Хейзел
Вернувшись обратно к поломанному забору, я вздыхаю и прислоняюсь к нему. Глядя на деревья и дорогу позади, снова утопаю в потоке блуждающих мыслей, наполненных беспокойством об отце и его путешествии.
Все, что мне остается, – это лишь думать о том, как бы я хотела снова поехать с ним в путешествие, прямо как раньше. Вместе мы блуждали по наезженным дорогам, смеялись и делились историями, посещая маленькие деревушки и шумные городки, где люди всегда охотно хотели закупиться у него.
Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз ездила с ним куда-то. С тех пор, как мы вообще были одни в последний раз.
Все еще глядя вдаль, я внезапно осознаю, что рядом кто-то есть. Напрягшись, я медленно оглядываюсь через плечо. Вижу Киприана прямо в нескольких шагах от меня.
Я морщу нос, когда он подходит ближе: от него несет алкоголем. Темно-рыжие, практически медные волосы лихо обрамляют его лицо, на лбу выступают капельки пота и скатываются прямо на брови и веки. Он пристально смотрит на меня. Опустив взгляд, я хмурюсь, глядя на его окровавленные и расцарапанные костяшки пальцев.
Ни капли не сомневаюсь в том, что он провел всю ночь в деревенской таверне, дрался и просто пропивал время впустую.
– Ты в порядке? – спрашивает он тихо.
Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом: солнечный свет искрится в глубине его зеленых зрачков, словно в двух чистых изумрудах. Каким-то волшебным образом темные круги под его глазами лишь усиливают их цвет. Несмотря на его потрепанный вид, даже я должна признать: какое-то очарование все-таки присутствует в кривой ухмылке, которой он меня одарил.
Возможно, это потому, что я знаю, что за этими печальными глазами скрывается нечто большее, чем он когда-либо кому-то показывал.
Я вздыхаю, наблюдая, как он отклоняется назад и прислоняется к забору. Долгое время мы просто молчим, хотя я чувствую на себе его взгляд; он смотрит на меня так же, как я смотрела на пустую проселочную дорогу позади в поисках кареты.
– Эй, так что там произошло? – спрашивает он, указывая кивком головы в сторону дома.
Я пожимаю плечами. По правде говоря, не знаю, что ему сказать. Его вопросы слишком просты для тех ответов, которые я должна была бы дать.
По мере того, как между нами тянутся минуты молчания, я чувствую, как в нем растет нетерпение. Киприан дергает плечами, двигает шеей; этими действиями он создает еще большую нагрузку для бедного, и без того еле дышащего забора, так что некоторые из досок начинают ужасно скрипеть, и скрип этот звучит словно мольба о пощаде.
– Ну же, ты можешь рассказать мне, – настаивает Киприан, подталкивая меня локтем в попытке заставить посмотреть на него.
Во мне вспыхивает раздражение. Я уже поворачиваюсь к нему, готовая дать хорошего нагоняя.
Но снова встречаюсь с ним взглядом.
И все резкие слова тут же замирают на языке. Ведь я, клянусь, вижу в его глазах неподдельное беспокойство и заботу. На мгновение он кажется практически трезвым, когда вот так искренне смотрит на меня сверху вниз в ожидании ответа.
Закусив губу, я внезапно осознаю, что нахожусь на грани того, чтобы сказать ему всю правду. Вдохнуть жизнь в те слова, которые давным-давно похоронила глубоко внутри.
Мы с Киприаном никогда не были близки; он всегда сторонился людей и предпочитал держать все в себе, поэтому я не понимаю, почему сейчас испытываю дикое желание выложить все начистоту. Рассказать, как ничтожно я стала себя ощущать с тех пор, как в моей жизни появились его мать и брат.
О том, как же тяжело было с годами не возненавидеть их, и вообще всех и вся в этом мире. О том, как все пошло наперекосяк в моей жизни с тех пор, как они вошли в нее и начали все менять.
Сначала мне пришлось навсегда попрощаться с конюхом, моим единственным другом детства, и его матерью, которая стала нашей кухаркой и экономкой после смерти мамы. Затем меня переселили в самую крошечную комнату в задней части дома. В ту, что с разбитым окном, через которое зимой проникает холод, а в остальные времена года залетают насекомые.
Следующим пунктом последовали хлопоты по дому. Вставать до рассвета, чтобы заняться делами, которые, по мнению Мерельды, не могли выполнить ее собственные сыновья, ведь эти занятия казались ей либо слишком низкими, либо слишком женскими для ее «настоящих мужчин».
