Во сне мы с папой бегали по катакомбам бывшего Пиллау в поисках утерянной Янтарной комнаты. Над нами гремели гаубицы и стрекотали автоматы. Проснувшись, я сползла с кровати и отправилась на кухню хозяйского дома. Отыскала там корзинку с овсяным печеньем и услышала стрельбу на втором этаже, в комнате Страхила и Станки. Перепугалась, но сообразила, что всё ещё сплю. Открыла глаза во второй раз и опять поплелась на кухню. На полпути без всяких выстрелов с отчаянием осознала, что по-прежнему вижу сон! Проснувшись в третий раз, нащупала рядом Настю, почувствовала боль в занемевших ногах и с облегчением признала, что уж теперь всё точно происходит наяву.
Есть вроде бы не хотелось, но я зашла на кухню, слопала пару бутербродов, затем поднялась на веранду, чтобы с высоты понаблюдать за ласточками, бесновавшимися в соседних покинутых домах. Едва присев на скамейку, услышала голоса. Открылась дверь, и я увидела, как из комнаты Вихры выходит Глеб. Была уверена, что он спит, и не ожидала встретить его здесь.
Глеб замер. Кажется, растерялся. Или мне показалось? Если и растерялся, то на микроскопическое мгновение. Потом поздоровался и пошёл вниз по лестнице. Вихра, одетая в маечку и пижамные шорты, улыбнулась мне с порога и как-то неуверенно промолвила, что Глеб поднимался к ней с вопросами о горной библиотеке. Я только пожала плечами, а когда Вихра позвала, зашла к ней в комнату. Обнаружила турецкую печку-плиту «Кахведжи» и короб с заготовленными дровами. Рассказала о своей печурке «Манхайм», которую тоже кормила дровами, и мы с Вихрой разговорились о прелестях зимних ночей в стареньком доме.
В комнате царил уютный беспорядок. У двери гудел холодильничек «Зероватт» с поцарапанной эмалью – самые глубокие царапины были отчасти спрятаны за цветными магнитиками и наклейками. Под ворохом вещей у стены обнаружились и стиральная машинка, и гладильная доска. Под окном стоял музыкальный центр «Шарп», проигрывавший диски и кассеты, а на двух внушительных колонках красовались виниловые фигурки «Фанко ПОП» – Гаммер оценил бы.
Пока Вихра застилала кровать, мы болтали о посткроссинге. На официальном сайте Вихра зарегистрировалась шесть лет назад, за это время не получила и полсотни карточек, а коллекцию собрала получше моей, и мне стало обидно. У неё в коробке из-под сандалий лежали вышитая открытка из Нидерландов, швейцарская рельефная открытка с тканевой маркой в виде медицинского пластыря, ещё одна из Нидерландов с засыпанным внутрь листовым чаем и самодельная индийская, слепленная из журнальных вырезок и до сих пор пахнущая то ли специями, то ли благовониями. Мне вот ничего подобного не приходило!
В «Подслушано у посткроссеров» писали, что карточки иногда попадаются совсем уж невероятные, вроде настоящего дубового листика, поджаренного гренка или нижнего белья, и всё это – с адресом, марками и штемпелями. Я бы многое отдала за такую «карточку»! Да и открытку с чаем приняла бы с радостью, а Вихра была не слишком довольна, потому что надеялась собрать нувельки, выпущенные в стиле французских «Нувельз Имаж», написала о них в профиле, однако не получила ни одной.
В коробке у неё отыскалась и открытка из Калининграда. Ирина, ровесница моей мамы, отправила Вихре фотографию Потрохового моста и написала: «На майские праздники ездила в место силы – туда, где я наполняюсь радостью и счастьем. Это дом на хуторе в 200 км от города. Мы собираемся там семьёй. Гуляем по полям-лесам, поём песни у костра, играем в настольные игры и обязательно ставим спектакли. В этот раз была безумно смешная интерпретация Чуковского – „Мух-Цокотух“. Мой муж исполнял главную роль, я играла злую паучиху, а дочка – комарика-освободителя! Мы очень любим наш семейный театр!» Я не поленилась тут же найти профиль Ирины на сайте посткроссинга и написала ей, как обрадовалась, встретив в Родопах карточку из родного города.
