В Москве, где то к Новому Году (или позже) нашей экспедиции Министерство Геологии дало для постановки геолого-съемочных работ большую территорию на Колыме. И в горной части и на Приколымской низменности. Для организации баз были выбраны поселки Зырянка и Лобуя (что в 17—18 км ниже Среднеколымска).
Для изучения территории и составления более точных разрезов, для сбивки геологических карт партиями, была выделена партия под руководством Шульгиной В. С. Она занималась стратиграфией осадочных толщ, а Женя Сурмилова и Зоя Флорова – магматикой.
Вот в эту партию меня и определили младшим техником с окладом в 75 руб. Из ИТЭРов были старший техник, он же радист и хозяйственник, Юра Волков и техник Володя Чекмазов. Они то и стали моими основными учителями и наставниками в дальнейшем обучении навыкам жизни в тайге.
Вылетали группой. Сначала на ИЛ-18 до Якутска. Вот где, надо сказать, каждый год хватали лиха. Это было какое-то проклятое место – аэропорт города Якутск. Можно было прилететь и застрять на несколько дней. Гостиница была вечно переполнена. Днем еще можно было съездить в город, пройтись из любопытства по магазинам, сходить в кино…
Но вот устроиться на ночь, это было настоящей проблемой. На 2-м этаже здания аэропорта был зал ожидания для вылетающих с несколькими рядами кресел, которые были вечно заняты. И, если даже посчастливится занять освободившееся кресло, то устанешь сидеть скрючившись. Какой уж тут сон, одно мученье.
ИЛ-14
Дальше перелет на ИЛ-14 до Зырянки. Его я переносил тоже с трудом, бывает приземлялся находясь в туалете. Самолет по пути делал две посадки – в Усть-Нере и Оймяконе. Мне очень льстило, что я залетал в этот прославленный Полюс холода. Но особенно умиляло то, чем нас встречали в аэропортовской столовой – это стаканы с горячим (часто уже теплым) какао и свежеиспеченные булочки.
Но вот мы в Зырянке. Та же проблема с жильем, пока ждем вылета в Лобую. Только раз партия Каца А. Г. поставила в палисаднике при аэропорте две 10-ти местные палатки, было куда приткнуться.
Но настоящим мучением стали для меня перелеты на АН-2. Вот уж где меня выворачивало на изнанку. Туалета в нем не было и это было непереносимо. А после полета ощущение было такое, будто все внутренности перевернулись. Как я завидовал тем, кто переносил перелет в нем спокойно, не страдая.
АН-2
Мучения наши после перелетов не кончались. Ко времени нашего прилета в поселок, 2-х этажное здание администрации ГУЛАГа было отремонтировано – застеклены окна, покрашены полы, завезена мебель, построен склад, доставлено снаряжение и продовольствие. Здание под рабочие кабинеты и жилье заняли работники нашей администрации и геологи-женщины еще как-то могли разместиться там «по знакомству». Ну а мы, мужская половина, ломали голову, где бы приткнуться на ночлег.
Здание администрации до ремонта
На территории стояли две пустые бетонные коробки, где когда-то стояли динамо-машины и мы сунулись к ним. Но они были так захламлены и загажены, что мысль о том чтобы использовать их под жилье, сразу отпала. Поставили палатки.
На обрыве стоял домик-клуб, где по вечерам показывали кино. Причем, кинооператор почему-то показывал половину фильма, затем выходил, собирал деньги за билеты (по 30 коп.) и продолжал показ.
По краям поселка еще сохранились кое-где остатки ограды из колючей проволоки.
А на вершине сопки располагалась воинская часть радио-линейной связи с большими красно-белыми щитами антенами.
Мне хотелось как можно скорей вылететь на место работ, гле река, рыбалка, чистый воздух, зелень и огонь костра…
Катер Текки-Одулок, этакий московский речной трамвайчик, который странно было видеть на большой сибирской реке, перевез нас к месту работ, где мы открыли свой первый полевой сезон на Колыме. Место для лагеря выбрали в заливчике реки, напротив большого протяженного скалистого обнажения, куда каждый день переправлялись на лодке.
Текки-Одулок
Шульгина подробно описывала обнажение, слой за слоем и отбирала камни на образцы и шлифы, давая им номера. Я наклеивал на них кусочки пластыря, писал на нем простым карандашом номер и заворачивал в крафт-бумагу.
