1
С утра туман, висевший над рекой, стал подниматься. Скоро он закрыл взлётную полосу, укутал дома нижней части посёлка.
Молочная завеса густела на глазах. Стоя у окна, Солонецкий подумал, что встречать Ладова сегодня не придётся. Нажал клавишу селектора.
– Вера Сергеевна, передайте главному инженеру, чтобы в котлован ехал один. И соедините меня с Пискуновым.
Опустился в кресло, подписал бумаги, вспомнил телефонный разговор с заместителем начальника главка. Слышимость была отвратительной, голос Ладова еле прорывался сквозь помехи, и всё же Солонецкий понял, что тот чем-то недоволен. «Надолго ли к нам?» – осторожно выпытывал Солонецкий, а Ладов, словно не слыша, повторял, чтобы он никуда не улетал, ждал его. И лишь в конце разговора бросил: «Надолго, Юра. Приеду надолго, наговоримся».
Как ни крутил ни вертел Солонецкий, так и не по нял, зачем летит Ладов. Но если едет начальство, надо встречать, готовиться, наводить лоск, даже если хозяйство в порядке; надо создать хотя бы видимость приготовлений – что там ни говори, но не видел ещё Солонецкий проверяющего, которому эта суета не была бы по душе. И машину надо подать к самому трапу, и обязательно самому, только самому встретить, и об ужине позаботиться, гостинице…
С Ладовым, конечно, проще – старый знакомый. И останавливается всегда у него. В прежние приезды Солонецкий за бытовые вопросы и не волновался: жена понимала толк во встречах…
Как всё нелепо. Живёшь-живёшь будущим и вдруг понимаешь, что всё осталось в прошлом. В прошлом – радость, счастье, иллюзии, здоровье, желания… На старости лет остаться одному в пустой квартире – такого и врагу не пожелаешь…
Голос секретарши прервал размышления Солонецкого. Он поднял трубку.
– Слушаю, Юрий Иванович, – дрожал на другом конце провода далёкий голос начальника аэродрома.
– Ты что это делаешь? Нарочно туман напустил?
– Что вы, – опасливо отозвался Пискунов, не найдя, как уместнее ответить на шутку начальника строительства. – Туман, дьявол ему в шасси…
– К обеду рассеится, нет?
– Непохоже, Юрий Иванович. Обложило так, что фонарей не видать.
– Плохо работаешь.
– Так ведь погода, Юрий Иванович, стихия, так сказать, она не подчиняется…
– Ладно, – оборвал Солонецкий. – Если борт будет, сразу же доложи.
– Так точно.
Солонецкий переключился на внутреннюю связь.
– Главный инженер выехал?
– У себя
– Пусть зайдёт.
Посмотрел в окно.
Туман стал плотнее. Уже ничего не было видно, кроме его серой сырой завесы, и казалось, весь мир сжался до пределов кабинета.
Вошёл Кузьмин.
Молча отодвинул кресло, сел.
– Поезжай без меня, Геннадий Макарович, – с трудом уходя из-под гипнотического воздействия тумана, произнёс Солонецкий. – Пусть сегодня займутся марафетом, а то чёрт ногу сломит… Чтобы все ограждения, лестницы, полки в порядок привели. Досадные неожиданности нам сейчас совсем ни к чему… И ещё, Геннадий Макарович, у меня к тебе личная просьба.
Он помолчал, рассеянно оглядывая стоящие на низком столике телефонные аппараты: красный – прямая связь с главком в столице; чёрный – с перевалочной базой в краевом центре, и цвета слоновой кости – местный.
– Я прошу свои проекты заместителю начальника главка пока не показывать.
Кузьмин помедлил и только уже у двери кивнул.
Оставшись один, Солонецкий выдвинул нижний ящик стола, положил перед собой красную папку, туго стянутую завязками, но развязывать так и не стал. То ли от неопределённого разговора с Ладовым, то ли под воздействием тумана, он никак не мог войти в обычный рабочий ритм, когда любое дело кажется самым важным и решается быстро и уверенно, а принятое решение не оставляет сомнений в правильности. Подумал, что выбил его из колеи, скорее всего, телефонный разговор.
