За ужином они трое – отец, Светлана и Алина – никогда не разговаривали. Так было заведено. Есть следовало молча, чтобы неосторожным словом не разрушить иллюзорную гармонию, не перебить никому аппетит. Вот после еды – пожалуйста, милости просим в кабинет хозяина. Тогда уже и жаловаться можно, и просить, и претензии предъявлять. Правда, претензий к нему, к Ростиславу Ивановичу Яковлеву, не было ни у кого и никогда. Он в этом доме был царем и богом. Он здесь повелевал, казнил и миловал.
Но сегодня с самого начала все пошло не так. Он сам нарушил тишину, когда глянул на опухшее лицо жены и вдруг спросил:
– Света, что-то не так?
– Что?
Она вздрогнула, уронила вилку на край тарелки. Звон показался оглушительным. Светлана смутилась, подхватила вилку, зажала в руке так, как будто собиралась нанести ею удар. Алина даже догадывалась, кому этот удар предназначался. Насупилась, затихла. Ростиславу эта возня с приборами показалась наигранной и фальшивой. Он вдруг разозлился и вопреки правилу, самим установленному, повторил:
– Я спросил, что с тобой сегодня.
– А что со мной?
Она выпустила вилку, и та беззвучно упала на салфетку. Пухлая ладонь Светланы с дорогим маникюром, который удивительно не шел ее коротким пальцам, исчезла со стола, затерялась где-то на колене, в складках безупречной скатерти.
– Почему ты ревела? – напрямую спросил он.
– Я? Ревела? Нет, тебе показалось. – Она отвечала отрывисто, как будто рапорт сдавала.
Уставилась в полупустую тарелку, на которой отвратительно съежился кальмар на пару.
Она терпеть не могла такую еду. Она бы с удовольствием съела сейчас тарелку картофельного пюре с салатом. Или горку тушеного мяса с помидорами. Или пасту под сливочным соусом. Но нельзя, Ростислав помешан на правильном питании. Пожить хочет подольше, сохранить здоровье и красоту. И получается ведь у мерзавца.
А у нее – нет. Не выходит быть молодой и красивой. Молодость и красоту сожрали синтетические гормоны, которые она поглощала пачками, пытаясь забеременеть. Но – не вышло. Ничего не вышло: ребенка нет, фигуры нет, красоты нет. И вдобавок приходится жрать всякую гадость, от которой тошно.
– Света, повторяю вопрос: почему ты плакала? С нетерпением жду ответ. Правдивый ответ!
Ростислав дожевал остатки со своей тарелки, аккуратно вытер рот льняной салфеткой, швырнул ее на стол. Оперся основаниями ладоней о край стола. Глянул на нее требовательно, холодно.
Как же она ненавидела этот его взгляд. И все в этот момент в нем ненавидела. И все, что ему принадлежало: дом, достаток, положение. Даже его дочь, которую воспитала.
А почему, собственно, должно быть иначе? Она в нее всю душу вложила, а что в ответ? Хамство, недоверие, вранье. А дальше чего ждать? Вот состарится Светлана. Окончательно состарится, когда Ростислав перестанет заглядывать к ней в спальню и прятать от нее своих многочисленных любовниц. И что тогда? Как поступит его дочь? Тоже станет ее игнорировать? Или примет сторону мачехи и осудит неверного отца? Ой, вряд ли.
– Правдивого ответа хочешь? Хорошо. – Света выудила руки с колен, поправила пряди, с вызовом глянула на Алину. – У нас проблемы с дочерью, Ростик.
– Проблемы? С дочерью? – Он растерялся.
Если честно, он думал, что Светка встретила в городе Стеллу и расстроилась из-за этого. Он и сам расстроился, когда узнал от Заботина, что Стелла вернулась из Америки.
По слухам, вернулась насовсем. И не одна, а с малышом, которого гордо выгуливала в колясочке по улицам. Опять же, по словам Заботина, удачливого аспиранта, который получил сразу и грант в Америке, и Стеллу, при ней не было. И еще Заботин сказал, что она стала даже красивее.
– Материнство ей к лицу, – забил последний гвоздь Игорек сегодня за ланчем. – Всерьез опасаюсь, дружище, что ты ее увидишь и просто не сможешь сдержаться. У меня вопрос: а как же секретарша Саша? Она же тебе уступила…
Насчет Саши могла Светка что-нибудь пикантное узнать и разреветься от этого. Но чтобы она ревела из-за Алинки! Этого не было никогда прежде. Ни разу. Не потому, что Светка ее не любила, нет. Просто с Алинкой проблем не было никогда. Таких проблем, чтобы из-за них стоило плакать.