На обнажении
На лагере сколачивал из освободившихся продуктовых ящиков более надежные ящики для образцов, обматывал их металлической лентой или проволокой, надписывал «В Москву» и номер партии.
На обнажении
На реке было хорошо – ветерок, комаров нет, и порыбачить можно, хоть на спиннинг, хоть сети ставь – лепота.
Нельма – монстр
Бывало в сети залетала полуметровая нельма и повар привез к нам на обед чайник какао и жареную нельму. А к нам подъехала моторка с мужиками из рыбнадзора и я, с простодушным восторгом, похвастался нашим уловом. «Это молодь, – с улыбкой ответили они мне, нельма до полутора метров вырастает!».
Помню как-то возвращались в лагерь на другом участке с обнажения. А к нам был принят в состав палеонтолог, специалист по девонской и каменноугольной толщам, Сидяченко Г. И. С ним была супруга, тоже палеонтолог. На металлической лодке с подвесным мотором «Москва» мы шли к лагерю, как вдруг мотор зачихал и замолк, кончился бензин. Странно, его было рассчитано достаточно. Я сел за весла, до лагеря было недалеко. Плывем.
– Посмотри какой хороший образец я нашла, – Раиса Павловна (?) протянула Григорию Ивановичу великолепный образец брахиоподы с двумя створками.
Брахиопода девонского периода
– Да, хороший, – сказал Г.И., взяв его в руку. Посмотрел и спокойно опустил в воду за бортом.
– Ах! – только и успела воскликнуть Р.П.
На лагере Юра Волков посмотрел мотор и определил, что вылетела жиклерная игла, регулирующая подачу топлива.
Но не только по рекам пришлось поработать. И в таежные дебри нас забрасывали вертолетом, и в верховья ручьев, где по материалам предшественников были приличные обнажения.
Стоянка в верховьях ручья
Здесь тоже был комариный рай. Но, когда место обживалось, их становилось поменьше, не то что по прилету. Но вот если Юра заваливал сохатого и приходилось его разделывать в кустах, вот тут то и сказывалось их миллионное ополчение. Ближайшие кусты мы вырубали, а вот дымокуры делать вроде не догадывались. Хотелось побыстрее разделать тушу и уйти с этого места.
Мясо, чтобы не испортилось, засаливали в фанерных бочонках из под сухой картошки или сухого молока и в алюминиевых флягах. Если нужно было что-то приготовить, отмачивали в проточной воде ручьев и готовили.
Как-то под осень заканчивали работать недалеко от самого поселка Лобуя, где было обнажение. Здесь же стояла избушка пожилого якута-рыбака с женой. Он ставил загородку на ручье и снабжал рыбой лисью ферму. Рыба как раз стала скатываться. Щук он выбрасывал, а мы набивали ей мешки и приносили в лагерь. Местные щук не уважали, считали сорной рыбой, а для нас это был деликатес, которого не было в московских магазинах, и мы уплетали ее только дай. Отличный вкус, ведь обитала она в чистой проточной воде.
Щука
Я, правда, особенно любил ловить хариуса. Поначалу срезал удилище и счищал кору, чтобы высохло и стало полегче, но, войдя во вкус, купил складную пластиковую, метра на три. Из небольшого тройничка делал мушку, привязав к нему ниткой завиток волос. И ловил нахлыстом. Хариус брал отменно. А жарили его целиком, на больших сковородах до хрустящей золотистой корочки.
Сибирский хариус
Бывало идешь вдоль ручья, высматриваешь в бочагах хариуса, вода чистая, прозрачная, чище чем в аквариуме, удочку вертикально держишь, чтобы за кусты не цеплялась, вдруг мимо у головы овод шмыг… Ты его по инерции хвать… А это тройничек с мушкой, ну натурально слепень.
А появлялись овода, когда жара наступала, обычно в июле. Войдешь в палатку, а там под потолком несколько штук их ползает. Я их собирал и в спичечный коробок… Они, бывает, высыхали, но все равно я их на тройничек к мушке подкалывал и в ручей… И хариус, и ленок моментально хватали.
По колымским водоразделам в шортах
Когда эта жара наступала, комар пропадал и в маршруты можно было ходить в шортах и ботинках. Особенно по водоразделам. Колымские водоразделы выше 300-той горизонтали были чистые от растительности. Это видно на фотографиях.