Два года назад Вихра вытянула последний адрес. Мужчина из Флориды перечислил сотню интересовавших его тем: от персонажей видеоигр «Йоши» до икон Ватикана, – и попросил ограничиться единственной надписью: «Дорогой Лиам, твой дядя Брайант любит тебя больше жизни». Хотел собрать гору таких открыток, чтобы подарить их племяннику на совершеннолетие. Вихра пришла в ужас, представив, как на бедолагу Лиама обрушатся тысяча или две тысячи одинаковых посланий о навязчивой любви дядюшки, и с тех пор перестала вытягивать адреса, а мне затея Брайанта понравилась! Да, немного странная, но по-своему милая.
От Вихры я спустилась в хорошем настроении. Пошла будить Настю, потом позвала Гаммера и Глеба завтракать. На кухне никого не было, и я бы постеснялась опять лезть в хозяйский холодильник, а Настя раздобыла нам всяких разносолов со вчерашнего ужина, и мы устроились за деревянным столом, обсуждая планы на день. Притихли, услышав, как на втором этаже ругаются Страхил и Вихра. Они ругались долго и громко. Когда хлопнула дверь, на лестнице раздались торопливые шаги. Вихра, вся суровая и недовольная, ворвалась на кухню. Кажется, не ожидала встретить нас. Постояла у мусорного ведра, словно забыв, зачем пришла. Дёрнула плечами и сказала нам садиться в машину.
Мы быстренько вымыли посуду и послушно забрались в «опель-корсу». Гаммер, как самый широкий, привычно сел впереди, а мы с Настей и Глебом утрамбовались сзади. Вихра порывисто повернула ключ зажигания, вцепилась в руль так, что побелели костяшки пальцев, и сорвалась с места.
Распугивая собак и редких прохожих, мы промчались через центр Маджарова и выскочили к пятиэтажным панелькам. Не доезжая до бетонного моста через Арду, свернули на юг. Неподалёку, отгороженный деревьями и соседскими дворами, промелькнул дом Вихры, и она остыла. Перестала вдавливать педаль газа, расслабила руки и даже улыбнулась мне в зеркало заднего вида.
Мы ещё минутку ехали молча, и происходящее начинало казаться совсем уж странным, затем Вихра как ни в чём не бывало сказала, что везёт нас в Сеноклас.
– Это недалеко.
– И там… – протянула Настя.
– Там ваши книги.
Утром Вихра поговорила с папой, и Страхил подтвердил, что в горной библиотеке побывали цыгане. Они безуспешно попытались продать книги и за ненадобностью бросили их в Сенокласе. Наверное, Страхил побоялся отпускать нас к цыганам, вот и поругался с Вихрой. Ну или они нашли другую причину для ссоры – тут уж я к Вихре с вопросами не полезла.
Выехав из Маджарова, мы катили по битому асфальту. Неспешно поднимались в поросшие лесом горы, дальние вершины которых тонули в синеватой дымке. Справа тянулось лысое поле хвостохранилища. Оно болезненно желтело в окружении зелёных склонов и было изрезано бетонными канавками. На поле торчали неприкрытые вершки труб, уходящих, судя по всему, глубоко вниз, словно там, под землёй, пряталось поселение, нуждавшееся в притоке свежего воздуха. Вихра сказала, что в хвостохранилище до сих пор покоятся рудничные отходы, которые и называют хвостами.
– Не лучшее место для прогулок, – усмехнулась она.
Страхил с друзьями иногда приезжал в Сеноклас рыбачить у речки Марешницы, а Вихра давненько туда не заглядывала, но не сомневалась, что быстро отыщет нужных нам цыган. Людей в посёлке осталось с полсотни.