– И что за проблемы?
Ростислав глянул на дочь. По обыкновению залюбовался. Алина была чудо как хороша. Сложена прекрасно. Красивое лицо, ухоженные волосы, нежная кожа. Прекрасно воспитана. Здесь Светкина заслуга, разговора даже нет. Ему-то все время некогда.
– Что-то не так с экзаменами? – Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, какой по счету экзамен сдала дочь. – Вроде все в порядке было.
– Да при чем экзамены, Ростислав? – непозволительно возвысила голос Светлана. И ткнула пальцем в притихшую насупившуюся Алину. – Твоя дочь встречается с мальчиком!
– Ох боже ты мой! – Ростислав прикрыл глаза ладонью и тихонько рассмеялся. – Было бы чего пугаться! Света, а ты что, думала, она вечно твоей юбки держаться станет? Ей семнадцать.
– Но это голытьба, Ростислав, – чуть не перебила жена, чего прежде никогда себе не позволяла. – Это парень с фабричной слободки!
– Ладно, не думаю, что это так серьезно. Так ведь, малышка? – Он подмигнул Алине.
– Он хулиган!
– Ой, Светка, не драматизируй. – Он продолжал посмеиваться, тут же вспомнил собственную скандальную репутацию в далекой юности. – Поиграет наша девочка в опасную игру и бросит. Ей через пару месяцев лететь за границу. Через полгода и не вспомнит, кто такой этот парень с фабричной, как ты говоришь, слободки.
– Ты уверен? – Света изогнула идеальные брови – хоть что-то от ее красоты не тронуло время. – Уверен?
– А что не так?
– Она сказала, что не полетит ни в какую чертову заграницу. Конец цитаты, дорогой.
Ростислав нахмурился. Поблуждал глазами по стенам, по столу. Решил, что разговор на эту тему будет долгим и серьезным. Он начнет давить, Алинка расплачется, Света станет орать. Конечно, все будет, как он решит, – пусть плачут, орут, сопротивляются сколько угодно. Все будет, как он скажет. Но не сегодня. Не именно сейчас.
Именно сейчас хотелось выйти из дома. Сесть за руль, покататься. Проехать по тем самым улицам, где, как утверждает Игорь Заботин, любит катать своего малыша Стелла. Ему очень, до зарезу хотелось ее увидеть. Просто посмотреть. Издали. Как идет, как поворачивает голову, как склоняется над коляской. Как что-то шепчет ребенку и улыбается ему.
Поэтому ему сейчас не до соплей семейных.
– Все, поговорим потом. – С сосредоточенным хмурым видом он поднялся из-за стола. – Я отъеду по делам. Ненадолго. Алина, дождись меня. Будет разговор.
– Папа, я хочу учиться в России. – Дочь встала, перегородила ему дорогу. – Я никуда не полечу. Буду учиться в России.
На него смотрели сердитые голубые глаза, точь-в-точь как у него. Губы сжаты. Руки сведены за спиной. Не отступит, это ясно. Будет биться до победного.
А может, и ладно? Может, пускай остается здесь? Он будет видеть ее всегда, как захочет. Сможет контролировать.
Кстати.
– Что за парень, дочка? – Ростислав обхватил ее лицо руками, поцеловал в обе щеки. – Видно, неплохой парень, раз ты ради него…
– Она с ним спит, Ростислав! – взвизгнула Светлана. – Она с ним спит на съемной квартире! Шатается по всяким опасным местам. И уже не раз посещала этот, как его?.. – Жена беспомощно оглядела столовую, пощелкала пальцами, закатила глаза, пытаясь вспомнить. – Квест! Вот! – Она не раз уже посещала это сомнительное место, где проходит эта глупая опасная игра.
Его руки, только что касавшиеся щек дочери, упали, как у тряпичной куклы. Повисли вдоль тела. Отступил на шаг.
Что? Что только что сказала Света? Что Алина, его милая, серьезная, умная дочка, спит с каким-то голодранцем? Да вообще не важно, кто он! Важно, что она с ним – что? Спит?
