В профкоме, конечно, обалдели. Еще даже не оформился, а собирается в отпуск. А полгода отработать не хочешь сначала? Дело решила резолюция Чазова. Позвали начальника, тот почесал затылок, подумал – и шестеренки завертелись, нашли какую-то лазейку. Все-таки я студент, да еще из регионов. Мне пришлось сходить в отдел кадров, написать заявление. Сделать с него копию и принести в профком. Оплатить сто процентов стоимости – благо на подстанции выдали зарплату и деньги были. После чего мчаться к Лебензону, срочно писать заявление на увольнение.
– Как уходишь?! – удивился он, будто я у него подписывал кровью договор пожизненной службы.
– Предложили место получше, – пожал плечами я. – И зарплата в полтора раза выше. Почти двести рублей.
– И куда?
– ЦКБ. «Скорая» на Волынке.
– Кремлевка, значит… – Ароныч покачал головой. – Высоко взлетишь – больно падать будет. Оставайся у нас, я тебе тоже прибавлю. Изыщем фонды. Там и спрос больше, причем не в полтора раза.
– Надоело по бомжам мотаться, – честно признался я. – Да и Лену жалко. Последнее даже важнее. Помните, как мы чуть от менингита не загнулись?
Главврач пожал плечами. Мол, профессиональный риск – сами знали, на что шли.
– Томилину с собой утащишь?
– Сразу не получится, – неуверенно ответил я. – Но попробую.
– Эх, Панов, Панов, – Лебензон горестно закатил глаза. – Если бы не помощь с делом Каверина… Давай заявление, подпишу. Но две недели отработать придется.
– Само собой!
– В Сочи?!
Лена чуть не упала на меня. Девушка упиралась мне в грудь двумя руками. «Диана-Наездница». И как только я ей по дурости озвучил идею поехать на майские праздники вместе отдохнуть, всплеснула ладошками, покачнулась. Пришлось ловить.
– Конечно же хочу! Спрашиваешь еще…
А я до хруста сжал зубы. Вот ведь дурак! Поддался минутной слабости. Томилина так хотела показать на себе венские обновки – чулки и прочее, что не побоялась после ремонта машины заявиться ко мне еще раз домой. И опять без предупреждения! Я, конечно, дал слабину. Мигом утащил Лену в постель. А там… ну ляпнул, не подумав. И что теперь делать? Откатывать обратно?
– А куда? И когда?
Посыпались вопросы, а я лежал и думал, как мне поступить. Поездку-то я обещал Лизе! Ну допустим, майские я смогу отмазать – выхожу на новую работу. Но загар-то не скроешь! Или все-таки можно скрыть?
Томилина продолжала задавать вопросы, на которые у меня не было ответа. Остался единственный способ прекратить этот поток эмоций – перевернуть на живот и поставить Лену на четвереньки.
В самый ответственный момент… раздался звонок телефона.
– Не бери!
Лена разошлась, трубка продолжала разрываться.
– Если возьмешь – прокляну!
Телефон не умолкал. Да кто же такой настойчивый-то? И голосовых ящиков еще не придумали…
– Извини, моя ненасытная, – я попытался сгладить все шуткой, – он не даст нам закончить.
– Тебе никто не даст с таким отношением, Панов, – ядовито произнесла Томилина, переворачиваясь на спину и закутываясь в одеяло.
– Вместе в дурке веселей. Больница Кащенко. Слушаю.
В трубке раздался мужской «кхм…», Лена не выдержала, засмеялась.
– Это квартира Панова?
Я узнал в телефоне голос Раппопорта.
– Александр?
– Да, я в Союзе. Вы говорили о готовности встретиться.
Меня всего прям продрало от ощущения того, что нас слушают. Поди, седьмое управление КГБ не спит – пасет всех приезжающих иностранцев.
– А вы звоните…
– Из таксофона, – в трубке раздалось понятливое хмыканье.
Тоже не гарантия, но уже лучше.
– Хорошо, давайте встречаться. Где и когда вам удобно?