– Там ведь, кроме цыган, одни старики. Да тут везде одни старики…
Я поспрашивала Вихру о Сенокласе и узнала, что это захудалый посёлок, где прежде ходили добротные каракачанские овцы с закрученными рогами и густой шерстью, а сейчас если кто-то и держал овец, то самых убогих. Когда-то через Сеноклас, как и через Маджарово, шла тропа контрабандистов. Вихра сказала, что они тащили сюда из Греции всё подряд: оружие, одежду, бакалею. От Сенокласа до нынешней границы, если знать, куда идти и где прятаться, можно махнуть часа за три, и тут частенько раскатывали «лендроверы» пограничной полиции.
Какой-никакой асфальт сменился гравийкой, и Вихра снизила скорость, однако после нечитаемого дорожного знака, покрытого пятнами ржавчины и будто изрешечённого пулями, асфальт неожиданно лёг более свежий, и «опель-корса» забухтела бодрее.
Дорога пустовала. Нам лишь изредка встречались узенькие, больше похожие на открытый гроб цыганские повозки с единственной лошадкой в оглоблях. Оглобли и дуга над лошадкой были деревянные, сбруя – обычная, как на картинках в учебнике истории, а колёса – автомобильные, и смотрелось это странно. Загрузив повозку пёстрыми баулами, цыгане и сами набивались в неё по три или четыре человека зараз и свешивали с бортиков ноги. Чёрненькие, обутые в резиновые шлёпки и одетые как попало, они выглядели довольными то ли поездкой, то ли жизнью в целом. Я пугалась, если кто-то смотрел на меня в ответ, но ловила себя на мысли, что не отказалась бы провести с ними денёк: просто пожить рядом, поскитаться по Родопам в их компании.
Заметив на лесной прогалине табор, я навалилась на Настю и подалась к окну. Настя возмутилась, но и сама уставилась на цветастые тюки, повозки без лошадей и шатровую палатку на деревянном каркасе – у нас в таких торгуют фруктами и овощами. Табор вроде бы пустовал, и только на низеньком пригорке у дороги, спрятавшись под леопардовым одеялом, лежали два цыганёнка. Один уснул, другой уткнулся в смартфон.
– И куда он втыкает зарядку? – поинтересовалась Настя.
– Заряжает от солнца, – предположил Гаммер.
– Хорошая жизнь. До́ма нет, кровати нет, а смартфон и солнечная батарея – пожалуйста.
Проехав чуть дальше, мы увидели цыганок. Они стирали одежду в оборудованных источниках – продолговатых деревянных корытах, куда из трубы стекала родниковая вода. На деревьях сушились лоскутные простыни, платки и прочие тряпки. Я гадала, где пропадают и чем заняты мужчины из табора, пыталась вспомнить, какие там слова идут после «Цыгане шумною толпою», а потом Вихру остановил зелёный «лендровер».
Двое вооружённых мужчин попросили нас выбраться из машины, и я увидела на их внедорожнике надпись «Гранична полиция». Они сунулись в багажник «опель-корсы», о чём-то поговорили с Вихрой – я уловила лишь одно знакомое слово: «Талибан», – затем жестами попросили Гаммера и Глеба показать подошвы ботинок. С сомнением взглянув на Настины хайкеры, поинтересовались и её подошвами, а жёлтенькие кроксы Вихры и мои вансы с цветными шнурками проигнорировали.
Когда мы вернулись к машине, я тихонько спросила Вихру:
– У тебя всё хорошо?
– Говорят, у Сенокласа были подозрительные следы, и…
– Нет-нет, я о другом.
– А… ты о папе? Да, всё в порядке, не переживай.
Мы расселись по местам и поехали дальше. Приметив рощицу белоснежных берёз, я вспомнила, что рудник в Маджарове помогали открыть советские рабочие. Они же построили пятиэтажные панельки на въезде в город, а ещё высадили по всему муниципалитету вот такие рощицы. Берёза прижилась, и на подъезде к Сенокласу её было особенно много.