Его всегда обижала тайна инспекций. Оскорбляла его, Солонецкого, человеческое достоинство, хотя для начальника строительства инспекция – дело привычное. Проверяющие приезжали и уезжали, а он опять оставался один на один с проблемами, с ежедневными большими и малыми сбоями стройки. И вспоминал о визитёрах лишь оказавшись в коридорах главка – по оттенкам настроения, с которыми его принимали. Как правило, каждый проверяющий привозил в главк мнение, не лишённое субъективной окраски. Солонецкий когда-то игнорировал такие мелочи, как хлопоты вокруг того или иного ревизора. За что бывал бит сам, да и дело страдало. С годами набрался ума-разума, научился разбираться в желаниях проверяющих и предугадывать их…
Последний раз Ладов был в Снежном пять лет назад. Тогда он только что защитил кандидатскую, стал заместителем начальника главка.
Неделю жил у Солонецкого, днём читая детективы, ночами выезжая на лов осётра… Пять лет назад Ладов был таким, каким Солонецкий знал его ещё в институте. Но когда перевалит за сорок, пять лет – это много. Он судил по себе.
– Юрий Иванович, к вам Илья Герасимович, – вернул его к действительности голос секретарши.
– Пусть войдёт.
Костюков вошёл как всегда стремительно, отмахивая шаг правой рукой и прижимая левой папку с бумагами. И в который раз Солонецкий отметил его моложавость. Стройный не по летам, пятьдесят за плечами, а в любой компании молодых обойдёт: и на гитаре играет, и стихи пишет, и ухаживает так, как редко кто умеет сегодня…
Жестом фокусника, уверенного в успехе номера, раскрыл папку, пододвинул начальнику строительства.
Солонецкий пробежал глазами колонки цифр.
– Что предлагаешь?
– Воспользоваться приездом Ладова…
То есть – в благоприятную минуту подсунуть бумаги, убедить в необходимости дополнительного финансирования, надавать кучу обещаний, которые явно будут не по силам, заранее зная, что не выполнив эти, придётся давать новые…
Солонецкий вздохнул: сколько он уже пораздавал подобных обещаний в разных кабинетах.
– Хорошо. Обоснуйте только как следует. – Он прошёл к шкафу, стал одеваться. – Завидую вашей бодрости, Илья Герасимович. Поделились бы секретом, что ли?
– Охотно. Живу по совету моей бабушки: никогда не расстраиваться по пустякам…
– Немудрено, но оптимистично.
Солонецкий пропустил Костюкова вперёд, задержался в приёмной.
– Вера Сергеевна, если самолёт будет, разыщите по рации.
Туман был всё так же плотен, однако Солонецкий решил объехать некоторые объекты.
– Давай-ка, Расторгуев, мы с тобой по посёлку покатаемся, – сказал он шофёру. – Поглядим, как там наш жилотдел порядок навёл… И рацию включи.
Водитель щёлкнул тумблером, повернул ключ зажигания, ворчливо произнёс:
– В такой туман, Юрий Иванович, в кабинетах лучше сидеть…
Чаёк попивать.
– Ты меня не учи, – поморщился Солонецкий. – Поворачивай к школе…
В выстуженном пустынном коридоре сантехники лениво покуривали в ожидании отопительных батарей. Директриса, пряча замёрзшее лицо в пушистый воротник, то жалуясь, то требуя, перечислила претензии к строителям, напомнила, что уже сентябрь, а занятия так и не начинались, и наконец, выведенная из себя непробиваемым молчанием начальника строительства, вдруг топнула ногой:
– Да что же вы ходите тут без толку!
И тут же покраснела, смутилась, отчего стала похожа на школьницу, но глаз не опустила.
– Сегодня же сделают, я вам обещаю, – неожиданно виноватым голосом отозвался Солонецкий и, круто повернувшись, вышел.
Начальника жилотдела он нашёл в конторе. Ничего не объясняя, посадил в машину, привёз в школу, оставил возле крыльца, пообещав уволить, если утром в школе не будет тепла.
