– Что ж, – нарушила долгое молчание Нора, – у кого-нибудь есть догадки?
Наслышанный о зоне 51 и абдукциях Морвуд догадывался, о чем все подумали. Но никто не спешил делиться соображениями.
– Убирайте землю, надо достать эту штуку, – сдавленным голосом выговорил Таппан: он едва сдерживал радостное волнение.
Нора сделала несколько фотографий объекта на месте обнаружения, потом принялась расчищать вокруг него мастихином, отбрасывая в сторону землю. Эмилио и Скотт, раскапывавшие нижнюю часть тела, прервали работу и тоже стали наблюдать за Норой.
Через десять минут она полностью очистила объект. Подсунув под него деревянную палочку, с предельной осторожностью извлекла из земли, взяла в руки, обтянутые перчатками, и перевернула.
Внизу четкими буквами была вытиснена надпись: «ХайКем индастриз, Эдисон, Нью-Джерси, 3H 1X-20X».
А дальше какие-то числа.
Повисла пауза. Таппан фыркнул, а потом рассмеялся в голос.
– Кто сказал, что у Бога нет чувства юмора? А я уж поверил, что это инопланетная техника! – Он сокрушенно покачал головой. – Даже сердце быстрее забилось. Хотя вещь все-таки не из наших краев, а из Нью-Джерси.
– Если это не инопланетный артефакт, то что же? – спросила Нора.
– Завтра будем извлекать тела, – объявила Кори. – А пока давайте уберем это приспособление в контейнер для доказательств. Отвезем его в лабораторию ФБР, и гарантирую: скоро мы получим точный ответ.
Уверенный тон Кори был для Морвуда как бальзам на душу. Вот это другое дело! Но когда Кори бросила на Морвуда вопросительный взгляд, наставник нахмурился и отвернулся.
Лайм проехал на своей «субару» на запад по бульвару Долли Мэдисон, воспользовался съездом и сзади подрулил к штаб-квартире ЦРУ. Затем медленно миновал несколько парковок, пока не отыскал подходящую рядом с Мемориальным парком. После работы Лайм потратил львиную долю свободного времени на уход за своей машиной, и теперь она работала безупречно.
Выйдя из «субару», Лайм зашагал по извилистому тротуару, ведущему к главному входу. Идти так далеко было необязательно, но погода в Лэнгли установилась приятная, и, поскольку сейчас значительную часть рабочего дня Лайм проводил в своем закутке, было решено насладиться прогулкой. Он вошел в прохладное лобби с длинными рядами высоких, узких колонн, подвергся стандартным проверкам и направился к лифтам. Люди, как обычно, сновали туда-сюда, шагая прямо по огромному гербу ЦРУ на полу, но все были заняты своими делами и не обращали на Лайма ни малейшего внимания. Он же по давней привычке обогнул изображение орла, щита и розы ветров.
Следуя знакомому маршруту, он поднялся на третий этаж, прошел по лабиринту узких коридоров, еще раз предъявил удостоверение на пропускном пункте и наконец добрался до цели – двери из темного дерева, рядом с которой висела табличка с надписью «Раш, Дж.». Поправив рубашку, Лайм постучал.
– Войдите, – ответил голос.
Лайм открыл дверь, переступил порог и закрыл ее за собой. Кабинет выглядел будто голливудская декорация: массивный стол, ноутбук, три телефона, задернутые шторы, на стене фотография президента, на книжных полках стеклянные футляры, полные военных медалей. Да и сам полковник Джек Раш напоминал киношного агента ЦРУ: волосы коротко подстрижены, телосложение худощавое, но жилистое, впалые щеки, безупречная форма.
– Лайм, – произнес полковник. – Вольно. Садитесь.
И указал на единственный стул напротив своего стола.
– Спасибо, сэр.
– Как дела в Пентагоне? – спросил Раш.
– Как обычно, сэр.
– Простите, что это дело пришлось поручить вам. Знаю, вам больше по душе оперативная служба. Но как говорится, цена свободы – неусыпная бдительность.
