Мой идеальный и спокойный мир рухнул в одночасье. Нет, не тогда, когда мальчишки на магнокатах, рассекая воздух, мчались по улицам, выкрикивая: «Война, марсианское отребье идет!». И даже не тогда, когда к нам постучалась старушка соседка и объявила, что военные части эвакуируют, а гражданское население бросают на произвол судьбы. Нет, даже не судьбы, а марсианских солдат, которые оказались в разы проворнее мужчин с Земли. Нет, мой мир рухнул несколько позже: когда в наш дом ввалились дезертиры. Не воинов противников нужно было опасаться. Вовсе не тех, кого звали отребьем человечества.
Лютыми врагами оказались свои!
Не все солдаты пожелали уходить. Что их ждало после очередного тактического отступления? Очередной бой и еще одно поражение? Смерть или ранение? Многие, понимая, что победы землянам не видать, просто сбегали с воинских частей на вольные хлеба. Уходили, прихватив оружие. Наверное, они надеялись только на то, что, обобрав местных, им удастся наскрести на билет в иную звездную систему. Все рвались туда, где не было войны, и были бы рады любому представителю многочисленных рас, лишь бы у него было желание обрабатывать землю и развивать безжизненные планеты, коих в нашей вселенной было великое множество.
В тайне об этом мечтала и я, но моя мама была непреклонна. Она верила, что беды обойдут наш дом стороной. И действительно, пока все было спокойно. Наши войска ушли. А на прощание, если можно так сказать, толстый усатый полковник со скамеек в скверике перед торговым центром произнес весьма воодушевляющую речь. Что-то вроде: «мы не уходим, это временное отступление и победа будет за нами! Вы тут держитесь, не горюйте, мы вернемся».
Конечно, все понимали, что нас, по сути, бросают на милость врагу. Но что мы могли? Бой за планету Земля был проигран. Марсиане отныне полноправные хозяева нашей планеты. Вот только надолго ли? Наверное, пока жители пояса Юпитера не нарастят военную мощь и не развяжут очередную бойню.
Все, у кого были средства, уже давно покинули пределы не только Земли, но и вовсе Солнечной системы. Ежедневно с портов нашей планеты отбывали огромные межзвездные корабли, увозя с собой тысячи беженцев – переселенцев. Правительство уже давно закрыло на это глаза, они были заняты своим спасением. Поэтому с каждым днем желающих рискнуть и убраться в иной уголок вселенной становилось все больше. По городу упорно ползли слухи о той или иной планете или расе, пускающей к себе переселенцев.
Например, система Оюта с удовольствием принимала беженцев. Это был, согласно слухам, замечательный мир: богатые плодородные планеты, яркая еще молодая желтая звезда, так похожая на наше Солнце. А главное, принадлежала эта система гурсанам. Одной из самых миролюбивых и толерантных рас. Им было важно, чтобы планеты развивались, и совсем не интересовала раса тех, кто будет этим заниматься. Гурсаны отличались терпимостью. Они совершенно не боялись того, что их раса переродится, и появятся многочисленные полукровки.
И были тому вполне обоснованные причины. Гурсанки вступали в связь только с представителями своей расы. Хотя порою крайне редко мелькали новости, где фигурировал и смешанный брак, но он обречен был стать бездетным. Все дело в том, что, будучи гуманоидами, как и люди, женщины гурсанки могли зачать ребенка исключительно от мужчины своей расы. Поэтому живущие по соседству с ними выходцы с иных систем совсем не мешали и не вызывали неприязнь.
Идеальный мир для тех, кто стремился покинуть Солнечную систему. Но оставалась одна проблема: до планет Оюта еще долететь было нужно, а это очень недешево.
И самое обидное, что и деньги-то у нас с мамой были. Но моя мамочка посчитала, что нет разницы кто у власти: земляне или марсиане. Люди же и те и другие. Мол, что они нам сделают захватчики эти? Война закончится, и жизнь вновь войдет в свое мирное русло. Она всегда была оптимистом и когда наши соседи спешно покидали свои дома, она с улыбкой смотрела им вслед.
Зря!
Да, бояться марсиан не нужно было. Знали бы мы тогда, что на нас нападут свои же.
После ухода армейских частей, в городок ворвались дезертиры. Сначала эти трусливые шакалы орудовали на окраинах, совершая набеги на бедные кварталы. Они, как туча саранчи, опустошали один дом за другим. Хватали все: и вещи, и снедь. Да если бы только это! До нас с утра упорно долетали слухи, что, обнаглев от безнаказанности, эти нелюди принялись насиловать женщин. Всех, не взирая, на возраст и здоровье. Об этом шептались на каждом углу, но почему-то все были уверенны, что это происходит где-то там, далеко от нас, в кварталах, где расположены бордели и дешевые мотели с сомнительной репутацией.