– Меня довольно плотно… опекают. Как насчет выходных? Планируется культурная программа, надеюсь, я смогу вырваться. Сможете меня ждать в субботу в полдень в ресторане «Арбат»?
А вице-президент «Джонсон и Джонсон», оказывается, подкованный. Кто-то его очень так хорошо проконсультировал насчет крупнейшего в Москве рестика – аж на две тысячи мест! Но и встретиться там будет не просто.
– Смогу.
– В полдень воскресенья – запасной вариант, если я не приду в субботу.
Раппопорт повесил трубку не прощаясь. А я внимательно так посмотрел на Лену, которая вытащила стройную ножку в черном чулке из-под одеяла, облизала губы.
– Продолжим?..
Александр приехал за конкретикой, пустыми словами от него не отделаешься. Надо дать описание теста, формулы. И желательно на английском.
– Ага, продолжим. Ты знаешь, я из нашей «скорой» ухожу.
На новую работу я пошел заранее. Скажем даже – меня туда вызвали. Понятно, что не в заводскую медсанчасть устраиваюсь. Тут куда ни ткни – везде небожители. Плевать не рекомендуется. Вот меня и пригласили в кадры. А точнее – в первый отдел. В нем сидят суровые дядечки и проверяют анкеты и допуски. Это я так думал, основываясь на богатом опыте упоминаний в книгах и фильмах. Меня пытал какой-то совсем не старый, точно моложе пятидесяти, мужик, чем-то неуловимо похожий на отчима Федю. Такой же весь правильный до зубной боли. Мне он таким показался, этот Антон Герасимович Викулов. Звания своего не сообщил, хотя название той самой трехбуквенной организации разве что не во лбу светилось.
Никакого недовольства или раздражения от того, что пришлось заниматься каким-то студентишкой, он не показал. Положил перед собой папку – обычную картонную, с тесемочками, довольно тощую, причем с моего места я там ничего подсмотреть не мог. И началось – где родился, как учился. Кто родители, почему в разводе, и всякое такое. Насчет всесилия конторы у меня возникли сомнения. Обо мне они располагали только анкетными данными. Даже про Вену спросил этот мужик как бы походя. А про разборки с ментами насчет якобы украденного магнитофона и вовсе разговора не возникло. Удовлетворился безопасник моим коротким «не привлекался».
Короче, про первый сексуальный опыт и успеваемость в шестом классе не спрашивали. Неинтересны органам такие сведения. Насчет контактов с иностранцами – по верхам прошлись. Тоже достаточно было заявления, что в активной переписке не состою, родственников за границей, известных мне, не имею.
Зато про работу мне рассказали во всей красе. И едва ли не каждое ценное указание сопровождалось письменной подпиской. Неужели нельзя было сотворить одну всеобъемлющую бумагу и давать ее подписывать? Проще было бы. Хотя, может, у них наоборот, есть желание запутать человека на собеседовании? Но все ЦУ свелись к одному большому завету: ты есть никто, к контингенту инициативно не обращаться, отвечать только на их прямые вопросы, строго выполнять указания руководства. Попытаешься решать какие-то проблемы в обход – увольнение без разборок. А остальное, типа быть опрятно одетым и тщательно выбритым и подстриженным – так, приложение.
К Шишкиным отправился с цветами. Это для мамаши. Для профессора купил бутылку коньяка «Юбилейный». Цена этого чуда из Армении тридцать шесть рублей с копейками, но дело того стоило. Купил напиток совершенно спокойно в гастрономе. Ради такого богатого покупателя продавщица даже бутылку протерла.
– А что за повод? – удивился Николай Евгеньевич, открывая дверь и разглядывая врученный коньяк.
– Повод есть. Меня берут в ЦКБ на работу.
– Вот это новость! И куда же?
– Пока фельдшером в «скорую» на Волынке.
– Тебе же учиться год осталось?
Мы прошли в гостиную, профессор сразу достал коньячные бокалы. А Шишкин-то сегодня в хорошем настроении.
