Июнь. Прекрасное времечко, когда поисков мало и на них есть силы.
Отряд решил провести большие, основательные, контрольные учения перед сезоном. На поляне в Рузском районе – машин 50, участников – человек 100.
Мы с Ваней и Ко сделали свой этап, по аналогии с подсмотренным в Питере, «Тропа обнаружения». В лесу на протяжении метров 200–300 натянута киперная лента, указывающая «тропу». Вокруг, в рандомном, но оправданном математически (по специальной формуле) порядке разбросаны вещи разных типов визуального обнаружения – от ярких тряпок «сигнальных» цветов (салатовый, ярко-красный, желтый, оранжевый) до абсолютно сливающихся со средой вещей вроде камуфла. Основная задача группы – пройти по тропе, не выходя за пределы контрольного времени, и «собрать» все тряпки. Такая тренировка нужна, чтобы люди понимали, как сложно обнаружить нечто в природной среде. В нашем случае это «нечто» – молчаливое тело потеряшки.
Руководит учениями Немец. Немец – пузат, жесток, изобретателен и учится на своих ошибках. В данном случае ошибкой считаются прошлые – «скучные» – учения.
Первый день в этот раз – теория и упражнения вроде нашей «тропы», азов картографии, связи и т. п. День проходит прекрасно, вечером мы с Ваней и парнями поем «Счастье есть», парни рубят на укулеле и барабанах. Сюда бы еще косячок или пива, но на учениях – сухой закон.
Ночью Немец вызывает меня к себе. Рядом с ним – Валя, мужик лет 45, по кличке Бродяга. Он оправдывает свое погоняло – живет, где придется, кажется, вообще не работает, а летом проводит все время в лесу. В поисках он принимает участие редко – я так полагаю, только в тех случаях, если ему добираться недалеко. Зато любое из его нечастых появлений помогает штабу: настоящий житель леса с беззубой разбойничьей рожей, огромным ножом на поясе, он легко шагает в лес на самые отдаленные участки, может там переночевать и утром продолжить выполнять задачу.
Учитывая похуизм Бродяги и мою избыточную энергию, Немец отправляет нас в маленький лесок, километра полтора в длину и шириной метров 500. Эта полоска – довольно подлая, посреди нее – глубокий развитой овраг, переходить который нелегко. Немец крайне жесток, как сказано выше, поэтому вдобавок к непростой местности мы должны передвигаться без фонарей и изредка зычно орать, навлекая группы на себя. Нам надо «погонять» поисковиков по лесу пару часов. При этом лес в полкилометра перекрывается цепью из 20–30 человек, то есть задача у них относительно простая – это вам не иголка в стоге сена. Правда, группы, как правило, по 5–7 человек, так что шанс «погонять» их у нас есть. Ну, что ж, доброй охоты.
Когда лежишь в траве, мокрый от вечерней росы, и видишь 5 фонарей, идущих на тебя, – инстинктивно хочется удрать. Поэтому я шепчу в рацию Бродяге: «Они у меня, отвлеки». Бродяга орет, и глупые фонари разворачиваются. Только я подобрал себе уютную елочку с сухой подстилкой, как в рацию слышится голос Бродяги: «Эй, теперь ты!». И я ору, причем ору так, чтобы было похоже на Бродягу, и понимаю, что тут же надо тикать – чтобы они не поняли, что нас двое. Пусть думают, что это один идиот шароебится по лесу. Идти ночью в лесу, подсвечивая себе дорогу только тусклым экраном навигатора, нелегко. Но я выползаю из леса, оббегаю метров 200 и ору оттуда. Тупые фонари уже с трех сторон! Проходит минут 10, они оказываются близко, – и тут орет Бродяга.
Мы гоняли их часа полтора, покуда они не поняли, что нас двое. Бегать стало бесполезно, надо было зашхериться. Я прячусь между двумя упавшими березами, но увы: вскоре они чуть не наступают на меня. «Нашли!» – орет мужской голос над ухом. «А чего он не шевелится?» – голос девушки. «Потому что, блять, фонари от меня уберите, чтобы я не ослеп», – недовольно ворчу я, пыхтя в землю.
Фонари убирают, я освещаю группу мягким светом навигатора – и вижу самое прекрасное лицо, которое я когда-либо встречал. Она. Loop – так на форуме. Впрочем, эта кликуха быстро отвалилась: после того как все, благодаря мне, узнали, что в детстве папа звал ее Куклой. Кукла. Прекрасная и невозможная, несбыточная. Мой Эверест, и я без кислорода, совсем не шерп, считай, обреченный на верную смерть недалеко от вершины.
«Транспортировка пострадавшего», – жестит в рацию группе Немец. Ну, что ж. Это первое такое знакомство, когда девушка сразу несет меня на руках. Правда, в компании с пятью мужиками, но какая разница. Километр – у неё на руках. Счастье есть.
