Чимальтенанго
Оставив позади колониальные красоты и божественный chocolatl` Антигуа, я вернулся в столицу. Номер в знакомом отеле терпеливо ожидал моего возвращения из грязного хостела. Какое наслаждение помыться в теплой воде и лечь на свежие простыни! Какое счастье, что я не подцепил какой-нибудь грибок или еще чего похуже в месте моего последнего ночлега! Однако оставаться в метрополии мне совсем не хочется. С постколониальной архитектурой правительственных учреждений я уже успел ознакомиться, исторические музеи меня не интересуют, а более в этом городе смотреть особо нечего. Разве что вечером на петушиные бои сходить или в арткафе местных артистов послушать, как порекомендовал мне услужливый ресепшионист. Благо, оно, это самое кафе, тут буквально в двух шагах находится.
Арткафе встретило меня огромным постером работы какого-то местного художника с надписью «Будь твой партнер хоть ангелом – используй презерватив!» и изображением двух атлетических, a la Michelangelo Buonarotti, мужских тел в одной из поз Камасутры. Оставаться на вечерний спектакль почему-то сразу же расхотелось… Но подождать придется, так как сюда должен был заглянуть через часок один из сотрудников местных НПО (неправительственных организаций), которые работают с индейцами майя в разных департаментах страны. Я заранее позвонил ему в офис и попросил о встрече на предмет посетить, так сказать, гватемальскую глубинку и пообщаться с коренным населением.
Леопольдо, так звали моего визави, оказался невысоким молодым человеком лет этак 30–35, с черными, как смоль и заплетенными в косу, волосами, орлиным, как на каменных барельефах в Паленке, носом и почему-то (наверно, из-за работы в НПО) в техасской ковбойской шляпе. Возможно, его организация финансируется каким-нибудь фондом из Техаса, и шляпу ему преподнесли в качестве сувенира. Не знаю. Я из деликатности забыл спросить.
Он осторожно со мной познакомился и вообще предпочел помолчать, пока я, представив рекомендательные письма и отзывы, а также используя все свое красноречие, не объяснил ему, чего я, собственно говоря, добиваюсь.
Переспросив раза два, как бы ненароком, не связан ли я с правительством страны, и получив отрицательный ответ, он, наконец, немного оттаял и даже милостиво принял предложенный мною кофе.
Индейцы, безусловно, имеют полное право быть недоверчивыми к чужеземцам в этой стране. Начиная с испанских конкистадоров, уничтожавших коренное население просто с тоски и несварения желудка, и кончая американцами, которые очень активно зарабатывали тут себе на новые небоскребы в Цинциннати, практически все белокожие приходили в эти края только с одной целью – поживиться. Так что стоило немалых усилий убедить моего собеседника в том, что я просто очень любознателен от природы и мечтаю посетить одно из этих бесчисленных «нанго», расположенных на altiplano – плоскогорье.
Леопольдо первый раз за весь разговор улыбается и сообщает мне, что приставка «тенанго» на языке майя означает буквально «на плоскогорье», а посему Кетцальтенанго, Чичикастенанго, Масатенанго, Уэуэтенанго и прочие просто указывают на местоположение этих городков относительно уровня моря. «Завтра в Чимальтенанго будет проходить церемония выбора новой королевы майя», – сообщает он мне, – «если хочешь, можем съездить, у меня там тоже есть дело». Охота была спрашивать!
На следующее утро Леопольдо заезжает за мной в отель на своей «Тойоте» con paila (открытый кузов пикапа), и мы отправляемся в путь. Такие авто очень популярны у небогатых земледельцев в здешних краях. Жалко, что эту модель японцы уже давно сняли с производства. Мотор объемом всего в 1000 кубических сантиметров позволяет существенно сэкономить на постоянно дорожающем горючем. Однако, несмотря на свой скромный аппетит, в горку он нас тянет довольно таки уверенно. А в кузове можно перевозить практически любые полезные грузы – от строительных материалов и овец, до людей. Только привязать к бортам покрепче, чтобы на повороте в кювет не повылетали, болезные, и – vamonos, amigo!
Пока едем, Леопольдо рассказывает о том, что майя только кажутся единым народом. На самом деле, они подразделяются на несколько племен, которые в прошлом жили внутри и вокруг этаких городов-государств под чутким руководством локальных царьков и жрецов и частенько враждовали друг с другом. Вплоть до вырезания обсидиановым ножом, без анестезии, сердец из живых еще, но попавшихся в плен противников из соседних городов.
