– Следующий! Вы кто? – не поднимая глаз от бесконечных списков, устало спросил апостол.
– Футболист, наверное, талантливый, умер в мальчике Вове.
Апостол поднял на него заинтересованный взгляд:
– Еще одна потерянная душа, – вздохнул он. – Проходи, – вручив талон, апостол привычным движением вычеркнул очередное имя из списка.
– И всё? – парень, одетый в зеленую спортивную форму с номером 5 на груди и такого же цвета футбольные кеды, потерянно смотрел на талон с непонятной надписью.
– А что хочешь?
– Я не знаю…. пожить-то не успел, – футболист мялся на месте и не спешил уходить. – И Вовку жалко, всё мечтал футболистом стать…
Апостол молча достал схему, размером в альбомный лист, какое-то время поизучал её и снова тяжело вздохнул.
– Да, – протянул он. – Жалко твоего Вовку. Другого-то будущего в нем и не осталось, только ты у него и был, – апостол удрученно покачал головой.
Словно для усиления трагичности момента в сторонке кто-то горестно разрыдался.
– А, не обращай внимания, – апостол отмахнулся от молчаливого вопроса, продолжая изучать схему. – Это актриса, всё умереть не может… Такие никогда в своих хозяевах и не умирают, – он усмехнулся и весело посмотрел на футболиста. – Вот для неё и её Маши есть шанс, – он указал туда, откуда доносились всхлипывания. – Пару раз точно смогу подсказать, да направить, глядишь, и сможет талант свой применить. А вот со спортсменами всё тяжелее гораздо.… Вовремя не начал и всё, пиши пропало. У нас тут, знаешь, целые команды ходят. Даже олимпиады свои есть… – апостол невесело рассмеялся.
Футболист опустил глаза, с грустью уставившись на свои зеленые кеды, точно такие же, какие Вова увидел в магазине, но тут же встрепенулся, услышав звук рвущейся бумаги.
– Что вы делаете? Это же его жизнь, а вы её… – с негодованием в голосе воскликнул он.
– Это не «я её», – покачал головой апостол. – Это они его. Зачем ему инструкция его жизни, если жизнь у него чужая теперь? Кем там его решили сделать? – пренебрежительно спросил апостол. – Художником? Бухгалтером? А? – в его голосе нарастало негодование.
– Хоккеистом… – отозвался футболист.
– Ну, хоть в спорт.
– Так и что теперь с ним будет? – негромко спросил парень.
Апостол пытливо посмотрел на футболиста и неохотно ответил:
– Чужая жизнь она и есть чужая. Редко приживается. Да и если приживется – намучается с ней, – всё это время он перебирал карточки с именами, что лежали на столе. – Ну, всё понятно, – он внимательно посмотрел на очередную схему. – Был у нас тут хоккеист. Сашка. Собственная мать убила. Говорила, опасно это, расшибется… – апостол замолчал и вздохнул еще тяжелее, чем до этого. – А тебя кто? Отец Вовкин?
– Всё верно, – футболист кивнул. – Александр Николаевич. Говорит, всегда мечтал в хоккей играть, да мама не разрешала. Вот он своему и «разрешил».
Апостол снова рассмеялся:
– Ох уж эти родители. Всё знают. Ну, вот пускай теперь сами и справляются. Сами его жизнь дальше и строят. А мы, мы больше бессильны.
– Да как же! – возмутился футболист. – Тоже знак пошлите, как той актрисе.
– Как будто не ты в этом мальчике десять лет жил и отца не знаешь, – усмехнулся апостол. – Да и поздно будет. Через пару дней ногу сломает на этом хоккее, прямо на лед упадет. Колено всю жизнь болеть будет, дорога в профессиональный футбол всё равно закрыта. Как вырастет, если в депрессию не впадет, попробуем в него тренера подселить, но это уже потом всё. Нет у нас больше власти, пойми ты это.
Футболист с тоской посмотрел на выданную ранее карточку с номером очереди. Ждать следующего перевоплощения ещё долго. Гении не каждый день родятся. Затем нехотя развернулся и побрел, шаркая шипованными кедами, в сторону холла ожидания.
– А знаешь, в чем ирония? – окликнул его апостол.
Футболист обернулся, вопросительно глядя на него.
– Что теперь мать Сашкина себя правой считать будет. Вот так и губятся души, – апостол выбросил в урну разорванную Вовину жизнь и жестом пригласил следующего.