После 4 часов сна, с раннего утра – снова «потеряшкой» в лес, бегать из конца в конец, «засвечиваясь» на разных опушках и просеках, чтобы меня гипотетически могли засечь наблюдатели с вертолета, летающего весь день над лесом. Усталость снимается только сном под елкой в грозу, когда все группы выходят из леса, а вертушка улетает. Жалко, что не удается увидеть ее, Куклу, Loop, самую невозможную, недостижимую и прекрасную.
…На следующий день, продрав глаза дома только ближе к вечеру, читаю смс: «Поиск, Владимирская область, под Петушками, мальчик 5 лет, ЛЕС».
Мы с Ваней, Абрамсом, дайвером Суреном и спасателем Тик-Током – первые на месте. От вводных приколбашивает: мужик унес мальчика из СНТ в лес. На руках. Незнакомый никому мужик. Схватил и унес ребенка.
Мы находимся в полутора километрах от СНТ, на шоссе, как раз с той стороны, куда похититель направился. Сурен и Тик-Ток тут же убегают «навстречу» маньяку, сообщая в рацию, что иногда видят одиночные следы перехода через влажную, приболоченную просеку. Мы с Ваней решаем обследовать другую просеку, перпендикулярную и сухую, – скорее всего, маньяк не стал бы задерживаться на открытом месте близко к СНТ, а отходил бы по выбранной нами просеке. Абрамс остается ждать остальных для организации штаба.
Мы спокойно прочесываем просеку и ближайшие к ней кусты (при выборе задачи учли, что надо будет отрисовать на карте точно, а с просекой это возможно), тоже находим пару следов. Нам остается закрыть метров 100 в длину, когда появляется Жора и организуется штаб. Всех вызывают туда. «Жор, где-то тут зацепки должны быть, Сурен нашел следы, и мы тоже – на просеке, свежак». Жора выслушивает внимательно и соглашается первым делом обследовать эти квадраты.
Но вмешиваются менты, которые просят нас организовать толпу местных жителей, желающих помочь. Жирные, загоревшие дачники в шлепках и чуть ли не с младенцами в руках стремятся поймать маньяка и восстановить вселенскую справедливость.
– Че, мы тоже с ними пойдем? – удивляется Ваня. – Жор, это же пиздец.
– Понимаю, но…
Жора вынужден пойти навстречу полиции и отправляет нас обследовать заболоченную просеку с отрядом жирных дачников. Ваня прав – все это полный пиздец сразу по нескольким причинам:
1) если мальчика просто насиловали, то это было сразу и недалеко, он может быть жив и где-то здесь;
2) если он не окрест и убит, надо быстро обследовать местность и расширять поиск;
3) если он не здесь и не убит, надо быстрее работать над всеобщим оповещением, сиречь СМИ, репосты, ориентировки.
Выгуливать дачников по болоту, где маньяки оставляют трупы крайне редко, – это непозволительная роскошь. Тем не менее, теряя шлепанцы, подбирая животы и вытирая сопли, дачники вразброд, по кочкам, с хреновыми фонарями, выгуливаются целых 2 часа на страшно маленьком отрезке болотца. Когда последний толстопуз вываливается наконец из зарослей болотной травы, мы опрометью возвращаемся на позиции, но тут же слышим команду: «Всем лисам вернуться в штаб».
Выясняется, что предел идиотии полицией не достигнут. Они выгоняют всех из леса, чтобы провести колоссально тупую по своей идее операцию. Мы будем дружно ловить маньяка. ЛОВИТЬ МАНЬЯКА. Который был здесь часов 8 назад. При этом нам, гражданским, с собой полицейских не дают, велят сидеть в кустах и, если что, орать «маньяк» в рацию.
Ничего более тупого ни до, ни после я не делал. «До» не делал, потому что не было настолько резонансных поисков, куда сразу приезжает море генералов в каракулевых шапках и с шашками наголо, «после» – потому что плевал, как и весь отряд, на мнение ментов. И это единственно верное решение в лесных поисках начала десятых годов – плевать на мнение ментов. Жора принимал их мнение – с выражением понимающей мины, в этом смысле он выдающийся артист и большой дипломат. О его дипломатии мы с Ваней и еще парой поисковиков думаем, пока кормим комаров на доставшемся нам в присмотр кладбище. А еще я думаю о том, что если мальчик жив и он здесь, то время его, скорее всего, сочтено.
С наступлением рассвета мы выходим из леса, и нам наконец, спустя 12 часов после начала поиска, разрешают брать нормальные задачи. Однако мне все равно не дали тот оставшийся кусок у просеки – там уже было МЧС, еще один медлительный, неповоротливый враг человечества.
