Прошло несколько дней, и Петровского вновь посетил Валентин Георгиевич. Он вошел в кабинет, улыбаясь, чувствуя себя хозяином положения. Не дожидаясь приглашения, уселся в глубокое кресло, заранее зная, что скажет хозяин кабинета.
Святослава Олеговича несколько покоробила такая бесцеремонность, но он заставил себя улыбнуться, усаживаясь напротив. Чуть раньше секретарь получила от него четкие указания никого к нему не впускать и ничего не предлагать – ни чая, ни кофе.
– Мы рассмотрели ваше предложение, – сказал Петровский, – оно достаточно интересно.
Валентин Георгиевич улыбнулся. Он был уверен, что Петровский примет их предложение.
– Нам пришлось поработать, – признался Святослав Олегович. – Мы обычно проверяем организации, с которыми предстоит работать.
Хитрые лисьи глазки посетителя тут же насторожились, как только Петровский заговорил о проверке.
– Мы собрали для вас документы, – сообщил Валентин Георгиевич.
– Мы тоже собрали, – спокойно сообщил Святослав Олегович, – и нам удалось узнать, что, после того как «Голдман Сакс» выделил стомиллионный кредит, комбинат начал реконструкцию. И бывший директор Илья Федорович сделал все, чтобы поднять производство.
– Наверное, – согласился его собеседник, – но его убили. И нам нечего его вспоминать.
– По оценке наших экспертов, комбинат уже сейчас стоит не двести, а все триста миллионов, – продолжил Петровский. – И вам удалось за некоторое время перед убийством его директора скупить около пятнадцати процентов акций предприятия?
– При чем тут убийство? При чем тут наши акции? – очень тихо спросил Валентин Георгиевич. – Мне кажется, вы несколько увлеклись, господин Петровский. Сейчас мы говорим не об этом. Наша задача – провести быструю процедуру банкротства и передать комбинат другим людям, которые могут спасти производство. А вам нужно обеспечить нас необходимой информационной поддержкой в газетах и на телевидении. И больше ничего. Не нужно совать нос в чужие дела. Поверьте, это в ваших интересах.
– У вас пятнадцать процентов, – продолжил Петровский, словно не слышал хамских слов посетителя. – Этого явно недостаточно, чтобы получить большинство в совете директоров. Насколько нам удалось узнать, вы дважды приезжали в Нижнебайкальск и даже встречались с погибшим директором комбината.
Это была ответная угроза, и Валентин Георгиевич почел за благо промолчать. Он понял, что работники «Миллениума» не просто проверили все факты, но и провели собственное расследование. И поэтому просто молча слушал хозяина кабинета.
– Наверное, это случайное совпадение, – безжалостно продолжал между тем Святослав Олегович. – Говорили даже, что вы были на комбинате за день до убийства директора. Но, как вы верно заметили, лучше не совать нос в чужие дела и не заниматься расследованиями. Поэтому мы проверили по нашей бирже и выяснили, что акции комбината все время растут. Будет очень трудно провести процедуру банкротства. Хотя в нашей стране нет ничего невозможного.
– Рад, что вы это наконец поняли, – вздохнул Валентин Георгиевич. – Значит, мы договорились?
– Пятьдесят один процент акций принадлежит бывшему владельцу «Дельта-банка» Глебу Жуковскому, – говорил спокойно Петровский. – А он ни при каких обстоятельствах не продаст вам свои акции. И заставить его это сделать невозможно. Хотя бы потому, что он живет в другой стране и вашим людям до него трудно добраться. Банк у Жуковского отняли, отобрав лицензию. Отнять же акции законным путем невозможно. Так что фактический владелец комбината по-прежнему Жуковский. Только в случае процедуры банкротства комбинат может лишиться этого владельца и оказаться у других людей.
– Возможно, – снова согласился гость, – может быть, и так. Когда мы подпишем соглашение? Мы готовы перевести в качестве аванса двадцать пять процентов от всей суммы, чтобы вы начали работу…
– И тогда комбинат передадут финансовой группе Семена Алентовича, который вам платит за работу? – улыбнулся Петровский.
Гость испуганно посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что их разговор где-то записывается на пленку. Затем быстро сказал:
– По-моему, мы увлеклись. Нужно подготовить документы. У меня уже есть проект договора. – Валентин Георгиевич полез в папку, лежащую у него на коленях. Руки его заметно дрожали.
