Марш смерти стартовал 24 января 1945 года, в одиннадцать часов утра, от западных ворот четвертого блока. Надрывались овчарки, скрипели лагерные ворота, обитые железом. Сквозь них потекла колонна узников в полосатых робах.
Их было много. Только мужчины. Они шли плотной колонной по три человека, перекрывая почти всю проезжую часть.
Овчарки рвались с поводков, вцеплялись людям в лодыжки. Эсэсовцы в утепленных шинелях посмеивались, перебрасывались острыми шутками. С караульных вышек с пулеметами за проходом колонны наблюдали часовые.
День выдался не самый теплый в эту зиму. Свистел ветер, носил по дороге пыль. Кругом чернели участки голой земли. Снега было немного. Лишь в полях да в низинах он лежал сплошным ковром. Температура чуть ниже нуля. В воздухе стояла промозглая сырость – не самое характерное явление для этих мест.
Колонна насчитывала несколько тысяч заключенных. Не менее получаса она проходила через ворота. Позади, в недрах лагеря смерти Аушвальд, звучали выстрелы, работали бульдозеры и экскаваторы.
Но лагерная администрация не спешила уничтожать людей, способных работать, проявляла рациональный подход к этому вопросу. Власти предпочитали перемещать их на запад, в Германию. Транспорта не хватало, железнодорожные пути разбомбила советская авиация. Заключенных гнали пешком на запад, десятки и сотни километров, прочь от канонады, приближающейся с востока.
Испытывала неудобства даже охрана, экипированная очень неплохо. Люди брели по дороге, кутались в мешковину и рваные обноски, наброшенные поверх лагерных роб. Отдельным счастливчикам удалось натянуть поверх своей униформы еще одну. Эту одежду они снимали с заиндевевших трупов, но толку от нее было мало. Тонкие тряпки насквозь продувались ветром, спастись от холода было невозможно. Расползалась на ходу ветхая обувь.
Дорога вилась между перелесками. За спиной остался так называемый завод смерти. Это многофункциональное учреждение, разбросанное по равнине, находилось в ведении Главного административно-хозяйственного управления СС. Высокие заборы, бетонные надолбы, извивы колючей проволоки. Геометрически правильные ряды бараков устремлялись в бесконечность. Возвышались трубы крематориев, из которых временами вырывался дым, словно курильщик лениво попыхивал трубкой.
На севере, за пределами лагерной зоны, снова трубы. Там находился химзавод, за полтора года построенный заключенными.
По небу плыли низкие тучи. На востоке продолжалась канонада. Там работала дальнобойная артиллерия.
Люди надсадно кашляли, дышали в рукава. Кто-то зашелся в приступе кровавой рвоты. Заключенные шли с трудом. Порывы ветра сбивали их с ног. Они жались друг к другу, так было теплее. Менялись серые небритые лица с запавшими глазами.
Лагерь Аушвальд скрылся за покатым холмом. Колонна шла по грунтовой дороге, которая втягивалась в заснеженный осиновый лес.
Кутались в шинели солдаты с рунами на касках. Охрану и конвоирование узников концлагерей власти доверяли только частям СС.
Охраны было много. Конвоиры шли по обочинам, держа наготове автоматические штурмовые винтовки образца сорок четвертого года – последнее достижение германской оружейной промышленности, лишь недавно поступившее в войска. Эти автоматы отличались от традиционных МП-40. У них имелся деревянный приклад, были улучшены тактико-технические характеристики.
Колонна тянулась по разреженному лесу. Охранники били прикладами заключенных, отстающих от нее.
Из строя вывалился мужчина в облезлом треухе, смертельно бледный, с трагической миной на сморщенном лице. Он упал на четвереньки, страшно кашлял, выстреливая сгустки крови. Товарищ из колонны схватил его за шиворот, попытался втащить обратно, но тот уже не мог идти. Его тошнило.
Раздался гортанный окрик. Он, как плетка, ударил по ушам арестантов. Они затащили доброхота обратно в колонну. Он оглядывался, звал товарища по имени.
Люди в полосатых робах брели мимо, безразлично косились на несчастного. Помочь – лишь отсрочить неизбежное.
Вразвалку подошел упитанный конвоир, пнул заключенного по ноге и проорал:
– Встать, свинья!
Реакции не последовало.
Пролаяла очередь. Заключенный упал лицом в снег, кровь потекла из его рта, ее тут же занесла поземка.
– Не слушаются, Курт? Совсем обленились? – осведомился товарищ этого конвоира.
