Лондон, 1890 год
– Ты знаешь вон того мужчину? – поинтересовался Чарли. – Поняла, кого я имею в виду? Высоченного наглого с виду типа, что стоит у входа в бальный зал и разговаривает с сэром Хорасом Рамбелоу.
Беатрис Уэверли с трудом подавила вздох. Ее брат, когда слишком быстро напивался, забывал о хороших манерах, а нынешним вечером он поглощал шампанское с угрожающей скоростью.
– А еще я просил тебя надеть более консервативное платье. Что-нибудь темное и скромное, возможно, один из твоих вдовьих нарядов, – не унимался Чарли. – Но ты, конечно, меня не послушала, и смотри, к чему это привело. Клянусь, что, если этот тип сию минуту не перестанет пожирать тебя глазами, я подойду к нему и надеру ему уши!
«Хотела бы я посмотреть, как это у тебя получится, дражайший братец, – подумала Беатрис. – Судя по виду этого человека, он может прихлопнуть тебя одной рукой, точно муху».
– Прошу тебя, не обращай на него внимания, Чарли. Он совершенно меня не беспокоит. И я не нахожу в его поведении ничего оскорбительного и для тебя тоже.
Старательно отводя взгляд, Беатрис пила шампанское маленькими глоточками, намереваясь как можно медленнее опустошать бокал, памятуя о том, что произошло в прошлый раз, когда она выпила лишнего.
Однако, если уж говорить начистоту, мужчина, который откровенно рассматривал ее, действительно вызывал у нее беспокойство, но она испытывала желание совсем иного свойства, нежели причинить ему телесный вред. Сердце ее ускоряло бег, а по телу разливалась восхитительная истома всякий раз, когда она ловила на себе его жаркий взгляд. Смотрела Беатрис на него очень часто, потому что, вопреки прилагаемым усилиям, поступить иначе не могла. А он и в самом деле не сводил с нее глаз с тех пор, как они с братом вошли в зал.
Разумеется, когда объявили их с Чарли имена, практически все присутствующие развернулись, чтобы посмотреть на них. Беатрис как наяву слышала перешептывания: «Ах, глядите, это же она, Беатрис Уэверли, Сирена с Саут-Малберри-стрит, бесстыжая шлюха, которая позировала обнаженной для тех скандальных эротических карточек». Мужчины, у которых, вероятно, имелись упомянутые карточки, начинали похотливо пялиться на нее, стоило только их женам отвернуться. Женщины же принимались хмуриться и неодобрительно поджимали губы, будто опасаясь, как бы их мужья, преисполнившись страстью, не бросились к этой недостойной Сирене, не в силах противиться ее зову. Беатрис казалось, что даже слуги, неприметно шныряющие вокруг с подносами, украдкой посматривали на нее.
Сейчас первая волна общественной реакции уже схлынула, и сплетен поубавилось. Некоторые добропорядочные дамы, ратующие за чистоту нравов, предпочитали намеренно игнорировать Беатрис и Чарли, но большинство гостей вело себя с ними вполне дружелюбно и свободно.
«Полагаю, подобная общественная реакция на чей-то проступок, будь он эротического свойства или какого-то другого, является самой снисходительной, а скандалы случаются практически каждый день и гроша ломаного не стоят», – подумала Беатрис.
Но высокий темноглазый мужчина со светлыми волосами продолжал взирать на нее не менее пристально.
Беатрис испытывала физическую потребность снова посмотреть на него. Она чувствовала стесненность в груди и едва могла дышать, кроме того, внимание незнакомца оказывало определенное воздействие и на другие части ее тела. Это могло быть сравнимо с тем, как если бы она заявилась в великосветский салон леди Сауверн, одетая точно так же, как она позировала для пикантных фотографий своего теперь уже бывшего возлюбленного Юстаса.
А именно – обнаженной.
Беатрис очень осторожно повернула голову и тут же залилась ярким румянцем, когда незнакомец кивнул ей в знак приветствия.
«Презренный негодяй! – мысленно возмутилась она. – Я уже сыта этим по горло!»
Беатрис смерила незнакомца взглядом, также едва заметно кивнув ему, чтобы соблюсти правила этикета. Этот человек казался ей смутно знакомым, будто она недавно где-то видела его фотографию. Очевидно, то был выполненный художником портрет в каком-нибудь периодическом издании и уж точно не в голом виде. При мысли об этом ее лицо и грудь порозовели, особенно принимая во внимание, что элегантный покрой костюма мужчины не мог скрыть заключенной в его теле огромной силы, способствуя таким образом игре ее воображения.