Завидев очередную повозку, Настя протиснулась между передними сиденьями и спросила Вихру о цыганах. Вихра призналась, что знает о них мало. Общалась с ними в школе, но мельком. В её классе сидели семеро болгарских учеников, столько же цыган и восемь турок – школьный автобус собирал их со всей округи. Они никогда по-настоящему не дружили. После уроков болгары шли в столовую, а цыган и турок забирали родные: кого на машинах, кого на повозках, – даже в столовой поболтать не получалось.
Мы въехали в Сеноклас, и Вихра, умолкнув, припарковалась на обочине. Дальше предстояло идти пешком.
Выбравшись из машины, я подумала, что посёлок не такой уж захудалый: нас встретили белёные здания с краснокирпичной оградой, по опрятным дворикам стелился газон и бежали выложенные плиткой тропинки, – но стоило пройти в глубь посёлка, и сразу обнаружилось его полнейшее запустение. По обе стороны от грунтовой дороги попадались обшелушённые дома с просевшей крышей, выбитыми окнами и вываленным на землю скарбом, до того старым, что им не заинтересовались бы и самые бедные из бродяг.
Изредка я замечала приютившихся в тенёчке кур, одинокую спутниковую тарелку «Булсатком», вывешенный вместо утраченной входной двери ковёр. Среди сухих кустов и свалок кирпича выделяла ухоженное плодовое деревце или оборудованные для скота ясли. Самого́ скота поблизости не видела, но понимала, что даже в полуразрушенных хибарках тут по-прежнему живут люди.
Когда впереди обозначилась околица, дома пошли совсем скверные: без одной или нескольких стен, а то и вовсе разваленные до основания. В комнатах с уцелевшими крышами хозяева хранили сено, иногда набивая его под стреху. И вроде бы посёлок был горный, но за руинами домов открывался непривычный для здешних мест простор, лишь в отдалении ограниченный полосами леса и горбами холмов. Ни пашен, ни выгонов я не приметила – только выжженное солнцем разнотравье. К северу от Сенокласа лежало Ивайловградское водохранилище, оно могло бы отчасти оживить пейзаж, однако разглядеть его за холмами и деревьями не удавалось.
Вихра свернула налево. Мы с Настей и Гаммером пошли следом. Глеб за нами не торопился. Шёл будто нехотя и держался поодаль. Миновав парочку развалок, мы увидели на пригорке увешанное цветными тряпками дерево. Послышались голоса, и я догадалась, что мы приближаемся к цыганскому табору.
Вихра сказала, что дальше пойдёт одна, и я расстроилась. Из любопытства прокралась чуточку вперёд, но совсем уж внаглую пойти за ней не решилась. Снизу разглядела, что на пригорке стоят пять или шесть повозок, две палатки вроде той, что мы встретили в лесу, и обустроен открытый очаг, возле которого суетятся большинство цыган. Под деревом с сохнущим бельём притулились два стеллажа. На металлических полках красовалось неразличимое отсюда барахло.
– Думаешь, стеллажи из библиотеки? – спросила я Настю.
– Нет, заказали по каталогу «Леруа»… Ну конечно из библиотеки!
– Плохо.
– Почему?
– А вдруг там что-то спрятано в стойках?
– Сходи посмотри.
Настя толкнула меня в спину. Я увернулась и попыталась толкнуть её в ответ. Мы завозились, по очереди хватая друг друга и вытягивая к пригорку. Заметив, что Вихра возвращается, присмирели.
– Главное, чтобы книги не пошли на растопку, – вздохнул Гаммер.
Судя по всему, не пошли. Вихра сказала, что они лежат в одном из ближайших домов. Завладевший книгами цыган разрешил покопаться в них, но потребовал у Вихры зелёненькую на сто левов. Вихра убедила его взять зелёненькую попроще – на десять.
Когда мы двинулись к указанному дому, я обернулась и увидела, что цыган, с которым торговалась Вихра, спустился на пару шагов с пригорка и смотрит нам вслед, словно ждал нашего появления, а теперь захотел разглядеть нас получше. Если это вообще был тот цыган. Наверное, тот. Прикидывал, не прогадал ли с ценой. Ну или гонял куда более тёмные мысли. Мне стало не по себе, и я поторопилась за Вихрой. Добравшись до нужной развалки, обернулась вновь – цыган пропал.