– Да, сплошь симулянты, – ответил тот, забрасывая на плечо штурмовую винтовку. – И для чего мы их так плотно кормим?
– Сволочи! – прохрипел по-польски поджарый молодой мужчина с пучком волос на макушке.
Он обнимал себя за плечи, дышал за пазуху, согревался собственным теплом.
– Отмучился Матеуш. Он словно знал это, бедняга, слезу давил, жаловался, что далеко не уйдет. Иван, не пора? – спросил мужчина, понизив голос, и глянул на соседа.
– Терпим, Манфред, рано еще, – сипло отозвался этот самый Иван.
Он выглядел сравнительно бодро, сутулый, но еще не изнуренный, с серыми глазами, весь покрытый свинцовой щетиной. Арестант исподлобья смотрел по сторонам, берег дыхание. По-польски он изъяснялся терпимо, но этот язык явно не был для него родным.
Этот человек закусил губу, пристально смотрел, как меняется антураж за пределами дороги. Лес обрывался, справа тянулись дебри кустарника. За ними, в седловине между холмами, виднелись крыши польской деревушки. Кустарник сменялся сплошным земляным валом. Слева начинался обрывистый склон. На нем ершились озябшие кусты, глинистая почва была изрыта. Внизу разреженная голая растительность, всего лишь узкая полоса, за ней поле протяженностью триста метров, за ним лес.
– Эй, вы что-то задумали? – спросил молодой парень, бредущий впереди, вздрогнул и втянул голову в плечи. – Градов, Манфред, вы о чем толкуете?
– Не хочешь, не беги, Кароль, – процедил Манфред, на всякий случай посмотрев по сторонам. – Как начнется, падай и лежи. Немцы тебя не тронут, пригонят на другой завод, будешь пахать там, пока не загнешься. А мы уже не можем, надоело, приятель.
– Люди, вы с ума сошли! – простонал Кароль. – Отсюда не сбежать. Нас же всех убьют! Посмотрите, сколько их тут, да еще собаки, а сил осталось только помолиться. Куда бежать? Все равно поймают и пристрелят.
– Кароль, не ной, – отрезал мужчина по фамилии Градов. – Можешь оставаться, трудись во славу рейха. Недолго осталось. Когда наши с востока подойдут, немцы все равно вас всех расстреляют. Уж лучше в драке умереть, чем соплями заливать холодную стенку.
– Хочешь сдать нас, Кароль? – спросил Манфред и хмуро посмотрел ему в затылок. – Давай, беги к господам охранникам, докладывай, что побег замышляется, вымолишь себе дополнительную пайку, получишь свои тридцать медяков.
– Почему медяков? – осведомился Градов.
– Так ведь ты не Бог. За тебя серебра не дадут.
Градов рассмеялся. Этот смех звучал очень странно, напоминал предсмертный кашель.
Люди, бредущие рядом, молчали. Возможно, они не слышали их беседу. Или же им было все равно.
– Я тебе в рожу дам, Манфред! – глухо прорычал парень. – Если будешь думать, что я такая сволочь. Я с вами, люди. Сил моих больше нет. Будь что будет!
Градов посмотрел назад. На пятки ему наступали еще трое. Вся компания – заговорщики, всем нечего терять. Заключенные молчали, с какой-то щемящей тоской смотрели на Градова.
Двое из них были венграми, освоившими за полтора года польский язык – Сандор и Корнель. Первому около тридцати, второму за сорок. Оба из Будапешта. Они попали под раздачу в сорок третьем, когда марионеточные власти устраивали облавы на антифашистов. Эти двое оказались не в том месте и не в то время. Венгры выжили в концлагере, потому что волю имели и держались друг за друга.
Третий смотрел на Градова большими глазами, тоже исхудавший, весь в нарывах, незаживающих язвах, с угловатым несимметричным черепом и ввалившимся носом. Хороший парень, но почему-то англичанин. Дуглас Лоу, верный подданный короля Георга. Какой только экзотики не встречалось в фашистских концлагерях!
– Иван, мы готовы. Ты только знак подай, мы сразу начнем, – прохрипел он на какой-то жуткой смеси польского и русского.
– Хорошо, – сказал Градов. – Ждем подходящего момента. Обрыв еще долго протянется. По сигналу все катятся вниз, бегут через поле. Надо бы захватить оружие.
– Мы сделаем, Иван, не подведем, – выдавил из горла венгр Корнель. – Я хоть одного прикончу, умру свободным человеком.