И еще я любил священнодействовать в маршруте в обед за приготовлением чая. Развести огонь с одной спички, приладить жестяную банку с водой над огнем (она легче и удобней чайника и котелка). Воды открытой, как правило, на водоразделе не было, все пересыхало, но походишь, по мочажинкам порыскаешь, глядь, в какой-то оттаявшая бочажинка воду сохранила. Начерпаешь осторожненько кружечкой в банку, вот и чудесненько. Подвесишь на ручке геологического молотка над костром и ждешь, когда закипит…
Непередаваемое ощущение!
Обед в маршруте. Дугина, автор, Шульгина и пес-барбос
Так шли дни за днями, наступала осень, в конце августа обычно ложился снег. Сначала он выпадал и стаивал, но затем ложился окончательно. Подходило время эвакуации.
Как-то утром я решил пройтись по свеже выпавшему снежку и посмотреть следы, что же творилось ночью в лагере. Ну что может быть вблизи лагеря, я даже ружье не стал брать. Прямо посреди стоянки поляну пересек след соболя (или куницы). Поднявшись чуть выше по склону, я услышал тревожное гульканье куропачей и увидел под елкой целый их выводок. Пожалел, что ружье не взял. А через небольшой распадочек, на склоне соседней сопки на поляне паслось небольшое стадо диких оленей.
Когда за нами пришел борт, мы загрузились и вертолет поднялся вертикально вверх. В иллюминатор вертолета я увидел на вершине сопки двух сохатых, видимо самец и самка. Они стояли неподвижно, как бы провожая нас.
Эвакуация лагеря
Моя работа у Шульгиной прервалась в связи с окончанием учебы в университете, защитой диплома и призывом в ряды нашей доблестной! Я прослужил всего год, получил после дембеля офицерское звание и написал большой рассказ «Моя Армия» о курьезах армейской службы.
Вернувшись в Москву, я заехал в экспедицию пощеголять перед коллегами в форме младшего сержанта и отметиться в отделе кадров. Меня зачислили в партию Володи Боброва, занимающуюся геологической съемкой 50 000 м-ба на выявленном золоторудном участке.
Наконец-то предстояло заняться в поле действенной работой, а не скучать на обнажениях, монотонно стуча молотком по ненавистным камням (известнякам) в поисках фауны. И, действительно, я развозил на вездеходе ГАЗ-71 горняков по местам работ и собирал их для возвращения в лагерь, попутно описывая горные выработки.
Развоз горняков по местам работ
Иногда ходил напарником в маршруты с Бобровым, когда с радиометром, когда с лотком. А основным его рабочим был здоровый высокий веселый парень Сашка. Помню, взяли мы сопку в лоб, я рухнул без сил, не в силах отдышаться. А Сашка вынул из рюкзака две пластиковые 1.5 литровые бутылки… с компотом! Я просто обомлел от неожиданного наслаждения! И дышать то стало легче! Я и помыслить-то не мог, взять с собой хоть 100 г лишнего груза, особенно если предстояло взбираться вверх. В лучшем случае можно попить из какой-нибудь мочажинки оттаявшей изо льда водицы. А тут прохлАдненький компот! Вот для чего маршрутными рабочими надо брать здоровых крепких ребят!
Ручей под снегом и льдом
Однажды, то ли в конце августа, то ли а начале сентября получил я задание промыть пробы мерзлого суглинистого грунта. А как? Никто не посоветует. Думай сам! Ручей уже во льду, в пробных мешках грунт словно камень. Отец говорил: – Проявляй солдатскую смекалку!
Подвезли эту кучу мешков к ручью, выгрузили и вездеход поехал за следующей кучей. Раздавили мы с рабочим лед на ручье, благо еще тонкий был, повыкидывали льдинки на берег, расчистив бочажок, развели костер, поставили над ним таган и подвесили ведро с водой.
Я натянул нитяные перчатки, на них толстые резиновые (чем только не запасешься с опытом) и установил в ручье стульчик раскладной металлический. Как только вода в ведре закипела, рабочий сунул в нее мешок с грунтом. Он через минуту размяк и он высыпал его ко мне в лоток.
Промывка породы деревянным геологическим лотком
Ну а дальше дело привычное – «наливай, да пей!» – разминаешь суглинок в проточной воде ручья, освобождаешь от камешков и щебня и промываешь до шлиха. Сливаешь шлих с всплывшей бумажкой с номером пробы в сатиновый шламовый мешочек и кладешь сушиться у костра. Высушенный, пересыпаешь в крафт-пакетики и надписываешь на них номера проб. Всего-то и делов!