Незнакомец одарил ее улыбкой, самой головокружительной и дерзкой улыбкой, на которую только способен смертный мужчина. Беатрис залпом допила шампанское, будто то был лимонад, позабыв о своем намерении вести себя осмотрительно.
У него страстные губы, крепкие и четко очерченные, выделяющиеся на гладковыбритом лице, которое не принадлежало ни юноше, ни пожилому человеку, но одновременно и первому и второму. Такие губы намекали на ненасытный аппетит, который их обладатель вовсе не собирался скрывать. Беатрис вообразила, как он наслаждается роскошными яствами и дорогими винами, но непременно в умеренном количестве, получая удовольствие, но не предаваясь обжорству. Такие губы будут одаривать женщину жадными поцелуями до тех пор, пока она не станет задыхаться.
«Поцелуи, расточаемые этими губами, могут убедить женщину пойти на что угодно», – подумала она.
Так как мужчина стоял в противоположном конце зала, было невозможно рассмотреть цвет его глаз. Ей они показались черными, черными как ночь, таящими в глубине тайны и угрозы.
Почувствовав, что ей нечем дышать, Беатрис отвернулась. Виновата ли в этом Полли, слишком туго затянувшая ей корсет? Хотя Беатрис и не любила этот предмет своего гардероба, до сегодняшнего вечера он не причинял ей особых неудобств. По крайней мере, до тех пор, пока она не приехала на бал и не увидела этого мужчину. Теперь же ей хотелось распахнуть на себе корсаж платья и разорвать эту жуткую штуку, со всеми шнурками, крючками и прочими ухищрениями, в клочья.
Впуская воздух в легкие маленькими порциями, чтобы этот незнакомый и будоражащий ее мужчина не подумал, будто она задыхается, Беатрис сочла за лучшее повернуться к Чарли, который хмуро взирал на других людей, вызывающих у него недовольство.
Господин и госпожа Шамфлёр, с которыми они недавно познакомились, стояли в окружении небольшой, но очень оживленной группки чуть поодаль. Они весело болтали и смеялись. Тайком наблюдая за ними, Беатрис завидовала тому, как господин Шамфлёр с истинно французской галантностью целует затянутую в перчатку руку своей супруги. Этот жест заставлял задуматься о других поцелуях, которыми, как она воображала, они одаривали друг друга наедине, особенно учитывая, какие жаркие взгляды супруги бросали друг на друга.
– Боже мой, какая странная парочка эти двое, ты не находишь? – Чарли одним глотком допил свое шампанское и тут же взял с подноса проходящего мимо лакея еще один бокал. – Когда ты представила мне их, я решил было, что это люди из высшего общества, но в том, как они смотрят друг на друга, мне чудится что-то очень подозрительное. Ты так не считаешь?
Иногда Беатрис хотелось задать брату хорошую взбучку. Она обожала его, потому что он был по-своему хорошим человеком и также испытывал к ней нежные братские чувства, но иногда Чарли превращался в высокомерного ханжу.
– Напротив, я нахожу их очаровательными, а то, как они демонстрируют привязанность друг к другу, не может не воодушевлять. Если бы большее количество пар открыто выражали свою любовь друг к другу, мир был бы гораздо более радостным местом.
Чарли возмущенно фыркнул. На лице его появилось надменное выражение, совсем не соответствующее его возрасту – ему было всего двадцать пять лет.
– Мне кажется, что чем меньше ты станешь рассуждать о «демонстрации привязанности», тем лучше. Мы тут для того, чтобы восстановить твою репутацию, дорогая сестричка, а не для того, чтобы еще больше ее погубить.
– Ну не будь таким консерватором, Чарли! – Чтобы успокоить нервы, Беатрис тоже залпом допила шампанское и взяла еще один бокал, сочтя, что лучше притупить свои мрачные предчувствия с помощью алкоголя, чем вступать в пререкания с братом на глазах у всех. – Нам обоим отлично известно, что, по мнению света, мою репутацию уже не спасти и все, что нам остается, – это постараться извлечь выгоду из того, что у нас есть на данный момент. – Прищурившись, она продолжила приглушенным голосом: – Думаю, чем скорее ты оставишь идею о том, чтобы поудачнее выдать меня замуж в надежде поправить наше бедственное финансовое положение, тем лучше. А не поискать ли тебе работу? Я тоже стану работать. Я быстро учусь и наверняка смогу найти себе место.