Молодой Сандор отказался от комментария. Его зубы выбивали чечетку, он шептал молитву, пристально уставился под ноги.
Колонна брела по дороге. Покрикивали охранники. Где-то в тылу разразилась звонкая автоматная трель. Гул пробежал по толпе, словно ветер тряхнул человеческую массу.
«Это не было попыткой к бегству. Автоматчики пристрелили очередного доходягу. Какое ни есть, а развлечение. Неважно, куда нас гонят, – мрачно думал Градов. – Половина все равно не дойдет. Конвой все обочины вымостит трупами».
– Иван, а в самом деле, куда бежать? – Манфред Стаховски, бывший поручик польской армии, облизнул губы, изрытые трещинами. – Ну, скатимся вниз, так нас всех там и прибьют. У них вон автоматы новые, далеко стреляют. Нет, ты не подумай, что я отказываюсь, просто интересно. Может, стоит подождать другого случая?
– Не будет у нас другого случая, дружище. Далее равнина, там точно не спрячешься, потом деревня Шестово, в ней немецкий гарнизон, дальше опять поля. Только здесь, Манфред. У всех не выйдет, но кому-то повезет. А нет, так умрем с музыкой, весело, с хорошим настроением. До леса добежим, а там посмотрим, как жить дальше. В землю зароемся, померзнем еще чуток.
– Вы, русские, безумный народ, – пробурчал ему в спину Лоу.
Непонятно было, то ли одобрял, то ли недовольство высказывал.
– Всегда хотите использовать свой шанс, даже если он один из ста. Я с вами, Иван, не сомневайся. Повелся с тобой, теперь и сам наполовину русский. Но знай, многие из наших не одобрили бы твой план. Красная армия уже рядом. Скоро она сможет отбить нас. Да, мало шансов, что нас перед этим не расстреляют, но, извини, друг, все же побольше, чем сейчас. Добежать до того подозрительного леса мы вряд ли сможем.
– Так оставайся, Дуглас. Надежда никогда не умрет.
– Нет, Иван, я с тобой пойду. Унизительно это, не для меня. Хорошо, что эти мерзавцы хоть покормили нас перед дорогой.
Это высказывание вызвало усмешку даже у самого Лоу. Кормили в лагере, мягко говоря, не на убой. В последний завтрак три часа назад выдали по миске страшноватой серо-бурой бурды, которую в Белоруссии с натяжкой назвали бы бульбой, и на шестерых – прочный как камень брусок, спрессованный из злаков, так называемый хлеб. Зубов у заключенных осталось немного, жевать им было нечем. Поедание данного продукта выливалось в занимательную для охраны процедуру.
– Кто-нибудь знает, куда нас гонят? – спросил Сандор, закончивший молитву.
– За тридевять земель, – с усмешкой проговорил Градов. – В тридесятое царство, которое называется фатерланд. Фрицы наивно считают, что туда советские войска не придут. Они остановят их на подступах, наберутся высокого духа, получат резервы, оружие возмездия и погонят русские орды обратно. Пусть выкусят! Войну они проиграли. Так, мужики, будьте готовы! Ждем, когда фрицы отвлекутся.
За их спинами сигналили машины, конвоиры орали, прижимали толпу к левой обочине. Человеческая масса хлынула туда, многие падали. По дороге на запад пронесся затянутый брезентом командирский «Хорх». Из окон торчали хмурые физиономии в офицерских фуражках. За «Хорхом» катил трехтонный «Мерседес» с закрытым кузовом. Вез он явно не пехоту.
Градов напрягся. Он увидел, что охрана отвлеклась на незначительный инцидент. Клык стального стопора грузовика вцепился в рваную робу зазевавшегося узника и потащил бедолагу за собой. Тот махал руками, потерял равновесие, пронзительно визжал. А потом он угодил под колеса тяжелой махины! Грузовик проехал по телу, подпрыгнул. Но водитель, видимо, разглядел в зеркало, что произошло, и не стал останавливаться.
Маленькая колонна ушла вперед. Раздавленное тело осталось на дороге и какое-то время подрагивало. Охранники потешались, обменивались шуточками. Конвоиры на другой стороне колонны подпрыгивали, тянули шеи. Им тоже хотелось веселья!
Градов мимолетно переглянулся с сообщниками. Мол, за дело, товарищи смертники!
Конвоир, здоровый дылда с потными волосами, торчащими из-под шлема, был совсем рядом. Штурмовая винтовка болталась на его плече. Охранники с двух сторон колонны выдерживали между собой дистанцию в пятнадцать-двадцать метров.