– Вы не поняли, – счастливо улыбнулся Святослав Олегович, когда его посетитель наконец достал бумаги. – Проверив положение дел на комбинате, мы пришли к выводу, что не можем принять ваше предложение.
Листы бумаги упали на пол. Валентин Георгиевич явно не верил своим ушам. Он изумленно уставился на руководителя «Миллениума».
– Как это не можете?
– Это очень опасно, – продолжал улыбаться Петровский. – Зачем нам совать нос в чужие дела? Жуковский с Алентовичем выясняют между собой отношения, а мы должны вставать на чью-то сторону? Это небезопасно. И к тому же еще неизвестно, кто победит. Поэтому мы решили воздержаться от сотрудничества с вашей организацией, Валентин Георгиевич.
Тот посмотрел на валяющиеся бумаги. Он все еще не мог поверить, что получил отказ.
– Два миллиона долларов, – напомнил он изумленно. – Вы отказываетесь от двух миллионов долларов?
– Да, – радостно подтвердил Святослав Олегович, – мы отказываемся даже от таких денег, чтобы не вмешиваться в эти грязные игры наших олигархов.
Приятно было чувствовать себя почти порядочным человеком. А еще приятнее видеть растерянность и изумление на лице этого странного типа. Такого чувства удовлетворения Петровский давно не испытывал.
Валентин Георгиевич наклонился и начал собирать бумаги.
– У комбината большие трудности, – пробормотал он, – у них могут быть проблемы со сбытом.
– Конечно, – согласился Святослав Олегович, глядя на его спину.
Наконец бумаги были собраны. Посетитель поднялся, сложил их в папку.
– Вы совершаете большую ошибку, – осторожно произнес он. – Отказаться от такого предложения… Может, два с половиной миллиона долларов? Я, конечно, не уполномочен, но если вы согласитесь…
– Очень сожалею, – развел руками Петровский, – но ничем не могу помочь.
Он подождал, пока несостоявшийся клиент «Миллениума» выйдет из кабинета и лишь затем расхохотался от полученного удовольствия. У него не было сомнений, что именно этот тип организовал убийство директора комбината. Как не было сомнений и в том, что процедура банкротства задумана в интересах Алентовича. Иначе Петровский ни за что не упустил бы такие деньги. На самом деле он не был порядочным человеком. Моральные проблемы работников комбината его не волновали и терзаний совести по поводу убитого директора он не испытывал.
Пусть посетитель предполагает все, что ему угодно. Его решение основывалось на другом. Узнав, что пятьдесят один процент акций комбината принадлежит Жуковскому, он понял, что сначала нужно переговорить с реальным владельцем предприятия, приносящего огромную прибыль. И больше половины ее имеет не кто иной, как Жуковский. Святослав Олегович выслал к нему на переговоры своего советника Леонида Исааковича Бронштейна. А тот, позвонив вчера, сообщил, что ему удалось договориться с олигархом, так что они могут отказаться от денег, предлагаемых Валентином Георгиевичем. Именно поэтому Петровский так нелюбезно его и принял. А теперь он ждал возвращения советника, который уже прилетел в Москву тридцать минут назад.
Еще через полчаса Леонид Исаакович Бронштейн вошел в его кабинет. У него были волнистые светло-коричневые волосы, одутловатое лицо, мясистые щеки и большие, немного выпученные глаза. Бывший одессит, Бронштейн эмигрировал в Америку еще до начала перестройки. Но в девяностые годы, почувствовав запах больших денег, которые можно делать на бывшей родине, вернулся обратно. Он был земляком Петровского, хотя в Одессе они не знали друг друга и близко сошлись уже после того, как Святослав Олегович организовал свое знаменитое агентство «Миллениум».
Бронштейн вошел в кабинет, энергично поздоровался с его хозяином и, придвинув стул, уселся рядом с ним. Он был в модном полосатом костюме с шелковым галстуком, подобранным в тон рубашке бежевого цвета.
– Добрый вечер, Леонид Исаакович, – отозвался Петровский. С советником он был на «вы», уж слишком большие деньги тот получал. – Как переговоры в Лондоне? Что сказал наш возможный клиент?