Мы вошли в пустовавший дверной проём и очутились в единственной уцелевшей комнате. Она была до половины набита слежавшимся и, кажется, отсыревшим сеном. Пахло оно неприятно. Через пробоины в стене проникал солнечный свет, и мы сразу увидели сгруженные в углу книги. Если Смирнов и вкладывал в их расстановку на стеллажах особый смысл, то сейчас думать о ней не приходилось.
Глеб и Вихра остались в дверном проёме, а мы с Гаммером и Настей приблизились к книгам. Действовали молча, не спеша. Потом я вздрогнула – и рванула вперёд. Выхватила один томик. Не обратила внимания на предостерегающий шёпот Гаммера, не обеспокоилась тем, что потревоженная мною стопка упала и книги рассыпались по полу. Опустилась на колени и ладонью погладила обложку. Узнала бы её среди тысячи похожих. Оранжевая, с крохотным всадником и витиеватой буквой «Р» в имени автора, похожей на кнут или готовое к броску лассо.
Это был второй том собрания Майн Рида, изданного «Детгизом» в середине прошлого века. Под обложкой прятался «Оцеола, вождь семинолов», с которого когда-то начались наши блуждания по лабиринту мертвеца. В точности такой! Только без красно-синих карандашных рисунков, экслибриса, утраты в тридцать две страницы и чернильного пятна на развороте. Пролистав книжку, я убедилась, что в ней нет ничего особенного. Обычный новенький томик, насколько может быть новенькой книга семидесятилетней давности, полтора года пролежавшая в Моминой скале и затем угодившая сюда, в помещение с отсыревшим сеном.
Зацепок я не нашла, но продолжала сидеть с «Оцеолой», когда Гаммер прошептал:
– Смотри!
Я увидела зелёную обложку «Лорда Джима».
– Что-то нашли? – поинтересовалась Вихра.
– Издание на русском, – уклончиво ответила Настя.
Я только сейчас поняла, что она сзади нависает надо мной и тоже смотрит на «Лорда Джима».
– О… – неопределённо протянула Вихра.
Глеб по-прежнему стоял в дверном проёме, а мы с Гаммером и Настей отыскали ещё три книги Смирнова. Не было лишь «Таинственного похищения» Ружа – вечно оно где-то терялось. Точно такие издания Смирнов в сентябре прошлого года получил в библиотеке на Бородинской. Получил, чтобы тут же сдать и больше никогда в библиотеку не возвращаться. Два месяца спустя он умер, так и не дождавшись победителя в объявленной им гонке за сокровищами…
Пытаясь привести собственные мысли в порядок, я разложила перед собой пять до боли знакомых томиков и затаилась над ними. Наверное, со стороны выглядела немножко блаженной.
– Возьмёшь? – пройдясь по комнате, спросила Вихра.
– Нет.
Я качнула головой и, кажется, смутила Вихру – никак не могла привыкнуть по-болгарски кивать с «нет» и качать головой с «да». Отложила томики Смирнова и взялась за те книги горной библиотеки, которые видела впервые. Настя и Гаммер последовали моему примеру.
Вытащила тоненькую книжку. Озадаченная, уставилась на имя автора. Обнаружила, что держу английское издание Грина. Под неказистой синей обложкой прятались «Золотая цепь» и несколько мне неизвестных повестей.
Гаммер нашёл немецкое издание рассказов об отце Брауне, написанных Честертоном, а Настя – «Потерянный горизонт» Хилтона на французском языке.
Копаясь в свале из трёх сотен книг, мы по стопочкам раскладывали испанские, итальянские, корейские, японские, арабские издания одних и тех же произведений, выпущенных отдельно или сопровождённых дополнительными произведениями. Хотя насчёт последних трёх языков я не была уверена. Да это и не имело значения. Мы всё равно не понимали, что с ними делать.