Полковник накопил огромный запас афоризмов, крылатых фраз и речевых клише, которыми часто пользовался. Лайм ответил ему в тон:
– В нашем деле, сэр, спокойный день – значит хороший день.
– Аминь. Как вы, наверное, догадались, будь сегодняшний день спокойным, я бы вас не вызвал.
Кроме телефонов, на столе полковника лежала одна-единственная папка, запечатанная и покрытая многочисленными штампами. Раш открыл ее.
– Похоже, у нас прорыв дамбы, – сообщил он, листая страницы.
Эти слова были произнесены почти небрежно, однако Лайм сразу напрягся.
– Сведения еще собирают, – продолжил Раш, – но, как вам известно, в ситуациях такого рода медлить нельзя. Необходимо мобилизовать все силы.
– Разумеется, сэр.
Раш закрыл папку и отодвинул ее.
– Дальнейшие распоряжения получите по обычным каналам. А здесь собрана вся информация, которая понадобится вам для предварительной разведки.
Лайм потянулся за папкой, но полковник положил на нее руку.
– Вам представилась возможность отдохнуть от сидячей работы.
– Да, сэр. Благодарю, сэр.
Раш убрал руку с папки. Лайм положил ее себе на колени.
– Офицеры, дежурившие в старых шахтах с ядерными ракетами, любили говорить, что их служба – девяносто девять и девять десятых процента скуки и одна десятая процента паники, – проговорил Раш. – Наша служба стране настолько скучной не бывает, а если соблюдать бдительность, удается обойтись и без паники. Но принцип тот же. Мы следим за теми, кто хочет причинить нам вред. Причем худшую разновидность вреда: ту, которая, намеренно или нет, идет изнутри. И когда нужно, мы действуем. Единственное отличие: те ракетчики получили награду за свою скуку. А жертвы, на которые мы идем ради страны, и дело, за которое порой отдаем жизнь, должны оставаться в тайне.
– Это самый трудный вид патриотизма – и самый важный.
Последнюю фразу произнес не Раш, а кто-то, стоявший за спиной Лайма. Полковник сразу поднялся, Лайм последовал его примеру и повернулся кругом. К его немалому удивлению, возле двери стоял генерал-майор Зефир, командир их подразделения. Зефир (его настоящую фамилию никто не знал) – фигура легендарная, и Лайм видел его лишь дважды: на вводном инструктаже, который его отряд проходил после специального обучения, и два года назад, по завершении особенно трудной и неудачной охоты.
Лайм не слышал, как Зефир вошел и закрыл дверь. Но цель его присутствия наверняка заключалась в том, чтобы подчеркнуть важность миссии.
– Нам оказано высочайшее доверие, мистер Лайм, – произнес Зефир. – Никогда не забывайте об этом.
– Да, сэр, – ответил Лайм.
– И нет более опасного врага, чем тот, который кажется союзником и другом, но чьи действия угрожают не только нашей безопасности, но и самому нашему существованию.
– Да, сэр.
– На этот раз ставки особенно высоки. Осторожность и терпение – вот ваши главные помощники, ведь те, кто из-за своего невежества представляет для нас опасность, совсем близко. Но это обстоятельство не должно сказываться на вашей объективности… и на вашей миссии.
– Ясно.
На самом же деле Лайм был озадачен: в его подразделении все готовы умереть, защищая Америку, – не раздумывая и не задавая вопросов. И что генерал-майор подразумевает под близкой опасностью? Но Лайм решил делать выводы, когда ознакомится с материалами из папки.
– Хорошо. Вы будете подчиняться непосредственно полковнику Рашу и у него же получать разрешения на проведение операций. Желаю удачи.
Подчиненные отдали честь, генерал-майор вышел из кабинета. Все еще слегка растерянный Лайм повернулся к Рашу.
– Как я уже сказал, некоторое время вы сидячей работой заниматься не будете. – И полковник едва заметно улыбнулся. – Вы свободны.
На следующий день Нора наблюдала, как пылевое облако поползло к горизонту и растворилось в бескрайней синеве: вся команда ФБР уехала, увезя в фургоне трупы, загадочное приспособление и другие улики. Таппан стоял рядом с Норой – он всегда держался поблизости и следил за происходящим молча, но с интересом.