У Чарли сделался такой вид, будто он вот-вот взорвется.
– Моя сестра не будет работать! Ради всего святого, я же джентльмен!
– Боже, да не расстраивайся ты так, дорогой брат. Я всего лишь подумываю о том, чтобы научиться печатать на машинке и поступить в какое-нибудь агентство. А ты так реагируешь, будто я только что изъявила желание стать проституткой в Уайтчепеле[1] с оплатой в один шиллинг.
Чарли открыл было рот, собираясь, несомненно, снова сделать сестре выговор, но так и не произнес ни слова. Вместо этого он воззрился куда-то поверх ее плеча, отчаянно хмурясь. Глядя на него, Беатрис почувствовала, как по позвоночнику ее пробежала дрожь. Она ни секунды не сомневалась, кого увидит, стоит ей обернуться, но, как и Чарли, не могла сдвинуться с места.
«Не бойся, Беа, – сказала она себе. – Он всего лишь мужчина. Всего лишь мужчина…»
– Такая скромная сумма? – со смешком произнес хрипловатый мужской голос. – Я бы за такую восхитительную возможность заплатил вперед сто гиней.
– Прошу прощения, сэр! – Побагровевший Чарльз готов был в очередной раз взорваться праведным гневом, но вдруг закрыл рот, словно превратившись в камень от устрашающего взгляда горгоны Медузы.
Двигаясь медленно, точно пребывая в странном текучем сне, Беатрис повернулась к стоящему за ее спиной незнакомцу. Она гордо выставила вперед подбородок, будто лично намеревалась устроить кому-то взбучку, как раньше грозился ее брат, но в действительности содрогаясь всем существом.
Разумеется, то был он. Мужчина со светлыми волосами, темными устрашающими глазами и гладким волевым подбородком. Мужчина, который столь дерзко взирал на нее. Он отвесил Беатрис низкий элегантный поклон, после чего взял ее маленькую, затянутую в перчатку ручку, которую она сама машинально ему протянула.
Даже через атласную ткань Беатрис почувствовала на своей коже его губы. Это прикосновение обожгло ее, словно огнем. Беатрис вдруг всем телом ощутила присутствие этого незнакомца так явно, будто снова оказалась в призрачном зыбком ступоре, в который ввел ее тогда Юстас, сладкими речами уговоривший ее позировать ему для тех треклятых фотографий. То было дарующее свободу состояние, в котором она могла делать что заблагорассудится, испытывать любые ощущения, наслаждаться запретными ласками.
Лоно ее пульсировало, будто этот новый кавалер гладил ее там.
– Мое имя Эдмунд Эллсворт Ритчи, мисс Уэверли. – Выпрямившись, он воззрился на нее немигающим пристальным взглядом.
«Это подобно тому, когда тонешь, – подумала Беатрис. – Но… тонешь, потому что хочешь утонуть…»
Она не могла оторвать от него взор, не могла заставить себя держаться скромно, как приличествовало ситуации. Глаза мужчины оказались темно-синего цвета, почти черного. То был оттенок индийских чернил, глубокий и мерцающий.
– Не стану говорить, что надеялся вас здесь сегодня встретить, – продолжал он, – потому что знал это наверняка. Вы были приглашены специально, чтобы я мог с вами познакомиться.
Беатрис лишилась дара речи. В действительности ей было что ответить этому человеку, но реакция собственного тела повергла ее в шок, заставив замолчать.
– Я вот что скажу… – молвил было Чарли, но тоже замолчал, когда Эдмунд Эллсворт Ритчи пронзил его взглядом, по энергетике не уступающим тому, которым он одарил Беатрис.
– Уэверли, не позволите ли мне переговорить с вашей сестрой наедине? – Слова его звучали достаточно учтиво, но по тону были подобны пощечине затянутой в бархат перчаткой. Прежде чем Чарли успел произнести хоть слово, этот безжалостный варвар уже подхватил Беатрис под локоток и повел ее в укромный угол за двумя пальмами в кадках.
«Я должна оттолкнуть его и уйти, – пронеслось в голове у Беатрис. – Мне следует потребовать экипаж и немедленно покинуть это место».