Был у меня случай, когда обстоятельства вынудили меня совершить в незапланированную ночевку в зимней тайге. Снег уже лег, по ночам подмораживало, но в палатке с печкой было и тепло и уютно. Но понадобилось съездить на дальний участок, чтобы забрать оставленный там рюкзак с образцами. Видно отряд был в выкидном и нести его на лагерь было тяжеловато. Рюкзак повесили на сук дерева и отметили это место на АФС.
Мы с вездеходчиком выехали с утра, предполагая доехать до места, переночевать и к вечеру второго дня вернуться в лагерь. Человек предполагает, а господь располагает! Немножко все пошло не так. Темнеет в это время пораньше и мы немного не доехали до нужного места. Сгущающиеся сумерки заставили нас остановиться и, поставив палатку с печкой и раскладушками, заночевать.
В палатке у печки
Утром мы выехали к месту, но палатку оставили стоять, так как до места оставалось доехать недалеко. Добравшись до предполагаемого места, где должен был висеть рюкзак, я его поначалу не обнаружил. Оглядевшись повнимательнее, я заметил на дереве какие-то мелкие обрывки. А у ствола под снегом разбросанные кучки образцов. Видно это росомаха, почувствовав непривычный запах, сдернула его с дерева. Может, надеялась найти что-нибудь съестное. Все разодрала, раскидала и убежала «несолона хлебавши». Но набедокурив набедокурила. Если бы это был медведь, он разметал бы рюкзак в клочья.
Из уважения к труду тех, кто собирал эти образцы, мы постарались собрать, что нашли и завернуть в крафт-бумагу порванное. Благо и на бумаге и на лейкопластыре на образцах сохранились надписи номеров. Но вот происшествие это в дороге назад нас задержало, хоть мы и тянули до последнего, чтобы доехать до палатки, ехать по темноте все же не рискнули.
Поскольку остановились на ночевку довольно поздно, дров для костра собрали сколько смогли. Наступившая темень не дала возможности порыскать еще. В отблеске костра видно было только ближайшие пара метров от него, а ночь была безлунная, видно все затянуло облаками. Все же я приспособил пару бревнышек для лежанки, а вездеходчик вытащил из вездехода кожаный диванчик. Я завернулся в брезент, подстелив его под себя и им же укрывшись, и приготовился стучать зубами. Но, неожиданно для самого себя, я ощутил тепло костра и спокойно впал в дрему, лишь изредко поворачиваясь к огню то лицом, то спиной. Так ночь и провели.
А утром, как только стало светать, мы поднялись и доехали до палатки. В тепле буржуйки попили чайку, сняли палатку, загрузились и выехали к лагерю.
При возвращении в Москву мы узнали, что вышел приказ из Мингео о переводе всех техников, имеющих высшее образование в разряд «геологи». И так я стал геологом и, соответственно, получил прибавку к зарплате.
Получив пояснения по определению пород, которые лежат у нас под носом, я провел полчаса на первой же своей геологической точке, тщетно пытаясь определить состав щебенки в кочке мерзлотного пучения. Понял, что так дело не пойдет и до лагеря я доберусь только через неделю, я стал продвигаться более живо, определяя по щебенке, какой породы побольше, какой поменьше.
Кочка мерзлотного пучения
А когда в маршруте столкнулся с Бобровым, я заорал во все горло:
– Володя, я ничего не понимаю!..
Но опыт – дело наживное, и постепенно я ему набирался…
Под осень мы сидели в палатках на базовом лагере на реке Лисья – камералили: готовили материалы отчитаться за проведенные за сезон работы. Вдруг за палаткой раздался вопль Жени Дыканюка:
– Хариус идет!
Женя Дыканюк
Все повыскакивали из палаток, похватав удочки. И пошла потеха… Всех охватил азарт! Бросок – поклевка! Бросок – поклевка! Рыба, в предчувствии близких холодов, дня три-четыре скатывается с верховий вниз, где будет отстаиваться в глубоких не промерзающих до дна бочагах. И как это Дыканюк умудряется все это проследить, не пропустить! Прямо талант какой-то! Наловили и на кухню, и себе, чтобы засолить, подвялить и привезти домой.