– Странная история, не находите? – спросил он.
– Очень.
– Этих покойников зарыли здесь не случайно. Вокруг миллион акров земли, вполне подходящей для такой цели. Зачем же хоронить в пятистах ярдах от места Розуэлльского инцидента? Должна быть какая-то причина.
Нора покачала головой:
– Наверное, ситуация прояснится, когда ФБР установит личности убитых.
– Думаете, удастся?
– Уверена. Кори… то есть агент Свенсон прошла специальную подготовку. Когда я участвовала в ее предыдущем деле, она так точно восстановила лицо мертвеца, что его сразу узнали.
– Как-нибудь расскажете поподробнее.
Нора устремила взгляд на квадраты, на которые Эмилио и Скотт разбивали место будущих раскопок. Парни вколачивали в землю деревянные колья и натягивали между ними флуоресцентную ленту.
– Завтра будете вскрывать землю, – произнес Таппан скорее не с вопросительной, а с утвердительной интонацией.
– Если все пойдет по плану – да. Надеюсь, больше не наткнемся на трупы.
Таппан рассмеялся.
Солнце клонилось к горизонту, работа подходила к концу. Кори и ее команда задержались дольше, чем рассчитывала Нора: они осматривали местность, просеивали землю, искали улики.
В стороне стоял Скип и беседовал с Битаном. Что они обсуждали, Нора не слышала, но Битан из тех, кто при разговоре активно жестикулирует; сейчас же он и вовсе разошелся не на шутку. Нора была рада, что Скип произвел хорошее впечатление на знаменитого астронома, – более того, даже превосходное. Оба энтузиасты своего дела, и Битан явно доволен, что здесь у него есть последователь.
– Если вам нетрудно, – Таппан кивнул на айпад в руках Норы, – объясните, как работают археологические программы.
– Все довольно просто, – ответила Нора. – Мы на месте фотографируем все наши находки, каждый слой почвы, каждый ее образец, а затем вводим данные, чтобы воссоздать в трехмерном изображении место раскопок, и программа показывает, как оно меняется со временем. Можно поворачивать изображение, рассматривать его сбоку или даже снизу и всячески анализировать. Как только что-нибудь обнаруживаем, сразу «заливаем» фотографии. Остальное делает процессор.
– Замечательно. А как вы планируете работать в этих квадратах? Будете вскрывать их по очереди?
– Начнем с первого квадрата и двинемся наискосок, слева направо, как газонокосильщик. Будем погружаться все глубже, каждый раз снимая новый слой земли.
– И насколько глубоко спуститесь?
– До горизонта тысяча девятьсот сорок седьмого года. Осмотрим всю извлеченную землю, а потом копнем глубже: надо будет убедиться, что не вышли за пределы предгоризонтного слоя. Стандартная процедура.
Виджил вбил последний клин и привязал к нему ленту. Потом сложил штатив, закинул его на плечо и подошел к Норе и Таппану.
– Готово! – с улыбкой заявил он. Все его лицо было в пыли, кроме глаз под круглыми темными очками. – Проще простого.
– Рад слышать, – кивнул Таппан. – Что скажете о месте раскопок, Эмилио?
– Просто идеальное. Земля плоская, растительности почти нет, песок мягкий, но достаточно влажный, чтобы не сползал. Лучше и представить нельзя.
К ним подошел Битан, а следом Скип. Вскоре собрались все, включая Трех Инженеров.
– Впечатляюще, – похвалил Битан, окинув взглядом размеченную на квадраты землю.
Грег Бэнкс обратился к Норе:
– Мне нужны образцы почвы. Надеюсь, по ходу дела вы будете их брать.
– Ну конечно. Можем взять сколько хотите и где хотите.
– Отлично. Как насчет ста граммов почвы с квадратного метра, скажем, через каждые двадцать сантиметров вглубь?
– Будет сделано. Ищете что-то конкретное?
– Хочу провести масс-спектрометрию, просто чтобы посмотреть, какая тут химия. А еще изучу образцы под микроскопом, – возможно, обнаружатся аномалии.