Потом поехал на строительство телевышки и после обеда – на склады, почти к устью реки.
В управление строительства вернулся поздно вечером.
Зашёл в кабинет. Не раздеваясь, посидел, полистал папку с проектами Кузьмина, взвешивая все «за» и «против». Обижало, что Кузьмин считает его консерватором. Откуда тому знать, сколько шишек набил начальник строительства, прежде чем научился разбираться в непростом клубке отношений с субподрядчиками, заказчиками, проектировщиками, поставщиками… Любая реорганизация – это деньги.
И ещё – это риск. Кузьмин – талантливый инженер, но он молод. И мысль, что новое, более совершенное может быть кому-то невыгодным, кажется ему абсурдной. И он ещё имеет право на ошибку, а Солонецкий – уже нет…
Положил папку на место.
Вышел на улицу.
Туман разошёлся, ощутимо похолодало. Освещённый фонарями посёлок казался уютным. Солонецкий пошёл через березовую рощицу, вдыхая запах опавшей листвы. Домой идти не хотелось, он не торопился, но через полчаса уже подходил к коттеджу.
Включил в прихожей свет, неторопливо разделся.
Прошёлся по пустым комнатам.
Есть не хотелось, но всё-таки разбил на сковороду пару яиц. В эту минуту и зазвонил телефон. Отставив недожаренную яичницу, Солонецкий поднял трубку.
– Слушаю.
– Недоволен, – услышал он. – Хозяин сердится, и можно попасть под горячую руку.
Это был голос Ладова.
Но откуда он мог звонить?
Из главка?
Или из Турильска?.. Сидит там в ожидании лётной погоды и сейчас воздаст ему за синоптиков.
– Так-то ты гостей встречаешь…-весело произнёс Ладов.
– Встретил бы, да туман висит…– – в тон отозвался Солонецкий.
– Где застрял, в Турильске?
– Да нет, ближе.
Борт был, догадался Солонецкий.
– С аэродрома звонишь?
– Проспали твои дозорные, проспали, – поддел Ладов; настроение у него было весёлое. – В гостинице. Грязь дорожную смыл, отдыхаю.
– Что же ты так, – обиженно произнёс Солонецкий. – Дозорным я вкачу, но вот гостиницу не прощу.
– Ты тут «и бог, и царь»… Как на острове в океане живёшь – ни дорог, ни гостей, ни властей.
Трудно было понять, осуждает Ладов или одобряет.
– У меня яичница подгорает, давай я сейчас машину пошлю, – нажал Солонецкий.
– Какую машину, – опять засмеялся Ладов. – Пока ты своего шофёра раскачаешь, я ехать к тебе передумаю… Ладно, иду.
Солонецкий постучал по рычажкам, набрал номер Пискунова.
Начал грозно выговаривать, и Пискунов поддакивал, соглашался.
Солонецкий представил, как тот сейчас вытягивается по стойке «смирно», прищёлкивая домашними тапочками и хлопая пижамными брюками.
«Я ему сейчас наряд выдам!» – раздалось в трубке, и Солонецкий запоздало пожалел диспетчера, которому отставной майор выговор влепит обязательно.
Не снимая руки с телефона, вдруг с болью подумал о Ирине. Будь она здесь, в доме сейчас начался бы праздник. Подумал, что теперь никто не будет незаметно от других предупреждающе ловить его взгляд, если он скажет что-то не то, никто не поможет в трудную минуту, не развеет сомнения, если они возникнут…
В этом настроении он и встретил Ладова.
– Ну, здравствуй, – бодро сказал тот, подавая холодную руку, и Солонецкий подумал, что можно было бы и иначе, обнять, что ли, но сам не решился, пожал руку в ответ и стал помогать снимать пальто.
А Ладов, скидывая ботинки и надевая подставленные тапочки, говорил и говорил, и сверху Солонецкий видел, как багровела от напряжения его потолстевшая шея, стянутая тугим воротом рубашки.
– Нашёл стрелочника, Юрий Иванович?.. Ох уж эта славянская привычка искать стрелочника по любому неприятному поводу. Никак от неё не избавимся, никак не изживём…
– Изживём – ты же первым взвоешь.