Градов выдохнул. Ну, развернись, плечо! Он выпрыгнул из строя, бросился на охранника, врезал ему кулаком в бок. Иван давно мысленно репетировал этот удар, вкладывал в него всю душу!
Немец охнул, выпучил глаза. Дослужился до ефрейтора, ну и хватит! У эсэсовца перехватило дыхание, и Градов без труда сорвал автомат с его плеча. Конвоир резко повернулся, хватанул воздух как рыба, брошенная на берег. Взлетел приклад, разбил его челюсть. Ударила короткая очередь, и эсэсовец повалился. Его лицо сразу как-то поглупело.
Ближайший солдат повернулся не очень быстро. Выстрелы на марше – дело обыденное. Грохнула вторая очередь, и этот упал, потешно взмахнув ногами.
Разворот на сто восемьдесят. Как же вовремя, черт возьми! Конвоир с перекошенной рожей передергивал затвор, который заело накрепко. Он оставил эти попытки, заорал и помчался на Градова. Не добежал, зарылся в мерзлый грунт. Грудь его была продырявлена пулями.
Толпа заревела. Качнулся строй, и без того помятый. Люди вываливались из колонны, ошалело вертели головами.
Градов нагнулся, выхватил у мертвого охранника запасной магазин.
– Народ, все за мной! Манфред, автомат забери! – выкрикнул он и прыжками кинулся за обочину.
Ветер свистел в его ушах. Он ощущал какую-то неслыханную легкость. Иван много лет не чувствовал ничего подобного! Склон был крут, но он летел вниз как на крыльях, делал какие-то невозможные для себя прыжки и молил Господа, в которого не верил: «Только бы не упасть! Только бы не упасть!»
Но Градов упал и покатился по склону. Он срывался с глиняных глыб, больно бился о них, но это было уже неважно. Автомат Иван не потерял и подмечал краем глаза, что не один он такой прыткий. Люди катились за ним, кричали от страха.
Охрана наконец-то открыла беспорядочную пальбу. Солдаты спустили с поводков овчарок. Те неслись рычащими кометами, вцеплялись людям в ноги, валили их, вгрызались в глотки. Самые смелые узники разбегались и прыгали в обрыв.
Взбешенная охрана сначала стреляла над головами, потом открыла огонь по людям, валила их гроздьями. Кто-то бросался на врагов, отбирал у них оружие, тоже пытался бежать или погибал.
В колонне образовалась приличная дырка. В других местах конвою удалось справиться. Заключенные лежали на дороге вповалку, закрыв головы руками. А в середине строя происходило что-то суматошное. Пока охранники опомнились, подтянулось подкрепление, еще человек сорок слетели вниз.
Конвой отсек поток арестантов, желающих пуститься в бега. Груда тел валялась на обочине. Взбешенные эсэсовцы выбегали на обрыв, швыряли вниз гранаты, валили беглецов из автоматов.
Иван Градов докатился до подножия крутого склона, пополз в канаву, давясь землей. В бега по его примеру пустились не меньше семидесяти человек! Поляки, венгры, югославы, несколько русских и украинцев. Люди с воплями неслись вниз. Одни прыгали, другие катились.
Охранники палили по ним не целясь. Заключенные падали, обливались кровью, но кому-то удавалось достичь подножия склона.
Градов открыл огонь по автоматчикам. Его слепил холодный пот, судорога сводила пальцы, но он попадал! Унтер-офицер рухнул и сполз по склону головой вниз. Еще один эсэсовец схватился за живот, отпрянул в слепую зону.
Конвоиры получили команду и тоже побежали вниз. Вырывались вперед свирепые овчарки.
Градов выбил пустой магазин, вставил свежий. Пальцы не слушались его, отказывались оттягивать затвор. Хоть зубами рви! Но он справился.
Мимо него уже неслись люди, пробивались через кустарник, выскакивали на поле. У многих надежда в глазах. А вдруг?.. Пробежали, пригнувшись, англичанин Лоу, венгр Корнель, кто-то еще.
Справа Манфред открыл огонь из канавы, свалил двух охранников, подбил собаку. Ты молодец, пан поручик! Все же учили чему-то в польской армии.
Беглецы обтекали Градова, уносились в поле. Многие падали, срезанные пулями. Сандор зря молился. Он уже катился вниз, тряся конечностями. Из раскроенного черепа выплескивалась кровь. Промчался, закусив губу, молодой парнишка Кароль из предместий Кракова, постаревший в лагере лет на тридцать. Но далеко не убежал, охнул, рухнул ничком. Кровь текла из дыр в полосатой робе.