Отыскали «Оцеолу» на английском и – о чудо! – «Таинственное похищение» на болгарском. Руж и Майн Рид почему-то были представлены лишь в двух вариантах: оригинальном и русском. Неужели не нашлось других переводов? «Оцеолу» наверняка перевели на десятки языков! Значит, Смирнов нарочно обделил вниманием именно Ружа и Майн Рида.
Я потянулась за очередной книгой, и мне попался английский Омар Хайям. Следом я наткнулась на греческого Платона. Ну, вроде бы греческого. Теперь я игнорировала многоязычных Грина, Хилтона, Конрада и Честертона – искала произведения, которых не было в списке Смирнова. Нашла немецкое издание «На Западном фронте без перемен», кучу всяких Моров, Муров, томики Ницше и Ньютона. Прежде не держала их в руках, однако смутно узнавала, словно видела совсем недавно… Может, углядела на полках «Народно читалище» в Маджарове? Вряд ли. В комнате Вихры стоял книжный шкаф. Там? Нет…
Настя уронила на меня испанское издание Хилтона, и я вспомнила! Все эти Моры и Муры с Ньютонами стояли у Хилтона в библиотеке Шангри-ла! В монастыре под выдуманной горой Каракал жили монахи-отшельники. Они – как же там было? – «предавались созерцанию и впитывали мудрость», точно! Смотрели, как крестьяне в низине добывают золото, разгадывали тайну долголетия, учились летать, а между прочим слушали Моцарта и читали Платона с Омаром Хайямом!
Ещё одна подсказка от Смирнова?
И как ею воспользоваться?
Хотелось поделиться своим открытием с Гаммером, Настей и Глебом, но в присутствии Вихры я вынужденно молчала.
Зажмурилась, прислушалась к собственному дыханию и чуть успокоилась.
Встала размять ноги и отошла к дальней стопке книг. Их будто нарочно отобрали по толщине корешков. Приблизившись, я увидела, что корешки не просто одинаковые по размеру, но ещё и оформлены однотипно. Вспомнила об упомянутых Вихрой муляжах. Пробежалась по ним взглядом. Названия повторялись на разных языках. Среди них: «Книга о папессе Иоанне», «Змеи Исландии», «Религия Фридриха Великого», «Кошки Шпицбергена», «Пресные озёра Мальты», «Десятая симфония Бетховена». И я моментально поняла, где именно встречала первые три книги, – Насте даже не пришлось ронять на меня Честертона. В его рассказе «Злой рок семьи Дарнуэй» они стояли в шкафу, который в действительности был дверью. Заголовки считались одновременно подсказкой и изощрённой издёвкой над теми, кто не знал, что Фридрих Великий не исповедовал никакой религии, в Исландии не водились змеи, а папесса Иоанна – глупая байка о женщине, сумевшей обмануть кардиналов и занять престол папы римского. Другие заголовки у Честертона, кажется, не мелькали, однако Смирнов явно сочинил их по схожему принципу. Наверное, на Шпицбергене не водились кошки, а на Мальте не было пресных озёр, хотя это довольно странно – остров-то большой.
Очередное открытие я приняла спокойно. Сняла лежавший сверху томик о папессе. Удивилась, до чего он тяжёлый. Попробовала его открыть. Крышка подалась не сразу, а подавшись, выпустила наружу серый песок – он просыпался на пол и мои кеды. Я только ойкнула и застыла с раскрытым муляжом.
– Ты в порядке? – Ко мне подошла Вихра.
Обернувшись, я увидела взволнованные взгляды Насти и Гаммера. Они всё поняли.
Это был тяжёлый песок. Как в банке из-под птичьего корма, найденной нами в Заливине. Тогда я с ужасом вообразила, что мы достали прах Смирнова, а сейчас уверенно схватила второй муляж. Приподняла пластиковую крышку и опять позволила песку просыпаться на каменный пол. Он сходил слоями, поблёскивал на солнце и распространял ощутимый металлический запах. Никакой ошибки: песок в точности такой же.
– Ого! – удивилась Вихра.