– Без проблем. Мы, археологи, постоянно берем образцы. А кто будет делать масс-спектрометрию?
– Лаборатория прикладных исследований в Техасском университете в Остине. Хотелось бы отправлять туда образцы экспресс-доставкой каждый день.
Нора кивнула. Это дорого обойдется, но почему бы и нет? Для проекта Таппана – только самое лучшее.
– Надеетесь обнаружить инопланетные вещества? – спросил Скип.
– Всегда! – воскликнул Бэнкс, и ученые рассмеялись.
Таппан огляделся по сторонам:
– На сегодня хватит, ребята. Я запланировал праздничный ужин. Коктейли в нашем «вагоне-ресторане» будут подавать в шесть, а ужин в семь.
Нора вошла в «Эйрстрим», который делила со Скипом. Трейлер был очень уютным: две спаленки, разделенные гостиной и столовой, а еще ванная с миниатюрной душевой. В углу гостиной Скип обустроил удобное местечко для Митти: лежанка, миски для корма и воды. Трейлер был невелик, однако по размерам не намного уступал их дому, а по части современной обстановки значительно превосходил.
Нора вошла в спальню, чтобы сбросить с себя грязные вещи и одеться к ужину, но в чем идти, не знала. Рассудив, что нарядный вариант ковбойского стиля будет вполне уместен, она надела кожаные брюки, сапоги из змеиной кожи, красную шелковую рубашку и простые бирюзовые бусы. Когда Нора вышла из спальни, Скип уже ждал в гостиной. Оказалось, что в его представлении нарядная одежда – это джинсы и чистая повседневная рубашка.
– О чем разглагольствовал Ноам? – спросила Нора.
– Да так, о разном.
– Какой скромный ответ, – поддразнила брата она. – И о чем же, например?
– Между прочим, Битан настоящий гений, – проговорил Скип. – Он собрал большую коллекцию видеозаписей, сделанных летчиками, радарных снимков с НФЛ, интервью со свидетелями и еще кучу всего интересного. Многие их тех, кто видел летающие тарелки, явно не дружат с головой, но некоторые внушают доверие. А рассекреченные видеоматериалы военных – это просто улет! Объекты на огромной скорости маневрируют так, что нам с нашими современными технологиями и не снилось. Не говоря уже про интервью с жертвами абдукций.
– С кем с кем?
– Ты наверняка слышала такие истории. Людей крадут для экспериментов, а может быть, даже в целях размножения.
– Полагаю, эти видео ты тоже посмотрел. Инопланетное порно.
Скип рассмеялся.
– Тебе бы на материалы Битана взглянуть не мешало. Да, знаю, ты скептик, и ничего плохого в этом нет. Но быть открытой для всего нового тоже хорошо.
Нора посмотрела на брата. Он говорил искренне, и лицо светилось энтузиазмом.
– Обещаю попробовать, – с ласковой улыбкой произнесла она.
Когда десять минут спустя Нора вошла вслед за Скипом в «вагон-ресторан», она была вынуждена признать, что внутреннее убранство производит впечатление. Тридцатифутовый «Эйрстрим» полностью расчистили, если не считать кухонной зоны с одной стороны. Через всю остальную часть трейлера тянулся стол, на котором красовались серебряные канделябры, хрустальные бокалы, свернутые в трубочки и продетые в кольца льняные салфетки и керамические блюда в стиле ретро с ковбойскими мотивами тридцатых годов: по кайме узор из клейм для скота, а посередине лошади, ковбои и тому подобное.
– Добро пожаловать! – Таппан плавно приблизился с полудюжиной бокалов шампанского на серебряном подносе. – Вы пришли первыми.
Нора и Скип взяли по бокалу. Таппан был одет в сапоги из крокодиловой кожи, джинсы и коричневую ковбойскую рубашку с перламутровыми пуговицами и затейливым вышитым узором. Шелковую бандану на шее удерживала серебряная индейская фибула с россыпью бирюзы. Таппан явно не привык ходить в таком наряде, но к его вьющимся черным волосам и ямочкам на щеках шло практически все.