– Манфред, уходим! – Иван не кричал, а выкашливал.
Он меткой пулей сбил с ног эсэсовца, вырвавшегося вперед, пригнулся и побежал по полю. Градов прыгал с кочки на кочку, вилял, увертывался от пуль и дико поражался наличию сил в организме.
Иван не выдержал и обернулся. Весь склон был усеян телами, кто-то еще стонал, пытался уйти. Охранники спускались вниз, стараясь не упасть, как лыжники по склону. Один не удержался, кувыркнулся через голову. Над ним почему-то никто не смеялся. Собака вырвалась вперед, неслась галопом, разевая бездонную пасть.
У Ивана сорвалось дыхание, но он не сдавался, работал ногами. Слева, справа бежали такие же люди, хватались за грудь, давились кашлем. Пятился Манфред с автоматом, огрызался короткими очередями. Он извел все патроны, выбросил к чертовой матери никчемную железку и помчался к лесу, зачем-то закрывая голову руками.
«Да, не ошибся я в этом малом, наш человек», – подумал бы Иван, если бы имел на это время.
Половину поля одолели не больше тридцати человек. Они бежали кто как, каждый за себя. Пули выбивали то одного, то другого. Несколько человек сами прекратили гонку. У них кончились силы. Они лежали, таращились в небо и ждали конца. Эсэсовцы тоже бежали по полю, увязали в бороздах, заваленных снегом, стреляли на бегу. Лес приближался издевательски медленно.
Как же вовремя Градов обернулся! Уже готовилось к прыжку лохматое чудовище немецкой породы, собиралось впиться в глотку. Бешенство сочилось из воспаленных глаз. Иван что-то орал, давил на спусковой крючок скрюченным пальцем. Собака уткнулась носом в землю, кружилась веретеном, разбрызгивая кровь. Схожая участь постигла автоматчика, бегущего следом за псом. Он словно не поверил, что убит, замер, изумленный, и рухнул навзничь всем своим откормленным телом.
До леса добрались десятка два, самые удачливые. Беглецов тошнило кровью. Они стонали, забегали за деревья и падали.
– Вперед! – прохрипел Градов. – Вы же мужчины! Не останавливаться! Лес небольшой, бегите дальше. Они его могут объехать, если мы потеряем время. У эсэсовцев есть рации, погоня спать не будет!
Люди вставали, валко бежали дальше, увязая в снегу. Чех Карел Грачек, бывший подпольщик из пражского Сопротивления, обнял молодую осину и сползал по стволу, испуская страстные стоны. Силы у парня кончились. Люди уходили в лес, катились в покатый овраг, ползли, поднимались.
Градов забежал за ближайшее дерево, прижался к стволу. Холодный пот хлестал с него градом.
Позади все было плохо. Склон и поле усеяли тела в полосатых робах. Полсотни человек не добежали до леса.
Эсэсовцы растягивались в цепь. Их было немного. Подкрепление опаздывало, а им еще нужно было контролировать людскую массу, бурлящую на дороге. У них что-то шло не так, они переходили с бега на шаг, растягивались во фланги. Создавалось впечатление, что им не очень хочется входить в лес. И собаки у конвоиров вдруг кончились.
Тут вдруг пули сбили кору с дерева. Градов отпрянул, опустился на колени, стрелял, сдерживая сиплое дыхание. Мазила хренов! Но цепочка автоматчиков залегла, солдаты стали перебегать. Он стрелял по ним, пока не кончились патроны, потом отбросил ненужный автомат, стал пятиться на четвереньках, покатился в лощину, собирая снег с прошлогодней листвой.
Иван готовился к побегу, копил силы, последнюю неделю вел себя смирно, исправно ел червивую бурду, которую скармливали заключенным. Он очень надеялся, что это придаст ему хоть немного сил.
Градов грузно бежал, хватаясь за деревья. Под ребрами нестерпимо жгло, острая боль растекалась по телу. Он догонял своих. Люди упорно рвались через редкий лес. Кто-то не выдерживал, махал на все рукой, падал и уже не вставал, чтобы провести в покое хоть последние минуты жизни.
Мужчина средних лет – лицо незнакомое, видимо, из недавней словацкой партии – споткнулся, со стоном вытянул ноги. Он обреченно смотрел на Градова, подбежавшего к нему, и не делал никаких движений.
– Вставай! Чего разлегся? – выдавил Градов, схватил мужчину за грудки, стал тянуть на себя.