Наша наивность не знала границ.
Когда стало понятно, что к чему. Моя проворная матушка только и успела, что запихнуть ничего не соображающую от ужаса меня в узкий чулан для робота-уборщика. Когда она попыталась закрыть дверцу, я словно в себя пришла.
– Мама! Нет, – я протянула руки к ней в попытке затащить ее к себе, но мои ладони лишь скользнули по мягкой синей ткани ее домашнего платья. – Мама, ты должна спрятаться со мной.
– Здесь слишком тесно, солнышко, – мягко произнесла она и улыбнулась мне, на мгновение, заставив поверить, что все хорошо.
Ее длинные роскошные светлые локоны обрамляли такое родное лицо с умными и добрыми зелеными глазами. И я поверила, что все несчастья обойдут нас стороной. Что мама знает, что делает, ведь она, в отличие от меня, такая смелая и проворная. Это я трусливая копуша. А моя мамочка и горы свернуть сможет.
– Я спрячусь наверху, милая. А ты сиди тихо и не шуми, а то выдашь нас обеих. Все хорошо, солнышко. Ты главное, никогда ничего не бойся и хватайся за любую соломинку, что протянет тебе судьба! – с этими словами она захлопнула дверь, и я услышала, как она придвигает небольшой легкий шкафчик, видимо, чтобы кладовку чужаки не заметили. До меня донесся стук ее каблучков. Мама прошла к лестнице и все стихло.
Но тишина продлилась лишь какие-то секунды. То, что произошло дальше, уничтожило всю мою жизнь.
Я слышала, как с грохотом выбили дверь. Как в задоре заорали мужики. Топот их тяжелых ботинок был слышен повсюду. Завопила и мамочка, я словно оцепенела. Понимала, что нужно выбираться, что нужно ее спасать. Что она не спряталась, как обещала, не успела, не смогла. Но каждый ее крик, крик единственного родного человека, вгонял меня в ступор. Я онемела и никак не могла заставить себя хоть двинуть пальцем. Даже дышать было сложно. Вдох с болью прорывался в легкие. Ее стоны словно врезались в мой разум. Внутри я билась в истерике, а физически стояла нешевелящейся статуей. Животный ужас липкой мерзкой змеей пробрался в мою душу и скрутил сердце. В голове набатом звучал его бешеный стук.
Не знаю, сколько это все продолжалось. Мама молчала. Исчез топот армейских ботинок. Дом погрузился в такую жуткую и шокирующую тишину. Я стояла, не двигаясь. Только мое сердце колотилось, как сумасшедшее. Тело же словно сковало тысячами цепей, каждая из которых душила и отбирала возможность здраво мыслить.
Спустя очень много времени, будто проскользнула мимо меня целая вечность, шкаф отодвинули. На меня стеклянными глазами на посеревшем и сморщенном лице смотрела соседка, женщина преклонных лет. Я же, не веря себе, оглядывала ее изодранную одежду и руки в свежих синяках. Избили. Ее в таком возрасте и избили.
Нелюди! Скоты! Мрази!
– Чулан, – старчески выдохнула она, – а я и не додумалась, что можно припрятаться в нем. Хорошо вы придумали, кто не знает планировку дома и не сообразит, где искать.
Я смотрела на нее как полоумная и не понимала, о чем она толкует. Передо мною стояла старая избитая женщина. Но это было только начало моего личного кошмара.
Повсюду – на полу, на диване и креслах – валялись наши личные вещи. Сделав несколько шагов по направлению к лестнице, ведущей на верхний этаж в наши с мамой спальни, я с некоторым нездоровым удивлением заметила, что за каблучок моих домашних туфелек зацепилась какая-то беленькая тряпочка. Нагнувшись, я подняла ее.
Мое нижнее белье! Зачем солдатам мои трусики?! Зачем им это?
– Эти твари хватали все, что могли, – голос соседки, тети Эльвиры, казался сухим и безжизненным. – Этим шакалам теперь одна дорога на Вальнир к туларам. Те принимают всех без разбору, вот и грабят нас, чтобы на дорогу хватило. На межзвезднике путь туда неблизкий и недешевый.
Все это звучало так буднично, словно она о погоде говорит. Проковыляв через комнату, она устало опустилась на одно из кресел. На светлом полу за ней протянулась дорожка из капелек темной крови. Опустив глаза, я увидела большой порез на ее лодыжке.