Опасность была столь велика, что она почти подчинилась голосу здравого смысла. Но нет, она не смогла. Скрывающийся в сокровенных глубинах ее тела маленький распутный бесенок возликовал, воодушевленный и доведенный до безумия прикосновением руки Ритчи к ее скрытому длинной перчаткой локтю.
Беатрис знала о репутации Эдмунда Эллсворта Ритчи. Он слыл персоной известной, и статьи о нем часто публиковались в таких изданиях, как «Таун ток» и непристойной, но совершенно очаровательной «Марриотт монд», а также на страницах светских новостей более достойных газет. Будучи предпринимателем, этот человек обладал огромным состоянием, владел как недвижимостью, так и предприятиями, а также являлся скандально известным любителем женщин. Постоянно ходили слухи, что он обхаживает то одну светскую красавицу, то другую, а бульварные газеты, из тех, что так нравились Полли, горничной Беатрис, постоянно намекали на его любовные связи.
«Но Ритчи, как обладателю баснословных денег, все сходит с рук. Хуже того, что, как бы далеко он ни зашел, высший свет все равно его обожает».
Когда они оказались вдали от людской толпы, Беатрис ожидала, что Ритчи заведет с ней игривый разговор, что вполне соответствовало бы его скандальной репутации, но он не произнес ни единого слова, а просто молча взирал на нее. Беатрис осознала, что до сих пор сжимает в руке бокал, и пожалела, что тот уже опустел. Глоток шампанского нужен был ей для того, чтобы хоть чем-то занять руки и снять нервозность. Точно прочтя ее мысли, Ритчи взял у нее хрустальный бокал и поставил его на полку.
«Вот своенравное чудовище!» – мысленно возмутилась Беатрис.
– Будьте так добры, объяснитесь, мистер Ритчи. – Беатрис говорила подчеркнуто сдержанно, чтобы выказать такую же невозмутимую властность, что исходила от стоящего перед ней мужчины. Сделать это оказалось нелегко, но, приноровившись, ей удалось достичь желаемого. По крайней мере, она не пищала от негодования, точно мышь. – Что вы имели в виду, говоря, что устроили нам приглашение сюда? Чего вы от нас хотите, сэр, раз решились пойти на подобный шаг?
Ритчи рассмеялся низким волнующим смехом, который, казалось, перекатывается как по обнаженным участкам тела Беатрис, так и по тем, что скрыты одеждой. Она ощутила такой прилив гнева, что захотела дать ему пощечину, и непременно сделала бы это, если бы не опасалась оказаться в неловкой ситуации.
Но был ли то только гнев? Беатрис смутилась, чувствуя себя так, будто оказалась в эпицентре урагана. Она была удивлена тем, как реагирует на присутствие этого мужчины ее собственное тело, предающее ее. Лицо и зона декольте ее горели огнем, самые сокровенные места покалывало от предвкушения, а груди томились в заточении корсета и платья. И ощущения эти, несомненно, были приятными. Более чем приятными. Лоно ее, скрытое панталонами, увлажнилось… Боже всемогущий, оно будто умоляло о прикосновении!
– Мне ничего не нужно от вашего брата, мисс Уэверли. Я хочу только вас. – Ритчи сделал паузу, положив руку с длинными тонкими пальцами на лацкан своего безукоризненно сшитого фрака. Глядя на него, точно змея, завороженная мангустом, Беатрис подпрыгнула, когда он с быстрым демонстративным щегольством распахнул полы своего фрака, явив ее взору внутренний карман, пришитый к темной подкладке, в котором лежало что-то, напоминающее позолоченную эротическую карточку.
«О нет! – ужаснулась она. – Так вот зачем он так жаждал со мной встретиться. Он видел эти треклятые штуки, а не просто слышал о них».
– Мне хотелось своими глазами увидеть, соответствует ли реальная женщина обещанию, данному изображением. – Все еще держа полы фрака распахнутыми, Ритчи медленно и сладострастно провел указательным пальцем по позолоченному краю карточки. – В самом ли деле вы являетесь сиреной.
Придя в ужас от предложения, которое Ритчи неминуемо ей сделает, Беатрис чувствовала восхитительное, но тревожное напряжение внизу живота.
«Кажется, я сошла с ума, – подумала она. – Я встретила этого мужчину несколько минут назад, а он уже успел превратить меня в помешанную».
– Джентльмену не пристало приносить подобные вещи на светский прием. – Беатрис в упор посмотрела на своего собеседника, хотя внутри у нее все плавилось, как десерт на жаре. – У джентльмена вообще не должно быть таких вещей!