Он не Геракл, чтобы такое поднимать! Тот человек был вял, аморфен. С таким же успехом Иван мог бы тащить мешок картошки!
– Вставай, бегом! – проорал он в мертвеющее лицо.
– Уходи, товарищ. Все, хватит. Я больше не могу, – пролепетал узник. – Дай умереть спокойно.
Каждый сам решал свою судьбу. Время поджимало, няньки кончились. Если у тебя слабовато с силой духа, то никто этого не поправит.
Он оставил человека в покое. Тот все уже решил, сам расписал свое будущее. Иван бежал не оглядываясь, стараясь не растрачиваться, не выплескивать остатки сил. Он обгонял плетущихся узников, подбадривал их. Такой вот живой пример шел людям на пользу, они оживлялись, шире ставили ноги.
Эсэсовцы уже вбежали в лес, стреляли наобум. Пули сбивали голые ветки с деревьев, рикошетили от стволов. За спиной Градова кто-то вскрикнул. Немцы подстрелили еще одного беглеца.
Главное, не оглядываться, ему уже не поможешь. Дышал, как загнанная лошадь, венгр Корнель, витиевато ругался на родном языке. Впереди опушка. Люди выбегали на нее.
Манфред схватил под локоть задыхающегося Дугласа Лоу, придал ему ускорение. Англичанин справлялся. Не таким уж и неженкой оказался этот выходец из Туманного Альбиона. Молодцы, мужики, верной дорогой идем.
Пятнадцать человек высыпали из рощи. Впереди поляна, опушка соседнего леса, заваленная буреломом, проселочная дорога.
На проезжей части беглецов уже ждали! Этим и объяснялась медлительность погони! Небольшой грузовой «Опель» прибыл сюда несколько секунд назад. Двигатель работал, из выхлопной трубы выстреливал сизый дым.
Немецких солдат было немного, четыре человека, не считая поджарого унтершарфюрера. Они высаживались из машины, путаясь в полах шинелей, нервно перекликались. Унтершарфюрер орал, как матерый гусак. Клацали затворы, солдаты бежали к обочине.
Дьявол! От обиды в горле у Ивана перехватило. Двадцать метров до солдат, которые уже приготовились стрелять на поражение!
А дальше случилось что-то невообразимое. Отчаяние и страх обернулись в бешенство. Пятнадцать человек с ревом бросились вперед, им не требовалась даже команда! Силы, упругость в ногах взялись из ниоткуда.
Солдаты пятились, беспорядочно стреляли. Без толку орал унтершарфюрер.
Градов что-то кричал, не чувствовал лица, сведенного судорогой. Он бежал, махая кулаками, замечал боковым зрением, как падают подстреленные люди. Но никто не останавливался. Все стремились добежать до врага и зубами рвать его горло!
Бог хранил бывшего майора медицинской службы. Пули свистели мимо. Встало перед глазами бледное от страха лицо унтершарфюрера с бусинкой пота на переносице. Тот истратил все патроны из «люгера», зачем-то рвал затвор, словно надеялся, что там по щучьему велению образуется свежая обойма.
Иван с ревом протаранил эсэсовца, схватил за горло. Добежали, пусть и не все. Даешь рукопашную! Оборвалась стрельба. Драка была короткой, безумной.
Градов схватил за горло унтершарфюрера, тряс его, как грушу, сдавливал шею. Тот задыхался, багровел, колотил руками, но майор не чувствовал боли. Он должен был убить эту гадину! Туловище эсэсовца обмякло, закатились глаза, объятые страхом. Вывалился синий язык.
Иван отшвырнул его от себя, в изнеможении рухнул на колени, схватил автомат. Пелена стояла перед глазами, жирный пот хлестал с лица. Вот и согрелись!
Драка еще не закончилась. Молодчина Манфред чуть не зубами перегрызал горло пухлого эсэсовца, который визжал, как поросенок, тряс скрюченными пальцами. Вся обочина была завалена трупами в полосатых робах. Человек семь не добежали до дороги. Остальные бились смертным боем, изрыгая кровь и слюну.
Прогремела очередь. Дуглас Лоу подобрал автомат и расстрелял солдата с подвернутой ногой, который пытался убежать. На мертвом немце со свернутой шеей лежал Корнель и дрожал в агонии. Из его живота выплескивалась кровь. Фашист, с которым он схватился, все же дотянулся до ножа. Извивался на проезжей части умирающий эсэсовец. Двое бывших заключенных увлеченно месили его ногами. Кожа да кости, откуда силы? Но месть не знает усталости. Рваный ботинок сплющил вытянутую шею, переломил позвонки, и вытаращенные глаза чуть не выстрелили из глазниц.