– Да, год. Но там можно ходить уже без обязаловки. Зимней сессии нет, а госы сдать – сами знаете, надо сильно постараться, чтобы их запороть. Ну и интернатура еще год.
– У нас и пройдешь. На Волынке сильные специалисты.
– А что за повод? Что отмечаем?
В гостиную зашли Анна Игнатьевна и улыбающаяся из-за ее спины Лиза. Девушка явно была рада меня видеть. Я быстро сориентировался, разделил букет тюльпанов на два. Ну, и отложил один цветочек в сторону, чтобы ни в одном новом букете не возникло нефэншуйного четного количества. И только после этого вручил.
– Устроился на работу в ЦКБ. Лично Чазов проводил собеседование.
Эта новость произвела впечатление. Анна Игнатьевна засуетилась, начала накрывать на стол. Припахала Шишкину.
– Лиза, извини, – я поймал девушку за руку, когда она расставляла тарелки. – На майские поехать не получится… Я на работу должен выйти. Может даже не увидимся – первая неделя самая адская.
– Что ты! Я все понимаю.
– А я вот не понимаю! – профессор разлил коньяк по бокалам. – Почему мы еще не выпили?
От Шишкиных я выходил на подрагивающих ногах. Во-первых, «Юбилейный». Голова ясная, а ноги не идут. Во-вторых, все эти маневры. Будто по минному полю ходишь. Шаг влево, шаг вправо…
Если бы я не знал, как работают диспетчеры, то подумал бы, что нам специально подсовывают сложные вызовы. Но нет, посылают в очередь, нас не выделяют. А «скорая» как будто клеем намазала и не отпускает. Может, надо принести жертву? Пирожными, допустим. Но это на последнее дежурство, не задабривать же божество «03» каждый день. А тут прямо что ни вызов, то сюрприз. Полоса такая пошла, бывает. Едешь к мирной бабушке на гипертонический криз, а там геморрагический инсульт, и вдобавок ко всему «маленький» сенбернар не выпускает нас из комнаты. А те, кто способен договориться с собакеном, куда-то убежали и возвращаться не планируют.
А замечательный вызов «болит спина»? Поверьте, это просто праздник победившего сатанизма. Приезжаем. Сидит мужик, представительный такой. Я даже подумал, что это перенесся сюда любимый сын одного чиновника. Тот тоже вширь был больше, чем ввысь, и, по слухам, создавал вокруг себя собственное гравитационное поле. Вот сидит этот красавчик, щеки по плечам разбросал и вещает утробным голосом, что у него болит под правой лопаткой, и он уверен, что у него инфаркт миокарда. Об этом рассказывала в программе «Здоровье» врач Белянчикова.
Делать нечего – клиент всегда прав. Думает он, что болит сердце, делаем кардиограмму. А для начала померяем давление. Вам случалось пытаться наложить манжету от тонометра, допустим, на бедро упитанного человека в верхней его трети? Тот, кто сказал «невозможно», на «скорую помощь» не годен. С помощью бинта, веревочек и старинного русского заклинания узнали: сто пятьдесят на девяносто. Пациент пожелал той же процедуры на второй руке, но тут завязочка порвалась. ЭКГ тоже сняли. Веселое занятие. На это пошли остатки бинта. Короче, соврала телеведущая Юлия Васильевна. Не было у пузыря инфаркта. Кстати, Белянчикова тоже Сеченовку заканчивала.
Но болит у мужика под лопаткой. Видно, что мучается, бледный, язык сухой. Может, хондроз? Промяли всю спину – спокойно всё, не позвоночник. Я долго пытался оттянуть этот момент, но пришлось. Ну не Лене же пытаться промять брюхо таких размеров. А вдруг споткнется, упадет и утонет? Нет, ну реально там живого веса пудов двенадцать.
Я мял ему пузо добрых полчаса. Ничего не понятно. Ну то есть совсем. Да я вспотел даже!
Томилина пожалела меня, подошла и тихонечко говорит:
– Да давай его с аппендицитом отвезем. Пока они там анализы сделают, понаблюдают – и смене конец.
Отвезли. Только Харченко недовольно вздыхал, когда мужик в машину залез.
Самое странное, что угадали. У жирдяя оказалось подпеченочное забрюшинное расположение отростка.
В ресторан под знаменитым глобусом я приехал с небольшим опозданием. Всё из-за легкой паранойи. Припарковаться можно было и прямо перед входом, и я, выехав из-под моста со Смоленской, уже начал туда подъезжать, но тут в голове мелькнула мысль, что это будет как маяк: гляньте, я здесь. Вот дурень, надо было ехать по Воровского, остановиться там, а сюда пешком пройтись. Тоже мне, опытный водитель нашелся. Пришлось ехать до «Валдая», повернуть в Арбатский переулок, с него на… Арбат, ведь он еще ни разу не пешеходный! Как я мог забыть? С него – на Спасопесковский, оттуда – в переулок Воеводина, и я всего лишь метрах в трехстах от «Арбата». Красота, да и только. Можно было бы просто проехать чуть дальше, но великий мастер шпионажа внутри моей головы утверждал, что на Калинина существует специальный пост наружки, поставленный с единственной целью – засечь, как я паркуюсь у обочины.
Американец ждал меня у входа, как пионер на первом свидании. Одет неброско. Костюмчик явно не от Бриони, простой, у нас в таких средний чиновный люд ходит. Слегка поношенный, любимого советским народом немаркого цвета, рубашечка скромная, белая, но уже слегка утратившая яркость, галстук никакой. Глазу зацепиться не за что. Ботиночки вот только… тут качество выпирает, такая обувка у нас редкость. Так вниз у нас мало кто смотрит, большей частью выше пояса.
– Здравствуйте, Андрей, – скупо обронил он. Даже вроде как тормознул перед тем, как руку подать. – Пойдемте, я заказал столик.
Пошли, сели. Тут же подлетел официант, вежливый, собака, как в кино про буржуев. Странно немного, сейчас официанты с таксерами – самые пролетарские специальности начала двадцать первого века, белая кость, аристократия, смотрят на клиентов слегка надменно. Очень смешно было читать, как они бросились осваивать забугорье во времена перестройки, и оказалось, что им только казалось. Ни денег, ни почета, за доллар чаевых танец живота исполнять приходится.
Заказал что-то простое. Котлету по-киевски, гарнир какой-то, салатик, сок яблочный. На раздел с десертом в меню не смотрел даже.
Раппопорт решил резину не тянуть, китайских церемоний с беседами про погоду и виды на урожай не разводил. Только ушел официант, сразу в лоб спросил:
– Что вы можете мне предложить?
– Неинвазивная диагностика, – бухнул я.
А что, давай, буржуин, переваривай. Ага, глазенки загорелись. Наверное, сомневался, правильно ли он отгрузил мне три тысячи из представительских. Понятно, что контора спишет, но минус в карму заработал бы.
– А подробности? – оживился он.
– Запросто, Александр. Вы же привезли апостилированный перевод договора? Где он? Хотелось бы ознакомиться. Если меня там всё устроит, то я сообщу вам подробности.
Заерзал капиталист. А кто говорил, что будет легко? Я буду смеяться, если он мне скажет, что договор только на английском, а очередь на нотариальные услуги в посольстве подойдет через месяц. Немного не так оказалось.
– Перевод засвидетельствован авторитетным нотариусом. Наша компания много лет работает с этими юристами, нужды в апостиле нет. Мы им всецело доверяем…
– А я вам – нет. Вы уже пытались меня обмануть, помните? – продолжал я гнуть свою линию. – Если всё так, как вы говорите, сходите в консульство, там сделают апостиль.
– Это не так работает, господин Панов…
– Слышал уже. Ну конечно, там рай, ну конечно, здесь ад, – напел я.
– У меня нет настроения слушать песни! – попытался изобразить негодование Раппопорт. – Давайте говорить серьезно!