На мгновение Ритчи прикусил нижнюю губу белоснежными зубами, все еще лаская край карты. В глазах его мерцали звезды, которые, похоже, кружились под звуки вальса, исполняемые в бальном зале.
– А леди не стала бы позировать для этих карточек.
Все верно, леди не пристало вести себя как неосторожной дурочке и уступать домогательствам своего жениха, не контролировать себя, перебрав шампанского или совершать что-либо еще, столь же легкомысленное, но соглашаться с Ритчи Беатрис не собиралась.
– Туше, мистер Ритчи. – Она попыталась представить стальной стержень, расположенный вдоль ее позвоночника и призванный уравновешивать планшетку спереди корсета. Только эта жесткая конструкция и могла сейчас удержать Беатрис от растекания под его жарким взглядом. – Но боюсь, эти снимки являются всего лишь результатом несчастливого и неправильного стечения обстоятельств. С моей стороны то была ошибка в суждениях, которую я пытаюсь исправить. – Она выдержала паузу, подготавливая себя к величественному уходу. – Надеюсь, что свет также сочтет возможным предать забвению мой неосмотрительный поступок и оставит его в прошлом, где ему и положено находиться.
Развернувшись, Беатрис хотела было удалиться, но Ритчи удержал ее. Он схватил ее за плечо в самом уязвимом месте между отворотом длинной перчатки и сшитым из французской ткани рукавом ее платья с монограммой.
Обнаженная кожа его ладони коснулась обнаженной же кожи ее руки. В промежутке между моментом их знакомства и нынешним мгновением Ритчи успел снять белые вечерние перчатки. Кончики его пальцев обжигали Беатрис, точно раскаленное железо.
– Будьте так добры, отпустите меня, мистер Ритчи!
Ах, каким визгливым голосом были произнесены эти слова! Слишком визгливым! Но он тут же отпустил ее. Или нет? Отпечаток его пальцев все еще жег кожу, лишая возможности двигаться. Точно так же, как и черное пламя, полыхающее в его глазах.
– Вам никогда не удастся предать забвению эти фотографии, Беатрис. Они и есть вы. – Ритчи произнес эту фразу очень тихо, но, казалось, эхо его голоса разлетелось по всем комнатам огромного особняка Саувернов. – Я заподозрил это сразу, как впервые увидел это. – Он вытащил из кармана снимок, которым так долго дразнил Беатрис, самый постыдный из всех, в подробностях запечатлевший то, как она касается себя между ног.
Может, так только кажется? Может ли такое быть? Неужели она в действительности это делала? Беатрис до сих пор не могла сказать наверняка, но по телу ее все же прошла дрожь. Взгляд Ритчи будто облизывал Беатрис с головы до ног.
– Теперь же, когда я познакомился с вами лично, моя дорогая, я знаю. – Он высунул кончик красного языка и коснулся середины нижней губы. – Вы богиня чувственности, мисс Уэверли, истинная сирена. И чем скорее вы это признаете, тем более счастливой станете себя чувствовать. – Беатрис взирала на его провокационно-соблазнительные ресницы, такие длинные и густые, и невольно задавалась вопросом: как мог он при этом сохранять столь мужественный вид? Ведь его ресницы были такие красивые и чувственные. – И я тоже, – добавил он.
– Боюсь, сэр, что моя чувственность… или ее отсутствие… это совсем не ваше дело. – Беатрис снова попыталась представить стальной стержень у себя в кор сете, но безуспешно. Она ненавидела это язвительное создание, известное тем, что добивается любой женщины, какую только пожелает. Однако собственное тело предало ее, томясь по нему, стремясь прильнуть к его телу, слиться с ним воедино. Попытки Беатрис совладать с собой чрезвычайно утомляли ее. Состояние приближалось к критическому. – А теперь, если вы позволите, я вернусь к брату.
– Но я же вас не держу. – Ритчи мягко рассмеялся, щекоча своим хрипловатым смехом ее нервные окончания и раздражая самые чувствительные участки тела. – Разве что здесь. – Он медленно провел большим пальцем по эротической карточке, задержавшись на груди и бедрах.
Ошеломленная подобным поведением, Беатрис подняла было руку, чтобы ударить его, но здравый смысл в очередной раз одержал верх. Этот мужчина вопиющий подлец, и пребывание Беатрис в его обществе давало ему именно то, что он хотел получить. Лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации, – это уйти, и немедленно.