Она взялась за другие муляжи, и я испугалась, что в них обнаружится нечто важное. Пожалела, что вообще выдала себя дурацким ойканьем. Но в муляжах ничего, кроме песка, не было. Некоторые вовсе пустовали. Судя по всему, в них успели заглянуть цыгане или маджаровцы, поднимавшиеся в горную библиотеку.
– Зачем это? – спросила Вихра.
– Не знаю, – честно ответила я.
Глеб стоял на пороге и злил меня своей невозмутимостью. В доме маячника он чуть ли не первый лез долбить кирпичную стену, а здесь притих. Даже не помог разобрать книжный завал.
– Точно не прах, – по-русски прошептала Настя. – Тут бы пришлось полдеревни сжечь.
– Очень смешно, – отмахнулась я.
– А может, и сожгли! Людей-то никого.
Вихра потрогала тяжёлый песок, понюхала его и сказала, что это железный порошок.
Гаммер хлопнул себя ладонью по лбу.
Вихра недоумённо покосилась на Гаммера, и он, оправдываясь, промолвил:
– Комар.
Я едва сдержала смех, до того нелепо мы себя вели. Шпионов из нас не вышло бы. Если только комедийных. А вот Гаммеру было не до смеха. Он всем видом показал мне, что мог и сам догадаться ещё на маяке: никакой это не прах – обычный железный порошок!
– У нас такой показывали в школе, – сказала Вихра. – На физике.
– И у нас, – подхватил Гаммер. – Если сунуть магнит под картонку, а на картонку высыпать порошок, увидишь силовые линии магнитного поля! Порошок ляжет ровно по ним. А если положить два магнита, увидишь силу их взаимодействия.
– Чу-удесно, – протянула Настя.
– Ну что, идём? – Вихра отряхнула пальцы и положила муляж на место.
– Идём, – согласилась я. – Думаешь…
– Что?
– Тот цыган… Он не разозлится, если я возьму одну книгу?
– Бери, – Вихра пожала плечами.
Наверное, она решила, что я заберу издание на русском языке, а я схватила заполненных железным порошком «Кошек Шпицбергена». Порошка в муляже было примерно столько же, сколько и в банке из-под птичьего корма, и я обошлась одним экземплярчиком. Не сомневалась, что он нужен для решения головоломки. Не представляла, как именно его использовать, но повторять старую ошибку не захотела, а ещё убедилась, что книги Смирнова рано вычёркивать из списка подсказок. По крайней мере четыре из них. Грин, Хилтон, Конрад и Честертон ещё должны были сыграть свою роль. Не зря же Смирнов закупил их на разных языках – позаботился об охотниках из разных стран. Значит, важен сам текст, а подсказки спрятаны между строк.
Гаммер сунул муляж за пояс и прикрыл футболкой.
Оглядевшись, мы вышли из дома.
К машине возвращались молча, и я шагала быстрее всех. Не оборачивалась и боялась услышать стук копыт. Представляла, как цыгане, оседлав коней, бросятся за нами в погоню. Найдут «Кошек Шпицбергена» и в наказание за воровство уведут нас в табор, а там под покровом ночи выпытают всё, что мы знаем о лабиринте мертвеца. Ведь они сами ищут сокровища Смирнова! Вот и сунулись в горную библиотеку. Сняли плитку, продырявили пол. Не отыскав ничего ценного, утащили книги, чтобы выложить как приманку и ждать, пока на неё клюнет какой-нибудь более осведомлённый охотник за сокровищами. Дождались…
Я расскажу всё в ту же минуту, когда нас сцапают. Ну хорошо, в минуту не уложусь, но заговорю сразу, не дожидаясь угроз. Даже отдам смартфон с фотографиями, текстами и конспектами. А им будет мало. Смеясь и скаля золотые зубы, они примутся ломать Гаммеру пальцы, ставить Глеба на раскалённые угли. Гаммер и Глеб закричат, но в пустых домах Сенокласа некому будет услышать их крик, а те немногие, кто его услышит, предпочтут скорее погасить свет и занавесить окна.