Дом проснулся на рассвете. В легком утреннем тумане он был похож на спящее чудовище. Высоко над землей засветилось розовое окно и погасло – словно моргнул осторожный глаз, наблюдая, какое выдалось весеннее утро. Приятный легкий морозец, серебристый иней на деревьях, неожиданно мягкий воздух.
Молнии огней пробежали внутри дома. Огни всё множились, образуя причудливые узоры, и вот уже весь дом опоясался цепью электрических сигналов. Дом ожил, глубоко вздохнул, загудел лифтами – еле слышно, про себя, чтобы не заглушить первую капель с крыши. Весна!..
Открылось окно в вышине, и чей-то звонкий голос прервал спокойствие утра:
– Э-эй!.. Слушайте все!.. Я – гений!
Улица насторожилась от такого нескромного признания. Пропала капель.
А голос упрямо повторял:
– Гений! Гений!
Пискливо отозвалось еще одно окно:
– Гений – это я!.. Ура! Я открыл вечную истину…
Громыхнула балконная дверь, и мальчишеский басок прогудел:
– Че-пу-ха! Я самый сильный в мире…
Кем был этот самый сильный в мире, помешал дослушать ветер. Он налетел неожиданно, прозвенел сосульками, смешал и унес с собой слова. Легкий солнечный свет позолотил стены, туман рассеялся. Дом неторопливо гасил ненужные огни и выглядел обычным домом, построенным по всем правилам теоремы Пифагора.
Вышла из подъезда школьница с тяжелым портфелем и, оглядев пустынную улицу, скорчила дому рожицу:
– Первое апреля – никому не верю! – И убежала, хрустя льдышками.
Учитель математики Таратар отлично знал, какой сегодня день. По дороге в школу он вспомнил эпизод из своей школьной жизни. Полвека назад Семен Таратар написал на доске очень длинное уравнение. Когда учитель, решая уравнение, начертил график, класс засмеялся: на доске четко обозначилась фигура крокодила. Учитель, которого ребята называли Крокодилом Крокодиловичем, внимательно посмотрел на юного математика и сказал: «Я не обижаюсь. Это остроумное уравнение достойно пятерки с плюсом». Автор «уравнения Крокодила» чувствовал себя неловко…
Теперь он сам Таратар Таратарыч – так зовут его между собой ребята. Куча хитроумных уравнений потребуется, чтоб обрисовать его грузноватую фигуру, набитый книгами потрепанный портфель, очки от близорукости. Каждый год Таратар к первому апреля дает свободные задания каждому классу: доказывайте что хотите… А своему любимому восьмому «Б» сказал: «Попробуйте решить известные, но не решенные до сих пор задачи…» Он знает: тут же, на переменке, его математики начнут атаковать Великую теорему Ферма, не доказанную уже более трехсот лет. Теорему они, конечно, не решат, но зато по-новому увидят многие истины…
«Я покажу вам Таратара Таратарыча! – думал с улыбкой учитель, припоминая лица своих учеников. – Вот поставлю всем пятерки с плюсом, а потом объявлю, что это была шутка…»
Он вошел в класс и сразу почувствовал: что-то случилось. Ученики, как всегда, встали, приветствуя учителя, он привычным жестом разрешил им сесть. Ho воздух в комнате был словно наэлектризован.
– Нет Виктора Смирнова, – заметил вслух Таратар, мельком взглянув на ряды.
– Он опаздывает, – сказал кто-то с саркастическим смешком.
Учитель начал урок, не обратив внимания на таинственный намек про Смирнова.
– Более трехсот лет назад французские математики Паскаль и Ферма забавы ради решили проанализировать игру в кости и открыли ряд правил. – Таратар усмехнулся, представив события, о которых рассказывал. – Как вы знаете, эти правила развились в сложные игровые схемы, которые применяются и в наши дни… Я не интересуюсь, какими методами пользовались вы, готовя сегодняшнее задание, но сейчас мы рассмотрим результаты… Итак, кто самый смелый?
– Я! – прозвучал уверенный басок.
Макар Гусев с трудом вылез из-за парты. Парта была тесновата для атлетически сложенного спортсмена. Он держал свернутую в трубку тетрадь.
– Как называется твоя работа, Гусев?