Да она еще…
Еще каких-то пять лет назад она сидела вечерами у него на коленях и требовала сказку на ночь. От нее пахло сладким молоком, леденцами, он целовал ее в лоб на ночь и без конца просил повторить, как она любит своего папочку. А Алинка сжимала кулачки крепко-крепко, прижимала локоточки к бокам и, зажмурившись, шептала: «Сильно-сильно». И он задыхался от нежности и тревоги за нее.
И прошло-то всего каких-то пять лет. А теперь она – что? Спит с кем-то? На съемных квартирах? И что за чертов квест, скажите, пожалуйста? Что за дикость такая?
– Это модная игра. Погугли, папа, погугли! – Светлана едко улыбнулась. – Пока ты под чужие юбки заглядываешь, к твоей дочери тоже…
– Молча-ать! – страшно взревел он.
И с такой силой шарахнул по столу кулаком, что Светина тарелка подпрыгнула и недоеденный кальмар соскользнул прямо на белоснежную дорогую скатерть.
– Ты! Еще хоть слово! – нацелил он палец на Светлану и тут же перевел его на Алину. – А ты дуй в свою комнату. И не выходи оттуда, пока я не вернусь. Вернусь – будем говорить. Серьезно! Я все сказал.
И пошел прочь. От них обеих. От их отвратительных историй, от испортившихся отношений. А они испортились, это он понял.
Светка постарела, подурнела и совсем не выглядит на свои тридцать четыре. Дополнительный десяток на ее обвисших боках и пухлых щеках. Конечно, она ревнует его к многочисленным бабам, о которых знает. Ревнует к Алинке, которую он обожает.
И что теперь? Что будет дальше?
Все налаженное годами лопнуло, пошло трещинами. Эти трещины будут расти, пока однажды не распахнется пропасть. Эти две женщины станут чужими друг другу. А он, что станется с ним? Алина, конечно, не перестанет быть его дочерью и через сто лет. И он по-прежнему будет ее любить, даже если она начнет совершать одну ошибку за другой. А вот как быть со Светкой?
Идиот, он же не ушел от нее к Стелле тогда только из-за Алинки. Думал, что Светлана заменила его дочери мать, все у них сложилось замечательно и он не вправе сиротить Алинку дважды. И не должен поступать так подло с женщиной, отдавшей всю себя. Пожертвовал своей любовью ради счастья дочери, ради семейного покоя. И вдруг – здрасте, приехали: Светка и Алинка теперь чужие друг другу. А ему-то что делать со всем этим? Получается что – его жертвы напрасны?
Он сел за руль и поехал. Просто в никуда. Медленно катил по улицам вечернего города, послушно уступал дорогу всем нервным и торопливым. Неспешно думал, сопоставлял. Выходило так себе. Это вам не бизнес-план, это жизнь. Какую стратегию тут применишь, каких финансовых затрат это будет стоить. А душевных, душевных рисков как можно избежать?
Как он очутился возле этого ресторанчика – сам не понял. Подсознание его, что ли, туда привело, шут его знает. Уже припарковался и вышел из машины и только тогда понял, где он.
Маленький уютный ресторанчик в тупике сразу за поворотом с центральной улицы. Кто не знает, не найдет ни за что. Слева и справа от входа здоровенные липы, по три с каждой стороны. В начале лета они буйно цвели, аромат кружил ему голову, забивал легкие нежной сладостью, он задыхался, останавливаясь под ними в пору цветения. Или это от счастья ему не хватало дыхания?
Между липами пристроились дубовые скамейки на чугунных ножках. Здесь постоянно тискались парочки. Небольшая площадка перед ресторанчиком тщательно выметена. Здесь всегда было чисто. За стеклянными двойными дверями приглушенный свет. И швейцар, застывший по ту сторону дверей, кажется, все тот же – высокий худой мужик в отутюженной ливрее. Увидел Ростислава, поднял приветственно руку. Неужели узнал? Сколько лет прошло! Года два, а то и больше с тех пор, когда они со Стеллой последний раз здесь ужинали.
Им нравилось здесь бывать. Народу немного, никакого шума, суеты. Столики отделены один от другого высокими диванными спинками. Верхний свет горел редко. На каждом столике – красивый светильник под ажурным колпаком. Можно и свечи зажечь. Вот спроси его сейчас, как там готовили, – не ответит. Они почти не прикасались к еде. Все говорили, говорили, держались за руки, целовались без конца. И еще мечтали, да. Много мечтали. А он потом все эти мечты предал. И ради чего?
Идиот!
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался швейцар, принимая у него куртку. – Давно вас не было.