– Ладно, брось такие разговоры, я с дороги, о делах поговорить ещё будет время.
– Проходи. Я один, так что…
Ладов прошёл в комнату, огляделся, провёл рукой по корешкам книг на полке, посмотрел на Солонецкого.
– Там у тебя что-то горит, – прищурившись, сказал он.
– Уже нет. Яичницу будешь?
– Давай.
Солонецкий ушёл на кухню, а Ладов сел за стол. Поёжился, физически ощущая холостяцкий неуют.
Солонецкий принёс яичницу, достал рюмки.
– Так ты надолго? – спросил он.
– Ты словно гостю не рад, – обидчиво произнёс Ладов. – Он только на порог, а ты уже на выход показываешь.
– Гостям мы рады, это ты зря, – Солонецкий поднял рюмку. – Давай за приезд, за всё хорошее…
– Чисто символически. – Ладов отпил глоток. – Вижу, до твоей берлоги ещё не докатились веяния: пора на чай переходить.
– Почему же, наслышаны. – Он усмехнулся. – Газеты с опозданием, но читаем. Только ведь привычки ломать трудно. – Солонецкий отставил рюмку. – Да ещё при наших морозах.
– Мой тебе совет, захочется выпить, пей один. – Ладов подцепил кусочек яичницы. – Давно не виделись… Как живёшь?
– Давно, – согласился Солонецкий. – Живу, как видишь. – Он обвёл руками комнату. – Сам оценивай.
– Заходил я к твоим недели две назад, – после паузы сказал Ладов. – Ира работает в институте. Наташка по твоим стопам пошла…
– Дочка пишет, – кивнул Солонецкий. – Редко, но пишет.
– Мы стареем, а дочки уже невесты. И заметить не успели, а? – Ладов закурил, поискал глазами пепельницу. Солонецкий пододвинул тарелку. – Спасибо.. Если откровенно, Юра, я тебя не понимаю. Винить не хочу, но… Мог ведь и должностью поплатиться.
Солонецкий промолчал.
Глядя на Ладова, он подумал, как тот изменился. И не только внешне. Внешне даже не так, чуточку: в меру располнел, но это ему шло, как шла лёгкая седина и высокий лоб с залысинами. В институте Ладову прочили лысину к тридцати, но вот уже за сорок, кандидатская за плечами, а залысины всё те же, с одной лишь разницей: двадцать лет назад они старили, а теперь молодят.
– О чём молчишь? – спросил Ладов.
– О пустяках… Если б человек знал, что его ждёт, то совершал бы он ошибки, как считаешь?
– Я философский минимум пятнадцать лет назад сдал, – сказал Ладов. – Это у тебя от одиночества.
– И всё-таки?
– Думаю, совершал бы…
– Даже зная, что будет?
– Может быть… Так что у вас случилось? – спросил Ладов. – Я вам, конечно, не судья…
– И не берись судить, мы уж сами.
Солонецкнй задел локтем рюмку, та упала на пол и разбилась. Ладов стал помогать собирать осколки.
– Ты ревнивый, нет? – спросил Солонецкий.
– Некогда, работы много, – отшутился Ладов.
– А тебе не кажется, что мы работоманами становимся? – Солонецкнй сложил стёкла на тарелку. – Я вот в выходные места себе не нахожу. Указ антиалкогольный вышел, признаться первым делом подумал: а чем же мои мужики свободное время заполнят? Театра у нас нет, гастролирующие знаменитости – редкость. Чем заменить питейную компанию? Ведь у неё своеобразная, но специфика, что ли… Пусть пьяное, но общение. Впрочем, я не силён в этом. И тем не менее… Клубы сословные отменены. Ответственные за культуру у меня не культурнее вахтёра… Работать мы научились, а вот отдыхать – нет.
Ладов поднялся, включил телевизор
– Вот, пожалуйста, целый мир на дому. Только рябит…
– Телецентр нужен, – сказал Солонецкии и взглянул на Ладова, но тот не отреагировал.
Солонецкии предположил, что слухи о подпольной стройке ещё не докатились до главка.
– Уж не новые веянья ли командировали? – вопросительно произнёс он.
– Мы в них ещё сами до конца не разобрались.
Откровенничать Ладов не хотел.
Прошёлся по комнате, кинул взгляд на настенные часы и заторопился.
– Пора отдыхать…
– Оставайся у меня, – предложил Солонецкий. – Места, сам видишь…
– Я уже устроился… Да и лучше так будет…
Он явно что-то недоговаривал.
Солонецкий понял это и настаивать не стал.
Проводил гостя, сухо попрощался.
Спать не хотелось, и он ещё долго лежал в темноте, но так и не нашёл ответа на вопрос о цели командировки заместителя начальника главка.
Заснул с назойливой и раздражающей головной болью.
2
Ладов не любил гостиниц. Ни столичных, фешенебельных, блестящих и продезинфицированных, ни провинциальных – звонких и студёных, с тусклым светом от маленькой лампочки под потолком и грязными пятнами на стенах. Его раздражали не столько неудобства, сколько гостиничное сиротливое настроение. Обижало, что он приходит в комнату, в которой до него жил кто-то и после него тоже кто-то займёт эту постель, включит эту настольную лампу. В гостинице Ладов становился брезглив, беспрестанно мыл руки, с опаской ложился на, как ему казалось, не совсем свежие простыни. Он не терпел соседей, обычно людей словоохотливых, нестеснительных, и, если не оказывалось одноместного номера, допоздна бродил по улицам и приходил, падая от усталости, раздевался и сразу же засыпал.
Вернувшись от Солонецкого в свой почти что люкс с двумя маленькими комнатками, телевизором и холодильником, он впервые почувствовал себя почти как дома. Для двухэтажной деревянной гостиницы это был действительно самый лучший номер. Освещённая сумеречным светом настольной лампы, гостиничная комната, по сравнению с холостяцкой квартирой Солонецкого, показалась Ладову уютной. Было на удивление тихо. Никто не хлопал дверьми, не ругался, не пытался петь или выяснять отношения. Батареи грели отменно, хотя начало сентября и по здешним меркам была хоть и поздняя, но всё же осень. И дежурная оказалась приятной женщиной.
– А нет ли у вас чаю? – забирая ключ, неожиданно для самого себя спросил он. И тут же добавил: – Хотя, впрочем, я не большой любитель…
– Я сейчас заварю.
Дежурная улыбнулась, и Ладову стало легко. Он закивал, заторопился в свой номер. Достал из чемодана коньяк, пару плиток шоколада, лимон, направил лампу в угол, так что в комнате стало романтически сумрачно, пододвинул к столу кресло и, довольный, пошёл к дежурной. Та, помедлив, всё же согласилась составить ему компанию, а увидев накрытый стол, не застеснялась.
– Волчье состояние, – сказал он и торопливо пояснил: – Это мы как-то зимой на волков охотились, обложили стаю, пятерых сразу взяли, а шестого никак. Ждали, замёрзли. Вечер уже, луна. И тут вой…
Этот последний на пригорке сидит, на луну воет, а перед ним остатки зайца. Вот иногда почему-то вспоминаю. Когда одиноким себя чувствую… Простите, вас зовут…
– Ольга Павловна.
– А меня…
– Я знаю, Александр Иванович.
– Ах да, анкета проживающего. Вы давно в Снежном?
– Скоро год… А ведь волк всё же съел зайца, – заметила Ольга Павловна.
– Да, действительно, – с удивлением отозвался Ладов. – А я об этом как-то не думал, больше о луне…
Ольга Павловна рассмеялась.
– Да вы не смущайтесь, – сказала она. – Хотите, скажу, о чём вы сейчас думаете? О том, что обычно на такой работе, как моя, сидят либо вышколенные заурядности, либо смазливые дурочки, не так ли?
– Ну, не совсем.., – и признался, – хотя что-то в этом роде.
– А сейчас вам хочется сказать мне комплимент.
– Вы правы.
Игривое настроение покидало его. Невеликий арсенал обольщений становился не нужен, а лёгкий вечер с красивой женщиной превращался в сухой и скучный, как формула, разговор.
– А сейчас вы думаете…
– Нет, – поспешно перебил Ладов. – Увольте, это опасная игра.
Я чувствую себя зайцем. К тому же ничего не знаю о вас…
– Вы быстро сдаётесь… Я была замужем. Это интересно знать всем мужчинам. – Ладов протестующе поднял руку, но она продолжала. – Но это не драма, не трагедия – мы просто не любили друг друга. А сюда я приехала не за деньгами и не прятаться от горя. Вы угадали, здесь я случайно и ненадолго. Просто сейчас эта работа меня устраивает… Вам это хотелось узнать?
– Я слушаю, – Ладов откинулся на стуле. – Внимательно и с интересом слушаю.
– По профессии – художник. Думаю, что для мимолётной встречи этого даже много…
– У вас здесь родные, знакомые?
Она покачала головой:
– Приходите в гости, прекрасная комнатка в общежитии на двоих.
– Вы живёте в общежитии? Но это же неудобно?..
– У меня хорошая соседка.
– Хотите, я вам помогу. – К Ладову возвращалась уверенность. – Это же непорядок, честное слово, единственный художник на стройке и без мастерской… Завтра же скажу начальнику строительства.
– Вот этого, пожалуйста, не делайте. – Ольга Павловна положила на его руку свою тёплую узкую ладонь, и он напрягся, боясь неосторожным движением спугнуть её. – Я очень боюсь альтруистов. Они приносят несчастье.
Ладов промолчал.
– А теперь извините, Александр Иванович, мне пора на своё рабочее место.
– А как же чай? – приподнялся Ладов.
– В другой раз. – И опять на её губах появилась обворожительная улыбка. – Спокойной ночи.
Он проводил её, вернулся в номер. Нервно засмеялся: вот тебе и пофлиртовал. «Уж не экстрасенс ли она? – подумал Ладов. – Развелось нынче всяких…»
Укладываясь, вспомнил Солонецкого.
За годы, что не виделись, тот явно сдал.
С тайным удовлетворением подумал, что теперь годы стали его союзником: слишком долго Солонецкий опережал его. Начиная с того вечера, когда увёл Ирину…
Потом стал думать об Ольге Павловне и незаметно уснул.
Снилось ему что-то приятное, но что, он так и не смог потом вспомнить.
…Проснулся утром с юношеским настроением ожидания чего-то радостного. Прихватил шоколадку, приготовил улыбку, но Ольги Павловны на месте не оказалось.
Тем не менее в кабинет начальника строительства он вошёл в прекрасном настроении.
Солонецкий перелистывал какие-то бумаги.
Ладов разделся, энергично потёр руки.
– Слушай, неплохая у тебя гостиница.
Опустился в кресло
– Позавтракал? – поинтересовался Солонецкий.
– Ты можешь на пятнадцать минут оторваться от всего этого? – Ладов вспомнил о цели своей командировки.
– Просьба начальника – приказ для подчинённого… – Солонецкий откинулся в кресле.
Ладов подошёл к селектору, подождал, пока секретарша ответит и приказал:
– Никаких посетителей, никаких звонков.
– Поняла, – неуверенно отозвалась та, не узнавая голос своего шефа.
Ладов вытащил из «дипломата» прозрачную папку, достал конверт, протянул начальнику строительства.
Пока Солонецкий читал, он разглядывал кабинет.
В прошлый его приезд этого здания ещё не было и начальник строительства ютился в вагончике. Когда на планёрку набивался народ, ведущие специалисты тесно стояли возле стен, даже в коридорчике. Производственное совещание напоминало революционный митинг. Правда, и время было горячее, самое начало стройки. Теперь кабинет был настоящий: в деревянных панелях, с длинным столом и встроенными шкафами. Пожалуй, даже просторнее и светлее, чем у него в главке.
Но если бы хозяином стал он, пришлось бы многое менять… И прежде всего этот вытертый ковёр и допотопную мебель.
Солонецкий брезгливо отбросил листок.
– Будешь проверять?
Ладов аккуратно вложил листок в конверт, положил его в папку, развёл руками.
– А вы, Юрий Иванович, поступили бы иначе?
– Извини, – Солонецкий резким движением отодвинул документы, и те посыпались на пол.
Он нагнулся, неторопливо собрал.
Выпрямился:
– Вот уж не думал, что цель твоей командировки – проверять сплетни.
– Ты невнимательно читал. Там речь идёт и о нарушениях финансовой дисциплины.
– Саша, Саша…
Солонецкий поднялся, подошёл к окну.
От вчерашнего тумана не осталось и следа. На горизонте алела полоска рассвета, и он подумал, что это, может быть, последний солнечный рассвет перед долгой заполярной зимой… Кому это нужно было, кто написал всю эту чепуху?.. Нарушения финансовой дисциплины.
Да у кого их не бывает, как им не быть, если всюду жёсткие рамки инструкций и головотяпство. Если обещанного ждут три года, а самое часто употребляемое слово среди строителей – «выколачивать». Если нет такой бригады, где всего было бы в достатке: только вкалывай, как говорят мужики, без остановки… Нет, такого он не помнит и, насколько знает, в других управлениях этого тоже нет. Есть простои, авралы, сверхурочные и перерасход фонда заработной платы. Есть толкачи, умеющие обойти, подкупить, вырвать у другого из глотки…
И вот эта неприкрытая клевета…
– Не раскисай, – бодренько произнёс Ладов. – Если всё чисто, чего тебе бояться.
– А ты допускаешь, что не всё?
– Давай закончим этот разговор. – Ладов наклонился к селектору:
– Пригласите главного инженера и заместителей. – Повернулся к Солонецкому. – Кузьмин справляется?
– Справляется, – неохотно ответил тот.
В кабинете повисла напряжённая пауза.
Солонецкий сердито барабанил пальцами по столу.
Ладов прохаживался, разглядывая развешанные на стенах схемы будущей гидроэлектростанции.
Вошёл Кузьмин, поздоровался, присел с торца длинного стола.
За ним появился Костюков с неизменной папкой, шумно занял своё место, вздохнул:
– Совещание?
Не дождавшись ответа, уткнулся в папку.
Друг за другом вошли флегматичный Смирнов и белый как мел хронический почечник Шипицын. В который раз Солонецкий подумал, что надо бы подыскать ему место полегче, но не ниже. Понижения Шипицын не заслужил.
– Вас пригласил Александр Иванович, – сказал Солонецкий и отошёл к окну, показывая, что то, о чём пойдёт речь, его совершенно не касается.
– Я буду краток, – начал Ладов, делая вид, что не замечает поведения начальника строительства. – Вы лучше меня знаете, в каком положении находится стройка. Скоро заканчивается год, в главке серьёзно озабочены положением дел. Квартальный план не выполнен, тематические задачи не решены… В чём причины? Хотелось бы услышать ваше мнение. Завтра в десять я жду вас, Геннадий Макарович, со своими соображениями. Затем остальных… Юрий Иванович, вы ничего не хотите добавить?
– У вас всё?
– Если вопросов нет…
Солонецкий вернулся к столу, оглядел присутствующих.
– Ну что ж, давайте работать, товарищи.
Подождал, пока закроется дверь за выходящими, с усмешкой произнёс:
– Не считай других глупее себя…
– Что ты имеешь в виду?
Солонецкий промолчал.
– Хотел на них посмотреть…– Миролюбиво признался Ладов. – Среди приближённых сто предателей на одного друга – кажется, такую арифметику вывел какой-то из императоров. Конфликтуете с главным инженером?
– Он – толковый инженер. Не думаю, что он писал… Ошибусь – в сторожа пойду.
Ладов снисходительно улыбнулся, но начальник строительства этого не заметил.
Солонецкий вспомнил приезд Кузьмина.
Когда тот впервые вошёл в кабинет, он принял его за студентастаршекурсника. Удружили, разочарованно подумал тогда. Хвалили-расхваливали, а на самом деле опять чей-нибудь сыночек или племянничек… За три года от инженера производственного отдела до начальника строительно-монтажного управления взлететь не просто.
Тут хоть семи пядей, а без покровителей никак…