– «О стереометрии бочек, имеющих наивыгоднейшую форму», – отвечал Макар.
– Вот это да! – восхищенно выдохнул кто-то. – На собственном опыте?
– На опыте Иоганна Кеплера, – парировал Гусев.
Учитель уловил в голосе Макара боевой азарт и пригласил его к доске.
– Кажется, именно так называлась одна из работ Кеплера, в которой он предвосхитил многие результаты интегрального исчисления, – сказал Таратар.
Макар, рисовавший мелом винную бочку, обрадованно обернулся.
– Точно! Кеплер только что женился… – Макар расчленил бочку на части и писал формулы. (Одобрительный гул за его спиной подтверждал, что всем нравится комментарий к старинной задаче.) – Из одиннадцати невест с большим трудом выбрал себе жену, – продолжал баском Макар. – Ну, а отец жены говорит ему: «Ты хоть и придворный императорский математик, но покажи мне, какая польза от твоей учености». – «Пожалуйста, – отвечает Кеплер. – Я могу рассчитать, сколько чего в каждой твоей бочке, не заглядывая в нее»… Зря смеетесь. Все это мы с Сыроежкиным прочитали в биографии Кеплера.
– Подтверждаю, – сказал с места Сергей Сыроежкин, – что Макар собственноручно принес бочку на сто литров и разложил ее двумя способами.
– Я, конечно, не собираюсь жениться, но знаю точно, что методом Кеплера доказывать труднее, – сознался Макар под всеобщий смех. – То ли дело интегралами!
И он показал на доску, где внезапно для всех простая бочка воскресила историю четырехвековой давности.
Таратар смотрел на бочку и на Макара, не скрывая радости.
– Блестящее подтверждение ряда побед математики, – объявил он. – Обратите внимание на главный вывод Гусева: целый научный трактат Кеплера, который был в свое время открытием, уложился в одну современную формулу. Молодец!
– Ну что вы, – отмахнулся покрасневший Макар. – У других получше.
– Неужели? – Таратар слегка удивился. – Кто ж эти другие?
На стол учителя посыпались тетради. Тетради с доказательствами и расчетами восьмого класса «Б». Здесь были доказательства многих замечательных неравенств, недоказуемых теорем о квадратуре круга и разделении угла на три равные части, расчеты движения материков, массы сверхзвезд, продолжительности жизни элементарных частиц, точной скорости света и многих других исторических и современных задач. Только математик способен понять, что пережил в эти короткие минуты учитель. Но Таратар, приняв на свой стол груду математических рукописей, не утратил привычного оптимизма. Ведь он сам вызвал этот взрыв неожиданной энергии. Учитель успел лишь отметить про себя, что среди всех работ нет ничего похожего на «уравнение Крокодила». Неужели такие шутки устарели?
Ребята сдали работы. Лишь перед Вовой Корольковым, соседом Сергея Сыроежкина, лежала толстая тетрадь в коричневом переплете.
«Неужели и это тоже мне?» – весело подумал Таратар и спросил Королькова:
– Ну, а ты?
– Я не хотел бы… так сразу, – сказал побледневший Корольков.
– Почему?
– Это очень ценная работа.
«Недаром товарищи зовут его Профессором», – подумал Таратар и сказал:
– Назови тогда проблему, чтоб все оценили ее значение.
– Доказательство теоремы Ферма, – произнес едва слышно Профессор.
Таратару стало жалко способного ученика: до чего себя загнал, просто зачах за письменным столом. А все виноват он, учитель, со своими свободными заданиями. Им ведь только волю дай, этим самолюбивым юным «фермистам», – день и ночь будут атаковывать неразрешимые задачи, пока не потеряют здоровье. Да ведь разве докажешь теорему Ферма!
– А ты делаешь зарядку по утрам? – спросил учитель Королькова.
Корольков взглянул на учителя с таким изумлением, словно тот обратился к нему по-марсиански.
– Это доказательство Великой теоремы Ферма, – упрямо повторил он.
Таратар взял тетрадь Профессора, быстро перелистал работу. В глазах зарябило от бесконечных фиолетовых формул, заполнивших тетрадь. Профессор писал мелкими, аккуратными, почти печатными буквами.