– Добрый вечер. Да, давно.
Ростислав замер у высокого зеркала в резной старинной раме. На мгновение прикрыл глаза. Ощущение, что сзади стоит Стелла и поправляет на его спине рубашку, было почти осязаемым и очень болезненным.
– Вот, возьмите. – Швейцар, который здесь был и гардеробщиком, сунул ему в руку номерок. – Она вас ждет.
– Кто?
Ростислав покосился на мужика в ливрее. От возраста, что ли, не в себе? Кто, что ждет? Куртка?
– Ваша девушка вас ждет. – Швейцар неожиданно молодо улыбнулся и привычно подмигнул ему, как тогда, несколько лет назад. – Кажется, она сидит за тем же самым столиком. Пятым, если не ошибаюсь.
Стелла! Она!
Она сидела на самом краю диванчика, спиной к выходу. Он сразу увидел ее, когда ворвался в зал. Узкая спина, изящная талия, тесно обтянутая темным платьем. Она всегда любила вещи в обтяжку. Волосы пострижены и едва достают до плеч. Непривычно, раньше она никогда не стриглась так коротко. И цвет, цвет волос не такой, как раньше. Скорее русая, чем шатенка.
Но это была она. Она, его любимая женщина, которой он грезил, по которой страшно скучал. Что он должен, что он может ей сейчас сказать? На что имеет право? Что надеется услышать в ответ? И его ли она здесь ждет?
– У меня сейчас просто сердце лопнет, – проговорил он скороговоркой, с разбегу усаживаясь на диванчик напротив нее. – Ты? Это ты!
– Я. – Голова склонилась к правому плечу – ее любимое движение. Губы тронула улыбка, которую он помнил, которая ему снилась сотню раз. – Это я. Привет.
Губы, глаза, шея, руки – все любимое, родное. Так хотелось все это трогать, целовать. Он тяжело дышал, разглядывая ее. Пальцы, стиснутые в кулаки, подрагивали.
– Ты кого-то ждешь? – спросил Ростислав.
Он не знал, как может теперь к ней обращаться. Раньше все было так просто. Так естественно было называть ее любимой, единственной, родной. Сейчас стеснялся. Он не имел права ни на что.
– Жду.
Стелла коротко кивнула. Волосы шевельнулись, заползли на щеки. Он чуть не застонал от желания протянуть руку и заправить пряди ей за ушки. Как раньше. Как еще два года назад.
– Кого?
Он спросил, потому что должен был спросить. Он должен быть готов к визиту какого-то типа. Которого, не зная, уже ненавидел.
– Тебя, – вдруг сказала Стелла и улыбнулась – забыто, нежно, любяще. – Жду тебя, Яковлев. Третий вечер подряд здесь жду. Даже загадала: если придешь, значит, ничего не кончилось, ты все еще любишь меня. Если не придешь – тогда все. Все кончено.
– Я пришел! – перебил он. Встал, шагнул к ней и, тесня ее от края, уселся к ней на диванчик. – Я пришел, любимая, пришел. И я так соскучился!
Что было потом? Что было потом, что было потом…
Потом было давно забытое сумасшествие. Они сорвались с места, даже не успев сделать заказ. Сели в его машину и, как по команде, набросились друг на друга. Прямо там, в машине на стоянке, он любил ее. Любил так, как не любил, кажется, никогда до этого. Он боялся моргать, смотрел на нее, не отрываясь, воскрешал в памяти каждую черточку ее лица, каждый изгиб ее тела. Он помнил ее запах, каждый вздох ее, каждый стон. Он задыхался сам, торопился, умолял его простить, хватал ее губами, крепко сжимал. Пару раз причинил ей боль – чтобы почувствовать, это точно она, что она живая. Боялся, что она вдруг исчезнет снова на пару лет.
Когда все закончилось, он долго не мог натянуть одежду – тело сковала странная слабость. Руки не слушались, в пальцах покалывало, в голове шумело.
– Эй, милый! – Стелла тихо рассмеялась ему в ухо, цапнула зубами за мочку. – Ты жив?
– Даже не знаю. Прости, я, наверное, был не сдержан.
– Ерунда. – Она беспечно махнула рукой, подтянула колготки, одернула платье. Села ровно. И тут же принялась помогать ему застегивать рубашку. – Ой, пуговица оторвалась. Надо бы пришить, а то Светлана тебе скандал устроит.