Он поставил на стол поднос, взял бокал с мартини, и они чокнулись.
– За раскопки, – произнес Таппан. – И пусть нас ждет нечто неземное.
– Точно, точно! – подхватил Скип.
Битан пришел в плохо сидящем костюме с кое-как завязанным галстуком.
– Шампанское! – воскликнул астроном и схватил с подноса бокал. Оглядевшись, проговорил: – У вас тут прямо корраль О-Кей[9]. Неужели я единственный, кто пытается соблюдать цивилизованный дресс-код?
– В таком костюме у вас это не получится, – рассмеялся Таппан.
– Что не так с моим костюмом?
Таппан потер между пальцами лацкан:
– Сплошной полиэстер.
– Мы в пустыне, – принялся защищаться Битан. – Одежда должна дышать. Уж я-то знаю, я вырос в Негеве[10].
Следующими пришли Виджил и Риордан, а через пять минут собрались все остальные ученые, включая Трех Инженеров – эти, похоже, никогда не разлучались. Кузнецов принес футляр с музыкальным инструментом причудливой формы и поставил его в углу.
Некоторое время все общались, пили шампанское и пробовали закуски – копченого лосося, блины с икрой, охлажденные креветки и прошутто с дыней.
С аппетитом съев блин, Кузнецов удивленно воскликнул:
– Да это же настоящая русская икра!
И тут же взял второй.
– Верно, – подтвердил Таппан. – Осетровая, из Каспийского моря, но рыбы выращены на ферме, а не выловлены в дикой природе, так что принцип ответственного отношения к окружающей среде соблюден.
Услышав это, Скип немедленно протолкался к блинам, съел один и прихватил с собой еще два. Нора заметила, как быстро брат опрокинул два бокала шампанского и потянулся за третьим. Нора приблизилась к нему и незаметно для других ткнула в бок.
– Не части, понял?
– Ты права, сестренка. – И Скип отдернул руку.
Таппан постучал по бокалу вилкой, и все затихли. Он обвел присутствующих сияющими глазами.
– Прежде чем сядем за стол, хочу рассказать короткую историю. Некоторые из вас ее уже знают.
Он выдержал паузу. Лицо Таппана раскраснелось, он излучал оживление и радость. Нора не помнила, когда в последний раз видела настолько довольного человека.
– Это история об инциденте, случившемся в Лос-Аламосской национальной лаборатории летом тысяча девятьсот пятидесятого года, когда город еще был закрытым. В это время создавали водородную бомбу. Энрико Ферми, знаменитый итальянский физик, пошел пообедать с Эмилем Конопинским, Гербертом Йорком и Эдвардом Теллером[11]. Все четверо работали над проектом «Супер» – так изначально называли водородную бомбу. По дороге разговор у них зашел про многочисленные недавние свидетельства НЛО, в том числе и про Розуэлльский инцидент. Главной темой дискуссии ученых стала вероятность существования разумной жизни в космосе. Все согласились, что развитые инопланетные цивилизации просто не могут не существовать в Галактике с ее миллиардами планет и миллиардами лет на развитие жизни.
Таппан выдержал паузу.
– Когда они сели за стол, разговор перешел на другие темы. Стали обсуждать то, о чем любят поболтать физики, – например, можно ли путешествовать быстрее скорости света и все в таком духе. А потом наступила пауза, и вдруг Ферми выпалил: «А где все?» Ошарашенные сотрапезники сначала молчали, а потом рассмеялись: они поняли, что Ферми намекал на предшествующую дискуссию. Ферми интересовал вопрос: если разумная жизнь в Галактике кишмя кишит, где же она? Нас ведь должны были посетить, причем неоднократно. Вернувшись в кабинет, Ферми сделал кое-какие предварительные расчеты. Он учел широкую распространенность в нашей Галактике звезд, подобных Солнцу, возраст этих звезд (многие из них на миллиарды лет старше Солнца), высокую вероятность того, что на землеподобных планетах достаточно воды, и сделал закономерный вывод: на некоторых из этих планет давно должна была развиться разумная жизнь. А разумные существа, несомненно, должны были научиться совершать межзвездные перелеты. Вот почему Ферми был так озадачен. Где они? Им давным-давно следовало прилететь! Вот как, друзья мои, родилась знаменитая загадка, известная как парадокс Ферми. Здесь мы стараемся найти решение этого парадокса. Все доказательства говорят о том, что инопланетяне уже посещали Землю. И в этой жаркой пустыне мы наконец отыщем свидетельства этого. Достаточно сказать, что это будет величайшее открытие в истории науки: узнать, что мы не одни, что во Вселенной есть существа, похожие на нас, тоже обладающие разумом, накопившие запасы знаний и опыта, многократно превосходящие наши. – Таппан поднял бокал мартини. – Так выпьем за наш проект и за решение парадокса Ферми.