– Теорема Ферма доказана для шестисот частных случаев, – медленно произнес Таратар. – Математики всего мира отказались решать теорему. Неужели тебе удалось найти совсем новый пример?
– Здесь не пример. Здесь решение всей теоремы! – Профессор сел на свое место, как победитель.
Таратар взвесил в руке пухлую тетрадь. «Мало было за триста лет доказательств недоказуемой теоремы! Вот еще одна донкихотовская попытка, возможно, даже и оригинальная…»
– Предварительно поздравляю. – Усы Таратара хитро шевельнулись. – Хотя Ферма и не оставил нам никаких доказательств, дома я проверю твою работу.
– Ферма не счел нужным писать решение, так как оно очень длинное, – напомнил Профессор.
– И ни один гений не нашел до сих пор ответа.
– Ну и что же? – Профессор пожал плечами. – Я и есть тот гений, который нашел ответ.
Таратар ждал взрыва смеха, но в классе почему-то было тихо. Он обвел взглядом класс. Все были слишком серьезные.
Таратар забеспокоился: что это с ними?..
– Возможно, что я соглашусь с тобой, когда проверю, – предположил Таратар.
– Разумеется, – спокойно ответил Профессор. Только теперь он начал постепенно розоветь: сначала запылало одно ухо, потом другое. Как видно, совесть спускала математика с недоступных научных вершин на обычную классную парту, осторожно придерживая за уши.
– А что тут такого! – вмешался Макар Гусев. – Раз он доказал…
И снова никто не засмеялся.
– Верно, Таратар Таратарыч… простите, Семен Николаевич! – подхватил Сыроежкин, вскочив с места. – Если хотите знать, не один Профессор так думает! Не удивляйтесь, пожалуйста, но здесь все гении!.. Обыкновенные гении… Вот смотрите.
И он вытащил из парты картонную коробку, на которой была изображена пара ботинок фабрики «Луч». Из коробки Сыроежкин достал маленький прибор. Лампочка от карманного фонаря, миниатюрная турбина, ручка. Конструктор пригласил учителя:
– Покрутите, пожалуйста.
Таратар осторожно раскрутил ручку. Лампочка загорелась.
– Настольная электростанция, – сказал с одобрением Таратар. – Изящно сделана. Но это уже сюрприз для учителя физики.
– Вечный двигатель! – провозгласил Сыроежкин.
– Позвольте, – пробормотал, нахмурившись, Таратар, – вечных двигателей, как доказано наукой, не может быть.
– Пожалуйста – вот он! – Сыроежкин величественным жестом указал на изобретение.
– Просто здесь механическая энергия переходит в электрическую… – сказал учитель.
– Правильно! – согласился счастливый изобретатель. – Очень даже просто: одна энергия переходит в другую. Вы только повертели ручку, а лампочка будет гореть день, два…
Таратар посмотрел на прибор. Лампочка действительно горела – всего лишь от легкого поворота ручки. Такого «двигателя» Таратар никогда раньше не видел.
– Ты утверждаешь, что в твоем приборе нет никакого источника тока, – произнес учитель. – Значит, ты тоже гений?
– Конечно!
Таратар прошелся по классу, близоруко щуря глаза. «Что здесь происходит? Может быть, это заговор?.. Или мне все снится?..» Он внимательно осмотрел ряды и на мгновение задержал взгляд на серьезном лице. Электроник всегда говорит правду, он не позволит молоть чепуху…
– Как нелегко быть учителем гениев, – произнес тихо Таратар. – Здесь упоминали Кеплера. Учителем великого Кеплера был знаменитый астроном Тихо Браге, изучавший планету Марс… Пьер Ферма… Пожалуй, его учителями можно назвать всех древнегреческих математиков… А у вас – Таратар. (Кажется, ему удалось установить привычное настроение в классе. Гении улыбались.) Как ты думаешь, Электроник, твой друг Сыроежкин действительно изобрел вечный двигатель?
Все уставились на Электроника. Он спокойно ответил:
– Название не совсем точное. Но этот двигатель практически без трений… – И Электроник стал перечислять формулы нового изобретения.
– Проще говоря, вечный двигатель, – прервал друга Сыроежкин и указал на светящуюся лампочку.
– Ура Сыроежкину! – крикнул Макар Гусев. – Гений номер два.