– К черту Светлану. К черту всех! – Он потянулся к ней снова, поцеловал в шею. – Я никуда тебя больше не отпущу.
– Хорошо. – Стелла вдруг сделалась серьезной. Выставив ладошку, удержала его от очередного поцелуя, заставила отстраниться. – Это как раз то, что мне сейчас нужно.
– Что именно? – Он поддернул штаны, застегнул ремень.
– Твоя поддержка. Твоя помощь.
На последних словах ее голос неожиданно дрогнул. Он забеспокоился.
– Стелла, малышка, что-то случилось? Я набросился на тебя, как павиан, прости. Даже не спросил, как ты все это время. У тебя ребенок? Я слышал, что ты вернулась с ребенком. А его отец, он отпустил тебя навсегда? Вы расстались?
– Как много вопросов. – Стелла, откинулась на спинку сиденья, уставилась в ветровое стекло. – Как много вопросов. А я отвечу, знаешь! На все твои вопросы отвечу! По порядку. Что-то случилось, спрашиваешь? Да, случилось. Случилось, что у меня ребенок, которого я забрала у мужа. Мы развелись. А мой муж, оказывается, давно принял американское гражданство. И ребенок, мой ребенок, теперь гражданин другой, не моей страны. И я, получается, его похитила. Не просто увезла к себе на родину, а украла, похитила. Не удивлюсь, если меня уже разыскивает Интерпол.
– Боже, ужас какой!
Ростислав растерялся, замолчал. Заставил себя сосредоточиться, хотя выходило не очень. Нервное напряжение после скандала с домашними, неожиданная встреча со Стеллой, бешеный секс на заднем сиденье – все это ему уже не по годам. Хоть ему слегка за сорок, времени на восстановление после такого стресса теперь требуется больше. А тут сразу столько информации. Не очень приятной информации.
Его любимая, чистая Стелла, получается, вернулась домой преступницей? Украла у мужа собственного ребенка, так выходит. И просит помощи – у него. А он-то чем здесь поможет? Пойдет войной на ее бывшего мужа, гражданина другой страны? Бред. Спрячет от всех ее ребенка? Это, конечно, можно, но он пока не представлял как. Надо думать. Не теперь, когда только-только отдышался, когда едва успел натянуть штаны.
– Я хорошо знаю тебя, Славик. – Она всегда его так называла. – Ты растерян и не представляешь, чем именно можешь мне помочь, так?
– Не знаю, здесь надо думать. Хорошо думать. Все взвесить.
– Ты растерян. Это понятно. – Ее ладошка легла ему на грудь. – Но все просто, дорогой. Все намного проще, чем ты думаешь.
– И насколько проще?
Мысли, честно, путались. Сейчас глоток крепкого кофе был бы кстати. Но возвращаться в ресторан растрепанными как-то не очень. Можно купить кофе на заправке. И пару пончиков. Он ведь так толком и не поужинал. Горячее съел, а любимые закуски остались нетронутыми. И привычный десерт ему не дали попробовать любимая дочь и надоевшая жена. Проблемы, проблемы. Сплошные проблемы!
– Насколько проще? – повторил он, потому что Стелла вдруг затихла, съежилась. – Эй, малыш, ты чего? Говори.
– Надо будет в суде признать, что ты отец моего ребенка. И тогда у Алекса не будет шансов его вернуть.
Она отвернулась от него к окну, за которым метались ветки старых лип. Отвернулась, давая ему время подумать и не торопиться с ответом. Так было всегда. Они всегда тщательно подбирали слова, чтобы не ранить друг друга и не спровоцировать вспышку недовольства.
Ростислав успел об этом забыть за те два с половиной года, что они не виделись. Не воспользовался паузой, воскликнул возмущенно:
– Что признать, отцовство? Стелла, о чем ты говоришь? Это же просто смешно. Это нереально.
– Почему? – чужим голосом отозвалась она.
– Да потому, черт возьми, что будет экспертиза. И не одна. И обнаружится факт моего обмана. Под суд пойдем вместе.
И сразу промелькнуло, что скандальные процессы ему сейчас ой как не нужны. Они с Заботиным готовят захват земель, которые Зайцев никак не желает отдавать. Ничего, отдаст! Непременно отдаст, иначе втянется в такую неприятную историю, что не отмоется никогда. Компромат уже готов и ждет своего часа.
Да, будет борьба, но дело того стоит. Он к этому долго шел, долго готовился.