Когда-то этим обстоятельством не преминули воспользоваться хитромудрые испанцы, стравливая враждующие племена и уничтожая чужими руками своих потенциальных соперников. Divide et impera! Так, Какчикель, в гости к которым мы направляемся, когда-то воевали с Киче. А Кекчи вообще и с теми, и с другими! И даже испанцам они покорились только через двести лет после начала конкисты, сдав свою столицу Петен-Итца (теперь это современный Флорес), последний независимый на Юкатане город, аж в 1697 году.
«А откуда тогда взялась королева?» – спрашиваю я своего гида после очередного поворота, заставляющего меня судорожно схватиться за ручку автомобильной двери и вспомнить позавчерашнюю поездку в Антигуа. И он мне рассказывает, что это скорее символическое мероприятие, чем реальная коронация. Как конкурс красоты у нас, только по-индейски. Я задумываюсь на секунду, но почему-то так и не могу себе мысленно представить гордую индейку Какчикель, разгуливающую под свет софитов в бикини по подиуму. Наверно, она должна выглядеть, как крутобедрая кинозвезда Голливуда мексиканка Салма Хаек, не иначе. Любопытно будет поглядеть!
Леопольдо терпеливо поясняет, что традиция существует с древних времен, когда девушек посредством этого конкурса отбирали для участия в священных ритуалах жрецов майя. Существовал даже особый танец – ak`ot, представлявший трансмутацию танцующих в божества, служащие своего рода проводниками для установления контакта между реальным и потусторонним миром. Контакт этот очень важен даже для нынешних майя, как своего рода страховка под залог будущего урожая, продолжения рода, удачной сделки и т.п. А уж для древних это был просто основополагающий элемент их бытия, обуславливающий принятие или непринятие буквально всех судьбоносных решений в жизни народа. И поскольку быть проводником и связующим звеном между мирами есть поистине непосильное бремя для простого смертного, то работа эта была, как правило, весьма скоротечной. За вредность на производстве в то время еще не додумались платить компенсации, всяких там санаториев-профилакториев, надо полагать, тоже не существовало, и бедные избранницы сгорали на работе, как свечки перед рассветом. Удостоверившись, что танцовщицы выполнили свою миссию по отслеживанию прохождения космических и земных временных циклов, и что ходатайство перед богами о благоприятных для народа решениях было услышано и благосклонно принято, жрецы устраивали новый конкурс красоты на замещение вакантных должностей. Совсем как в современном мире.
– Слышал ли ты об эпосе нашего народа «Пополь Вух? – спрашивает Леопольдо. Я признаюсь, что слышать-то слышал, но читать вот не читал. – Там говориться обо всем в этом мире, – кивает он понимающе. – О том, как этот мир был сотворен, как с трех попыток из разных ингредиентов были созданы люди и как они эволюционировали. Это местами даже похоже на ваш ветхозаветный Генезис! – улыбается он. – А иногда напоминает индийскую «Махабхарату» с ее такой земной борьбой за власть при активном участии неземных сил.
Пораженный в самое сердце эпическими познаниями простого guatemalteco, я ничего ему не отвечаю по существу и только мычу что-то о том, что надо будет непременно почитать «Пополь Вух» при случае. К счастью, мы уже подъезжаем к Чимальтенанго, и это спасает меня от стыда дальнейшего испытания на знание эпосов великих народов древности. Леопольдо напоследок инструктирует меня по вопросам поведения в городе и немного обрисовывает особенности социального устройства современных майя. Оказывается, индейцы эндогамны, то есть не смешиваются в браке с другими племенами, хотя сейчас эта традиция все больше утрачивает силу, и уже не редкость браки и с креолами, и с ладино. (Только про белых он почему-то умалчивает, и я сразу вспоминаю давешнюю гордую индейку из Антигуа!). В городах это проявляется в особом устройстве жилых кварталов, где несколько родов застраивают каждый свое собственное обособленное пространство, как правило, примыкающее острым носом к центру.
А центр, в который мы уже как бы въехали, начинается прямо с автобусной остановки напротив Pollo Campero, местного гриля, импортированного, как и весь ресторанный fast food, из США. По заверению Леопольдо, все, что примыкает к центру и находится под присмотром вооруженной полиции, является относительно безопасным местом для прогулок. В дневное время. В другие кварталы, ревностно охраняемые околоточными надзирателями с мачете и свистками, заходить без сопровождения не рекомендуется. Просто чтобы не привлекать к себе повышенного внимания. «А как же насчет пообщаться с народом?» – спрашиваю я Леопольдо. Тот меня успокаивает, мол, всему свое время.