В живых осталось пятеро: Градов, Манфред, Лоу и еще двое, имен которых Иван не знал. Люди исходили хрипами, кого-то рвало.
В лесу, который они покинули, раздавалась беспорядочная стрельба. Эсэсовцы рвались на опушку. Они догадывались, что у их товарищей на дороге что-то не сложилось.
– Мужики, хватайте оружие, все в машину! – каркнул Градов.
Заключенные подбирали автоматы, карабкались в грузовик. Худого парня с выпирающими скулами пришлось заталкивать совместными усилиями. Манфред побежал за руль, успев прокричать, что до армии он работал водителем.
Градов вцепился в дверную ручку со стороны пассажирского сиденья. Ноги подкосились. Он их не чувствовал. Голова носилась по кругу, словно Иван крутился на карусели в парке культуры и отдыха. Он вскарабкался в кабину как на неприступную горную вершину, со страхом понимая, что тоже начинает слабеть.
Манфред рвал рычаг, таращился в лобовое стекло воспаленными глазами. Неважно, куда ехать! Куда развернута машина, туда и гнать! Грузовик дрожал, трясся, Манфред что-то ворчал по-польски, насилуя баранку.
Муть стояла перед глазами Градова. Он откинул голову. Его сознание поволоклось в какие-то дали. Не спать, майор! Пожить еще надо!
Эсэсовцы в длинных шинелях выбегали на дорогу, стреляли вдогонку. Товарищи из кузова отвечали им. Пуля разнесла зеркало заднего вида. Прежде чем это произошло, Градов увидел, как повалился на дорогу подстреленный фашист.
– Иван, мы ушли! – восторженно прохрипел Манфред. – Матка боска, пся крев, мы ушли! Как мы им вставили, а, Иван!
– Не говори гоп, приятель, – проворчал Градов. – Пока мы никуда не ушли. Нам еще работать и работать.
А память уже куда-то катилась, восстанавливала все, что он знал об окружающей местности, слышал от других, сам наблюдал, когда вывозили на работы. На севере от концлагеря находились сравнительно крупный поселок Рыдники, несколько деревень, поля. А вот леса как раз незначительные. Нет того раздолья под названием «тайга», которое он исходил в своей родной Томской области.
Да и черт с ним. Немцы не будут ради кучки узников поднимать всю армию. У них в свете последних событий совсем другие проблемы!
Дорога петляла между перелесками, погружалась в низины, втягивалась в безлесные продуваемые холмы. В спину эсэсовцы уже не стреляли, хотя какое-то время бежали за машиной. Они обязательно появятся на автотранспорте, впереди или сзади.
Градов пришел в себя, вертел головой. Кабина тряслась, за спиной взлетал кузов, едва не отваливались борта. Пробегали холмы, за ними просматривалось поле, напротив – черная стена леса.
– Пся крев, да будь оно все неладно! – в сердцах воскликнул Манфред после очередного прыжка на ухабе. – Что поделаешь, Иван. Дороги в этой местности не очень ровные.
– И колеса у нас, похоже, не очень круглые, – проворчал Градов.
Машина вырвалась из холмов. Впереди простиралось поле с полкилометра шириной. Оно отделяло беглецов от спасительного леса. Дорога, как назло, убегала вправо, огибала открытую местность, уносилась в сумрачные дали.
Снова грохнули выстрелы за спиной! Там появилась машина, набитая солдатней.
– Манфред, сворачивай с дороги, давай через поле! – прокричал Градов.
Беглецы, находившиеся в кузове, открыли огонь.
Манфред выдал забористую тираду, вывернул баранку. Грузовик грузно плюхнулся в кювет, переполз канаву. Борозды на поле имели терпимую глубину. Машина пока шла, но двигатель рычал так натужно, что мог издохнуть в любой момент. Триста метров до леса!
Погоня тоже съехала в кювет. Хваленый «Мерседес» грузоподъемностью полторы тонны тут же застрял. Солдаты посыпались с него, как горох, бежали, растягиваясь цепью.
До опушки оставалось сто метров, когда машина нырнула в глубокую яму. Манфред перевел рычаг, но уже все было понятно. Задние колеса оторвались от земли и прокручивались вхолостую.