Мы отправляемся прочесывать БЛИЖАЙШИЙ, то есть примыкающий к СНТ квадрат, и уже через 10 минут обнаруживаем там подобие устроенной лежки. Комфортное место, за бревном, где расстелена пара старых рубашек – для мягкости. Оттуда прекрасно просматривается въезд в СНТ, где и был похищен мальчик. Рядом лежат кусок булочки, какая-то перчатка, еще какая-то мелочь. Мы вызываем на место СК – чтобы криминалисты забрали всё это барахло, и, дождавшись довольно расторопных сотрудников, дообследуем квадрат и выходим к СНТ, где располагались штабы полиции, СК, МЧС.
Тут снуют десятки офицеров, постоянно шипят рации – и ничего, по сути, не происходит.
Мы садимся покурить и по рации просим штаб дать следующую задачу, исходя из нашего положения.
К эмчээсовцам подходит какая-то рыжая, красивая женщина с окаменевшим лицом. Полковник что-то тихо говорит ей – и лицо женщины оживает: искривляется в гримасу невозможной, отчаянной боли матери, которая потеряла своего ребенка. Она застывает, мышцы словно не дают ей распрямить ноги до конца или, наоборот, сесть на корточки; руки, согнутые в локтях, застывают в полузависшем положении, не касаясь ни лица, ни бедер; белые глаза ее как будто проваливаются внутрь черепа.
Ваня плачет.
«Отряд, всем отбой, всем вернуться в штаб. Поиск завершен. Найден, погиб», – доносится из нашей рации, и женщина начинает падать. Ее подхватывают мужчина и полковник.
Мы идем в штаб – как стало понятно, почти что дорогой маньяка: от СНТ через мокрую просеку, а затем через ближайший лес.
Никогда не видел такого на поисках. Десятки людей просто молча сидят в разных местах – в машинах, на земле, на пеньках, почти все молча, только некоторые переговариваются дежурными фразами. Татарка ревет без звука, уткнувшись в плечо Зида. Сурен курит и временами молча смотрит на Тик-Тока, будто пытаясь спросить, верно ли они побежали по заболоченной просеке. Ляля, с опухшим лицом, прижимает к груди стопку ориентировок с фото мальчика.
Ко мне подходит Жора. «Тело у просеки». «Сухая», та самая, «наша» просека оцеплена полицейскими, в кустах – несколько СКшников и менты. Перед оцеплением стоят несколько репортеров, камеры направлены туда, в место трагедии, которое плохо просматривается.
– Кто нашел-то?
– МЧС.
– Мы бы еще вчера там нашли, вот на полчаса позже бы вы нас вызвали…
– Просьба есть, от полиции. Они координаты сами снимать не умеют, сходи.
Жора протягивает навигатор. Он бодр и равнодушен, как Будда. Он отправляет – именно меня: закрыть гештальт. Большой лидер.
Я иду через оцепление молча, думая только о том, могли мы успеть или нет. Немножко трясет, когда подхожу к месту.
Тело пятилетнего мальчика. Прекрасный, голый, толстый белый мальчик с мягкими волосами. Синие губы, пальцы и пиписька.
– Кому координаты?
– Записываю, – говорит некто в форме.
– 55 градусов точка 659662 северной широты, 37 градусов точка 645530 восточной долготы.
Тело приподнимает эксперт, говорит что-то о трупных пятнах, их характере и прочее. Это записывает помощник.
– Скажите, какое время смерти?
– Слушай, – отвечает, надавливая на трупное пятно. – Думаю, через пару часов после похищения, да, часов в 6 вечера.
– Пару часов?
– У него голова разбита, умер, скорее всего, от черепно-мозговой травмы, здесь.
Позже мы узнали точную хронологию событий.
Ублюдок пытался изнасиловать мальчика, но у него не вышло. Тогда он стукнул его головой о дерево – со всего размаху, и бросил умирать в кустах.
Мы бы правда не успели. Мы бы точно не успели. Но это ничего не меняет, вот в чем штука.
Это пробуждает ярость. Укрепляет в желании заниматься нашим делом. Это объясняет, почему волонтеры, когда находят пропавшего, часто причитают, как бабки: «Нашелся наш миленький, наш прекрасный, ничего-ничего, всё уже хорошо». И это может быть произнесено как ребенку, так и старику. Он для них – миленький и прекрасный, потому что ЖИВОЙ.
Детский труп. Это водораздел между человеком обычным и поисковиком. Поисковик с гордым словом «волонтер» в башке готов сознательно вписаться в то, что заставит его увидеть такое зрелище второй, пятый, десятый раз. Мало того, когда всё указывает на смерть, он должен по-прежнему хотеть найти точку, где эта смерть празднует свой пир. Он должен стать тем, что мыслит этой самой точкой, а не обладает собственным состоянием как фактом, не позволяет своей психике вмешиваться в дело. Его цель – НАЙТИ. И он должен быть готов найти то, что в радиообмене принято называть «муравейником». Не помню, кто и когда это ввел, но введено было для того, чтобы родственники пропавших не могли, услышав рацию, сразу понять, что их близкий мертв.
Домой. Скорей домой.