Нора и остальные последовали его примеру.
– А теперь за стол.
Слева от Норы сел Битан, справа Кузнецов, а Таппан оказался напротив. Пока Макс, су-шеф, он же официант, подавал салаты и наполнял бокалы вином, завязался разговор.
Скип, сидевший рядом с Кузнецовым, повернулся к нему:
– Если вы забыли, меня зовут Скип, – произнес он, протягивая инженеру руку.
– А меня, напомню, зовут Виталий.
– Вы русский?
– Да. Я здесь по визе Эйч-один би.
– Что это значит?
Кузнецов пустился в объяснения, а Нора потеряла интерес к этой беседе и заговорила с Таппаном:
– Какая интересная история о парадоксе Ферми.
– Да, – согласился Таппан. – Я чувствую определенное родство с этим ученым. У нас обоих итальянские корни – девичья фамилия моей матери Маццеи. Ферми рекрутировали для Манхэттенского проекта[12], и он приехал в Лос-Аламос тайно, под именем Генри Фармер. Но его итальянский акцент был так силен, что стоило Генри открыть рот, и все сразу понимали: это вымышленное имя. А перед этим он построил первый в мире атомный реактор в подвале Чикагского университета.
– По-вашему, каково решение парадокса Ферми? – поинтересовалась Нора. – Почему инопланетяне не идут с нами на контакт?
Таппан расплылся в ослепительной улыбке:
– Хороший вопрос, не правда ли? Предлагались десятки разных ответов. Я предпочитаю гипотезу зоопарка.
– То есть Земля – что-то вроде обезьянника, но мы об этом не знаем?
Таппан рассмеялся:
– Вроде того. На днях в беседе с вашим братом Ноам высказывал схожую версию. Общая идея такова: Галактикой управляет альянс высокоразвитых цивилизаций, но мы пока не готовы к ним присоединиться. Мы либо слишком примитивны, либо слишком опасны, либо слишком глупы. Контакт нанесет нам урон или даже непоправимый вред. Поэтому мы живем в своем природном заповеднике. За нами наблюдают, однако контактировать с нами нельзя.
– Но если цепь ваших рассуждений верна и вы сумеете успешно доказать существование инопланетной цивилизации, разве людям это понравится? Ведь тогда выяснится, что мы – зоопарк.
– Ничего, переживем. Зато это обстоятельство поможет нам забыть о наших мелких склоках и объединит нас, раз и навсегда избавив мир от войн и конфликтов.
При этих словах Битан вскинул палец и наклонился к Норе:
– Я бы пошел еще дальше.
– В каком смысле? – уточнила она.
Битан подвигал пальцем из стороны в сторону:
– Ворота зоопарка распахнутся. Нас выпустят. Нам доверят тайны Вселенной. И все это произойдет при нашей жизни – возможно, через несколько лет или даже месяцев.
– Откуда такая уверенность? – спросила Нора.
– Появление НФЛ, Розуэлльский инцидент, абдукции. Нас испытывают. Проверяют, как мы отреагируем. И пока все идет по плану. Я считаю, что инопланетяне вот-вот заявят о себе миру.
– Что-то вроде Второго пришествия? – спросил Скип.
– В каком-то смысле. Воцарится мир. Нищета, голод и раздоры исчезнут, – звучно провозгласил Битан и раскинул руки, будто Моисей на горе.
– Судя по тому, что я читал, некоторые полагают, что наша точка зрения ошибочна, – заметил Скип. – Говорят, что пришельцы – злодеи, их цель – завоевывать и грабить.
– Чем разумнее существо, тем в большей степени оно способно на сострадание и тем тверже его моральные принципы, а следовательно, тем меньше смысла оно видит в насилии. Разве вы не согласны?
– По-моему, аргумент убедительный, – ответил Скип.
– Я ушел из SETI, когда понял, что их единственная задача – слушать Вселенную, – продолжил Битан. – По моему мнению, мы должны проявить инициативу, показать, что заинтересованы в контакте и хотим стать частью галактической цивилизации. Когда SETI отклонил мое предложение создать проект КИР, Контакт с инопланетным разумом, и отправлять сообщения к ближайшим звездам, я вынужден был уволиться.
– Значит, вы участвуете в проекте мистера Таппана, поскольку хотите доказать, что Землю посещали инопланетяне, и таким образом надеетесь приблизить день, когда они откроют нам свои тайны?
Битан широко улыбнулся:
– Конечно, пока это всего лишь рассуждения… Но если честно, то да.
Кори Свенсон глядела на два человеческих тела, аккуратно уложенные на каталки под яркими лампами посреди криминалистической лаборатории в подвале штаб-квартиры ФБР в Альбукерке. Провели вскрытие – конечно, насколько это было возможно. Бо́льшая часть плоти истлела, осталось только несколько иссохших фрагментов мышечной ткани и внутренних органов. На третьей каталке разложили жалкий запас улик: две гильзы от патронов сорок пятого калибра, устройство, изготовленное «ХайКем индастриз», мелочь, обнаруженную в кармане мужчины, и ключ. А еще на тележке стояли в ряд контейнеры с подготовленными образцами и микропрепаратами для гистологического исследования.
– Мы готовы? – спросил Найджел Лэтроп.
Казалось, этот человек уже целую вечность возглавляет криминалистическую лабораторию. Разговаривал он отрывисто, с британским акцентом и даже по меркам ФБР слыл ретроградом.
– Все тип-топ?
– Похоже на то, – осторожно ответила Кори.
Во времена расцвета карьеры Лэтропа один-единственный криминалист должен был делать все. Получив образование, он не следил за новшествами в области криминалистики, но проблема заключалась в другом: это не угнетало его чувство собственного превосходства и не мешало с чисто британской снисходительностью фыркать, когда Кори заводила речь о своем опыте и подготовке. Если отбросить деликатность, Лэтроп был настоящим козлом. Морвуд предупреждал Кори, как важно не испортить с ним отношения, и именно это она старалась делать уже семь месяцев. И вот яркий пример этой дипломатии: Кори выполнила девяносто процентов работы, а Лэтроп возился со всякими мелочами и старательно делал вид, будто занят по горло.
Морвуд пришел ровно в час вместе со старшим специальным агентом Хулио Гарсией, начальником отделения ФБР в Альбукерке. Крупный, крепкого телосложения мужчина с мягкой манерой общения и подернутой сединой бородкой-эспаньолкой был одет в безукоризненный синий костюм. Кори лишь раз видела этого агента в криминалистической лаборатории, и его неожиданное появление заставило ее занервничать.
– Агент Свенсон, – приветствовал ее Гарсия, протягивая руку. – Надеюсь, мы вам не помешали. Агент Морвуд рассказывал о вашем деле, и мной овладело любопытство – но, разумеется, я здесь просто как наблюдатель.
– Спасибо, сэр.
Кори польстили слова «ваше дело». Похоже, Гарсия – человек довольно приятный, пусть и немного замкнутый.
– Да, – произнес Лэтроп. – Должен сказать, результаты наших трудов весьма впечатляют. Мы работали с этими двумя бедолагами денно и нощно.
С тех пор как тела привезли в лабораторию, прошло несколько дней, и все это время Кори трудилась почти круглосуточно, а Лэтроп уходил домой в шесть и являлся на службу в девять утра. Но Кори промолчала.
Морвуд посмотрел на трупы.
– Боже правый, вы только взгляните на их лица!
– С этого и начнем, – поспешила перехватить инициативу Кори. – Результаты гистологии указывают на то, что в контакт с кожей вступила концентрированная кислота, и химический анализ это подтвердил: HCl, то есть соляная кислота. Похоже, жертвам плескали ее в лицо или растирали по коже, и, судя по тому, что микроскопические повреждения, как я заметила, наслаиваются друг на друга, это делалось неоднократно.
– Короче говоря, их пытали? – уточнил Морвуд.
– Да, пытали. Но не с помощью кислоты. Полагаю, ее наносили после смерти жертв, чтобы стереть черты лица и затруднить опознание. Та же кислота на пальцах убитых – скорее всего, чтобы нельзя было снять отпечатки.
– Это что-то из ряда вон выходящее. Значит, реконструкцию лица выполнить не получится?
– Местами кислота дошла до кости, но повреждения всего лишь поверхностные. Реконструкции они помешать не должны.
– Какова причина смерти?
– И у него, и у нее выстрел в упор в левый висок. Присутствуют пороховые ожоги и частицы пороха. Мы нашли обе гильзы. Ствол пистолета сорок пятого калибра был прижат к голове и в том и в другом случае.
– Ясно, – кивнул Морвуд. – А что насчет пыток?
– На правой руке мужчины ногти вырваны на большом пальце и мизинце, а на обеих руках женщины – на указательном и среднем пальце.
Морвуд склонился над мертвыми. Натянув перчатки, он осторожно поднял одну руку и осмотрел пальцы.
– А еще видны следы сильного сдавливания.
– Да, сэр. Несколько пальцев у жертв сломаны. Похоже, их зажимали и выкручивали плоскогубцами или схожим инструментом.
Лэтропу не терпелось вмешаться, и он перебил Кори:
– Несчастных жестоко пытали. Мы извлекли остатки внутренних органов, чтобы провести анализы на токсины и все такое прочее. Они в контейнерах для доказательств, мы отправим их завтра.
– Отлично, – пробормотал Морвуд. – А как насчет установления личности?
Лэтроп снова опередил Кори:
– Да, установление личности – это важно. Очень важно. У жертв есть пломбы, мы сделали рентгеновские снимки. Теперь ищем совпадения в базах данных. Мужчине от сорока до пятидесяти лет, женщине от тридцати пяти до сорока пяти. Должен заметить, что у обоих на руках обручальные кольца, а у женщины еще и скромное помолвочное кольцо с бриллиантом, и оно деформировано – скорее всего, во время пытки.
Все это он выпалил скороговоркой.
– Обручальные кольца? – резким тоном переспросил Морвуд. – Они были женаты?
– Несомненно, и скорее всего, друг на друге, – ответил Лэтроп. – В сорок седьмом году было не принято, чтобы женщина появлялась в обществе мужчины, с которым не состоит в браке.
– А что с датами?
– Судя по монетам, обнаруженным в кармане одной из жертв, самая вероятная дата – сорок седьмой, – продолжил Лэтроп. – Есть новехонький цент сорок седьмого года, несколько монет, отчеканенных раньше, но позже – ни одной. Так что сорок седьмой – terminus post quem[13].
Кори рассердилась: Лэтроп любил употреблять это латинское выражение и однажды высмеял ее за то, что она его не знала.
– Следы радиации есть? – спросил Морвуд.
– Этим мы занялись в первую очередь, – заверил Лэтроп. – Никаких.
– Вы, наверное, слышали про двух физиков-ядерщиков, пропавших в Лос-Аламосе в сорок седьмом, – они будто в воздухе растворились. Позже было доказано, что они шпионы, и считалось, что они бежали в Советский Союз. А теперь появились эти трупы, я уж думал, что мы отыскали ту парочку, но тут выяснилось, что одна из жертв – женщина. И все же нет ли здесь связи? Как вы считаете, Кори? – спросил Морвуд, когда Лэтроп уже приготовился отвечать.