И что теперь? Отступить? Перед Зайцевым, перед этим быком, у которого он в далекой юности увел девчонку? Он ведь вспомнил. Все вспомнил. И как Зайцев его потом унижал перед своими дружками. Как бил. Как в грязь на колени ставил. Он все вспомнил и ни за что не отступит. То, что предлагала сейчас Стелла, не лезло ни в какие ворота. Просто шло вразрез с его планами.
Два скандала ему точно не потянуть. И оба такого уровня!
– Хочешь сказать, что из-за каких-то там делишек с главой ты мне не поможешь? – воскликнула Стелла, когда он ей все это изложил.
– Не могу я пойти на подлог в самый разгар войны с ним, пойми, малышка. – Ростислав попытался ее обнять, но она резко вырвалась. – Нашу с тобой ложь он использует как козырь. Он опрокинет меня на обе лопатки, если узнает, что я затеял судебную возню с дядей из-за океана. Причем возню заведомо проигрышную.
– Яковлев, а ты скотина, – изрекла Стелла, как будто зачитала диагноз. – Ты отказываешь мне? Ты, единственный человек, на чью помощь я так надеялась, отказываешь! Просто из-за того, что это может не пойти на пользу твоему бизнесу? Ну и скотина.
– Малыш, малыш, погоди! – Он поймал ее руки, шарившие по дверной обшивке в поисках ручки. – Давай все обсудим. Все обдумаем. Если нельзя решить законно, давай найдем другие пути. В обход! Мы можем дать твоему ребенку другие имя, фамилию. Можем документально оформить ему других родителей. Ты уедешь с ним, спрячешься. А когда шум стихнет, года через два-три, отыграем все назад.
– Здорово! Просто класс! Пытаешься снова на пару лет куда-нибудь меня спихнуть, чтобы я не путалась под ногами? Не досаждала своим присутствием, своими просьбами… Ты хоть понимаешь, что происходит, Яковлев? У меня хотят забрать ребенка! Моего ребенка! Которого я родила, выкормила. Ты понимаешь, что такое лишиться ребенка?
Она впервые так кричала. Впервые за всю историю их отношений. В темноте машины ее лицо казалось белым пятном с черной дырой рта, из которой на него сыпались упреки. Она вспомнила все! Все до перепутанных много лет назад подарков. Он тогда купил Светке на Восьмое марта золотые часы, а Стелле – духи. Французские, между прочим, тоже не копеечные. Полез в пакет и по ошибке достал не ту коробку. Потом, сконфуженно улыбаясь, забрал у нее коробку с часами и вручил другую. Стелла улыбнулась, сказала, что все нормально, что она не обиделась.
А оказалось что? Что и обиделась, и нормально не было ничего, и она такая же, как и все другие, алчная, злопамятная стерва.
– Господи, как же я устал-то от вас от всех! – выпалил он неосторожно.
И тут же получил по лицу. У него, если честно, в глазах потемнело от неожиданной боли. Щелкнул дверной замок, потянуло холодом. Стелла выскочила на улицу.
– Сволочь! – крикнула она, съежившись под порывом ветра. – Ничего не изменилось, Яковлев! Ничего! Ты все такая же трусливая сволочь!
– Не кричи, пожалуйста.
Он с опаской поводил глазами по крохотной парковке. Вроде никого. Перед входом в ресторан тоже безлюдно. Единственный, кто мог наблюдать их ссору, – швейцар. Да и то, если бы приплюснул нос к стеклу. Но швейцара у дверей не было. Уже неплохо.
– Ты пожалеешь, Яковлев, – крикнула Стелла. – Ты очень пожалеешь о том, что сказал.
– Стелла, девочка моя, успокойся, – бормотал Ростик, открывая дверцу и не особо рассчитывая, что она его слышит. – Не надо так драматизировать. Мы что-нибудь придумаем.
Он не выбрался на улицу, не полез с водительского сиденья. Поостерегся подходить сейчас к ней, разъяренной. Она станет отталкивать его, кричать. И тогда-то швейцар, силуэт которого снова замаячил за стеклянной дверью, точно все увидит. А Ростислав этого не хотел. Ему нельзя быть замешанным в скандале. Пока нельзя.
Он так и не подошел к ней. Завел машину и медленно выкатился с площадки перед рестораном. И, конечно, не мог слышать, как женщина, которой он грезил все эти годы, исступленно шепчет ему вслед:
– Ты пожалеешь, мерзавец! Ты очень пожалеешь! Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь!