Книги на большом журнальном столике Изабель располагает в таком загадочном порядке, что он даже кажется точным. Толстенные фолианты с небольшим количеством текста и обилием иллюстраций о Майлзе Дэвисе, архитектуре Марракеша или же об итальянской кухне. Декоративные издания, совсем не предназначенные для того, чтобы их читать, – пользы от них не больше чем от безделушек, не оставляющих после себя никаких воспоминаний. В благоприятные деньки они купаются в свете. В скверные – в пыли. Эти книги прокляты приходящей домработницей Марией, ответственной за чистоту и порядок в квартире из расчета четырех часов в неделю.
Жан-Пьер вновь сел на диван, включил телевизор, выбрал новостной канал и теперь смотрит на экран с видом коровы, взирающей на проходящие мимо поезда. Кадры сменяют друг друга с выключенным звуком. Когда он вот так дуется, как капризный ребенок, Изабель хоть и забавляется, но поддаваться на его уловки все же не собирается.
– Ты вроде собирался пообщаться не с телевизором, а со мной, нет?
– Ты меня достала, – отвечает Жан-Пьер, даже не удостоив ее взглядом, – говорю тебе, еще немного, и я околею от усталости! Ты можешь это понять? Околею, и все!
Нет, Изабель эту его усталость не понять. По сути, как и любую другую в принципе. В ее представлении в лучшем случае речь идет о предрасположенности к лени, в худшем – о разболтанности и привычке все пускать на самотек. Жизнь совсем не обязательно превращать в поле битвы, но двигаться вперед, чтобы хоть немного ее улучшить, так или иначе необходимо. А если уж на то пошло, то и вовсе достичь идеала, почему бы и нет.
Отдавая ей в полной мере должное, надо заметить, что стремиться к совершенству она заставляет не только окружающих, но и саму себя. Редко увидишь, чтобы Изабель где-то дала слабину. Да и потом, она хороший товарищ. Когда кто-то из ее близких явно не на высоте, когда очередная подруга мучительно пытается навести в своей жизни порядок, она берет ее за руку и помогает преодолевать ступеньку за ступенькой. Но (ведь «но» так или иначе присутствует всегда) горе тому, кто откажется от ее помощи. Такого человека из своей жизни Изабель выбрасывает раз и навсегда. Жан-Пьер, может, и не в курсе, но к нему это тоже имеет отношение.
Изабель всегда знала, что если она и выйдет замуж, то ее будущий муж точно не будет располагать достаточным количеством внутренних ресурсов для самостоятельного движения вперед. Она выбирала из тех, кого обязательно надо направлять, подталкивать, а порой и тащить за собой. И до сегодняшнего дня это работало. Он хоть и не просил о помощи, но и сопротивления не оказывал, а этого уже было достаточно. Если поставить его на нужные рельсы, он и сам уже может расстараться. Самое трудное с ним – это начать.
Она, как водится, всегда была от него на шаг впереди, что вполне логично. А он хоть и плелся за ней в хвосте, до последнего времени все же мог кое-как выдерживать ритм. Но несколько месяцев назад Изабель заметила, что хотя ей все чаще приходится ждать, когда муж подтянется, он все больше отстает, застревая на старте. Между ними наметился разрыв. Она, пусть даже медленно, движется вперед, но когда поворачивается, видит, что он уменьшается на глазах. Незыблемые законы перспективы.
«Жан-Пьер застыл на месте и превратился в вялое, безжизненное существо», – сказала она как-то Катрин. «Надо полагать, это всего лишь крохотный момент слабости, – со смехом ответила сестра. – Да и потом, пока в человеке теплится жизнь, теплится и надежда, разве нет?»
Катрин права. Изабель не должна отказываться от попыток его встряхнуть. Даже если для этого придется вести себя с ним резко, как, например, этим вечером. В конечном итоге она вытащит его из пучины апатии. Вырвет из объятий липкого клея. В противном случае ему придется пережить презрение – а то и безразличие, – которое Изабель питает к тем, кого вышвыривает из своей жизни. К тем, кто топчется на месте.
– Ты разве не понимаешь? Я так больше не могу!
Поставив на место последнюю книгу, антологию какого-то дизайнера, Изабель гладит мужа по щеке и смотрит нежным взглядом – как мать на ребенка, совершившего глупость и теперь неумело пытающегося оправдаться. Да, видок у него действительно мерзкий. В глубине глаз залегла желтизна. Надо будет сделать ему эхографию брюшной полости, а то как бы чего не вышло.
– Милый, ты не в настроении, но я все равно тебя очень люблю.
– Не в настроении? Я? Это у тебя шутка такая? Я на грани нервного срыва, а для тебя это лишь «не в настроении»?
– Бедный мой малыш… Ты что, собрался в санаторий? Или, и того лучше, в дом престарелых? У моей мамы в пансионате двуспальная кровать, так что если тебе это интересно, можно…
– Какая же ты у нас умная…
Изабель прячет улыбку. Победа в битве осталась за ней. Поль с Соланж приедут к ним на ужин, и все пройдет как задумано.
Но вот Жан-Пьеру не до смеха. У него больше нет ни малейшего желания веселиться и хохотать. Смеяться самому и смешить других для него уже в прошлом. Хотя некоторые даже приписывали ему к этому дар. Фантазии ему сроду было не занимать. Однако с течением лет на смену ей в его душе пришла глухая, гнетущая серьезность. Серьезность, которая тяжким бременем клонит книзу его крупный скелет. На этом диване, перед телевизором с выключенным звуком, он чувствует себя неподъемным и грузным.
Через несколько минут, окончательно наведя в гостиной порядок, Изабель опять взяла с дивана открытую коробку.
– Ну так как насчет платья?