Ладно, приглашаю я его в Pollo отведать этих самых цыплят, поджаренных местными поварами по американской технологии, с картошкой фри и кетчупом в пакетике. Он с видимым удовольствием соглашается, и мы, таким образом, убиваем еще час праздности. Потом отправляемся в невзрачный отель неподалеку, где с меня молча берут 20 баксов, без просьбы предъявить паспорт и прочих формальностей, и выдают ключ от комнаты на втором этаже. А там уже и вечереть начинает, так что нам пора выдвигаться к католическому колледжу, где будет проходить ежегодная церемония избрания королевы майя – Rumi`al Maya B`Oko.
Пока идем туда неспешным шагом по немощёной улочке, я со всей очевидностью начинаю осознавать, почему Гватемалу считают самой густонаселенной страной этого региона. Рабочий день только что закончился, и подходящие один за другим автобусы ежеминутно извергают из себя толпы наемных тружеников, торопящихся домой к своим семьям. Они все для меня на одно лицо – низкорослые, черноволосые, в одинаковых рубахах и соломенных сомбреро (только у Леопольдо импортный вариант!), двигающиеся в неизменном режиме по своим ритуальным тропам уже несколько веков. Японские авто и американские рестораны вторглись в их быт, как ледокол в торосы Арктики, или, если хотите, как римский акведук в жизнь Владимира Владимировича Маяковского – «весомо, грубо, зримо», но так и не смогли поменять их жизненный уклад.
А еще я пытаюсь понять, почему в Латинской Америке индейцы всегда предпочитали жить в горах с их гораздо более суровым климатом и гораздо менее плодородными почвами? Так происходит и в соседней Мексике, и в далеких Боливии, Перу и Эквадоре. То ли климат тому причиной, то ли непроходимая сельва с ее избыточно-кислотными почвами, но население горных частей этих стран всегда преобладало над равнинным. Отсюда, кстати, и причина межплеменных конфликтов всех времен, доколумбовых и послегринговых – нехватка земель для посева при постоянно растущем населении.
Леопольдо пережил все прелести гражданской войны, тлевшей в этой стране, точно торфяники под подмосковным Воскресенском, десятилетиями. Сейчас, после падения берлинской стены и окончания идеологического противостояния США и СССР, бравые американцы и уставшие от соревнований россияне более не поддерживают марионеточные правительства инкубационных диктаторов, и это снижает общий накал страстей. И, хотя нынешние правительства «банановых республик» и по сей день продолжают успешно использовать наработанные технологии контроля вечно недовольных чем-то простолюдинов, времена, тем не менее, меняются в лучшую сторону. А уж после присвоения Нобелевской премии чистокровной индейке майя Ригоберте Менчу, бдительное око правозащитных организаций зрит в оба и, чуть что, сразу подымает волну в СМИ, не позволяя местной элите вволю, как бывало в незабвенные 70–80е годы прошлого века, покуражиться над простым людом.
Доходим с Леопольдо до колледжа. Оттуда доносятся звуки маримбы, инструмента, похожего на ксилофон, только гораздо более массивного и сложносоставного. Ее предок приехал сюда из Африки вместе с чернокожими рабами, да так понравился выведенным впоследствии путем скрещивания с местным населением креолам и метисам, что стал воистину их народным инструментом. И напрасно негры-гарифуна претендуют на выплату им авторских прав по родовым патентам – всем многочисленным ансамблям маримбистов на их притязания глубоко наплевать.
Внутри колледжа, а, если точнее, на его баскетбольной площадке, сооружен обширный деревянный подиум, роскошно задрапированный уже знакомыми мне тканями ручной работы и полотнами с национальной символикой Гватемалы. Подиум сделан в форме буквы «Т», на одном конце которой расположилась трехчастная маримба, вкупе с метровым тамбором и маракасами, а на другом – стол для жюри, или как оно там в таких церемониях называется. Претендентки должны пройти от основания буквы до ее макушки и там остановиться и постоять в ожидании всестороннего осмотра приемной комиссией. Какой-то мужик в белой рубашке с расстегнутым воротом что-то говорит в микрофон, стоящий у жюри прямо на столе. Звучат слова на непонятном мне языке, и я прошу Леопольдо перевести мне их смысл. «At Tz´aqol, at B´itol!» – это обращение к нашим богам», – поясняет он. – «Мы просим их о мире, о помощи, о прямом пути, о рассвете, о продолжении жизни и так далее. Это молитва». Так, понятно.
– А кто мужик?
– Алькальд Чимальтенанго.
– А где же конкурсантки?
– Терпение, еще даже жюри не вышло.
Тоже понял. Ждем-с.
Выступают с приветственным словом еще несколько человек, выходит и представляется персонально жюри, занимают свои места победительницы прошлогоднего контеста (как здорово, что теперь они не участвуют в сакральных ритуалах!) и объявляется, наконец, выход первой претендентки. Она неторопливо поднимается по ступеням на подиум, подобрав подол своей длинной юбки, и ждет, когда маримба начнет ей аккомпанировать.
Мы с Леопольдо сидим во втором ряду трибуны, прямо напротив середины подиума и посему имеем великолепный обзор. Девушки, поясняет мне мой гид, должны сами сшить себе конкурсные облачения из ими же сотканного полотна. Наряд этот закрывает скромниц от людских взоров полностью, от легких сандалий из свиной кожи – caitas – вплоть до самой головы. Снаружи буквально остается только одна эта самая голова, и даже глаз на ней, ну, никакой возможности разглядеть нету, поскольку они стыдливо потуплены в пол!
Конкурсантка тем временем дождалась начала музыкального сопровождения и медленно двинулась по помосту навстречу своей судьбе. Шаг ее замысловат, с пританцовыванием в такт музыке, с полуоборотами на обе стороны подиума – ни дать, ни взять Царевна-Лебедь! Только что крыльями, то есть, пардон, рукавами не взмахивает.
При полуоборотах из-под накинутой на плечи шали приоткрывается белоснежная блуза, или, точнее, верхняя часть нательной рубахи – uipil´, а огромные золотые серьги, нещадно оттягивающие мочки ушей индейской красавицы, слегка покачиваются. Чтобы серьги эти были хорошо видны всем присутствующим, черные волосы не просто убраны в тяжелые косы, но еще и аккуратно уложены поверх головы. А венчает эту Эйфелеву башню сложноописуемый головной убор, больше всего напоминающий мне причудливо уложенную штуку полотна в текстильном магазине. Такая конструкция заставляет юную деву держать свою голову в строго вертикальном положении, в точности так, как это делали придворные дамы на версальских куртагах Короля-Солнца!
Дойдя, таким образом, примерно до середины помоста, претендентка неожиданно останавливается. Музыка тоже замирает на полуфразе, с поднятыми над маримбой палочками (наверно, все-таки волшебными!), и на этом взмахе маримбиста в зале возникает неожиданная тишина. Что-то сейчас будет? Я забываю до конца закрыть свой, только что говоривший о чем-то рот, и жду что-нибудь типа «алле, ап!» Но, вместо каскадерского трюка, красавица делает пол-оборота в сторону жюри, медленно нагибается в полупоклоне, и в тот момент, когда серьги полностью закрывают ее щеки и кажется, что Эйфелева башня вот-вот рухнет с головы на подиум, грациозно выпрямляется! Маримбист тут же опускает замершие палочки на инструмент, зал взрывается ревом восторга и аплодисментами, а красавица, как ни в чем ни бывало, делает два меньших полупоклона в сторону трибун и продолжает свой путь с отрешенным видом. Класс!
Жюри одобрительно кивает, причмокивает губами, объявляет следующий выход и откидывается на спинки стульев с сознанием выполненного долга. Новая претендентка уже поднимается по лестнице, подобрав до щиколоток тяжелую юбку. «Ход времен нельзя остановить». С маленькими вариациями юная леди повторяет путь предыдущей кандидатки, а вслед за ней его повторяют еще две или три такие же похожие одна на другую, на мой неискушенный взгляд, девушки. Я постепенно начинаю понимать, что никаких интервью о мире во всем мире, а уж тем более дефиле, в чем мать родила, в данном мероприятии не предусмотрено строгим протоколом. Да и зачем, в самом-то деле?
Похоже, весь остальной мир со всеми его достижениями и безумствами мало волнует этих потомков легендарных майя. Оно понятно, что от него, как от скандального соседа, не избавишься, и жить все равно придется вместе, бок о бок, но вот приглашать его к себе в гости особого желания как-то тоже нет. Что ж, может, так оно и лучше, думаю я про себя. Леопольдо уже давно ушел по своему делу, и я тоже не хочу быть не прошеным гостем на этом празднике жизни. А посему отправляюсь в отель.