Беглецы с руганью покидали машину. Сполз с борта Дуглас Лоу, ухитрившийся не потерять автомат. За ним на земле оказался скуластый парнишка. Третий остался в кузове и вряд ли что-то чувствовал. Его височную кость проломила пуля.
Градов тормошил народ. Мол, быстрее, мужики! Чего вы плететесь как сонные мухи?!
Люди, пригибаясь, бежали по полю. Вокруг свистели пули, эсэсовцы упорно шли по пятам. Скуластый парнишка вскрикнул и повалился на землю. Градов взглянул на него и все понял. Тот уже не шевелился, по спине расплывалось багровое пятно.
Отчаяние снова рвало душу Ивана. Как же так?!
Они бежали, сгибаясь в три погибели. Никто не оборачивался.
Манфред пришел к финишу первым. Он вонзился в куцый кустарник, произрастающий на опушке, и упал ничком. При этом он закричал с таким надрывом, что военному врачу Градову опять же все стало ясно.
Лоу параллельным курсом вбежал в лес, скорчился за деревом, открыл огонь и вынудил погоню временно залечь.
Градов подполз к поляку, чувствуя горечь в горле, вытянул его за шиворот из гущи веток, перевернул. Манфред задыхался, кровь сочилась с губ. Два пулевых ранения, одно под лопаткой, другое у поясницы. Он еще дышал, схватил майора за руку, начал что-то говорить. Но его слова быстро затухали вместе с жизнью. Бедняга забился в корчах, раскинул руки.
Иван поймал в прицел перебегающего немца, дал короткую очередь. Взлетели полы шинели, ее обладатель зарылся головой в снег.
Находиться под пулями элита германских вооруженных сил почему-то не очень любила. Солдаты больше не поднимались, стреляли лежа.
Градов извел все патроны, оставил автомат и, не отрывая головы от земли, подполз к последнему выжившему товарищу. Тот тщательно целился, бил одиночными и что-то бурчал после каждого выстрела.
Иван схватил его за шиворот, оттащил от позиции. Он сделал это очень своевременно. Целая куча пуль перепахала то самое место, где только что лежал англичанин.
– Бежим, приятель! – пробормотал Градов. – Валим отсюда на хрен.
– На хрен – это куда? – спросил Лоу, швырнул в сторону разряженный автомат и припустил за ним.
Уже без разницы, куда именно.
Они протаранили колючий подлесок и тут же утонули в яме, откуда едва выбрались. Русский и англичанин сперва ползли, потом скатились в какую-то ложбину.
На опушке перекликались солдаты. Офицер посылал часть подчиненных налево, других – направо.
«Ведь по следам найдут», – мелькнула неутешительная мысль в голове Ивана.
Но снег, по счастью, был не везде, только в низинах и ямах, куда не проникал ветер.
Беглецы выбрались из ложбины на возвышенность. Дул пронзительный ветер, тряс куцые ветки. Они бежали, тяжело дыша. Хрустел валежник, вздрагивали поваленные деревья.
– Иван, все, не могу, – прохрипел Лоу схватился за живот, привалился к дереву. – Не понимаю, как ты можешь до сих пор бежать.
– Второе дыхание открылось, – объяснил майор. – Пошли, приятель. Оно и у тебя появится.
– И каким из них мне пользоваться? – пошутил англичанин. – Нет, Иван, не могу больше.
– Неужели? – прорычал Градов, делая страшное лицо. – Мы почти ушли. Осталось немного. Именно теперь ты собрался сдаться? У вас в Англии все такие?
– Что ты, Иван, не все, конечно. Иначе мы не стали бы великой нацией.
Градов схватил его за рукав, поволок дальше.
«Нужно уйти на возвышенность. Только там у нас будет шанс, – решил он. – Как мы выживем в лесу, даже если уйдем! Одежды мало, да и та, мать ее, полосатая!»
Иван машинально подметил на ходу, что в лесу стали появляться хвойные деревья. В этом были плюсы. Лапник способен греть.
Они остановились, навострили уши. Позади было тихо, погоня отстала.
– Послушай, дружище, у меня есть спички, – пробормотал Лоу. – Когда на дороге нацистов били, у одного подсумок раскрылся, я коробок подобрал.
– Превосходная новость, Дуглас, – оценил известие Градов. – Можем развести костер и не умереть от холода. Береги их, не потеряй. Но сначала давай уберемся подальше отсюда.
Иван вновь прокладывал дорогу через кустарник. Англичанин хрипел ему в затылок, наступал на пятки.
Странная мысль поселилась в голове майора медицинской службы:
«Неужели ушли? И что делать дальше?»