И это была только половина всех проблем и несчастий. Но я бы и все остальное перенесла с улыбкой на лице, лишь бы отец был счастлив. Только затем она и его у меня забрала… и запретила когда-либо путешествовать с ним снова.
Отец пытался спорить и бороться с ней на этот счет, но она, стиснув зубы, стояла на своем, утверждая, что присутствие с ним молодой девушки навлечет скандал и может разрушить ее репутацию, не говоря уже о репутации отца.
В итоге не было никакого другого варианта, как просто уступить; поэтому мне пришлось остаться здесь под ее пристальным надзором. И вот я оказалась абсолютно одна-одинешенька наедине с жестокой мачехой и ее жуткими сыночками, которые будут лишь мучать меня, если вообще хоть вспомнят о моем существовании.
Постепенно поездки отца становились все более и более продолжительными: он был вынужден путешествовать в далекие города и страны, чтобы удовлетворять немалые запросы Мерельды.
Сейчас, когда его не бывает дома, большинство недель пролетают незаметно. Мои дни проходят в тоске по нему, пока я занимаюсь бесконечными домашними делами, которые Мерельда без труда для меня придумывает.
Из-за этой неожиданной поездки я начинаю переживать, что он не успеет вернуться до моего дня рождения. Хотя, конечно, по мнению Мерельды, я веду себя абсолютно по-детски. Мачеха не упускает возможности напомнить мне, что будет гораздо лучше, если он останется там и будет зарабатывать деньги для семьи, чем если он притащится обратно домой лишь для того, чтобы всего-то отпраздновать мой день рождения.
Но я знаю, что без него про этот день никто и не вспомнит.
Возможно, я эгоистка, но я так хочу вернуться в то время, когда в нашей жизни еще не было Мерельды. Снова перенестись в те дни, когда мы были лишь вдвоем.
Если бы я знала тогда, насколько драгоценны были эти мгновения, я бы крепко-крепко держалась за них и боролась изо всех сил, чтобы не дать им ускользнуть прямо из моих рук. Сейчас все, чего я хочу, – это лишь еще один день, проведенный с отцом, с тем папой, каким он когда-то был.
Одинокая слезинка скатывается по щеке, возвращая меня в реальность. До этого момента я не осознавала, насколько сильна тоска в моем сердце.
Перевожу взгляд на Киприана, который все еще наблюдает за мной. На мгновение в его глазах будто появляется странное осознание.
Запах перегара, который стал мне слишком хорошо знаком, усиливается, когда Киприан поворачивается и протягивает ко мне руку. Я невольно вздрагиваю, но тут же замечаю, что в его выражении читается боль от моей реакции.
Его рука застывает в нескольких сантиметрах от моего лица, будто он резко понял, что только что собирался сделать.
– Хейзел, – говорит он, и грубый голос абсолютно не сочетается с мягкостью его взгляда.
– Ну разве это не мило.
Киприан резко опускает руку, но, боюсь, уже слишком поздно. Глядя на него, я вижу, как в поле моего зрения появляется Амадей. Он ухмыляется, переводя взгляд с меня на своего младшего брата.
Он подходит и похлопывает Киприана по плечу. Спустя секунду я понимаю, что произошло. Он неправильно истолковал ситуацию, думая, что горечь на моем лице – это дело рук Киприана, что это он довел меня до слез.
– Как тебе это удалось? – спрашивает Амадей, не отрывая от меня взгляда. – Хотя я подозреваю, это было нетрудно сделать. Такое ощущение, что она вечно на грани того, чтобы расплакаться. Может, тебе стоит попробовать иногда улыбаться. Тебе не кажется, брат, что она была бы гораздо симпатичнее, если бы улыбалась нам?
– У меня нет ни единого повода для улыбки, когда ты рядом.
В его глазах вспыхивает ярость. Я практически выплевываю эти слова, полные гнева и отвращения, в ответ на его дурацкое предложение об улыбке. Как будто не из-за него и его семейки я уже начинаю забывать, что значит улыбаться.
Я наблюдаю, как он все сильнее и сильнее сжимает плечо Киприана, так что костяшки его пальцев начинают белеть, и гадаю, какое наказание для меня он придумывает в своей голове.
– Мама была права насчет тебя, – усмехается Амадей. – Ты действительно просто неблагодарная сучка. Кто-то действительно должен преподать тебе урок, чтобы ты навсегда запомнила, где твое место.
– Если и так, то я бы предпочла, чтобы этот, как ты выразился, урок преподал мне тот, кто знает свое место, а не думает, что он пуп Земли, хотя на самом деле он нуль без палочки.
В мгновение ока Амадей бросается ко мне мимо брата – и так резко, что Киприан в его нетрезвом состоянии не удерживается на ногах и заваливается прямиком на землю. Я выпрямляюсь, отказываясь поддаваться страху, и поднимаю глаза, чтобы встретиться с яростным взглядом Амадея.
Он толкает меня к забору, ухмыляясь, когда острые углы перекладин ударяют мне прямо в поясницу, заставляя меня непроизвольно взвизгнуть от боли.
– Осторожнее, девочка, – предупреждает Амадей, подходя ближе. – Твоего отца здесь нет, некому тебя спасать. Наверное, пришло наконец время показать тебе единственное, на что ты можешь сгодиться.
Амадей подходит и запускает пальцы прямо в мое декольте, прижимаясь ко мне всем телом. Я замираю, когда он принимается развязывать мой корсет, в то время как его другая рука скользит к юбке. Он поднимает ее и просовывает колено прямо между моих ног. В голове проносится миллион мыслей, но мое тело остается недвижимо; я в таком шоке, что и шелохнуться не смею.
Он получит то, что хочет, и я слишком напугана, чтобы остановить его.
Но так же внезапно, как началось, все и прекращается, когда большая рука оттаскивает Амадея от меня.
– Ну же, Дей, – говорит Киприан, и его слова звучат еще более невнятно, чем всего несколько минут назад. – Где завтрак? Я хочу есть и, возможно, выпить. Да, очень хочу выпить. Вина, еще вина!
Амадей пристально смотрит на него какое-то время, а затем снова оглядывается на меня, при этом как-то неловко переминаясь с ноги на ногу; лишь в этот момент я понимаю, что он держит в руке свой член… ну, или по крайней мере ту его малую часть, которую мне видно, хотя, возможно, он такой крошечный и есть.
– Разве тебе не много на сегодня, брат? – шипит он.
Киприан фыркает в ответ.
– Что значит много? Вина много не бывает, – отвечает он. – Кроме того, разве это не ее работа – следить, чтобы мы всегда были сыты? Чем дольше мы здесь торчим, тем дольше придется ждать, чтобы наконец поесть.
Я практически уверена, что Амадей так легко не отстанет от меня, но он вдруг сменяет гнев на милость. Словно по команде, черты его лица расслабляются, и он снова надевает на лицо маску скуки. Фыркнув в ответ, он принимается запихивать свое достоинство обратно в штаны. Я стараюсь лишний раз не вздохнуть и не сделать ничего, что могло бы снова привлечь нежелательное внимание Амадея ко мне.
Проведя рукой по своим длинным светлым волосам, он поправляет одежду, прежде чем повернуться ко мне спиной. Обняв Киприана за плечи, он направляется к дому, таща за собой брата, не сказав ни единого слова и ни разу не взглянув в мою сторону.
Только Киприан оглядывается, и наши взгляды встречаются на долю секунды. Он странно смотрит на меня, как-то душевно и по-доброму; к такому его взгляду я абсолютно не привыкла.
Меня съедает тревожный интерес. Неужели он только сейчас понял, что я женщина и что его брат не терял времени зря и осознал это с момента нашей первой встречи? Он спас меня от Амадея, потому что ему правда не все равно и он действительно заботится обо мне, или он сделал это просто потому, что не мог стоять и наблюдать за всем со стороны?
Как только они скрываются из виду, я отстраняюсь, наконец, от забора и, зашипев от боли, смотрю на ладонь.
Из нее торчит деревянная заноза, и на этом месте уже проступила капелька крови. Все еще дрожа от страха после пережитого, я вытаскиваю занозу из руки, а затем потираю ноющую от боли поясницу.
К сожалению, на счет одного-то Киприан был прав. Мне лучше и правда поторопиться вернуться и закончить завтрак, пока у меня не прибавилось еще больше синяков и ссадин на теле. Тем не менее я останавливаюсь всего на мгновение, чтобы оглянуться и снова посмотреть на дорогу.
Отец уехал давным-давно, но я все еще надеюсь, что мне дадут какой-нибудь знак свыше; так я пойму, что с ним все будет в порядке… Что он вернется вовремя.
Но, видимо, зря я таю какие-то надежды. Никаких знаков я не вижу, вместо этого я лишь снова остаюсь одна – наедине с пустой дорогой. Тяжело вздохнув, я направляюсь к дому.
Пора бы уже давно понять: надеяться на то, что небеса услышат мои мольбы, абсолютно бессмысленно.