В дверь постучали. Распахнулись обе створки, и вошел опоздавший Смирнов. Вошел он очень странно, боком, прижимая к животу большой алюминиевый бак. Ребята с первой парты бросились ему на помощь. Витька Смирнов крепче прижал бак, прохрипел:
– Погодите, ребята… Я сам… Ценное изобретение!
– Смирнов, что это за бак? – осведомился Таратар.
– Это не бак. – Виктор Смирнов осторожно водрузил свою ношу на стол, вытер пот со лба, простодушно улыбнулся. – Извините, Семен Николаевич… Пришлось дождаться, пока все уйдут из дома. Это кастрюля. Мама в ней варенье варит. Ну а пока кастрюля свободна, я ее занял под опыт.
– Какую же проблему можно сварить в такой кастрюле? – пошутил Таратар.
– Вот. Смотрите!
Смирнов поднял крышку, и все вскочили с места, окружили учительский стол.
В кастрюле лежала корова величиной с кошку. Настоящая маленькая корова с рогами и хвостом.
– Я не знал, что ты увлекаешься игрушками, – сказал учитель.
– Какая там игрушка! – обиделся Смирнов, даже надулся. – Это настоящая корова. То есть, конечно, искусственная.
Корова повернула голову и посмотрела на ребят.
– Ой, – испуганно сказала Таня Сорокина, – она жует!
Корова едва заметно двигала челюстями. Она лениво что-то жевала, как жуют все в мире коровы.
– Руками ее не трогайте, – предупредил изобретатель. – Опыт не окончен.
Посыпались вопросы:
– Сколько ей месяцев?
– Сколько она весит?
– Почему такая маленькая?
– Что ест?
– Откуда она взялась?
Смирнов выслушал вопросы.
– В общем, так. Отвечаю сразу всем, – сказал он. – Разрешите, Семен Николаевич?.. Вы видите искусственное животное. Модель типа коровы. Выведена мной в этой самой кастрюле. Как выведена – вопрос особый… Возраст больше трех недель. Питается исключительно кукурузными хлопьями… Вот, пожалуй, все. Это и есть мое домашнее задание, Семен Николаевич.
Таратар растерянно смотрел на кастрюлю.
– Смирнов, я не давал задания выводить животных… Я не биолог.
– Ну конечно, Семен Николаевич, – успокоил Виктор. – Корову я вывел просто так, для себя. А вам принес математический дневник.
Он достал из-под ремня смятую тетрадь, протянул классному руководителю.
– Гений номер три, – деловито отметил Гусев.
– Что ты всех нумеруешь? – поморщился Сыроежкин. – Сам-то ты какой?
– Сам я такое изобретение задумал, что вы все ахнете, – пообещал Макар.
Смирнов закрыл кастрюлю крышкой, деловито взялся за ручки.
– Отнесу домой. Пока мать не вернулась. В целях конспирации, – пояснил он, – опыт проводится под кроватью.
– Да, да, – кивнул Таратар. – Ребята, помогите, пожалуйста.
Восьмиклассники окружили кастрюлю, увели изобретателя.
Учитель складывал тетради в шкаф, перечитывая названия: «О стереометрии бочек», «О движении материков», «Теорема Ферма». Он был в прекрасном расположении духа, очень доволен результатами. Сколько работы задал ему любимый класс! Придется потратить все свободные часы на проверку тетрадей восьмиклассников… Как они себя называют? «Обыкновенные гении»…
Смелость и даже некоторая дерзость в творчестве приемлемы, а вот скромности этим гениям явно не хватает…
На столе, вопреки, кажется, всем законам науки, горела лампочка.
Таратар сделал несколько витков вокруг стола.
В чем тут дело?
Что за двигатель придумал Сыроежкин? Обращаться к другим учителям Таратару не хотелось.
И так в школе ходят легенды о его классе, об Электронике, Рэсси. Не хватает еще истории о вечном двигателе.
И все же консультация была необходима.
Таратар уложил двигатель в коробку, спрятал в портфель.
– Обыкновенные гении, – бормотал он, – вздумали подшутить над обыкновенным математиком. Но есть высшая инстанция – эксперимент. Так говорил мой учитель, а он, как я давно уже убедился, был мудрец.