– Начну с того, что он вам очень благодарен, – усмехнулся Леонид Исаакович. Каждый раз, когда Петровский слышал голос советника, он радовался, что в его собственном имени и отчестве нет буквы «р», которую Бронштейн почти не выговаривал. – Жуковский считает, что вы поступили весьма разумно, обратившись к нему. И предложил нам сотрудничество.
– Не сомневался, что он так и скажет.
– Он сразу вычислил, кому нужно банкротство комбината, чтобы передать его новым хозяевам. И назвал Семена Алентовича. Считает, что за этой акцией стоят Алентович и правительство. И еще… – Бронштейн усмехнулся.
– Могу угадать, что еще он сказал, – неожиданно предложил Святослав Олегович.
Леонид Исаакович глянул на шефа и кивнул в знак согласия.
– Он удивился, что я решил сыграть на его стороне, а не поддержать, как обычно, правительство. Верно?
– Как приятно с вами работать! – даже зажмурился от удовольствия Бронштейн. – У вас просто выдающиеся способности, Святослав Олегович.
– Об этом было нетрудно догадаться, зная, как Жуковский относится к нынешнему правительству и как они относятся к нему. Алентович очень близок к премьеру и к вице-премьеру правительства. И конечно, с их подачи решил прикарманить комбинат. Жуковский думал, что я поддержу Алентовича?
– Теперь он полагает, что вы поступаете правильно, решив сыграть в свою игру. Это дословно его слова. И согласен поддержать вас в этом соперничестве с Алентовичем.
– Очень хорошо. И что он нам предложил? Вы говорили о том, что группа Алентовича готова заплатить нам акциями за то, чтобы мы помогли урегулировать этот вопрос – организовали в газетах и на телевидении шумиху о бедственном положении комбината, перекрыли им кислород и в конечном счете обанкротили производство?
– Он все моментально понял, – улыбнулся Бронштейн, – и сразу же спросил: «Сколько?» Сейчас никто никому бескорыстно не помогает.
– Что вы ответили?
– Двенадцать процентов акций. И сказал, чтобы он не вздумал торговаться. Это окончательная цена за нашу помощь.
– Двенадцать? – не понял Петровский. Он решил, что ослышался. – Но ведь мы с вами договаривались о десяти процентах, которые он выделяет нашему агентству.
– Верно, – спокойно согласился Бронштейн. – Десять процентов агентству «Миллениум» и два – посреднику.
– Посредник – это вы? – еще больше изумился Святослав Олегович. Больше всего его поражало чудовищное спокойствие Бронштейна.
– Разумеется. Я полагаю, что два процента акций комбината могут составить мой гонорар. А десять процентов – ваши.
– Два процента, – выдохнул Петровский, чувствуя что начинает заводиться. – Это же почти шесть миллионов долларов! Вы с ума сошли?
– Нет, – ответил Леонид Исаакович. – Отправляя меня в Лондон, вы ничего не сказали о моем гонораре. Я вел эту тему, рассчитывал для вас возможности переговоров с Жуковским и вышел на него. Поэтому полагаю, что два процента акций меня вполне устроят.
– Шесть миллионов долларов! – закричал, уже не сдерживаясь, Петровский. – Нет, вы действительно сошли с ума. Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?
– Не нужно кричать, – попросил Леонид Исаакович, тяжело вздыхая. – Типично русская манера считать деньги в чужом кармане. Не забывайте, что десять процентов акций, которые вы получите, – это тридцать миллионов долларов. Согласитесь, тоже неплохие деньги.
– Если я узнаю, что вы еще и православный, то стану мусульманином, – разозлился Петровский. – Как вам не стыдно? Шесть миллионов долларов! Кто вам разрешит получить акции такого комбината? Это стратегический объект страны. Вы представляете, что будет, если узнают, что акции такого производства достались американскому гражданину? Иностранцу? О чем вы думаете? Вы потеряли чувство реальности.
– Только не говорите мне о патриотизме. Руководство вашей страны готово обанкротить самый мощный в стране комбинат, который приносит половину всей прибыли в этой области. И все это лишь для того, чтобы отнять производство у одного олигарха и передать его другому, – Леонид Исаакович снова тяжело вздохнул. – А я-то думал, что вы поймете меня. Я решил обосноваться на моей исторической родине.
– Ваша историческая родина в Израиле, – заорал Петровский, – или в Одессе, откуда вы сбежали в Америку. Шесть миллионов долларов – это невероятные деньги. Он в жизни не согласится заплатить нам двенадцать процентов. Тридцать шесть миллионов! Вы сорвали мне самую главную сделку. Вы меня подвели…
Бронштейн взял бутылку воды, стоявшую на столе, открыл ее, придвинул к себе стакан, наполнил его, выпил и коротко сообщил:
– Он согласен.
– Что? – Петровский вскочил из кресла, обежал стол и уселся напротив советника. – Что вы сказали?
– Он согласен на двенадцать процентов, – повторил Бронштейн, наливая себе второй стакан воды. Затем залпом выпил и его.
Святослав Олегович вырвал у него бутылку, налил воды себе. И также выпил ее залпом.
– Рассказывайте, – потребовал он.
– Жуковский – умный человек, – продолжил Бронштейн, – он тут же понял, что лучше всего поделиться. Если у нас будет двенадцать процентов акций комбината, мы не допустим его банкротства. И будем изо всех сил сражаться на его стороне.
Петровский кивнул в знак согласия.
– Мы договорились с Глебом Моисеевичем, что он передаст акции нам в доверительное управление, – продолжил Бронштейн. – Причем два процента перейдут российской компании «Вымпел», а десять поступят в агентство «Миллениум».
– Какой еще «Вымпел»? – не понял Петровский. – Откуда взялась это компания?
– Это моя собственная компания. Я ее единственный учредитель и владелец, – пояснил Бронштейн. – А президентом там работает мой племянник Шурик.
– Не перестаю удивляться, как наши одесситы умеют устраиваться, – пробормотал Петровский. – Умный мальчик?
– Очень. Окончил МВТУ имени Баумана. Можете себе представить? Сейчас – президент компании. Очень хороший мальчик. Ему двадцать семь лет. Я вас с ним познакомлю.
– Не нужно. Мне достаточно одного Бронштейна в моем офисе. Двух я уже не выдержу. Значит, Жуковский согласился?
– Конечно, согласился. Как только акции перейдут к нам, мы начнем действовать. Думаю, вы не будете возражать, если я вылечу в Нижнебайкальск и постараюсь решать возникающие проблемы на месте?
– За шесть миллионов долларов, – все еще не мог успокоиться Петровский. – Да за такие деньги вы можете переехать жить в Нижнебайкальск на всю оставшуюся жизнь. И стать почетным гражданином этого города.
– Ценю ваш юмор, – сухо отозвался Бронштейн. – Я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что мой гонорар не пойдет из ваших десяти процентов. В конце концов, я сделал все, о чем мы договаривались. И выбил для вас десять процентов акций. Это было ваше условие. Почему вас так волнует, что Жуковский подарит мне еще два процента? Это уже не ваши деньги. Только не говорите, что вас волнует престиж страны, я все равно не поверю. А стратегических секретов на комбинате нет, он выпускает древесину и бумагу.
Петровский промолчал. Затем неожиданно улыбнулся:
– Мне просто не нравится, когда договариваются за моей спиной. Тем более о таких суммах. Вы правы, Леонид Исаакович. Вы абсолютно правы. Готовьтесь завтра же вылететь в Нижнебайкальск. – Он поднялся и протянул советнику руку: – Я вас поздравляю. Вы действовали абсолютно правильно. И примите мои извинения.
Леонид Исаакович тоже поднялся, пожал протянутую руку.
– Вы мудрый человек, – сказал он проникновенно, – умеете признавать свои ошибки. Завтра я вылечу. До свидания. – И он вышел из кабинета.
Петровский посмотрел на его стакан, стоящий на столе, неожиданно схватил его и бросил в стенку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Святослав Олегович прошел к письменному столу, позвонил своему заместителю.
– Юлай, с сегодняшнего дня не обсуждаешь никаких финансовых дел с Бронштейном.
– У нас с ним…
– Никаких! – рявкнул Петровский. – Ты меня понял?
– Да.
– Очень хорошо. Как у тебя с Натальей Андреевной?
– Она вышла на работу. Все в порядке. – Петровский переключился на секретаря.
– Закажи мне срочно билет на самолет в Лондон. Но только чтобы об этом не знал никто, ни один человек, даже наши сотрудники. На ближайший рейс. Всем будешь говорить, что я отбыл на дачу. И пошли ко мне уборщицу. У меня разбился стакан.