– Желаю приятно провести вечер, мистер Ритчи. – Беатрис сделала шаг вперед, чувствуя себя так, будто переходит вброд болото. И как это она до сих пор не припустилась бегом?
– Подождите минутку, мисс Уэверли! Позвольте мне, по крайней мере, пригласить вас на танец!
Беатрис бросила взгляд на танцевальную карту, свисающую на ленточке с ее запястья.
– Боюсь, что это невозможно. Моя танцевальная карта уже заполнена.
Эти слова словно разрушили чары, и она зашагала прочь, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не сорваться на бег, точно умалишенная.
Беатрис не стала оглядываться. Нет, она не доставит Ритчи такого удовольствия!
Перед мысленным взором ее все еще стояло то, как он ласкает ее фотографию.
Эдмунд Эллсворт Ритчи не последовал за Беатрис Уэверли. Он не мог. Все, что ему оставалось, – это наблюдать за тем, как она удаляется от него. Плечи ее при этом почти явственно содрогались от негодования, а спина была очень напряжена. Наблюдая за тем, как Беатрис пробирается через толпу весело болтающих гостей, оставляя после себя едва ощутимый аромат ландыша, и бледный подол ее платья колышется вокруг ее ног, Ритчи чувствовал жар сжигающего его тело пламени.
Даже если бы он и мог пошевелиться, то не стал бы этого делать, потому что его мужское достоинство затвердело, точно шомпол, стоило ему увидеть Беатрис, и теперь превратилось в большой бугор у него в брюках. У него, конечно, имелась определенная репутация, но оказаться замеченным с такой мощной эрекцией на светском балу было чересчур рискованно даже для него.
Видела ли сама Беатрис то, как он отреагировал на нее? Она не смотрела ему на ширинку, да и какая хорошо воспитанная молодая девушка поступила бы подобным образом?
Все это подтвердило его подозрения. Несмотря на то что у него имелись снимки, на которых она распростерлась обнаженной на звериной шкуре, прижимая свою изящную ручку к промежности, он никак не мог избавиться от мысли, что в действительности она вовсе не была столь сладострастной и свободомыслящей, как можно заключить по ее позе.
«Кто же ты такая, моя Беатрис? Жаждущая наслаждений сибаритка или девственная весталка?[2] Как бы то ни было, ты все, о чем я только мог мечтать. И даже больше».
Ритчи не мог решить, какая из двух ипостасей возбуждала его больше, но в чем он был абсолютно уверен, так это в том, что Беатрис Уэверли околдовала его. Он попал под власть ее чар в тот самый момент, как впервые увидел фотографию, которая сейчас снова была спрятана во внутреннем кармане фрака. Встретив же эту девушку во плоти, восхитительно живую и энергичную, он почувствовал, что власть ее над ним стала в тысячу раз сильнее.
Пачка фотографий некоторое время тайно циркулировала в его клубе, не вызывая ни у кого особого интереса, до тех пор пока Ритчи не попросил своего друга дать ему одну.
Чувство шока, испытанное им при виде этого снимка, было сравнимо с ударом одновременно в голову, сердце и живот. Он был до немоты поражен утонченной красотой обнаженной женской плоти, но не мог до конца понять, чем же она его так заворожила, ведь за свою жизнь он повидал немало подобных фотографий. Шок превратился в возбуждение, а возбуждение – в навязчивую идею. Ритчи решил, что ему нужно лично встретиться с Беатрис Уэверли, чтобы освободиться от довлеющего над ним заклинания, но теперь он понимал, что все виденное им на снимке стало явью.
Ее оживленное лицо не обладало классическим совершенством черт, присущим некоторым светским львицам, за которыми Ритчи ухаживал в прошлом. Мисс Уэверли оказалась даже не такой утонченной, какой показал ее снимок. Было в ней что-то дикое и необузданное, чему он не мог дать определение и о существовании чего она сама даже не подозревала. Цвет лица Беатрис оказался сливочного оттенка, а волосы огненно-рыжего цвета, на который раскрашенная вручную фотография лишь слегка намекала. Ритчи не стал бы заходить так далеко, утверждая, что она вульгарна или груба – совсем наоборот, но она казалась переполненной здоровьем и энергией, а возможно, и желаниями, которых, как это ни печально, были лишены более деликатные и воспитанные в идеальных условиях девушки.