– Всем нам досталось, девочка, а некоторые это нападения и вовсе не пережили. Мертвых много. А мама твоя где?
Такие известия низвергли меня в шок. С глухим криком я рванула на лестницу, споткнувшись на последней ступеньке, больно ударилась коленом. Но впервые в жизни боль, физическая боль, не остановила меня. С нечеловеческим глухим рыком, я ворвалась в спальню к матери. Но лишь для того, чтобы безвольным мешком осесть на толстый цветастый палас.
Она лежала поперек кровати. Мои глаза заволокло пеленой безумия. Слух улавливал чей-то жуткий вой, а разум подсказывал, что эти чудовищные звуки издаю я сама.
Моя вечно молодая красавица мамочка! Центр моей вселенной и тот единственный якорь, что удерживал меня в этом безумном и страшном мире.
Моя всесильная мама, которой все было нипочем. Та, что годами вырывала меня из лап болезни, заставляла жить, мучила, водя на разные кружки, и укоризненно качала головой, когда я пряталась от остальных детей. Моя мама вопреки всем словам врачей оказалась способна побороть мою болезнь. Нет, не скорректировать мое поведение, не адаптировать меня к обществу, а именно преодолеть все препятствия и вывести меня из этого состояния. Она могла все.
А теперь ее больше нет…
Обхватив голову руками, я в припадке качалась из стороны в сторону. В голове тихо звучал шепот мамочки, запрещающий мне уходить в себя. Она настойчиво звала меня и требовала посмотреть ей в глаза. Но все это лишь плод моей больной фантазии.
Моего якоря больше нет…
– Не надругались, – выдохнула тетя Эльвира, – видно только ударили, чтобы не мешала. Жаль, хорошая женщина была мама твоя. Но хоть не поиздевались.
В комнату тихо прошла соседка, скользнув ласково по моим волосам, она прошла дальше. Я отстраненно следила за ее действиями. Тетя Эльвира поправила подол красивого синего матушкиного платья, осторожно уложила ее руки на груди и зачем-то перевязала их носовым платочком. Всего этого я не понимала. Единственное, что, казалось, мне сейчас правильным – это укрыть ее тело и спрятать его ото всех.
Я встала и на негнущихся ногах пошаркала, как древняя старуха, в свою комнату. Сняла со своей кровати красивое покрывало. На белоснежной ткани красовались вышитые лапы ели и забавные снегири на них. Я обожала это покрывало, была привязана к нему с детства и не представляла, чтобы на моей койке лежало что-то иное. Но теперь все было неважно.
Протащив покрывало по полу до маминой комнаты, я аккуратно накрыла им любимого родного человека. Упав на колени рядом с ее постелью, прижалась щекою к теплым ступням, свисающим с матраса.
– Приди в себя, девочка, – голос соседки прорывался в мое сознание с трудом. – Разве для этого твоя мать столько времени и сил потратила? Чтобы ты в одночасье снова превратилась в бездушную куклу?
Я понимала, о чем она говорит, но мне было все равно.
– Анита, сейчас же встань и посмотри на меня! – грубые слова резанули слух, так на меня ворчала часто мама. – Ты проявляешь чудовищное неуважение к матери. Давай, сведи сейчас на нет, все ее старания, и окажешься в психушке или каком-нибудь приюте для умалишенных. Так ты все труды матери испортишь. Хочешь, чтобы вся ее жизнь смысл потеряла?
Нет, не хочу. Не хочу подвести маму. Вздрогнув, я подняла тяжелую голову и взглянула на тетю Эльвиру.
– Вот так-то лучше, молодец, – похвала сейчас звучала так неуместно. – А теперь я буду задавать вопросы, а ты отвечать, поняла?
Я кивнула, обозначая, что пока еще в своем уме и все понимаю.
– Деньги у вас остались? – подумав, я отрицательно качнула головой, намеренно вводя ее в заблуждение.
Еще до начала военных действий мама взяла кредит на ремонт нашего салона красоты. Она была превосходным мастером, и все дамы нашего и не только района записывались к ней на процедуры на месяц вперед. Она умудрялась достать редкие косметические средства не только со всей солнечной системы, но и с соседних звезд. Уж не знаю, как она находила нужных людей, но контрабанда масок для лица, восстанавливающих бальзамов, кремов и прочих маленьких женских радостей лилась в ее руки рекой. Наш маленький бизнес приносил хороший доход, кредит мы отбили быстро. И вышли на чистую прибыль. Так что деньги у нас были. Не ахти, какая сумма, но и немало.