– Договор с собой?
– Вот, пожалуйста, – он начал вытаскивать из портфеля синюю папочку.
– Спрячьте. Не буду же я сейчас его читать? Мало ли что вы там напечатали мелким шрифтом в конце. Сяду дома, изучу внимательно. А завтра вы позвоните, я скажу свой вердикт.
Что-то слишком быстро принесли мой заказ. Они там котлету разогревали, что ли? Не готовили? На фига мне такой ресторан? Полуфабрикат я и в кулинарии купить могу. Впрочем, блюдо ходовое, в большом заведении его часто заказывают, может, постоянно готовят свежие.
Если честно, то я ни хрена не понимаю во всех этих апостилях. Приблизительно знаю, но не более того. Как выглядит штампик консульства – спросите что полегче, никогда его не видел. Подсунь мне Раппопорт какую-нибудь бумагу с печатью, сделанной из квотера, смогу я понять, что это подделка? Но в этом деле главное – не то, что ты знаешь, а что американец думает. Вот он и будет ходить и заказывать подтверждение нотариуса. Пусть побегает, помучится немного. Больше бояться будет. А я обязательно придерусь к какому-нибудь пункту договора, заставлю переделывать. А у него есть бланки с синей печатью на такой случай? Блин, сейчас бы не рассмеяться только.
Кстати, котлета хорошая. Напрасно я на них плохо думал.
По большому счету на планерку я мог бы и не ходить. Всё равно ухожу, никаких наказаний за это мне не грозит. К тому же студент – что с меня взять? Но пошел зачем-то, сижу, слушаю.
Сначала Галя метала молнии глазами и демонстрировала отличную имитацию львиного рыка. Заставила молодцев из восьмой бригады принести сумку и теперь показывала заросли мха, выросшего по углам. И ведь не поленилась вытащить всё из чемодана, расстелила газету и вытряхнула на нее какой-то мусор. Ну и нравоучения в армейском стиле, «сегодня, товарищ солдат, у вас бляха на ремне не чищена, а завтра вы родину предадите».
Потом началась ария Ароныча. Заведующий в лучших традициях советских собраний довел до всех крайне важные цифры: количество вызовов, их структуру, время обслуживания. Вы еще не уснули? Ну да, я же вам кратко изложил получасовой докладик. Хорошо хоть про международное положение не стал вещать.
Потом зачитал несколько «писем счастья». Некоторые пациенты думают, что напиши они такое послание – и медику за это дадут премию. Я всегда спокойно к этому относился. Пока требование представляться клиентам не стало слишком жестким, называл фамилию Неизвестный или Санитар. Такие письма Лебензон и оглашал сейчас. Поначалу всё шло как обычно – спасибо, спасли, вернули здоровье, не дали умереть. Зато под конец был настоящий шедевр. Благодарили Серёгу Чуба, того самого, что выпил по ошибке мочегонное. Мол, товарищ фельдшер приехал на вызов и начал спасать от почечной колики. Уколол один укол, второй – эффекта никакого. Но советский медик не растерялся и рассказал очень смешной анекдот. От наступившего после этого смеха камень прошел дальше, и приступ болезни прекратился – весь песок из почек через «ха-ха-ха» вышел. Это я письмо цитирую, если что.
– А какой анекдот, Чуб? Расскажи! – оживились слушатели.
– Потом, не при дамах, – отнекался тот.
Конференция закончилась, а мы пошли в ординаторскую пытать Чуба.
– Короче, слушайте, – раскололся фельдшер. – Заболевшему деду назначили противовоспалительные свечи. Через неделю он приходит на повторный прием и говорит: «Доктор, ем я эти ваши свечи и никакого проку». Врач удивленно: «Так вы их что, едите?» А ехидный старичок в ответ: «Нет, в жопу запихиваю».
Народ посмеялся, я тоже поулыбался. И тут коллеги вспомнили обо мне.
– Панов, говорят, ты уходишь?
– Да, позвали за Брежневым ухаживать в ЦКБ. Видели по телеку, как его залечили паркетные? Еле говорит.
