понесла такую ахинею, на какую только была способна в данный момент.
«Коленька! – взвыла я плаксиво. – Коленька, милый, не молчи опять, Коленька, прости меня дуру, прости, ведь я не хотела, Коленька, я люблю тебя!»
Молчание в трубке я определила теперь как озадаченно-заинтересованное и сменила направление:
«Колька, молчишь, гад! Ведь и ты, стервец, виноват в том, что произошло, не меньше моего! Еще и обижаться смеешь, рожу делать! Сволочь ты, Коля!»
И бросила трубку, давясь от смеха.
Уже через минуту погрузила ноющее от усталости тело в теплую воду, зарылась до подбородка в пахнущую Францией пену и едва успела подумать перед тем, как мне стало совсем хорошо, что вела я себя правильно и что ни те, у подъезда, ни тот, что звонил сейчас, не могли заметить моей настороженности.
Один-один, господа, ничья-с! Очко я вам проиграла, не сменив номера машины, но и отыгралась тут же, оставив вас в глупой безмятежности.
И почти сразу поплыла по волнам сладкой дремы под тихое мурлыканье магнитофона.