Вот только тетя Эльвира никогда не вызывала у мамы абсолютное доверие, а я так и вовсе относилась к людям враждебно. А как же иначе мне было себя вести? Я с детства слышала за спиной их язвительные, а порою и просто ядовитые комментарии в свой адрес. Все они были однотипны: «дебилка», «недоделок», «отсталая». Поначалу мне были абсолютно безразличны их слова. Я играла со своей любимой плюшевой собакой, и больше никого нам не нужно было. У нас был свой мир на двоих. Моя игрушка, которую я так и звала «Собака», и я были лучшими друзьями. Мы любили кататься на качелях, съезжать с горки и крутиться на каруселях. А потом в наш счастливый мирок ворвалась мама. Она нарушила всю идиллию.
Каждый день она заставляла меня разговаривать, произносить совсем не нужные мне слова, учила буквам и вынуждала их проговаривать. Цвета, названия предметов, цифры – все это, по сути, лишнее для меня, я учила, порою через истерики, а иногда и сквозь слезы. Она постоянно касалась меня, держала за руку, обнимала и гладила по волосам. Сначала это вызывало у меня неприязнь, но постепенно я привыкла и даже полюбила ее объятья. Годы прошли, прежде чем я стала осознавать, что для меня сделала моя мамочка.
Однажды в больнице мы зашли в отделение, где находились на реабилитации те, у кого в цифровой личной медицинской карте значился диагноз «ранний детский аутизм». Наверное, именно тогда я и обратила внимание на детей, что там тихо сидели на диванчиках. Потерянные, странные и холодные. Кто-то, уткнувшись в планшет, тихо мычал под нос. Мальчик, наверное, примерно одного со мной возраста, сжавшись в комочек, тихо раскладывал перед собой спички по три в ряд. И это оказалось для меня откровением. Я сильно отличалась от этих детей и подростков. Многие из них даже родителей своих не узнавали.
Что-то случилось со мной тогда, что-то переключилось в моей голове, и я стала обращать внимание на все происходящее вокруг. Заметила косые взгляды соседей, услышала, как в мой адрес отпускают злые шутки девочки на игровой площадке. В тот момент я резко осознала, что мой мир ненастоящий. Что кроме мамы и моей плюшевой собаки, есть и еще другие существа. Через пять лет после того памятного похода в больницу с меня сняли диагноз и в свое совершеннолетие я вступила абсолютно здоровым человеком.
Но это знала я, знала мама, но не принималось в расчет соседями. Для них я навсегда осталась дебилкой и психической. Порою это даже играло мне на пользу, они, не стесняясь и не таясь в моем присутствии, обсуждали маму и таскали сплетни. Все это я рассказывала матери, и та осторожно корректировала списки клиентов, вычеркивая тех, кто очернял наш салон. Таких было немного, и тетя Эльвира была одной из таких женщин.
Одной из двуличных дам, что раскланиваются в похвале тебе в лицо, и тут же выливают ушат грязи, стоит только повернуться к ним спиной.
Вот поэтому сейчас я соврала, что денег совсем нет. Было в этой женщине что-то нехорошее. И поэтому как бы плохо мне сейчас не было, здравый смысл мне еще не отказал.
– Эх, жаль, говорят вечером в город войдут марсианские выродки. Что тогда будет никому не известно. Район у нас очень хороший, из домов, естественно, погонят и куда тогда идти? Тебя-то ладно, в лечебницу куда пристроят, а мне куда податься, – женщина горестно выдохнула и пошаркала к выходу из комнаты. – А ты точно уверена, что мать где-нибудь заначку не оставила?
Ее глаза буквально впились в меня.
– Нет, мама кредит погасила, и денег не осталось, – снова не моргнув, солгала я.
– Зря, деньги сейчас решают все, у кого они есть тот и выживет. Улетать отсюда нужно. Не оставят нам наших домов, всех погонят метлой в трущобы. И это еще в лучшем случае, – с этими словами она, не оборачиваясь более на меня, вышла. Ее шаги глухо звучали в коридоре, скрипнула последняя ступенька и все стихло.
В ее словах было зерно истины. Но сейчас мне было не до того. Откинув голову на матрас, я снова прижалась щекой к теплой ступне мамочки. По полу тянул сквозняк. Входной двери в наш дом более не существовало, а скоро у меня не останется и самого дома. Но это уже не важно. Я потеряла единственного родного мне человека. Теперь я осталась действительно одна.