– Свистишь!
– Не верим.
– Вот копия моего заявления. Специально попросил сделать, на память, – я всем продемонстрировал запасливо взятую бумагу. – На Волынке буду работать. Вон, смотрите, внизу подпись Чазова.
В ординаторской повисло потрясенное молчание.
– Ты?!
– Студент?
– А проставляться когда?
Наконец первая разумная эмоция.
– Давайте послезавтра, после смены? Какие будут пожелания?
– Может, шашлычка? – отмер Чуб. – Пойдем в парк, я знаю местечко в Тропарево. Очень культурно, беседка, мангальчик… Снег уже сошел, травка пошла.
– Тогда с меня мясо и выпивка. Будут пожелания по алкоголю?
Тут, конечно, эстеты оживились. Женщины потребовали сухое красное. Мужчины – коньяк и водку. Старшая фельдшерица пообещала принести овощи, хлеб и даже томатный соус «Шашлычный». То есть кетчуп. В болгарских банках с зеленой крышечкой. У Гали знакомый в продуктовом гастрономе работал – она даже поделилась со мной контактиком.
– Но сам понимаешь, – на ухо пояснила женщина. – Две цены. Автандил может достать всё. Мясо без кости, копченую колбасу, сыр, масло… С черного хода. Звонишь заранее, делаешь заказ. Он тебе озвучивает сумму. Деньги в конверте.
С продуктами в столице становилось все хуже и хуже. Еще летом – отстоял небольшую очередь и всем затарился. А теперь отстоял большую очередь, минут на сорок. И затарился не всем. Этого нет, то не выкинули. За хорошим мясом, рыбой надо было ехать на рынок и платить втридорога. И все это на контрасте с недавней Олимпиадой, когда в Москве было примерно все. И без очередей. Народ быстро к этому привык, и вдруг его возвращают в социалистическую действительность.
В очередях функционируют слухи, что продуктовые карточки уже ввели в Волгограде, в Свердловске, Казани и Новосибирске. Дескать, готовьтесь, скоро все будет в столице – смотрите, как обкатывают в регионах. Больше всего волнуются три категории. Мамашки. Ну с ними все понятно. А еще алкаши и курильщики. Заметил, что возле табачных киосков тоже стали появляться стихийные очереди. Не часто, но бывало, что сигареты кончались.
– Томилина, Панов, на выезд – крякнул репродуктор, прерывая мои размышления.
– Конечно, давай телефончик, – я достал записную книжку, подмигнул Гале. – Устроим отвальную!
Так, что у нас там? Болит живот? Дама, двадцать шесть лет, на адресе – дом без квартиры. Частный сектор? Ну да, есть же остатки деревни какой-то возле МКАД. Вот и встречают нас. Подруга, наверное. Приземистая крестьянская фигура, из-под кургузого пальтишка ситцевый халатик выглядывает, старенький, застиранный. На ногах – тапочки со стоптанными задниками. Собачка лает, но так вяло, без энтузиазма.
Бросилась к машине, затараторила:
– Ой, спасибо, что приехали! Давайте я чемоданчик ваш понесу!
– Что случилось у вас? – строго спросила Лена. Правильно, дистанцию с пациентами держать надо. – Показывайте, куда идти!
– Да вот Тома Бурсакова, мы с ней тут комнату снимаем, попросила вызвать. Говорит, живот сильно болит. А сама бледная, – протянула она последнее слово, – прям как стенка белая. Я испугалась за нее, видать, заболела. Вот сюда, пожалуйста, пойдемте.
Она распахнула перед нами калитку, пустила вперед.
– Вот, прямо, – показала она.
Я толкнул дверь, и в нос шибанул такой знакомый запах. На кровати кто-то пошевелился, застонал. Я посмотрел себе под ноги. Ох ты ж ё… Только этого не хватало! Кровищи на полу…
– Лена, я за растворами и носилками! Быстро! Организуйте тут пока хоть как пройти к ней!