«А ее тело, – подумал он, – ах, боже, ее ароматное тело!»
Как же ей удавалось выглядеть столь эротично и притягательно в своем старомодном и явно старательно перешитом вечернем платье? То был результат вовсе не ношения корсета и прочих бесчисленных женских штучек, хотя Ритчи и был хорошо осведомлен о том, что женщины надевают под платья.
Нет, в случае Беатрис Уэверли притягательность являлась следствием ее женской сущности: ее темно-зеленых глаз, свирепого, как у амазонки, выражения лица, того, как она вскидывает голову и ахает от удивления, когда он провоцировал ее.
«Я заставлю тебя задыхаться, мисс Уэверли, в этом можешь не сомневаться. Даже если ты все еще и сердишься на меня, потом ты будешь радоваться, что позволила мне это».
Ритчи потянулся было к подносу подошедшего к нему лакея, намереваясь взять бокал шампанского, но рука его застыла в воздухе. Он был настолько выведен из равновесия, что вряд ли это можно было поправить пенистым французским напитком.
– Принесите мне стаканчик виски. – Собственный голос показался ему странным, будто он и в самом деле страдал от сильнейшего удара. Слуга же, похоже, не заметил ничего подозрительного и поспешил исполнить его поручение.
Наблюдая за толпой увешанных драгоценностями дам и безупречно одетых мужчин, Ритчи вдруг подумал о том, что видит всего лишь изображения на экране. Это не настоящие люди, но лишь картинки, подобные тем, что он видел на демонстрациях господина Ле Принца в Лидсе пару лет назад.
Лишь затерявшаяся среди гостей Беатрис Уэверли представлялась Ритчи реальной. Стараясь не привлекать к себе внимания, он украдкой вынул из кармана ее фотографию, чтобы насладиться контрастом между печатным образом и женщиной из плоти и крови.
И изображение, и оригинал определенно стоило увидеть.
На фотографии Беатрис представала непринужденной, мечтательной и естественной. Взгляд ее в самые интимные моменты был обращен в сторону, в отличие от большинства обнаженных моделей, бесстыже смотрящих прямо в камеру.
Беатрис во плоти встретила взгляд Ритчи с негодованием, пылом и вызовом.
Оба воплощения этой женщины терзали его чресла. Ритчи неохотно признал, что когда-то его мужское естество точно так же реагировало на его ушедшую в мир иной супругу Клару. Его первый брак приносил полное взаимное удовлетворение обоим супругам как в постели, так и во всех других сферах жизни.
Заметив приближающегося к нему лакея, пробирающегося через толпу болтающих и прихорашивающихся гостей, Ритчи поспешно спрятал фотографию обратно в карман.
Виски огнем обжег ему язык, что вполне устраивало Ритчи.
Да, он может рассматривать этот снимок и все прочие и получать удовольствие, когда пожелает.
Но теперь ему было недостаточно лишь изображений и манипуляций, производимых собственной рукой. Ему необходимо было дотронуться до Беатрис, насладиться ею. Пальцы его до сих пор покалывало от прикосновения к ее руке, он все еще чувствовал теплоту и нежность ее кожи. Тело его все еще переживало то краткое мгновение контакта, а при мысли об этом член его вновь пришел в состояние боевой готовности.
«Я стану наслаждаться тобой, божественная Беатрис, – мысленно пообещал Ритчи. – Я до капли выпью из тебя всю твою чувственность, так как точно знаю, что ты обладаешь ею, как бы яро ты это ни отрицала. Я попробую на вкус и стану ласкать каждый дюйм твоей кожи и почувствую прикосновение к моему члену твоих пальцев, возвращающих удовольствие.
Все это произойдет очень скоро, потому что в противном случае я просто лишусь рассудка».
Лишиться рассудка? Ох, нет! Это самый неподходящий выбор слов. Поднеся стакан к губам, Ритчи содрогнулся, будто увидев перед собой встающую из могилы призрачную фигуру.
Нет! Никаких мрачных мыслей! Беатрис Уэверли – это свет. Жар. Страсть. Она – это все, что есть на свете хорошего, восхитительного, полного жизни.
А благодаря ее братцу с его неблагоразумными финансовыми вложениями, а также многими днями, проведенными на ипподроме, и ночами за игровым столом Сирена с Саут-Малберри-стрит сама приплыла в руки Ритчи, оставалось лишь взять ее.